Юный Александр с момента когда оболочка была приучена говорить подсказал родителям о своей первой жизни. Диана была из движения уважающего личности перерождавшихся, ведь сама уже пятый раз возвращалась на свет. Когда маленький мальчик с улыбкой стал смотреть на портреты своего прежнего тела и произносить знакомые имена женщина улыбнулась и вписала в документ имя и фамилию "Александр Гамильтон".

       Время шло и мысли Алекса стал занимать соулмейт и старые друзья, которых он мог встретить. Маркиз сразу отпадал, ведь в его с женой отношениях царила идиллия свойственная соулмейтам. Геркулес вызывал сомнения, а вот в ком он был уверен, так это в Джоне. 

      Даже если Лоуренс и не являлся соулмейтом Александра, соулмейтом своей жены он быть точно не мог. Веснушчатый лишь пожалел бедную девушку и так совпасть карты не могли. 

      Ещё в сознании всплыла Элайза. Однако силуэт бедной женщины быстро растворился в памяти под давлением совести. Гамильтон измучил невинную женщину и был уверен что по перерождению она испытала злобу и огромнейшее желание больше не видеть своего бывшего.       Таким образом всё внимание парня с десяти лет было сосредоточено на поиске знакомого веснушчатого лица в толпе. Однако всякий раз его надежды разбивались о бедолагу схожего с Джоном. Вновь и вновь эти непонимающие взгляды и уже застрявшая в памяти фраза: "Простите, но вы ошиблись". 

      Ещё семь лет и уже старшеклассником Александр без интереса слушает учителя, читая учебник по экономике, который ему купила мать. Тем не менее мысли сосредоточены вовсе не на современном устройстве банка и новых терминах, а на том парне сзади, который сверлит его взглядом. Было бы неплохо если бы это был Джон, но Лекс прекрасно понимал что им этот незнакомец быть не мог.

       По звонку Гамильтон собирался покинуть кабинет, однако неугомонный подросток вцепился в его плечо, требуя установить зрительный контакт. Последовав просьбе министр вздрогнул понимая, что если это и не Лоуренс, то явно кто-то знакомый. 

     —Александр,— тихо произносит парень со столь знакомым акцентом, что сам Лекс в шоке раскрывает рот не веря своим догадкам, которые всё же произносит в слух: 

     —Лаф?— и в этот момент ту же эмоцию Гамильтон наблюдает на лице старого друга, которое спустя пару мгновений озаряет улыбка.

       Теперь, рассмотрев лицо одноклассника, молодой человек понимал, что это без сомнения был Жильбер . Однако вместе с этим осознанием в голову ворвалась сотня вопросов о его жене. Неужели Александр ошибался и эта чудесная пара вовсе не была соулмейтами? Но от допроса останавливают годы без общения, которые сперва следует восполнить.

      —Да ладно, это ты?— однако опередив друга француз вскрикнул, в восторге хватая друга уже за оба плеча. За этой картиной со стороны наблюдал ещё один подросток к которому в последствии Мари повернулся,—Томас, я был прав!

       От имени ещё одного знакомого сердце Гамильтона провалилось в пятки. От той беспросветной вражды его и предполагаемого Джефферсона удерживала лишь смена времени и нравов, а потому парень повернулся к старому знакомому. По началу хотелось придать своему взгляду интонацию: "моя очередь разрушать твою жизнь", но вовремя опомнившись, Лекс улыбнулся. 

     —Александр, отлично, наша компания девятнадцатого века пополнилась,— и к своему счастью во взгляде Джефферсона он так же не нашёл намёков на злость,—Кого ещё ждём?—и на этот вопрос министр отреагировал не сразу, поскольку вновь затерялся в размышлениях. 

     —А? Ну Джона мы точно должны найти,— и выдержав тяжёлую как свинец паузу, старшеклассник осознал, что его прежний круг размышлений был максимально узок и не включал дальних знакомых,—Возможно Герка, наверняка Марию и Эл...

       Джефферсон с интересом вздёрнул бровями после чего подошёл к друзьям и похлопал Гамильтона по плечу, чувствуя как каждая клетка его тела была пропитана волнением. 

     —Не парься, всё в прошлом,—но заметив что собеседнику не стало лучше, виргинец наклонил голову и добавил: —Или тебя беспокоит что-то другое?

       Державший его прежде Лафайет дёрнулся, догадываясь что была затронута больная тема, пусть и слабо понимал какая. Но он рассчитывал на сдержанность Александра, которой не было. 

     —Томас, то что мы сейчас по одну сторону баррикад не значит, что тебя должна беспокоить моя личная жизнь,— и бросив эти слова, Гамильтон взял портфель и покинул кабинет в неизвестном направлении, оставляя уже генетических братьев наедине. 

     —Дже...—уже было начал француз, но кислая улыбка Томаса тут же его заткнула. 

     —Он прав, я рванул к нему, хотя даже не подозреваю, кто он за пределами словесной борьбы,— и после этих слов Мари был оставлен в одиночестве со своими догадками о том, что беспокоило старого друга.

       Слоняясь меж парт, он с трудом отгонял мысли о жене и пытался сконцентрироваться на чужой проблеме, которая была сейчас в сотню раз ему ближе.

       Эта проблема затрагивала кого-то из упомянутых Александром, но точно кого не было ясно. Со всеми у мигранта были беды, включая Элайзу, которой он навредил прежде. Но ключевой фигурой в волнении почему-то казался Джон. Вероятно сознание Жильбера опиралось на то, что его перерождение было чем-то неопровержимым в глазах Гамильтона. 

     —Остаётся лишь надеяться, что он меня не пошлёт,—проворчал Лаф, покидая кабинет и направляясь к ящикам, в надежде застать хоть кого-то из друзей там. Однако по мере отступления проблем Алекса в сознание вновь, словно в свои владения, вошла девушка с опечаленным взглядом. 

     Тем временем

       Александр застыл у кабинета истории, разглядывая через окно в двери доску. На поверхности красивым почерком был выведен текст декларации о независимости, которую сам парень знал наизусть. И хотя его губы безмолвно вторили знакомые слова, в голове строились схемы о возможной личности соулмейта. Но всё как назло приходило к Лоуренсу.

       Он был виноват перед ним. Он был чертовски виноват перед Джоном. Он разбил ему сердце и если парень взаправду был его соулмейтом, то рассчитывать на свою кончину он мог лишь после срока матери. 

     —Джон, если ты где-то здесь, то отзовись...—этот непроизвольный шёпот удивил самого старшеклассника. В голове пронеслось, что он пересмотрел сериалов с красивыми романтичными моментами. Тем не менее Гамильтон был бы рад появлению Джона как никогда. 

     —Алекс?— но вместо этого позади как назло возник Джефферсон. Вспомнилась сотня проклятий, ни одно из которых министр финансов не озвучил, зато тихо угукнул,—Прости, мне не следовало так лезть...—от таких слов и искреннего сожаления в голосе и взгляде сердце Гамильтона невольно дрогнуло. Стало стыдно перед виргинцем, пусть и отчасти. Кроме того и самому виргинцу пришлось не сладко, когда переродившись, он узнал что его возлюбленная не была ему предназначена. 

     —Да ничего, просто это больная тема...—но как бы подросток не старался, его голос не звучал безэмоционально, а дрожал, на грани срыва. От собственной беспомощно на душе стало лишь хуже. Он пережил войну, смерть сына, не побоялся выстрелить в небо на дуэли, но Лоуренс рвал его сердце в клочья, словно армия поганых красномундирцев. Сипло вдохнув, парень попытался сдержать рыдания и отвернулся, вновь смотря на текст декларации уже мокрыми глазами и чувствуя, как на него с непонятной эмоцией смотрит Томас. 

     —Если резко накатит приступ доверия, то можешь поговорить со мной. Я правда пытаюсь переступить нашу вражду,— и снова стало больно. Александр просто мудак который не ценит людей, которым он дорог или интересен. Он разбил сердце Джона, который и так был на краю, а сейчас отказывается от дружбы Томаса, который пытается исправиться. Осознание этой истины стало лишь очередной каплей в озеро его души, но этой капли было достаточно, чтобы всё что было внутри вылилось без остатка. 

     —Я навредил человеку, которому был дорог. Я разбил сердце человеку, который может оказаться моим соулмейтом. Я последовал за законами нашего века, хотя вероятно наши чувства не вписывались в эти рамки,— это было отчеканено столь спокойно, что Джефферсон с трудом принял тот факт, что именно эта информация через минуту довела Гамильтона до слёз.

       Прошло некоторое время, после которого министра удалось успокоить. Как раз в этот момент раздался звонок и под предлогом плохого самочувствия и помощи Гамильтону, Томас попросил отпустить их с уроков. 

     —Александр, ты хотя бы понимаешь кто твой соулмейт....—усмехнулся виргинец сидя на лестнице гипермаркета и смотря как друг затягивает сигару выпрошеную у прохожего. Посмотрев на собеседника холодным взглядом, Александр выдохнул вместе с сигаретным дымом пару слов: 

     —А вы с Лафайетом находитесь в благом неведении,— и вновь затянулся. От подобного ответа кудрявый нахмурился и почесал подбородок.

     —Но такое ли оно благое? Если человек проживает жизнь за жизнью в одиночестве, то со временем утрачивает смысл жить,— проводя логический расчёт по отношению к аргументу оппонента, Алекс выбросил окурок в урну и сел рядом, выдавая в последствии свой ответ: 

     —Но это придаёт большее значение встречи соулмейта,— и спустя час или полтора аргументы иссякли и между друзьями повисло молчание. Сойдясь на том что собственный опыт покажет, Томас предложил другу сходить с ним на занятия по баскетболу и не дождавшись ответа, потянул за собой. 

      Стоя у входа в спортивный зал, Гамильтон улыбался и посмеивался, как порой пропуская мяч, виргинец крыл всё ругательствами. Некоторые игроки казались отдалённо знакомыми, но министр смахивал это на то, что не каждый солдат из встреченных нашёл соулмейта. 

     —Не думал что ты придёшь,—знакомый акцент заставил Алекса вздрогнуть, но обернувшись улыбнуться. Конечно, ведь если исходить из слов Томаса они с французом стали кровными братьями и вполне ожидаемо, что Лаф придёт за ним. 

     —Ну мы поговорили, ну и решили попробовать найти общий язык,—посмеявшись со столь нейтрального ответа Александра, Мари стал в другой половине прохода и присоединился к наблюдению.

       Наконец когда игра закончилась, Джефферсон переоделся и присоединился к троице, Лафайет предложил не расходиться столь скоро и продолжить беседу за мороженым. Согласившись с ним в один голос, спорщики переменили объект разногласий на то, кто должен был платить, и достигли перемирия на том что каждый "джентльмен" оплатит свой рожок вкусностей.

     —Ну и я тогда сказал: да это херов вздор!— активно жестикулируя продолжил рассказ Александр. Его рассуждения о том, что его жена не соулмейт стали почвой для рассуждений Томаса и Лафайета, которым и по сей день было трудно примириться с истиной.

       Так и закончился день для Александра. В свете заходящего солнца, распрощавшись с друзьями, парень доел мороженое и зашёл домой.