Сакура вылетела через окно с бешено стучащим сердцем, с ошалелым видом. И с облегчением. Что сделано, то сделано. Лучше так, чем мучаться каждый день, представлять себе самое плохое, гадать, какой будет реакция. Томящая, изматывающая неизвестность слишком долго наполняла жизнь Сакуры. Отвратительное чувство.
Ну уж нет, больше никогда.
С большим облегчением Сакура пролетела пару кварталов и остановилась. Ужас от сделанного ещё придёт, придёт вскоре, как только адреналин немного отпустит. Сакура соскочила с крыши на улицу, не вспугнув цивилов, привычных к шальным шиноби, не вспугнув и ленивых голубей. Время 21:48, ещё успевает. Она зашла в небольшой магазин самообслуживания, взяла сладкую булку, выбрала из небольшого ассортимента сидра самый сухой и не самый дорогой. Отлично. Усталая кассирша смотрит на бандану и не задаёт вопросов о возрасте. Ниндзя начиная с 10 лет видятся со смертью чаще, чем со своими родственниками — так что с алкоголем они уж явно как-то справятся. Да и выручку надо делать.

Сакура расплачивается, благодарит, автоматически улыбается, продавщица привычно не реагирует — все выполнили свои части ритуала.
До крыши самого высокого здания 12 минут быстрыми прыжками, так, главное плавнее, не взболтать бутылку. Тёплый воздух такой, приятный.
Сам собой начинается внутренний диалог:
Что же ты наделала. — Ничего, ничего. А сколько можно было молча страдать? — Да, теперь можно страдать вслух. Супер. — Всяко лучше, чем вечно томиться. А то надоело ведь, а? — Да, надоело.

На месте. Она устраивается на тёплом металле крыши, опираясь ногами о вентиляционную трубу, чтоб не скользить вниз по откосу. Кунаем поддевает мягкую жестяную крышку бутылки, делает пару глотков. Ещё холодный. Хорошо. Откидывается на спину и смотрит на белёсое, плавно тускнеющее небо. Что это, Венера кажется такая яркая? Красиво. Господи, как же страшно. Возможно это конец вообще всего. Ужасно. Бо-о-о-оже. Горло сжимает, внутри тошно, мерзко, черно. Она поворачивает голову на бок и подносит горлышко бутылки ко рту. Вот так. Сейчас голова немного поплывёт. Вот так. Закурить бы. Поможет на полминуты. И на том спасибо.

— Хэй, поделишься?
Она резко дёргает головой, тревожно сдвигает брови, напрягается. Он стоит на ребре крыши, руки в карманах, смотрит на неё сверху вниз. Она молча протягивает руку в его сторону, не поднимаясь, он садится на корточки рядом, принимает бутылку и делает глоток. Смотрит на этикетку.
— Это ведь даже не крепко.
— Мне хватит.
— Сакура, я тут думал…
— Угу… — голос неровный, дурацкий ком в горле мешает.
— Спасибо, что сказала. Это…здорово.
— Угу… — ну вот, сейчас слёзы пойдут сами по себе, вот зачем они, почему этим невозможно управлять.
— И я не знаю, что мне делать. Я пытался понять и я не знаю.
— Ага... Это ничего, — голос больше не слушается, лучше совсем перестать говорить. Она кладёт руку на глаза и надеется, что губы искривляются не слишком заметно.
— Я был очень рад услышать…
— Хорошо. Обращайтесь. Простите… — она не выдерживает, поворачивается к нему спиной, закрывает лицо руками, дрожит.
— Ох, что ты. Сакура, хэй, почему ты..? — он не глядя отставляет в сторону бутылку, и та начинает сползать по крыше, а сам он вскакивает, подходит ближе к Сакуре, опускается рядом на колени:
— Хэ-э-э-эй… — кладёт руку на голову, гладит медленно, аккуратно. Раздаётся тяжёлое частое дыхание, всхлипы.
— Можно я обниму тебя?
Она пожимает плечами.
Он сползает по крыше, ложится рядом и обнимает её со спины одной рукой, утыкается в затылок носом.
— Ты очень дорога мне.
Да зачем он продолжает это говорить, что он хочет, к чему ведёт, от этого так сладко, так больно.
Она дрожит и он чувствует это, волнуется и хочет успокоить, но не знает, что толкового сказать.
— Эй, пожалуйста, не волнуйся. Мы… мы что-нибудь придумаем. Всё будет хорошо.
Она не выдерживает:
— Ничего не будет хорошо, это всё плохо, я не могу так больше, это невыносимо…! — чем больше слов, тем больше прорываются рыдания, и нет сил их сдержать, и она содрогается, прячется, сжимается.
— Сакура, Сакура, пожалуйста, не плачь, что мне сделать, я так люблю тебя… — он бормочет, встревожен, гладит по плечу, зарывается лицом в её волосы.
Поток откровений доламывает её сердце, сглатывая слёзы она неровным голосом говорит:
— Нет, нет, вы не любите меня.
— С чего ты взяла?
— Вы не можете. Вам незачем.
— Что ты такое говоришь, конечно могу, я всегда…
— Не так.
— Я люблю тебя так. И по-другому. Со всех сторон. Во всех смыслах. Пожалуйста, посмотри на меня, — он тянет её за плечо, и она убирает руки от лица, вытирает нос, смотрит мокрыми глазами, брови страдальчески сведены.
— Ну, не плачь. Я же говорю — мы всё уладим. Мы со всем справимся.
— С чем?
— С нами. С любовью.
Её брови дрожат, она шмыгает носом. Подступает новая волна слёз.
Он улыбается, гладит её по голове.
— Ты такая хорошая. Я так люблю тебя.
Она вытирает тыльными сторонами ладоней глаза, часто моргает, рот кривится то ли в плаче, то ли в улыбке.
— Правда?
— Конечно, — он берёт её руку, прижимает к своей щеке, закрывает глаза.
— Я закурить хотела, — шмыгает снова, признаётся с нервным смешком.
— Почему?
— Мне было больно. И страшно.
— Нет, пожалуйста, не бойся. Прости, что я не сразу… я не сразу осознал.
— Ничего, — она теперь улыбается, прижимает сильнее щекой к его ладони, и от этого хорошо прямо сейчас, а что потом — можно не думать.
— Ты выбрала хорошее место. Было непросто тебя найти.
— Хех. Пришлось постараться.
— Но зато здесь хороший вид, — он приподнимается на локте и проводит рукой в воздухе, половину его обзора на закатное небо закрывает крошащаяся от времени воздуховодная труба.
— Эй, не смейтесь, я была в состоянии аффекта!
— А теперь?
— А теперь в эйфории, — она тоже приподнялась, смотрит на небо, смотрит на уже появившиеся звёзды.
Он садится, поворачивает к ней голову, смотрит внимательно, взгляд неотрывный, сердце стучит чаще.
— Я правда люблю тебя.
Она резко поворачивает голову, смотрит огромными, всё ещё неверящими глазами. Он приближается, обхватывает её, и она собирается, и греется, и расслабляется в его руках. Обнимает в ответ. Руки дрожащие, но крепкие. Поднимает голову. Льнёт, утыкается в основание его шеи и слегка прикусывает неосознанно, от желания быть ближе. Он сжимает её.
— Осторожнее.
— Прости..те.
Он обнимает её ещё крепче.
— Я никогда тебя не отпущу.
— Так и будем тут сидеть?
— Да. Так и будем, — обхватывает её ещё и ногами, закрывает собой со всех сторон.
— И окаменеем? Будем, как головы хокаге?
— Ага. Но чуть поменьше. Мы скромные.
— Ладно, — она устраивается в коконе его объятий, расслабляется.
— Согласна?
— Да.