Смог над руинами города развеялся, но воздух всё ещё пропитывал запах смерти и страха.

Боялись все те людишки, что осмеливались приползать к Дейенерис и Серому Червю ради безрезультатных переговоров.

Боялась Дейенерис, и без того потерявшая слишком многих.

Боялся Дрогон – за неё.

Теперь они не разлучались на минуту: враги взяли их в кольцо. И потому куда бы Дейенерис ни шла, Дрогон следовал за ней. Она и сама не спускала с него глаз – даже пренебрегла возможностью разместиться в уцелевших палатах Красного замка, предпочитая ночевать в шатре под открытым небом прямо среди камней, где Дрогон мог спать рядом.

Кто остался у них? Лишь они одни друг у друга. И эти последние, как никогда крепкие узы, связывающие животное и человека, дракона и всадницу, мать и ребёнка, питали их силой в безмолвном морозном сумраке.

Переговоры о мире и сотрудничестве зашли в тупик. Представители последних великих домов Вестероса – эта кучка бесполезных болванов – глядели на его прекрасную, отважную маму, которая возложила на алтарь победы в войне с мертвецами всё, что имела, словно на монстра; и Дрогон трясся от злости, рыча и прожигая багровыми глазами их бледные испуганные лица всякий раз, когда кто-либо поднимал на Дейенерис голос, хотя та являла собой образец сдержанности и здравомыслия. Она хотела помочь. Хотела принести покой и справедливость туда, где правят бал вражда и алчность, но тщетно: дракон всегда остаётся один.

Они могли бы сломить их. Могли бы согнуть в языках адского пламени, словно неподатливый металл, но прежний запал испарился: их поглотила усталость. Сколько можно отрывать от себя по куску, если в ответ – одно отторжение?

Спасал полёт – возможность ненадолго подняться над бездной и получить короткую передышку, пока хлёсткий ветер с острыми, будто иглы, снежинками, свистел, цепляясь за жесткую чёрную чешую Дрогона, и норовил сорвать с Дейенерис меховой капюшон, а примёрзшие к небесному куполу крохотные звезды приветливо мерцали, прокладывая им двоим путь в никуда. И когда под утро, почти на рассвете, они приземлялись на расколотые красные кирпичи, и на бескровном, похудевшем лице Дейенерис расцветало призрачное подобие былой улыбки, Дрогон чувствовал, как в его глубоко запрятанном драконьем сердце вспыхивают искорки надежды. Но не это Дрогон хотел видеть. Он хотел, чтобы мама вновь улыбалась – счастливо, искренне; хотел, чтобы она смеялась и перестала истончатся из-за ненависти и глупости ничего не значащих людишек.

Всё эти годы они искали свой дом. Но здесь его быть уже не могло: Дрогон видел лишь выложенную костями могилу, на дне которой Дейенерис упрямо продолжала разлагаться, нечитаемым взглядом гипнотизируя нелепый железный стул. Она так и не решилась на него сесть. Какой в нём теперь смысл? Дрогон не мог понять, потому что мир представлялся ему куда проще: испепелять всех, кто представляет угрозу; защищать тех, кто дорог. Оставлять позади то, что своё давно отжило, потому что важнее сохранить то, что ещё живо.

Сила, победа, власть – всё рассыпа́лось прахом в маминых ладонях, и Дрогон мечтал лишь о том, как вырвет её из лап смерти, что повсюду оставила незримое клеймо.

***

В одну из похожих как одна на другую зимних ночей, когда северные ветра выли свои похоронные песни, а высокие сугробы на месте разрушенных башен отбрасывали жуткие силуэты в холодном лунном свете, Дейенерис вышла из шатра, одетая в обыкновенный наряд для полётов – в меховой плащ с капюшоном, шерстяные штаны и тёплые сапоги из мягкой кожи. Но, когда Дрогон отряхнулся и понятливо подставил плечо, чтобы мама смогла забраться, та вдруг покачала головой, поманила его за собой и направилась вглубь бывшего замка. Дракон последовал за ней. Грохоча огромными лапами и доламывая основания закопчённых стен, Дрогон продолжал недоумевать, удивлённый необычным поведением Дейенерис, пока они наконец не очутились в тронном зале.

Железный стул стоял всё там же – лишь покрылся скользкой прозрачной наледью, которая, впрочем, не делала его краше.

Дейенерис замерла, устремив на него нечитаемый взгляд.

Что она видела? Дрогон прощупывал их связь, распутывал клубок её эмоций, которые эхом отзывались в основании черепа – по крупице разбирал те на составляющие.

Печаль и наивная радость.

Обида и злость.

Опустошение и разочарование.

То, что они с таким остервенением выгрызали у самой судьбы, оказалось столь незначительным по сравнению с тем, как много они потеряли.

Визерион…

Рейгаль…

Их жизнями они расплатились, чтобы заполучить Железный трон. И эти раны всё кровоточат, несмотря ни на что.

Дрогон вытянул вперёд свою морду, приближаясь к Дейенерис вплотную –  чтобы между ними не осталось и метра, чтобы она почувствовала его тепло и поддержку. Чтобы исполнить любое желание.

И её тихое: «Дракарис», произнесённое горестным полушёпотом, прозвучало как вздох облегчения.

Дрогон с готовностью изрыгнул пламя, и дышал до тех пор, пока зубья бессчётных мечей не растеклись кипящей лужей по надтреснутым камням.

Кончено. Они сбросили свои оковы. Но что дальше?

Дейенерис обернулась к Дрогону, припала к жёсткой морде с дымящейся пастью и обняла её обеими руками настолько, насколько это удавалось сделать.

- Унеси меня… - сказала она. - Унеси так далеко, как только сможешь.

Белоснежные кудри выпали из-под капюшона, занавесив её маленькое лицо, но фиолетовые глаза за ними сияли, словно волшебные звёзды.

Дрогон одобрительно зафырчал: мама готова к переменам, она доверяется ему. И он не подведёт её.

Едва Дейенерис вскарабкалась Дрогону на спину, тот оттолкнулся от смрадной земли и взмыл чёрной тенью в бездвижное индиговое небо. Свистящий ледяной воздух жёг легкие, но как сладок он там, наверху! Дрогон набирал скорость, работая всеми мышцами – они отправлялись в погоню за луной, и их связь зазвенела от переполняющего обоих чувства невыразимого единения.

Вместе они построят своё собственное будущее, вдали от ненависти, смерти и войны.

***

Когда холод скуёт твои кости, я укрою тебя необъятными крыльями и согрею; когда отчаяние станет невыносимым – вдохну огонь в высохшее сердце, и ты улыбнёшься; когда новый враг направит на тебя железный клык, я спрячу тебя в своём чреве, а его сожгу дотла.

И там, за облаками, я подарю тебе новую жизнь.