Августовская ночь густая и терпкая. Ветер начинает сильнее трепать деревья за окном, принося смену погоды. Сакуре нравится чувствовать быстрые и сильные потоки воздуха, волны стихии, что так сильна и свежа. Она встаёт, чтобы открыть окно и не сразу вспоминает, что это не её дом. Оглядывается.
— Можно..?
— Конечно. Давай только уберу хлам, — Какаши тоже подходит к окну и сгребает с подоконника пару книг и раскрытый блокнот с карандашом, кружку с позабытым вчерашним чаем закидывает в раковину.
Сакура распахивает окно и её сразу обдувает ветром, короткие волосы развеваются и она широко счастливо улыбается. Располагается на подоконнике, свесив ноги на улицу. Какаши садится рядом вполоборота, спиной прислонившись к оконной раме. Прохладный воздух пахнет влагой, собирающимся дождём. Они сидят так в молчании, в шелесте листвы, в запахе близкой грозы. Сакура вдруг задумывается.
— Какаши, — она поворачивается к нему, — природа твоей чакры ведь молния? А как ты… ты что-то чувствуешь в грозу? Что-то особенное.
Он склоняет голову на бок и слегка усмехается мелькнувшей в голове чудовищной банальности вида: «Я чувствую что-то особенное, и это особенное сидит прямо передо мной», удерживаясь от произнесения фразы вслух.
— На самом деле — да. Появляется ощущение большей силы, возможно даже увеличивается запас чакры — и она будто выливается наружу. Нужно проверить, смогу ли я в грозу сотворить десяток райкири за полчаса, — он фирменным ложно-скромным жестом чешет затылок, — ну и… статическое электричество, конечно.
Он закатывает рукав, снимает митенку и подносит руку к лицу Сакуры:
— Видишь? И так всегда.
Она вглядывается и замечает, как волоски на его руке встали дыбом и покрывают всё светлым пушком. Поднимает брови в удивлении.
— Господин Хокаге, это просто неприлично, — хитро ухмыляется она.
Он смотрит на неё тяжело:
— Ты сама спросила. Я вообще неприличный.
— Неприлично милый. Это, — она описывает пальцем фигуру вокруг его руки, — неприлично мило, — она тянется к нему, чтобы рассмотреть поближе, но при первом прикосновении раздаётся короткий трескучий звук. Отдёргивает руку, округляет глаза.
— Неужели это сейчас..?
— Кажется, между нами только что проскочила искра, — многозначительно протягивает Какаши и подмигивает.
— Пхах, — она довольно фыркает от такой очевидной шутки, — со всеми так заигрываешь?
— Только с теми, кто в данный момент не заземлён...
— Ох, мне ещё никто не говорил настолько романтичных слов, — подыгрывает она и прикладывает ладонь к груди.
— Это ещё что. Смотри, — он пару раз щелкает пальцами, и от каждого щелчка вспыхивают бело-фиолетовые искры. Сжимает кулак, а потом резко распрямляет пальцы и немного трясёт кистью, сбрасывая собравшийся на кончиках пальцев заряд — тот разлетается крошечными искрящимися всполохами.
— … ух ты, — шепчет Сакура и смотрит завороженно, поднимает на него глаза, полные восхищения.
— Ну-у-у, ты меня смущаешь...— он тепло улыбается и тянется к ней, берёт её руку в свою. Она тонкая и прохладная, он большим пальцем проходится по нежной коже тыльной стороны ладони. Она отвечает теми же поглаживающими легкими движениями, скользит кончиками пальцев, и некоторое время их руки полусплетаются, пробуя друг друга, и действия эти одновременно целомудренные и очень интимные. Их сердца от этого постепенно распаляются, её ладонь скользит дальше по его руке, пробуя новую территорию, новые участки голой кожи. Замечает пару родинок и мягко пробегается по ним пальцами тоже. Он следит за её движениями зачарованно, открывая ей доступ к руке и жалея, что дальше ей не продвинуться, ведь выше локтя собран рукав его водолазки. Тогда он берёт её ладонь и подносит к губам, целует основание большого пальца и подушечки указательного и среднего, и теперь её черед замереть, наблюдая и принимая его нежность. Она притрагивается к егу лицу, щеке, проводит по горбинке на носу и касается легкими пальцами губ, очерчивает их контур. Момент тихий, а ветер снаружи сильный, он треплет её волосы в разные стороны. Он протягивает к ней руку, проводя по знакомым будто уже всю жизнь персиковым волосам, прикладывает ладонь к её щеке. Теперь их позы симметричны, и они улыбаются, осознавая это, и одновременно смеются.
— Сакура… — начинает он, серьёзно посмотрев сначала на неё, а потом строго на подоконник, — мне кажется, между нами слишком большое расстояние. Это неприемлемо.
— Это возмутительно, — кивает она и немного смущается, чувствуя, как к лицу приливает жар.
— Я должен принять меры, согласна? — его ладонь всё ещё у её лица, большой палец легко поглаживает щёку.
— Ага, — кивает она, не отрывая от него взгляда.
Он опускает руку и, опершись одной ногой о пол, придвигается к ней боком — теперь он сидит спиной к улице. Она смотрит неотрывно, как он поворачивает голову к ней, и теперь их лица близко-близко.
— Так ведь гораздо лучше, да? — тихо и почти шёпотом произносит он.
— Да, намного, — выдыхает она, подаваясь вперёд, к нему, отдаваясь непреодолимой тяге.
— Хорошо, — его голос ещё ниже и тише, он водит взглядом между её глазами, скользит к губам, отчего её рот приоткрывается и она зачарованно льнёт ближе, а в его голове не остаётся мыслей, только неосознанные движения, вперед, к ней. К теплу, к жару, к мягким податливым губам. К дрожащей в ожидании ласки. И они больше не чувствуют времени и не слышат звуков вокруг, а только нежность чужих губ и опьянение от того, как соединяются открытые рты, как прикасаются языки — ощущение другого внутри себя, это слияние и единение, что-то одурманивающее и бесконечное.
Сознание постепенно возвращается после первой волны эйфории, расплавленной нежности, и снова сплетаются руки, скользят навстречу, дальше, притягивая ближе, вцепляясь сильнее. И когда они наконец медленно разъединяются, то встречаются тяжелыми, тёмными, одинаково затуманенными глазами, упираются лбами и дышат глубоко.
Она улыбается, шепчет:
— Я и не думала этим вечером, что всё будет… так.
— Я боялся думать… вообще. Ты же… прекрасная, — он повторяет себя, но это кажется абсолютно правильным, и он готов произнести это ещё много раз.
Она щекочет своим носом его, скользит выше, целует лоб, вдыхает запах волос и ерошит их, он закрывает глаза и отдаётся ощущениям. Думать не хочется, переживать о чём бы то ни было кажется невозможным, существуют только они, их прикосновения и, может, ветер за окном. Он гладит её спину, и думает, как ему нравится её тепло и как не нравится сейчас материя одежды, совершенно неуместная, совсем не такая, как её кожа — которая, наверняка, приятная, нежная, хорошая.
— Не замёрзла?
— Немного, — хоть жар и распаляет внутри, предштормовой ветер быстро охлаждает оголённую кожу.
— Пойдём? — он легко кивает в сторону комнаты, спрыгивает с подоконника, не прерывая контакта, рука соскальзывает с её спины, идёт по локтю, ловит её ладонь. В полумраке зала очертания предметов различимы только благодаря свету, падающему из кухни. Яркий свет не кажется сейчас чем-то необходимым, он не включает, она не спрашивает. Усаживает её на диван, целует в лоб и вынужденно отпускает руку — уходит в спальню, возвращается с хлопковым покрывалом. Садится рядом с ней и накрывает их обоих, она подтягивает к себе ноги, садясь немного боком, прячет их под пледом целиком и прижимается к нему. Теплый. Даже горячий. Он обнимает её за плечи и снова находит её руку.
— Холодная совсем, — бормочет он, и прячет в своей ладони её тонкие пальцы, сжимает крепко. Её сердце заходится бешеным стуком, от нежности, от неверия, от волнения и близости. Она трётся щекой о его шею, первое прикосновение губами мимолётно-случайное, а второе уже более осознанное, аккуратное, пробное, и третье более уверенное, опьяненное запахом, теплом, откликом на её движения, когда Какаши быстро выдыхает и немного отклоняет голову, открываясь ей больше, тая в её прикосновениях. Его реакция распаляет её ещё больше, и она спускается ниже, до скомканной ткани маски, которая тут совершенно некстати. Он разворачивается, обхватывает её лицо и целует страстно, глубже, сильнее, чем прежде, под его напором она немного отклоняется, из горла вырывается низкий, томный стон. Нерешительность и сдержанность тают под действием жара, который рвётся изнутри, его руки спускаются по её шее, до ключиц, до выреза хлопкового топа, и мнутся там, утыкаясь в тонкий барьер, скользят мимо, по голым плечам, к бокам, рёбрам, талии, туда, где ткань глупой одежды заканчивается — и можно проскользнуть пальцами, притронуться в мягкой коже и задохнуться от желания. Он отрывается от неё, изучает румяное в тусклом свете лицо. Она смотрит на него глазами замутнёнными, изучает его лицо. Улыбается счастливо.
— Такой хороший, — проводит пальцами по волосам, он закрывает глаза, замирает.
— Ты с ума меня сведёшь, — шепчет он и качает головой. Она улыбается шире и легонько стукает указательным пальцем по его носу.
— Хатаке Какаши — Хокаге, который сошёл с ума. Кошмар!
— Харуно Сакура — ирьёнин, которая свела Хокаге с ума! Разве это не нарушение клятвы Гиппократа, ммм, мисс доктор?
— Предлагаешь поиграть в больницу? — Сакура вопросительно поднимает брови, Какаши отвечает тяжелым взглядом.
— Не дразнила бы ты меня, — его глаза быстро и выразительно пробегают по контурам её тела, и он показательно вздыхает.
Ей нравится, конечно. Дразнить. Игра, азарт и ощущение власти. Видеть в его взгляде жар, и тяжесть, и желание. Знать, насколько он на самом деле может быть опасен — если серьёзен — и понимать, что ей совершенно нечего бояться.
Она довольно и коварно улыбается, быстро подается к нему и проводит языком по его щеке. Он на мгновение теряет абсолютно себя, с рыком обхватывает её и легко прикусывает основание шеи, шумно выдыхает. Встаёт с дивана:
— Невыносима! — запускает руки в волосы и уходит на кухню.
Она оглядывается в полутёмной комнате. Сакура, конечно, уже бывала у него много раз. Но теперь она здесь, внутри, в его доме по-другому, иначе. Она находит на кофейном столике пульт от телевизора.
Хлопает дверца холодильника и Какаши возвращается с соком.
— М? — он протягивает ей стакан.
— Ага, спасибо.
Ночь уже совсем глубокая, за окном приглушённая гроза. Организм намекает, что давно пора спать, но перевозбужденное сознание отказывается напрочь. Слишком много чувств, свежих переживаний, неуловимой магии. Эту ночь нельзя заканчивать, не хочется, недопустимо. Правда, сил на придумывание досуга уже нет. Да и в голове каша из эйфории, невозможно совершенно.
Сакура щёлкает кнопкой пульта.
— Посмотрим фильм?
— Хм, — он откидывается на диван, обдумывает, — почему бы и нет.
На экране разворачивается меню стримингового сервиса, полное разноцветных иконок.
— Мейнстрим, артхаус?
— Что-то посередине.
— Видел последний фильм Джармуша? Говорят, хороший.
— Ещё нет. Давай, — он наклоняется к ней и целует в макушку. Её рука автоматически поднимается вверх, притрагивается к его лицу, прикладывает ладонь к щеке. Он вдыхает её запах снова. Почему такой приятный? И родной. Нужно было почуять это раньше. Какаши представил, как во время миссии он ни с того ни с сего подходит к ней, чтобы понюхать её голову, и прыснул от смеха.
— А? — она поднимает на него глаза.
— Мне нравится, как ты пахнешь. Теперь я фанат твоего запаха, это ничего?
Она тепло и довольно улыбается:
— Как было в песне? «..когда не можешь уснуть, когда хочется нюхать волосы, хотя это просто шампунь, другие женщины моются тоже..»
— Именно.
Она на мгновение кокетливо высовывает язык.
Начинается фильм, в лёгком и ненавязчивом темпе, позволяя следить за действием спокойно и не слишком вовлекаясь.
Она сползает, вытягивая ноги на диванчике, кладёт голову ему на колени и его рука бездумно зарывается в её волосы, автоматически поглаживая.
Состояние абсолютного спокойствия, ощущение правильности происходящего расползается по ним. Будто они всегда так сидели вместе, смотря фильм, будто это что-то такое же естественное, как дышать — и при этом такое новое, будоражащее сознание.
— Мне кажется, я могу так провести вечность, — её рука на его ноге, тепло.
— Неплохой вариант. Но придётся посылать каждый день клонов, чтоб они работали за нас.
— Зря мы что ли тренировались? Думаю, вряд ли это сложнее, чем победить Акацки.
— И то верно, — он соглашается, посмеиваясь. Но внутри быстро пробегают воспоминания того времени: постоянное напряжение, страх перед неизвестностью, поражающая, чудовищная сила врагов, — По правде... Это ведь были какие-то невероятные противники, до сих пор странно и жутко это вспоминать. Господи, я так переживал, когда пришлось оставить тебя с тем кукольником.
Сакура замирает, внезапно снова осознавая, как близко была к смерти.
— Да, было… страшновато. Думала, так и умру.
Его пальцы чуть сжимаются в её волосах.
— Прости. Я просто разрывался между тобой и Наруто. Ужасно. Мне кажется, я бы поседел за время всех тех саске-акацки приключений, если б уже не был седым! — он иронично усмехается.
— Жизнь шиноби настолько тяжела, что некоторые ниндзя заранее рождаются седыми!… — шутит она, но потом меняется, — После нападения Пейна… когда я узнала, что ты тогда по-настоящему у м е р … Хоть ты и рассказал нам это уже потом, оживлённый и смеющийся! Это было так странно. И шокирующе. И страшно.
— Извини. Оказалось сложно… не умереть тогда.
— Не делай так больше, — она сжимает его ногу.
— Не буду, — он с ещё большей нежностью проводит по её голове, по уху, убирает волосы с шеи, и она закрывает глаза, вздыхает.
Неровный свет от экрана падает на них, неспешное повествование фильма комфортно.
Простое присутствие друг рядом с другом наполняет одновременно глубоким спокойствием и трепетом.
Прикосновения кажутся не только естественными, но и жизненно необходимыми.
Её кожа такая нежная, его пальцам сложно остановиться, когда они скользят медленно по шее, по горлу, возвращаются выше, очерчивают линию челюсти, скул. Скользят по губам и, в подступившем снова волнении, задерживаются на них, медленно, невесомо проходятся по ним, и она приоткрывает рот, её влажное дыхание опаляет пальцы, и хочется попробовать её там, где ещё жарче, влажнее. Его палец проходится по губе сильнее, задевая внутреннюю сторону, и она подается вперед, впуская его палец в рот, дотрагиваясь кончиком языка до подушечки, дышит тяжелее, аккуратно обхватывает губами фалангу, он резко выдыхает и проталкивает палец чуть глубже. Сакура никогда не делала ничего подобного, но желание, поднимающееся в теле, ведёт её само. В волне возбуждения она интуитивно принимает его, начиная немного водить головой, скользя вокруг пальца языком, аккуратно, нежно и при этом страстно. Немного успокоившийся внутри жар мгновенно поднимается снова, она приподнимается на локтях, разворачивается к нему, смотрит снизу вверх. И ничего не боится, полностью отдаваясь чувствам.
Он шепчет заворожено:
— Хочу тебя.
Её приоткрытый рот улыбается, она целиком поднимается на руках и коленях, приближая к нему лицо, которое он тут же обхватывает, наконец целуя резко, глубоко, страстно и жадно, пытаясь выпить её всю и сразу. Она пододвигается ближе, перекидывает через него одну ногу и садится на его колени, теперь оказываясь немного выше. Ему нравится. Его руки сжимают её рёбра, наконец проскальзывают под ткань топа, прикасаясь к бокам, трепетному животу и дальше. Тонкая ткань лифа, нужная, видимо, только для того, чтобы соски не слишком выделялись под блузкой, встречается с его рукой и уже по-настоящему раздражает. Он поддевает край и запускает руку под, к мягкой небольшой упругой округлости, покрывая её своей ладонью, и она прерывисто выдыхает в волнении, немного поддаётся к нему животом, выгибаясь в пояснице, давая ему больше пространства, закидывая голову. Её грудь мягкая и нежная, а кожа соска ещё нежнее, он проводит по ней пальцем и ловит её реакции. Она прижимается бедрами к нему сильнее, упираясь в него трётся. Он начинает задирать выше её топ, и она поднимает руки, давая ему стянуть одежду. Спустить с плеч лямки лифа, отодвинуть ткань и обхватить сосок губами. Она запускает руки в его волосы, проводит пальцами по натянутым сухожилиям шеи, по ключицам под водолазкой.
— Здесь мало места.
Он обхватывает её бёдра и спину, вставая вместе с ней с дивана.
— Теперь я буду носить тебя на руках всегда.
Она тихо смеётся и целует его щёку. Он вносит её в спальню, встаёт коленом на кровать и опускает Сакуру на спину, нависая над ней. Её взгляд туманный и блуждающий, находит низ его водолазки и тянет вверх, он так же даёт ей себя раздеть.
Возвышается над ней полуобнажённым, взлохмаченным.
— Это незаконно — быть таким сексуальным, — она немного качает головой, скользя взглядом по его торсу.
Он усмехается, внутренне радуясь:
— И кто мне запретит? Я Хокаге.
Она проводит руками по его животу, отчего тот напрягается, а зрачки Какаши расширяются. Её брюки-капри с каждой секундой становятся всё неудобнее, она начинает расстёгивать их, стягивает с бёдер, Какаши помогает и стаскивает их окончательно. Замирает перед её голыми согнутыми ногами, проводит по колену, приподнимает и целует внутреннюю сторону бедра, она смотрит на него закусив губу, протягивает руки:
— Иди ко мне.
Просьба-команда растворяется в его голове, безотчетно он приближает своё лицо к её, целует рьяно и уже без всяких осторожностей, она согнутой в колене ногой прижимается к его паху, и Какаши резко выдыхает ей в рот. Отстраняется, изучает её лицо и опускает руку вниз, к ней, туда, где она горячая и изнывающая, дотрагивается, и она полустонет-полувздыхает, он отодвигает ткань в сторону и притрагивается в её влаге, отчего Сакура подаётся вперед, острое желание, необходимость почувствовать его теперь прожигает насквозь и она просит:
— Пожалуйста, — не в силах сформулировать большее. Его дурманят её вздохи, стоны и просьбы, то, как она млеет от его касаний. Распалённость расплылась по всему телу. Ему нравилось ласкать её и, скорее всего, он мог бы делать это бесконечно. Но ведь можно больше. Можно сильнее и глубже.
Он вынужденно отодвигается и приподнимается, чтоб расстегнуть и стянуть брюки. Эти заминки в неге всегда немного сбивают и кажутся неуместными. Чтобы не прерывать контакт она проводит стопой по его спине, проходится по позвонкам. Он оборачивается, ловит лодыжку и отводит в сторону. Его руки начинают складывать печати базового предохранения и её через мгновение — тоже, совершая одновременно ритуал подготовки, окончательно и явно обозначая своё желание.
Он склоняется над ней, смотрит в глаза, она притягивает его и целует быстро, но нежно, кусает и оттягивает нижнюю губу. Он закрывает глаза, пальцами скользит по её входу, и она выдыхает, когда он располагается напротив, касаясь, раздвигая в стороны ткани. Она вздыхает снова ещё более томно, когда он немного входит. И смотрит на её лицо, в полуприкрытые глаза. Делает короткое движение назад и после входит наполовину, и она закусывает губу. Он снова слегка отступает и входит теперь целиком, максимально, глубоко, погружаясь в неё, прижимаясь к лобку, растягивая её. Она испускает сладкий, невыносимо чувственный стон, он тоже закрывает глаза, отдаваясь этому первому сумасшедшему чувству. И начинает двигаться. Каждый толчок выбивает из неё короткий выдох-стон, она ловит его ритм, открываясь ему и подстраиваясь, прижимаясь теснее, обхватывая плечи, впиваясь ногтями в кожу.
Стеснение давно забыто, и сейчас кажется, что нет ничего естественнее и правильнее, чем они, голые, тесно прижимающиеся друг к другу. Что так и должно быть в мире, возможность в каждую секунду провести пальцами по ключицам, прикусить основание шеи, обхватить плотнее ногами, сжать сильнее мягкую плоть. Делать так, чтобы она вздыхала и извивалась, так, чтобы он рычал и терял себя. Сливаться вместе в одном движении и в одном чувстве. Приближаться вместе к невыносимому уже удовольствию, к тому, что одновременно хочется достичь и не хочется торопить. Ловить чужой глубокий взгляд и забывать всё в нём до нового всплеска наслаждения. Слышать прерывисто своё имя через вздохи и так же звать по имени в ответ. Чувствовать невероятную наполненность, и как тебя касаются изнутри, и как тебя обхватывают снаружи, как это одновременно затапливает вас эйфорией.
Ещё движение и ещё, тела жаркие и мокрые, но сейчас всё равно.
И ещё глубже.
И сильнее.
Пожалуйста.
Я люблю тебя.
Я так люблю тебя.
Да.
Поцелуй меня.
Навсегда.
Они лежат, тяжело дыша, всё ещё тесно сплетённые. Жарко и волосы прилипли ко лбу. Усталый, мягкий, ленивый поцелуй.
— Невероятно.
— Что?
— Всё.
— А. Это правда.
Она целует его плечо, напоследок снова слегка прикусывая.
— Хищная, — довольно бормочет он.
— Ты просто слишком манящий, — она показывает язычок.
Он успевает поймать момент, подтянуться и лизнуть её.
— Ммф, так нечестно..! — она откидывается на подушку, сжимая сильно его руку.
— Кто бы говорил, — он лениво утыкается носом в её висок. Его тяжёлая рука лежит на её груди, немного сдавливая дыхание, но менять это она не собирается.
Сон начинает захватывать сознание, сладко и тяжело.
— Ох, надо бы как-то сказать Шикамару, чтоб завтра не ждал.
— Я подписал ему 3 отгула и оставил на его столе, думаю, он поймёт и сориентируется…
— Ты гениальный стратег.
— И тактик.
— Да, — она поворачивает к нему лицо, — люблю тебя.
Сердце снова стукает чуть гулче, и Какаши целует её нежно и тихо.