Праздничное настроение фестиваля Доре совершенно не помогло, всё вокруг оставалось несчастным, серым и непривычным, да и события в конце дня только усугубили. Она ведь была там, перед началом, видела беспокойство того парня (она, наконец, вспомнила, его звали Шин), и всё казалось так просто и легко. Дора не понимала, о чём они говорили, и не беспокоилась, ведь не было в происходящем вокруг неё ничего, что подходило бы под описание услышанного разговора, это потом уже случилось то, что случилось. Дора хранила в себе незначительную долю уверенности и веры в хороший исход, ровно до того момента, как увидела расплывающееся черно-красное пятно на желтом песке, и тогда мир грез и воображаемых успехов превратился в реальность. Примерно тогда она поняла, насколько её моральная подготовка растоптана этой ужасной реальностью, заглатывающей её, словно огромный неуправляемый монстр из глубин вселенной. Дора ощущала ужас от того, насколько легко можно упасть в бездонную яму без возможности отыскать путь наверх.

Образ отпечатался в воспоминаниях, что она ничего не могла сделать, не могла избавиться от него. Картина застыла перед глазами, вырезав саму себя тем же острым мечом, что давал отблески в закатных лучах, и ничто не было способно вырвать из памяти Доры этот холодный блеск. 

Ещё там, на трибунах, среди непонимающей толпы, она застыла в ужасе, понимая, что не хочет выходить на то же место, где кто-то умер, мысли о потенциально плохом конце захватили её, думать о чем-то, кроме того, как окажется на месте той несчастной девушки, Дора не могла физически. Она не понимала, как можно было так легко лишить кого-то жизни, думала, разве не этот парень всего так мало времени назад говорил своей подруге, что не хочет умирать? Ощущала, как страх расползается по её телу, словно сжимая со всех сторон, холодный, липкий, он оставался мурашками на коже, учащенным дыханием забивал легкие, мыслями о смерти оседал в голове.

“Если я пройду дальше, – подумала Дора, – мне придется с ним встретиться?”

Что вызвало накатывающие волны дрожи. Ей стало плохо настолько, что мутило от осознания вероятности скорой кончины, от безысходности, от своей бесполезности и невозможности ни на что повлиять, в особенности при том, что она ничего не могла сделать с возвращением Эрна. Всё, чего смогла добиться Дора за прошедший день – накрутить себя на депрессивные мысли, вообразить сотню, тысячу вариантов того, как всё может пойти не так, каким образом она может умереть или покалечиться, куда бежать и как спасаться, если все начнет рушится. И чертов Уинфин стабильно закрывал от неё двери, Дора не знала, где они заперли Эрна, и заперли ли, что вообще делают с ним, помнит ли он о ней, хочет ли вернуться так же, как Дора хочет вернуть его. Никто не давал ей ответов, и от того становились лишь хуже. Удача отвернулась от Доры окончательно, оставляя после себя только длинный расчетный счёт за свои услуги, который теперь предстояло оплатить бесконечной черной полосой невезения, что уже началась. И закончится явно не скоро. 

Перед выходом через прозрачную арку арены, Дора сделала глубокой вдох. Он ей совершенно не помог, и, как только яркие софиты ударили по её глазам, Дора вновь ощутила приступ паники, ей захотелось развернуться и быстрым шагом, не вызывая подозрений, покинуть арену. Но она затолкала его подальше, понимая, что не может все бросить, ведь сюда пришла именно за этим – за возможностью принять участие, а не для того, чтобы продолжать скрываться в тени. Она чувствовала, что должна показать себя, пусть даже Эрн не мог помочь ей в эту ужасную минуту длинною в вечность.

С другой стороны Дора заметила кажущуюся не многим сильнее других девушку, издалека она смогла разглядеть на голове той большие бежевые уши, крутящиеся в разные стороны в ответ на шум стадиона вокруг, задумалась, могла ли видеть её где-нибудь, и это стало первой ошибкой. Девушка на той стороне стремительно взмыла в воздух, стена песка поднялась следом за ней, ударилась о барьеры у самых трибун, рухнула единым пластом. Дора метнулась в сторону, песок посыпался сверху на её голову, словно сухой дождь, забивался в глаза, она старалась отбросить его в стороны, создать для себя защитный купол, что немного помогло. Дора бросила короткий взгляд наверх – ушастая была там же, парила высоко над землей. Наверное, видимость у неё наверху была просто отличная, подумалось Доре с завистью. Вторая волна ветра, смешанного с песком, была остановлена Дорой, но не вся, часть мелкой земли забилась ей в рот и нос, глаза она успела закрыть вовремя, но было неприятно. Следом за песком прилетел ветер сильнее, толкнул Дору в грудь сильным потоком, и она кубарем откатилась назад, перевернулась в полете, упала на выставленную руку. От запястья и выше руку прошило резкой, острой, внезапной болью. Дора вскрикнула, рефлекторно прижимая руку к груди, придерживая другой, запястье сильно ныло и пульсировало, но еще двигалось, от боли на лбу выступила испарина, холодный пот стекал вниз, капая на песок. Палило сверху нещадно. Рука ныла, горела и болезненно пульсировала при малейшем движении, но Доре было не до того, она попыталась сосредоточиться, пока была возможность, пока сознание не было затуманено. Пара секунд нужна была ей, чтобы поймать нужную волну, но боль сильно отвлекала. 

Ветер снова настиг. Дора ушла из зоны наиболее сильного, быстрого потока, отскочила в сторону, но скрыться было негде. С высоты её противнице было прекрасно видно каждое движение. Дора попыталась ответить, но её жалкую попытку перебили, она снова оказалась на земле. Та ушастая девушка сверху была очевидно лучше, сильнее, быстрее, маневреннее, на голову и даже более, выше во всех смыслах этого слова, Дора не могла ничего противопоставить. Она заглянула в себя, чтобы найти кого-то, кто мог бы помочь, и несколько прозрачных разноцветных почти бесформенных, похожих на животных, но в тоже время будто нарисованных маленьким ребенком существ вырвались из-под земли, из-под ног Доры, взмывая вверх, окружили девушку сверху со всех сторон. Но они мало что могли, только отвлекать – та не ощутила никакой опасности, взмахнула рукой, и мелкие духи рассыпались от ветра, как облака, полопались, как мыльные пузыри, сверкающими искрами осыпаясь вниз. Их подхватило порывом ветра, и ударило Доре в лицо, словно в издевку. 

Смех раздался над ареной, разнесся по всем трибунам, и часть зрителей подхватила веселый настрой. Дора не знала, что ей делать. Рука нещадно ныла, не давая ей возможности правильно и верно мыслить, её варианты не работали, попытавшись снова использовать ветер, она провалилась, ведь у оппонента явно было куда как больше опыта, все попытки Доры осыпались и разрушались, словно песчаные замки у самой кромки воды от одной незначительной волны, источник которой оставался на самом верху, словно ушастая и не испытывала никаких трудностей с тем, чтобы поддерживать свое тело так высоко столько времени и при этом уничтожать любые попытки Доры что-то ей сделать. 

У неё не было и шанса, Дору мотало по всему стадиону, словно брошенный по ветру лист, не имеющий ни единой возможности, наконец, приземлиться. С каждым новым падением рука только начинала ныть и болеть всё больше, её словно разрывало на части, она не работала, и при очередном падении согнулась под невообразимым углом, вызывая острейшую боль, посинела и распухла. Дора ощутила головокружение, в глазах потемнело, к горлу подступила тошнота, она почти потеряла сознание, увидела, что стало с ей предплечьем и осознала, что хуже быть уже не могло.

И даже так Дора попыталась встать, попыталась достать до человека в высоте, но в воздухе её цель маневрировала слишком быстро, слишком легко, словно ничего не беспокоило её, словно гравитация не существовала. Песок тянулся от земли до самого неба, словно стена, словно барьер, словно погибель. 

Дора поняла, что её жалкие пятьдесят с половиной процентов – это слишком мало для сражения с таким противником, пока отступала дальше и дальше, уже не думая, что будет отвечать хоть чем-то, не пыталась изменить то, что уже не могла изменить. Её шатало из стороны в сторону на непрекращающемся ветру, песок забивал глаза, нос и рот, скрипел на зубах, Дора прижала поврежденную руку к груди, и осела на землю, не способная даже стоять. 

Резким потоком её подхватило, вознесло высоко в воздух, и обрушило вниз, словно маленький игральный мячик, словно брошенный камушек из детской игры. От удара о землю из легких вышибло весь воздух, превратившийся в один-единственный оглушительный вскрик. Дора попыталась пошевелиться, конечности почти послушались, но толку от этого не было, она не могла подняться, только перевернулась на спину, чтобы не тревожить руку. 

Что-то теплое текло по её вискам вниз, падая на песок, и Дора не знала, были это слезы, пот или кровь. 

В медицинском кабинете всё казалось невероятно тихим, выглядело ослепительно и раздражающе белым, сидя на кушетке, Дора едва ли пыталась двигаться, хотя медсестра уже несколько раз сказала ей, что теперь всё в порядке, кровотечение остановлено и она может не беспокоиться. Но Дора с только что наложенной гипсовой повязкой на сломанной руке лишь морщилась, ощущая фантомные воспоминания о всех ранах, которых на ней больше не было. Однако самые современные технологии не научились сращивать кости мгновенно, даже самая передовая магия не была полностью надежна в этом вопросе. Сидя здесь, Дора ощутила себя окончательно проигравшей, бесповоротно лишившейся единственной возможности, на которую она так много поставила. Сколько всего было на кону, и где она теперь, кто она теперь – просто маленькая девочка, мечты которой были слишком несбыточны, которая ждала слишком много, не имея для этого оснований. Дора пыталась смириться с тем, что не смогла сделать ничего, что позволила сломить себя морально едва ли не сразу же, что позволила себя избить в буквальном смысле, изничтожить, разобрать на кусочки, расщепить на атомы, развеять по ветру. Конечно, она не могла смириться так легко, но вариантов не было. Её оставили в кабинете, медсестра спросила, может ли она идти, но Дора не ответила, та попыталась спросить ещё раз, и получила едва заметный кивок. Стараясь не шевелиться, откуда она могла знать, может ли двигаться, чтобы ответить правду. Всё, чего хотелось уставшей и замученной Доре сейчас – умереть. Возможно, не в физическом плане, а в нематериальном, хотя она и без того ощущала, что терять было нечего. Ничего не осталось. Никого не осталось. Она знала – никто не придет сюда, чтобы пожалеть её, никто не поможет справиться с потерей, с разочарованием, с ощущением собственной ничтожности, никто не скажет ей, что жизнь на этом не заканчивается. 

Потому Доре приходилось говорить это себе самостоятельно.

И это не работало.

Если бы Эрн был здесь…

– Им вряд ли понравилось бы, что здесь ходят духи-животные, – зачем-то сказала Дора, хотя совершенно не имела представления о социальных нормах медцентра. Ей не доводилось быть здесь и не было кого-то, кто сказал бы, что нормально, что допустимо и что неприемлемо. И разговаривать с самой собой было очень странно.

Но Дора была здесь одна. 

Медленно она поднялась с кушетки, на секунду ей показалось, что ноги её не удержат, однако этого не произошло. На гладкой белой поверхности она стояла ровно, не пошатываясь, не ощущая себя плохо, разве что рука в повязке немного чесалась, но было терпимо. Ничего из того, что она должна была ощущать, Дора не чувствовала. Никаких проблем, кроме руки, после десятков падений, совершенно целый позвоночник, хотя, казалось бы… она даже была несколько рада тому, что отделалась так легко. Но этой радости было недостаточно, чтобы перебить сухость глаз, жжение в груди, безвыходность положения и то, как быстро всё катилось по накатанной прямиком вниз. 

На выходе из медцентра Дору не встретили знакомые с полными сожаления большими заботливыми глазами. Да и она не могла представить кто мог бы прийти. Кто-то из Уинфина, даже если бы был здесь, вряд ли стал бы тратить время на неё, и сама она не стала бы беспокоиться о ком-то из них.

Дора держалась, старалась держаться всё то время, что находилась в медцентре, слезы маленькими капельками собирались у краев глаз, но она старалась не показывать, как ей плохо, слизистая сохла, краснела и, наверное, это было заметно, но теперь уже и не было важно. Ничего не имело значения. Дора не могла и не хотела больше делать вид, что лучше, чем есть, сильнее, чем есть, что готова к любому исходу, едва передвигая ногами, она плелась вдоль длинных зданий общежитий, в сторону своего, чтобы просто остаться там и не пытаться делать более ничего. Слезы, которые она старалась сдерживать, заставляли картинку вокруг размываться, более не хотели оставаться внутри, Дора хлюпала носом, но никто не обращал внимания, будто кому-то было дело до очередного возомнившего о себе больше, чем стоило, маленького человечка.

Внезапно что-то мягкое резко влетело Доре в спину, она даже не ощутила желания реагировать на что-то. Кто-то снова её не заметил, пронеслось в голове, ну и пусть, она привыкла, ничего необычного. 

– Лапочки-кошечки, что она с тобой сделала?! – воскликнул знакомый голос, холодные руки развернули Дору на сто восемьдесят градусов, а светло-синие глаза блестели флёром жалости, но не той, что вызывала желание отвернуться, избавиться от неё, а какой-то мягкой и теплой. Даже несмотря на холодные руки.

– Сильно повредила? – все с тем же беспокойством продолжала неожиданная собеседница, и Дора, наконец, подняла на неё глаза. 

– Она сломана, – тускло прозвучал ответ, и Скай после него стала совсем мрачной. Её блестящие глаза превратились в мутные болотистые омуты, даже синева стала грязной и матовой, но, быть может, Доре просто показалось, оттого, что мир за пеленой слез не был таким четким, как обычно.

– Как она так, почему ты ничего не сделала с ней?

– Почему? Ты спрашиваешь, почему? Потому что я не могла! И не могу! Я ничего не могу! Потому что я бесполезная и не понимаю, зачем вообще сюда пришла… – не выдержала Дора, часть её думала, что Скай просто развернется и уйдет, не желая слушать нытье. Но Скай никуда не ушла. Её взгляд стал серьезным, жестким, а сияние, показавшееся Доре воображением, все же превратилось в матовый блеск:

– Это не так, – твердо кивнула Скай, резко сжав Дору за оба плеча, приблизилась и посмотрела ей точно в глаза. – Ты не бесполезная, ты – призыватель. Таких как ты не рождается на каждом шагу, и ты должна ценить это. А мир вокруг всегда отвратителен и никогда не захочет тебя понять, потому что миру это не нужно, он только и хочет, что растоптать нас всех, но мы должны бороться! Зачем ещё мы рождены, как не для того, чтобы быть счастливыми? 

Слова Скай отразились в сердце Доры легким ощущением правоты, восхищения и шлейфом недоверия. Дора не была способна бороться, когда её белая полоса закончилась, и сколько ещё ей предстояло страданий только из-за того, что она сделала выбор, который нравился ей, не могла даже представить, если бы и знала ответ, то он был бы таким же образным и метафорическим, какими являлись мотивирующие слова из уст Скай. Дора не могла в них верить так слепо. 

– Я не могу ни с чем больше бороться, – прошептала она, неспособная на более длинное предложение, но Скай продолжала её убеждать. Как будто ей было дело до того, что чувствовала Дора.

– Ты не права. Мы все можем быть сильными, нужно только найти в себе что-то, что будет заставлять тебя двигаться вперед. Твою цель в жизни. Новую цель. 

– У меня нет никаких целей.

– Найди её. Я уверена, что есть что-то, что ты хотела бы сделать. Что ты до сих пор хочешь сделать, несмотря на то, что всё кажется тебе разрушенным, так? Зацепись за неё, позволь ей вытащить тебя. Ты не должна сдаваться, понимаешь?

Быть может, так и стоило поступить, быть может, Дора могла бы постараться снова встать на ноги, чтобы делать то, что хотелось только ей, найти еще одну бесплодную мечту, которую реальность снова разобьет вдребезги очередным непреодолимым препятствием. Конечно, она могла бы, могла бы каждый раз ходить по замкнутому кругу, сложенному из острых кольев, и каждый раз забывать, как больно наступать на них.

– Тебе-то зачем это? – недовольно спросила Дора. 

– Я не могу видеть, как кто-то расстроен, мне всегда хочется помочь, поддержать, прости, если тебе это не нужно, но я просто… была в подобной ситуации, – на этот раз печаль прозвучала в голосе Скай, и, быть может, это заставило Дору поверить в искренность её слов и попыток, что, наверное, Скай понимает, о чём говорит, может, хотела помочь, не преследуя при этом какой-то корыстной цели. Дора ничего о ней не знала, но вряд ли нужно было знать, что именно случилось, чтобы понимать, что случилось что-то плохое, и это расстраивало Скай так же, как расстраивает Дору сейчас. Но ей было это настолько в новинку, что она попыталась не спугнуть ситуацию, нервно выпаливая:

– Нет, я не хотела тебя обидеть. Мне… непривычно... что кто-то говорит мне хорошие слова.

Скай смущенно улыбнулась, отводя глаза в сторону, которые чуть блеснули изначальным светло-голубым, прежде чем она ответила:

– Я думаю, у всех есть шанс на вторую попытку. Начать заново, даже если в прошлый раз все пошло ко дну. 

– Может быть. Я не уверена, – опустила голову Дора. 

– Подумай, чего бы ты хотела сделать сейчас? – произнесла ободряюще Скай. 

Дора попыталась задуматься, но в голову ничего не лезло, вздохнув, она ответила:

– Очень долго плакать. И, может быть, чего-нибудь сладкого после.

– В таком случае, тебе стоит запастись водой, чтобы не получить обезвоживание. 

Натянуто улыбнувшись, Дора совершенно не ощущала желания что-то делать, но положительный настрой Скай немного разводил серые тучи в её душе, создавая ощущение, будто что-то, быть может, начинало налаживаться. По крайней мере, эта девушка, что была знакома с ней всего день, пришла сюда, чтобы её поддержать, это напомнило Доре тех двоих в комнате ожидания.

– Не грусти. Они не могут отнять у тебя самое важное, – Скай ткнула её точно в грудь, улыбнувшись, – тебя саму. Ты не должна отдавать это.

Последние слова стали для Доры чем-то близким к озарению, последним пазлом, который она не могла так долго найти среди целой кучи фрагментов для других картинок. Она кое-что открыла в себе, не знала, права Скай или нет, но одно поняла точно – возвращаться в Уинфин Дора больше не собиралась. К черту учебу, к черту дипломированность, к черту специалистов и работу в элитном месте – это не то, чего хотелось, ей хотелось путешествий, в которых есть только она и Эрн, в которых не случаются глобальные проблемы, в которых она могла бы делать то, что ей нравится, и уходить, если всё шло не так. Начинать заново, менять места, выбирать дороги. 

И для этого ей нужно было только одно – вернуть Эрна.

Возможно, Скай была права в том, что никто не мог отнять у Доры её саму, то, что было её частью, отнять её духа. Дора хоть и следовала постулатам Уифина, оставалась тихой и незаметной, она уже была больше, чем просто призыватель, так что решила – никакие двери магических темниц её теперь не удержат.