Льдистый белый снег смешивался с пеплом, превращался в гадкое непонятное месиво и покрывал разрушенный город ещё большей грязью, хотя назвать городом дымящиеся руины Королевский гавани ни у кого в здравом уме язык бы не повернулся. Но для Дрогона подобная мертвящая картина выглядела почти уютной: новорождённые призраки его не пугали.

После битвы и тянувшегося целую вечность дня, после победной речи Дейенерис, Дрогон ощущал навалившуюся на него гранитной плитой небывалую усталость: сегодня ему пришлось дышать огнём за троих.

Сегодня они с мамой отомстили за смерть братьев, похоронив коварную львицу под грудой кровавых кирпичей. Свершившаяся месть, подобно ледяной воде, хоть и не залечила, но успокоила лихорадочно зудящую рану в сердцах их обоих.

Мама отправилась в развороченный замок, а он остался сторожить у уцелевшего входа. Тяжёлое брюхо тянуло к земле, полное не успевшего истлеть на улицах города жареного человеческого мяса, но Дрогон думал, что отныне ему нужно съедать гораздо, гораздо больше, чтобы продолжать расти и набираться сил — для мамы, количество врагов которой по-прежнему неизмеримо.

Могильная тишина и монотонно падающий снег буквально усыпляли Дрогона. Он улёгся у стены замка, давая себе время на передышку.

Снег всё валил и валил, покрывая его мощное длинное тело смерзающейся на ветру коркой, но не почувствовать приближение чего-то живого Дрогон бы не смог — он встал, и снежное одеяло рассыпалось, открывая взору фигуру человека. Дрогон знал его, знал и помнил его запах, который очень походил на мамин, и, присмотревшись к хмурому, помятому лицу человека, лёг обратно, пропуская его.

Человек зашёл внутрь.

Снег продолжал сыпаться с мутного неба.

Но ещё до того, как второе снежное одеяло успело накрыть его, Дрогон, уставившись на груду обломков у ступеней, вспомнил, как этот человек прикасался к маме, как смотрел на неё и как засовывал свой язык ей в рот. Истёртые картинки воспоминаний вспыхнули в драконьем сознании огненными красками, и Дрогон, чувствуя одновременно и тревогу, и сжирающую ревность, расправил крылья: мама принадлежит ему одному.

Он оттолкнулся налитыми тяжестью, но всё ещё сильными лапами и взлетел, руководствуясь больше внутренним чутьём, нежели зрением: дым поднимался от переломанного трупа города огромным серым облаком, скрывая и небо, и окрестности.

Он успел вовремя, за секунду до того, как блеснувший в руке Джона Сноу кинжал вонзился маме в грудь.

Снижаясь, Дрогон взревел так громко и угрожающе, что проклятый северянин отскочил от растерянной Дейенерис будто ужаленный.

— Дрогон! — удивлённо воскликнула она, но дракон уже приземлился в центре зала, оттесняя мать к Железному трону и загораживая собой.

Пламя клокотало в глотке Дрогона, и попятившийся назад Джон Сноу в панике вытаращился на него, всё ещё сжимая в кулаке кинжал. Он наверняка смекнул, что за одно подозрительное движение тут же превратится в груду углей, поэтому замер, пытаясь рассмотреть Дейенерис за огромным красным крылом.

А та осознала, в чём дело, только встав рядом с мордой дрожащего от ярости Дрогона, прижав ладонь к тёплой чёрной чешуе.

— Джон? — робко позвала она, будто не веря своим глазам.

Джон Сноу, белый как сама смерть, выронил кинжал и посмотрел на неё с мольбой.

 — Дени, что мне ещё оставалось?! — начал оправдываться он.

При одном звуке его голоса Дрогон зарычал снова, сузив яростные багровые глаза, но Дейенерис ласково прошептала: «Тише, милый» и шагнула вперёд.

 — Ты предал меня, Джон, — проронила она с таким разочарованием и болью, что сжечь этого человечишку захотелось как никогда раньше. Дрогон дыхнул горячим паром матери в спину, давая понять, что рядом, и её рука вернулась на его морду.

Он чувствовал её боль как свою: осознание, что тот, кому даром досталась Дейенерис, а в придачу и Рейгаль, его бедный брат; тот, за кого погиб Визерион, собрался убить мать, выжигало всё внутри словно яд, уничтожало последние крохи веры во что бы то ни было, кроме семьи.

— Я должен был! — казалось, Джон Сноу испытывал не меньшие страдания — так надрывно прозвучали эти слова.

— Ты предал меня, Джон, — повторила Дейенерис, теперь с полным осознанием смысла этих слов. Дрогон разместился позади неё, слыша, как голос матери становится увереннее, твёрже. Её страх медленно отступал, потому что она знала, что он прикрывает ей спину. — Тебе не найти оправдания.

— А зачем ты сожгла Королевскую Гавань? Ты убила тысячи невинных!

— Я бесконечно сожалею об отнятых жизнях. Но их жертва станет предупреждением всему миру.

— Это каким же? — опешил Джон.

— Больше никто и никогда не посмеет убивать моих детей, — прошипела Дейенерис, крепче прижимая руку к драконьей морде. — Любой, кто осмелится, обзаведётся собственным пепелищем, подобно Серсее Ланнистер. Я больше не позволю причинять вред своей семье. Тому, что от неё осталось… — она сделала паузу, справляясь с собой, и продолжила: — Ты, Джон, как никто другой понимаешь меня. И всё же опустился до убийства своей королевы, поддавшись на убеждения другого предателя. Посему я лишаю тебя титула Хранителя Севера и приговариваю к вечной службе в Ночном дозоре, — на этих словах глаза Сноу округлись, а с губ сорвалось шокированное «Ох!». — Я не безумна, Джон, я справедлива. И я отмерила справедливое наказание за убийство моих детей.

Повисла тишина.

Серый снег опускался на покрытый копотью холодный камень.

Двоих людей, стоящих посреди руин, отныне разделяло непреодолимое расстояние.