«Говорят, по библиотеке бродит призрак убитого студента. Он ищет своего убийцу, потому что дело так и не было раскрыто. Он делает с ними то же, что когда-то сделали с ним. Отравляет их. Убивает, заглядывая прямо в глаза, будто пытаясь увидеть в них сожаление за собственную смерть. Но никто из них не делал этого с ним. Поэтому его духу так и не суждено обрести покой»

Шое не верит в призраков. Нет-нет-нет. Но стратегически их побаивается, и обходит десятой дорогой библиотеку академии.

— Именно из-за этого, Цукишима, а не потому, что я «неуч», — бурчит Шое, беззвучно вышагивая по темному коридору. Хочется идти громче, с глухим стуком от каждого шага, чтобы все гипотетические призраки, о которых рассказывала Ячи, и чьи слова всплывали в голове, не решались подходить ближе.

«А еще из-за того, что академия раньше была мужской, убивает призрак только парней, — проносится в мыслях брошенная Ямагучи фраза, и следующие за ней слова Цукишимы: — Есть информация, что призрака убил рыжий парень»

Разумеется, это ложь, потому что Цукишима Кей не верит в приведения и не собирает ненужные слухи. Но он достаточно коварный, чтобы их с Ямагучи гиений смех из-за бледного лица Шое сейчас гулом стоял в голове.

Предательство чистой воды. Загадать Шое, который, если честно, очень боялся гипотетического призрака с ядом наперевес, принести из библиотеки книгу Уильяма Шекспира «Виндзорские насмешницы». Шое готов поклясться, что Цукишима специально выбрал не самое популярное произведение, чтобы парень подольше оставался в библиотеке за полночь.

Никогда еще Шое не надеялся на внимательность сторожа. Уж лучше попасться устрашающему Футакучи, чем, ну знаете, приведению.

Но как назло, в коридоре, ведущему в библиотеку, ни души, кроме самого Шое.

«Надеюсь, что вообще ни души. Мертвые тоже входят в этот список»

Библиотека просто огромная, с десятками или сотнями секций, освещенная сквозь окна в стиле Барокко светом луны. Запах пыли и печатных страниц.

Эстетика для глаз и души. Шое даже обидно, что из-за своего страха он ни разу за два месяца не заходил сюда. Конечно, гипотетические призраки никуда не исчезали, и Шое не был намерен отступать от своего стратегического плана и просиживать все свободное время в библиотеке, наслаждаясь атмосферой старых книг и звуком перелистывания страниц. Но хотя бы пару раз в неделю днем, когда в библиотеке помимо него будет еще кто-нибудь.

Мрамор холодит ступни даже через подошву кед, и от этого по коже пробегает стая мурашек. Именно из-за холода, а не липкого страха, что кто-то следит за ним, как только он переступил порог.

Шое понимает, что потерялся лишь через десять минут плутаний из секции в секцию. Ни одного автора эпохи Возрождения, и уж тем более — ни одного Шекспира.

— Хоть бы указатели повесили, — бубнит Шое, в третий раз проходя мимо секции русских классиков.

— Они тут есть.

Шое подпрыгивает и, кажется, даже вскрикивает от неожиданности. Отлетает на шагов десять и переходит в полную готовность дать по газам прямо сейчас. Но почему-то не бежит. Завороженный отблеском лунного света в медовых глазах напротив застывает на месте. Ни двинуться, ни слова сказать. Красивая смерть от яда обладателя красивых глаз. А еще Шое очень надеется — яда сильного и убивающего быстро, хотя и знает, что по слухам это вовсе не так.

— Извини, я не хотел пугать, — парень не двигается, лишь поднимает руки в примирительном жесте и внимательно наблюдает.

На призрака не похож, — выдает вердикт Шое. В воздухе не парит, ноги на месте. Призраки ведь так выглядят?

— Я не испугался, — Шое храбрится, но голос с надрывом выдает с потрохами и становится отчего-то стыдно под взором этих медовых глаз. Смущенно добавляет: — Просто эффект неожиданности.

Человек напротив не подсмеивается и не подкалывает, лишь подходит ближе, интересуясь, какая именно секция заинтересовала парня.

— Виндзорские насмешницы — довольно интересное произведение, — парень улыбается, ведя Шое по замысловатым, как ему кажется, проемам. — Шекспир так элегантно показал сплоченность обиженных женщин против мужчины, — сияние глаз парня, полного энтузиазма, выдают в нем любителя литературы намного больше, чем его блуждание по библиотеке в столь позднее время. — Ой, — резко останавливается и смущенно устремляет взгляд в потолок, — чего это я. Сам все прочитаешь.

И по какой-то причине Шое не хочет признаваться, что не собирается читать эту книгу. Шое вообще не уверен, что, действительно, не собирается.

— Что ты здесь делаешь так поздно? — Шое, правда, долго держался, но все же любопытство всегда брало верх над разумом, и исключений из правил никогда не существовало.

— А ты что? — человек напротив лукаво улыбается и, Шое готов дать руку на отсечение, подмигивает ему. Становится до красной шеи смущающе. То ли от встречного вопроса, то ли от, Шое не уверен, флирта парня.

Парень доводит Шое до читательского уголка, и плюхается на мягкое кресло, все так же не сводя цепкого взгляда.

— Я, кстати, Тоору. А ты? — вся поза человека выдает то, что идти дальше этот парень не намерен. Возможно, Шое ошибся, и призраки не летают во время перемещения, и имеют две полноценные ноги. Возможно, Тоору не хотел помогать ему. Возможно, в его планы, наоборот, входило завести Шое как можно дальше от выхода и отравить.

Шое заметно бледнеет, когда замечает кружку в руках парня.

— Шое, — не слова, а писк. Будь здесь Кей или Тадаши, они бы наверняка сравнили его с трусливым цыпленком. Но тут их нет. А значит, и спасти его из цепких лап призрака с невероятными глазами никто не сможет.

— Не против, если мы немного посидим? Я просто понял, что повел тебя не в ту сторону, прости, — Тоору пристыжено чешет затылок, и Шое ему не верит. Он специально, привел Шое не туда. А теперь споит ему яд. Но кружка пока пуста, а в голове Шое примерный план пути, по которому они шли. Время есть. Пора бежать.

Но почему-то не бежится.

«Дело все-таки в глазах, — думает Шое и плюхается чуть менее подпрыгивающе в соседнее кресло»

Тоору улыбается. Молчит, улыбается и внимательно смотрит за Шое. Будто диковинную игрушку рассматривает.

Шое молчит тоже. Лишь опасливо переводит взгляд на кружку в руках парня и обратно на лицо. Нужно бежать. Не зря в песне поется, что красота бывает только демонической. В его случае: призрачной.

Прыскает от собственного каламбура.

— Видимо кто-то оставил здесь, нужно отнести на стойку, — Тоору игнорирует короткий смешок Шое, отвечая на незаданный вопрос. — Зачем тебе понадобилась книга так поздно? Неужели нельзя было прийти утром, когда прогулки по академии не будут под запретом?

На этот раз Шое не смущен. Тоору так же, как и он, находится в библиотеке в комендантский час, не ему его пристыжать. Хотя Тоору и не торопится это делать. Просто интересуется. И с притупленным чувством опасности Шое делится.

Делится первой игрой в покер, где он постоянно выигрывал у друзей, но стоило начать играть на желания, как он тут же проиграл. Умалчивает, конечно, что в библиотеку отправили его из-за личных с ней счетов в виде страшилок о приведениях, а не запрета гулять по академии в ночное время суток.

— Так ты не прочитаешь? — Шое ловит изменение в голосе. Ловит этот незаметный надлом и разочарование. Кажется, для Тоору это было важно. Точнее, он придал этому важность, а теперь сам страдает, — сказал бы Кей, но Шое ни Цукишимой, ни тем более Кеем не был.

— Я прочитаю, — Шое говорит мягко и так же смотрит. И сам не понимает, что это звучит двусмысленно. Шое говорит о том, что просто ознакомится с пьесой, или намекает, что после собирается обсудить ее с Тоору? Спроси Шое сейчас об этом, он не ответит.

— Если понравится, могу посоветовать еще, — Тоору заражается этой улыбкой и открытостью. Ночью всегда открывается намного больше, чем днем, ему-то не знать, но с этим парнем, кажется, и без наличия пробивающейся в окно луны, будет достаточно лишь его присутствия. — Я вообще много чего могу подсказать.

— Ты прочитал много книг, да? — Шое и сам не был профаном. Читал разного и много, но почему-то хотелось внимать чужому вкусу и мнению.

— Да, я прочитал, — Тоору спотыкается и откашливается в кулак. — Много. В планах прочитать все, что есть в этой библиотеке.

Шое присвисывает. Он, конечно, верит в желание парня, но вот в возможности...

— Боюсь, тебе не хватит жизни, чтобы это сделать.

Тоору лишь молча кивает и отворачивается.

Атмосфера меняется незаметно. Но Шое чувствует это. Всегда чувствовал.

— Думаю, мне уже пора, — Шое встает и собирается уходить, кажется, даже без книги, но его ловят цепкие пальцы парня. Холодные, нет ледяные руки Тоору обжигают. Это парень замерз или Шое перегрелся? Перепад их температур осязается слишком сильно.

— Не уходи, пожалуйста, — Тоору просит и цепляется так, будто от присутствия Шое зависит его жизнь. Будто Шое является самой жизнью.

— Нам обоим пора возвращаться, уже поздно, — Шое предпринимает попытки освободиться, и захват слабеет, но из кольца чужих ладоней все же не выходит. Шое больше не старается. Смотрит в эти глаза, ловя шелест слов парня.

— Я не хочу возвращаться.

Вероятно, это стоило сделать давно, но Шое не был бы собой, если бы не делал все в последний момент.

— А почему ты здесь так поздно?

Тоору грустно улыбается и выпускает руки парня из своих. Садится ровнее и отводит взгляд.

— Не хочу к ним возвращаться, — Тоору больше не говорит, а Шое не спрашивает. Скорее всего, Тоору просто рассорился со своими соседями и хотел побыть один, но встретил его, Шое. Шое, который готов выслушать Тоору, и просто побыть рядом.

Тоору не было нужно побыть наедине. Ему нужно было побыть с кем-то еще, кроме.

— Хорошо, я останусь, — Шое садится обратно, удобней пересаживаясь и разворачиваясь прямо к парню. По-новому осматривает с начищенных до блеска ботинок, формы академии какого-то старого типа, длинных пальцев и острых, словно ножи, скул к чуть кудрявым густым волосам. Хочется прикоснуться. Проверить мягкость.

— Каким шампунем ты пользуешься?

Сначала думаешь, потом говоришь — то самое правило, каким всегда пренебрегал Шое. Всегда.

— Ой, — Шое тушуется и пытается что-то сказать, оправдаться, но выходит еще хуже. — В том плане, что они такие классные, мягкие. Хочется дотронуться, проверить. Ой, то есть. Такие же хочу волосы, как у тебя. Ну, пышные и, наверное, мягкие, а не цвет. Мне мой цвет нравится. Я, кстати, от природы рыжий. Не красился.

«Блять, — Шое человек, конечно, культурный, но блять»

— Я понял, — Тоору прячет улыбку за ладонью, но Шое видит эти невероятные медовые глаза со смешинками внутри. Шое чувствует себя глупым. А еще окрыленным. Потому что нельзя чувствовать себя иначе, когда на вас смотрят таким взглядом. — Можешь потрогать.

Сердце Шое спотыкается так же, как слова, вырывающиеся изо рта. Но Тоору не шутит. Он чуть наклоняет голову и приближается. Шое смущен, Шое глупец, но Шое, черт возьми, не полный дурак, чтобы упускать такую возможность.

Сначала он дотрагивается почти невесомо, пробуя, смакуя и привыкая. Старается не спугнуть. Волосы, действительно, безумно мягкие и шелковистые, проходят сквозь пальцы как вода или песок, Шое нравятся все сравнения, что витают в голове. Хочется писать оды этому каштановому бархату, и парень надеется, что Муза не покинет его, когда он вернется в комнату. Не замечает, как движения из осторожных переходят к уверенным, не замечает, как пятерней зарывается во вьющиеся волосы, как круговыми движениями проходит по голове.

Тоору молчит и Шое становится страшно.

«Потрогать, а не распускать руки, — надеется, что парень не сочтет это за домогательство или еще чего»

Извиняется, и в свете луны кажется, что он слился в один тон с волосами от краски на лице.

— У тебя мягкие руки, — Тоору ловко поправляет волосы, придавая исконный вид, и совершенно не парится о переходе границ.

Тоору странный и завлекающий. С ним чувствуешь непонятную тяжесть на сердце и легкость во всем теле. Взаимоисключающие чувства, противоречия, и желание слушать. Слушать, потому что Тоору ходячая википедия. Сидячая, если быть точнее. Большую часть времени они сидят и лишь, когда рыжее марево начинает сменять лунный свет, Тоору снова ведет замысловатыми переходами, знакомя с секциями и указателями.

Они останавливаются у очередного читательского уголка. Шое видит неуверенность Тоору и задерживает дыхание. Тоору волшебный, и весь заслуживает оды.

— Мы засиделись, — на Шое не смотрит. Взгляд блуждает где угодно, но только подальше от его лица. В рассветном свету цвет глаз Тоору кажется еще более невероятным. Будь Шое художником, он бы нарисовал их. Всего Тоору.

— Встретимся еще как-нибудь? — Шое спрашивает, потому что Тоору сил не находит. Зато находит чужое лицо. Тоору смотрит открыто и счастливо. Улыбка у него тоже невероятная.

— Давай завтра?

— Давай? А где? — Шое и сам бы предложил завтрашний день, но навязчивым быть не хотелось. — Столовая после пар? Библиотека? Может стадион?

— Здесь, в то же время, что ты и пришел, — Тоору говорит-отрезает.

— Но… может лучше не ночью?

— Пожалуйста.

Шое уже свыкся с этой привычкой Тоору просить, а не рассказывать. Каждый раз, когда они касались какой-то темы, неприятной или неприемлемой Тоору, он красиво уходил с нее или же просил. Просто, без лишних слов.

И за всю ночь Шое не смог отказать.

— Хорошо.

— Тогда до завтра, — Шое кивает, а когда смотрит на место, где только что стоял Тоору, обнаруживает пустоту.

Мыслей в голове нет. Где-то совсем далеко бьет одна: друзья пришибут его, но Шое уже решил, что скажет им в оправдание.

Вот только…

На выходе из библиотеки, на стойке, Шое обнаруживает найденную кружку и книгу Виндзорских насмешниц.

В комнате встречает злобный взгляд Кея и такое же сердитое шиканье.

— Утром поговорим. Спи.

Шое кладет трофейную книгу на стол и заваливается на кровать как был в одежде.

И уже в полудреме до него доходит, что он не узнал, что имелось в виду под «завтра».

Завтра-сегодня? Или завтра-завтра?

Ведь сегодня Шое пришел в библиотеку еще вчера, а потом уже наступило сегодня. Но Тоору сказал про завтра, когда уже было сегодня. Что он имел в виду?

В голову прилетает подушка и сквернословие Кея.

— Хватит выть!

Шое засыпает за полчаса до начала первой пары, которую он решает прогулять под ругань Кея и Тадаши.

На удивление, Шое не чувствует себя усталым, придя к третей и последней на сегодня паре. Делает вид, что внимательно слушает преподавателя, а на самом деле читает виндзорских насмешниц. Шое не знает, про какое «завтра» говорил Тоору, но будет думать, что о сегодняшней ночи. Шое придет. И не будет бояться призраков, потому что точно знает, что один не останется.

Написать оду он так и не успевает.

— Ты заснул в месте, которое тебя до чертиков пугает, я права? — Хитока смотрит ошарашено. От Шое она могла ожидать чего угодно, но провести ночь в библиотеке, в которой по слухам обитают призраки, которых боится парень? Что-то новенькое.

— Да, вот так, — Шое осматривает столовую, раз за разом цепляясь за каштановые волосы, но каждый раз терпя неудачу. Тоору здесь нет.

Тадаши все еще на парах, Хитока в своих мыслях по поводу выходки Шое, а Кею нет интереса любопытствовать, что, а вернее кого, так яростно высматривает его друг. Сам расскажет, если посчитает нужным.

Самое трудное было уйти из комнаты незамеченным. Хотя нет, не трудное — невозможное.

— Куда ты собрался? — Кей снимает очки и трет переносицу. У парня траур: ему дали курсовую на первом курсе.

— Нужно вернуть книгу, — Шое показывает на томик в руке и тянется к дверной ручке под выразительный взгляд Кея.

— В библиотеку? — уточняет Тадаши и, кажется, знакомит челюсть с полом.

— Ну, да, — Шое выкрикивает это на выходе и начинает свой путь до комнаты Х.

Библиотека все такая же завораживающая и пугающая. Только сейчас, оказавшись в ней один на один со своими мыслями, липкий страх тянется к горлу. Шое перестает дышать, когда половица предательски трещит, возвращая форму.

Тоору опаздывает. Или это Шое пришел раньше? На часов так двадцать четыре? Руки шелестят по страницам прочитанной книги, это должно успокоить, но вот только не выходит. Шое страшно, что Тоору стал жертвой гипотетического приведения и он, Шое, будет следующим.

— Долго ждешь?

В этот раз Шое не вскрикивает, лишь отпрыгивает к столу рядом, выставляя перед собой стул. Реакция у Шое всегда была… всегда была.

— Почему ты такой пугливый котенок? — Тоору сегодня другой. Более открытый и настоящий, не скрывающий усмешек и искренне веселящийся над пугливостью нового знакомого. — Я такой пугающий? Или кого ты так боишься? — Тоору, кажется, специально шепчет и растягивает свои слова, создавая атмосферу жути и мистики. Тоору точно-точно наслаждается реакцией.

— Эффект неожиданности, — щеки раздуваются и Шое возвращает бравый вид.

— Да? — Тоору близко и явно веселиться, наблюдает, как и вчера, внимательно.

Шое хочет ответить: «да», но язык предает. А может предает сердце?

— Нет, — честно. И Шое сам пугается этому.

— И что тебя пугает? — Тоору все еще навеселе, но во взгляде ощущается чуткость.

— Ты не слышал? Ты вроде со старших курсов, должен был слышать.

— О чем?

— О ком! О призраке убитого студента.

— Убитый студент? — Тоору задумывается на мгновение, хмурит брови и отрицательно качает головой. — Не слышал.

— Его отравили почти лет сто назад, а убийца так и не был найден. Ходят слухи, что его дух до сих пор блуждает в поисках отмщения и отравляет других студентов.

— Боишься призраков? — Тоору игнорирует рассказ о студенте, а Шое обижено дует ноздри.

— Конечно, они страшные!

— Почему? А если человек при жизни был красив, разве призрак не должен быть красив тоже?

Шое запинается и краснеет. Тоору не понимает! Он не понимает!

— Я выразился неправильно. Устрашающий!

— Понятно, — Тоору кивает в сторону, приглашая пройтись и закончить экскурсию по библиотеке. — Я, к слову, понял о каком ты случае.

— Оо! — Шое подпрыгивает на месте и огибает Тоору спереди. — Мне нужны подробности.

— Подробности о том, что тебя пугает?

— Гипотетически пугает, — Шое поправляет, а Тоору кашляет от смеха.

— Почему ты думаешь, что это было убийство? — вопрос застает врасплох. Шое останавливается и заставляет остановиться Тоору.

— Думаешь, он выпил яд случайно? И никто в этом не виноват?

— Почему же случайно? Может, намеренно. А виноватых всегда можно найти, — Тоору пожимает плечами и двигается с места.

— Ты думаешь, что… — Шое не уточняет.

— Убийцы найдено не было. Кто знает, что случилось на самом деле.

— Но кто-то же должен знать! — Шое с таким раскладом не согласен. — К тому же, кто-то отравляет других студентов! Зачем суицидному духу это делать?

— Думается мне, что все, кто могли хоть что-то знать, мертвы, — и Тоору прав. Прошло уже лет семьдесят, вряд ли кто-то еще остался в здравом уме и живом теле. — А насчет других отравленных… может, они все тоже? И никакой мистики.

— Но ни одной девушки. Только парни! А раньше академия была только для парней!

— Девушки просто более ответственны, — Шое во все глаза смотрит на Тоору и не верит, не может поверить. Слова Тоору кажутся такими логичными и складными, что верится по какой-то необъяснимой причине с трудом.

— Что ты имеешь в виду?

— Лишь то, что я сказал. Девушки больше склонны думать о последствиях своих поступков. Вот и все, — Тоору снова пожимает плечами и останавливается. Пришли.

— В этом есть логика, но…

— Но?

Шое не может найти это «но». Он наблюдает, как Тоору достает спрятанные за шторой две узорчатые кружки и чайник.

— Я решил заварить нам чай. Он вкусный, тебе должно понравиться, в нем есть привкус мандарина.

Пальцы Тоору ловко разливают горячий напиток и так же ловко протягивают кружку Шое. Подозрительно.

— А может ты и есть этот призрак? — Шое пятится. Не хотелось этого разговора, ой не хотелось. Но в голове набатом бьет тревога и складные слова Тоору прахом сыплются под ноги.

— Тогда проверь это, — Тоору серьезен, и это пугает куда сильнее. Он все так же держит кружку с чаем и ждет. Не отпивает сам, потому что это бессмысленно. Призрак не может отравиться дважды. Призраки, наверняка, вообще не знают отравлений.

— Я тебя не убивал, — Шое взывает к разуму, но видимо в библиотеке, как и на всей территории академии со связью одни беды, потому что между логичными безопасными действиями и ахинеей, Шое выбирает второе.

— Я знаю.

Шое отпивает большой глоток и ловит себя на крайне шаловливой мысли: если он сейчас умрет, было бы неплохо, если бы он поцеловал этого гипотетически призрака. Умирать так со сладостью чужих губ на собственных.

Шое клянется, что, если окажется в церкви, поставит свечку за выдержку и отведение от безрассудных поступков (которых сегодня уже было предостаточно). Было бы крайне неловко, поцелуй бы Шое сейчас Тоору и не схватив смертельного отравления. Очень неловко.

К слову, Шое действительно не был отравлен. Или же это яд замедленного действия?

— Ну что? — голос, взгляд, да и весь Тоору в целом были нечитаемы. Но Тоору обмолвился, что посоветует пару произведений для прочтения. Шое одно уже выбрал. Его.

— Вкусно, — Шое отпивает еще и причмокивает, не сдерживаясь. Тоору улыбается и Шое улыбается в ответ. Нагнетающая обстановка была свергнута привкусом цитруса.

— Тебе нравится академия? — Тоору вертит кружкой в стороны, внимательно наблюдая за своими махинациями. Шое тоже наблюдает. За этими ловкими пальцами. За играющими на руках мышцами и чуть виднеющимися венами. Тоору красив. По меркам современного общества, и самого Шое. Но что его трогает больше всего, так это голос, манера речи и эрудированность во многих вопросах. Шое понимает, что если все продолжится, то он влипнет в куда большие неприятности, нежели сейчас.

— Да, безусловно. Я не мог дождаться, когда смогу поступить с друзьями сюда. Эта академия — мечта для каждого и каждой, с открытыми дверями в разные горизонты. Путь в будущее, — Шое жестикулирует руками и блаженно закатывает глаза, щурясь, будто его слова теплое вечернее солнце. Приятно греющее и душу, и тело.

— Академия у нас действительно хороший трамплин. Дураков здесь не держат.

И Шое чертовски приятно это слышать. Потому что он тоже здесь, в академии, а значит не дурак.

— Но больше академия славится своими поэтами, — Шое придвигается ближе и переходит на шепот. — Сколько деятелей выпустилось. Поголовно гении.

— Вероятно, это самое большое достояние академии. И самое важное решение добавить писательство, художничество и другое в перечень направлений в 1960.

— О?

— Раньше это считалось ребячеством.

— Как грубо называть творчество — ребячеством.

— Искусство, — поправляет Тоору, и бесконтрольно заправляет маленькую рыжую прядку, лезущую в глаза, в общую прическу Шое. Тоору не отдает отчет своим действиям, а Шое чувствам. А еще отчета о хоть какой-либо деятельности не приходит от мозга.

Шое быстро ретируется на свое место и прикладывается к пустой чашке, лишь бы Тоору не увидел румянца на щеках. Может это не смущение, а начинающий действовать яд?

— Ты учишься на писательском?

— С чего ты взял?

— Для тебя это самое важное в академии.

Шое оставляет кружку в покое и грузно выдыхает. Да, важно, но…

— Я учусь на экономическом.

Тоору выгибает бровь и спрашивает весьма логичный вопрос «почему».

Ответ получает такой же:

— Ну, знаешь, как это бывает. Родители сказали, надавили, и вот ты уже подаешь документы на эконом.

— Понимаю, — Тоору отводит взгляд. На минуту в комнате воцаряется тишина, которую умело прерывает Шое:

— Ты тоже, да?

— Что «тоже»?

— В душе творец, а учишься совсем не на творческом факультете под влиянием родителей. А в свободное время пишешь.

— Нет, — Тоору поворачивает голову и ставит ее на согнутую в локте руку. Смотрит с пустотой внутри. Шое считает, что так не должно быть. Эти глаза не могут быть пустыми. — Я поэт. Поэт всегда.

— Оу, — Шое должен радоваться за нового знакомого, но потухший взгляд и какая-то отчаянность в воздухе дает понять, что радоваться здесь нечему. — Пошел против родителей? — догадка озаряет, а вернее ударяет мешком по голове.

— Можно и так сказать.

— Но ты ведь победил? Ты там, где ты должен быть. Не пытаешься быть тем, кем не являешься. Это же хорошо? — и неуверенно, — хорошо же?

— Я сильно поссорился с родителями и натворил делов. Они меня не простили.

— Ты их сын. Простят, — наивно, но Шое был олицетворением наивности.

— Не простили. И никогда не простят. Ты просто не знаешь, что я сделал.

«Что? — потопает в воздухе и Шое отворачивается. Видеть такого Тоору больно. С открытой зияющей раной, которая должна уже давно зажить, но все никак не закрывается. Гноится и гноится»

— Почитаешь мне как-нибудь свои стихи? — Тоору возвращается к реальности. А еще уходит от неприятной темы. Сегодня все иначе. Тоору не спешит. Дает узнать о себе больше, показывает раны, но не дает прикасаться. Шое благодарен и за это.

— Да, — говорит, а сам думает, как завтра на паре будет писать стихи о Тоору, его новом знакомом, друге и… и. — Ты мне свои тоже почитай.

— Хорошо, — Тоору улыбается, будто только этого и ждал, но Шое знает, тому так же важно послушать чужое творчество, как и показать свое. — Так ты прочитал виндзорских насмешниц?

***

Шое глупо улыбается и счастливо держится за сердце. Не обращает никакого внимания на крысятничающих рядом Тадаши и Кея. Разумеется, не заметить, что их друг влюбился и, причем, по уши (в самом прямом смысле: уши Шое горят заревом) невозможно.

— Интересно, свиданки действительно проходят в библиотеке или нет?

Шое плевать. У него перед глазами чужая улыбка и звонкий смех, медовый прищур глаз и шелковистые волосы. А еще перед глазами блокнот с исписанными страницами, которые Шое стыдно открывать Тоору. Слишком откровенно. Шое смущен и несмел.

Новой ночью он будет читать старые стихи.

***

— Тоору, да у тебя талант… — Шое застывает с открытым ртом, когда новый друг заканчивает свое выступление. Да, именно выступление и без ковычек, потому что помимо потрясающего слога, ритма и метафор, Тоору обладает актерским мастерством не хуже профессиональных актеров. Собственные стихи кажутся совсем глупыми и несуразными. Но Шое все равно их читает и получает похвалу и наставления.

Они встречаются каждую ночь. Режим сна сбивается напрочь, но Шое слишком влюблен, чтобы думать о таких пустяках.

Десятая ночь юбилейная, поэтому Шое читает из нового. Выбирает самый расплывчатый и читает. В надежде, что Тоору не поймет, что это о нем. Надеясь, что поймет.

— Это из нового? — Тоору хлопает в ладоши и улыбается. — У тебя определенно прогресс, как в написании, так и в подаче. Мне безумно нравятся твои сравнения.

«А мне безумно нравишься ты»

— Спасибо, — слышать похвалу от Тоору — истинное наслаждение. Прикасаться к нему, наверное, смертельно. Шое не выдержит. Сердце не сможет вытянуть.

Но Шое пробует. На свой страх и риск прикасается руками к шее. Смотрит в глаза и встает на носочки. Тоору выше на голову, но у Шое нет препятствий, когда существует такая цель.

Целует осторожно. В любой момент готовый прекратить, провалиться сквозь землю от стыда и судорожно извиняться.

Тоору холодный, но лишь телом, отдача у него рваная с придыханием и неумелым ответом. Сердце Шое почти не бьется, когда рука вплетается в чужие волосы. Сердце готово остановиться, когда Тоору проводит языком по губе и прижимается ближе. Ближе к Шое, к теплу, к Солнцу.

— Я влюблен в тебя и хочу быть с тобой, — шепчет Шое, не потому, что боится быть услышанным, а потому, что громче не может. Дыхание сбито чувствами и поцелуем. На самом деле, сейчас Шое хочется кричать от радости, как маленький ребенок из-за того, что на его чувства ответили.

Ответили же?

Тоору смотрит на Шое испуганно. Медленно отходит и неверяще качает головой.

— Нет.

— Что «нет»? Я влюблен в тебя, не вижу смысла это скрывать.

«Ты же тоже»

Шое хмурится. Реакция Тоору одновременно не нравится и пугает.

— Лучше забудь про это, — Тоору собирается уходить. А Шое не собирается стоять на месте, осознавая, что не имеет понятия, где потом искать Тоору, если он уйдет.

— В чем проблема? Ты же ответил на поцелуй? Я думал, я тебе тоже нравлюсь! — Шое пройти не дает. Возможно, неправильно, но нужно сделать все, чтобы Тоору не ушел и они поговорили.

— Это не имеет значения.

— Мы можем скрывать отношения, если дело в этом.

— Дело не в этом.

— Тогда в чем?! — Шое по-детски страшно. Он боится остаться один. Боится, что Тоору уйдет. Потому что так не должно быть.

— Ты не можешь быть со мной, — Тоору смотрит прямо в глаза, но внутри них помимо непоколебимой уверенности виден страх.

Тоже влюбился?

— Почему? Объясни нормально. — Тоору разворачивается, и Шое в испуге повышает голос почти до крика. Плевать, пусть все придут и увидят. Это сейчас неважно. — Скажи, что происходит?!

Тоору разворачивается и приближается почти вплотную.

— Вот что ты хочешь от меня? — шипит.

— Чтобы ты нормально объяснил! — Шое успокаивается. Уж лучше пусть Тоору злится и выпускает когти, чем рвет сердце своей отрешенностью.

— Я не про это. Что ты хочешь от меня в отношениях?

— Чего?

— Ты видишь меня в своем будущем?

— Да! Разумеется, если ты ответишь взаимностью.

— В этом проблема, Шое, — голос-лед, холоднее, чем кожа. — Будущее. У меня его нет.

— Почему ты так говоришь? — это сбивает с толку.

— Потому что я мертв.

Шое моргает в удивлении и застывает посередине библиотеки в полном одиночестве. Тоору рядом нет. Он просто исчез.

Все же призрак, которого так боялся Шое, существовал. Вот только убивал он, вовсе не отравляя. Он разбивал сердце.

Вероятно, не только Шое. Но и свое.