«Сравню ли с летним днем твои черты?

Но ты милей, умеренней и краше.

Ломает буря майские цветы,

И так недолговечно лето наше!»

У. Шекспир. Сонет 18

— Ну же, Фриво, чего ты там волочёшься? — послышался шутливый возглас у подножия склона.

Фриво фыркнул, словно изображая коня, которого седлал и который, к слову, подобно своему ездоку никогда не проявлял особой страсти к стремительной езде. Чего нельзя было сказать о Дэрвине, друге Фриво, который, гордо восседая на своём гнедом жеребце, уже умчался далеко вперёд и теперь ждал внизу, удерживая резвого коня за поводья.

Не спеша спустившись, Фриво радушно усмехнулся и сощурился от яркого солнца. Поравнявшись, юноши задвигались уже медленным шагом. Конь Дэрвина, как и он сам, был не в восторге — не набегался ещё, — но стерпел. Фриво с улыбкой косился на друга, щёки которого раскраснелись от быстрой езды, а золотистые кудри местами выбились из наскоро собранной на затылке причёски.

— Знаешь, Фриво, однажды я заставлю тебя разогнаться и познать все прелести верховой езды, — с воодушевлением сказал Дэрвин, не отрывая взгляда от живописного летнего пейзажа.

— А затем уговоришь меня на соревнование, в котором ты, очевидно, вновь победишь. Нет уж, уволь, — Фриво рассмеялся, раскрывая план друга.

— Неправда! Ты просто везде видишь какой-то злой умысел. — Дэрвин протянул руку и мягко стукнул друга по плечу. Они вновь рассмеялись, а Фриво слегка залился румянцем.

Конные прогулки были, пожалуй, единственным, в чём они не соперничали между собой. Страстью Дэрвина были стремительные скачки, свежий ветер, обдувающий лицо, топот копыт, а затем — чувство невероятного блаженства после такого выброса адреналина. Фриво же предпочитал спокойствие, конь его редко скакал даже простой рысью, чем его седок был вполне доволен. В такие моменты Фриво чувствовал себя королём, медленно, но гордо разъезжающим на своём не менее гордом коне. Но мимо обязательно проносился Дэрвин, развевая мечты и отпуская в его сторону очередную шпильку. Но Фриво в ответ на это всегда лишь смеялся.

Дэрвин о чём-то увлечённо рассказывал, но его совершенно не слушали. Фриво ласково поглаживал смоляную гриву своего коня и продолжал разглядывать черты лица друга. Отметил, что веснушки на его лице стали немного ярче, скулы заострились, даже по сравнению с прошедшей зимой, а на щеке появилась умилительная ямочка. Фриво не раз думал, что Дэрвин — настоящее летнее солнце. Не любил зиму и мороз, но вот летом становился настоящим огоньком решительности и счастья. От одной его улыбки внутри становилось светлее. И люди оттого к нему тянулись, с упоением слушая его россказни.

Фриво же в тот момент впервые задумался о том, что Дэрвин стал невероятно красив. Разумеется, тот всегда был привлекателен, но сейчас, к семнадцати годам, по-настоящему расцвёл. И особенно был прекрасен в такие моменты, когда вот так увлечённо рассказывал о чём-либо. Его глаза блестели и светились, руки то и дело взлетали в эмоциональных жестах, а грудь неравномерно вздымалась от частого дыхания. Фриво с замиранием сердца смотрел на него, восхищаясь, словно на бога, хоть и не понимал почему. Знал ведь и видел все его недостатки, но они тут же обращались в нечто незначительное, ничтожное по сравнению с достоинствами Дэрвина. Но тот не был гордецом. Да, в нём жило чувство азарта и соперничества, но Фриво, пусть по природе и более тихий, не становился блёклой тенью. Они были полными противоположностями, а оттого и тянулись друг к другу, дополняли. Фриво порой нужна была небольшая встряска, инициатором которой всегда был Дэрвин. А тому, наоборот, иногда стоило охладить свой пыл и не лезть на рожон. Многие называли их «инь и ян», наверное, как раз потому, что разные, но неразлучные и близкие по духу, создавали впечатление, словно они — два брата. Порой договаривали друг за другом фразы, действовали слаженно, везде искали компромисс. Но и соперничали, по-дружески, разумеется. Не для того, чтобы доказать, кто лучше, а только чтобы разнообразить своё совместное времяпрепровождение, чтобы просто встряхнуться и не умереть от скуки.

Но всё чаще Фриво стал замечать, что ему хочется поддаваться Дэрвину. Мысли о нём в какой-то момент стали большим, нежели огненный образ лета. Фриво думал о нём как прекрасном юноше, которого хотелось коснуться, обнять (далеко не по-дружески). Эти мысли сводили его с ума, он тут же отгонял их прочь, щёки его краснели. Да, Фриво всё ещё не понимал тогда, почему так боготворит Дэрвина, и оттого совсем понемногу закрывался от него, боясь сказать лишнее.

***

Осознание обрушилось на него совсем скоро самой настоящей бурей смешанных чувств. Тем вечером они оба были гостями на званом балу, устроенном в честь именин близкой подруги их матерей — графини де Ривьен. Графиня не была молодой женщиной, даже имела дочь Аннет, шестнадцати лет от роду, и уже присматривала ей будущего жениха. Разумеется, среди сыновей множества своих обеспеченных подруг.

Дэрвин и Фриво на любом подобном светском мероприятии предпочитали оставаться в стороне, с улыбкой обсуждать других гостей, наслаждаться атмосферой. Но в тот вечер они впервые за несколько лет увидели ту самую юную Аннет. Девушке уделялось огромное внимание, чуть ли не больше, чем её матери. Каждый считал своим долгом узнать, как прошло её лечение за границей и помог ли в том горный воздух. Аннет отвечала с присущей многим её ровесницам скромностью, юным кавалерам в танце не отказывала. Дэрвин, что держался у стены, пристально на неё поглядывал, но нарочно не подходил. Что не укрылось от Фриво, который почувствовал по отношению к Аннет некое раздражение, ещё даже не поговорив с ней. Сведя брови к переносице, Фриво следил за взглядом друга, который всё чаще терял нить разговора. А оттого в груди разгоралось всё более непонятное чувство. Чувство, от которого хотелось, чтобы на месте той, к кому обращён болотный взгляд Дэрвина, был сам Фриво.

— Дэрвин, прекрати так смотреть на эту леди, это неприлично! Если уж хочешь пригласить её на танец — так просто сделай это, — Фриво привлёк к себе внимание, фыркая, скрестил руки на груди и опёрся плечом о стену.

— Что?.. А, Аннет. Я, н-нет, не брошу же я тебя одного, — ответил тот, оборачиваясь к нему и улыбаясь слегка виновато.

— Ты весь вечер пребываешь мыслями где угодно, но явно не со мной здесь, — в голосе засквозила обида, тщательно скрываемая иронией. Фриво отвёл взгляд.

— Что я слышу? Неужели ты, мой дорогой Фриво, ревнуешь меня к ней?

Дэрвин говорил совершенно непринуждённо, смеясь, но почему-то от этого «мой дорогой» сердце Фриво тут же пустилось в пляс. Он показательно закатил глаза и цыкнул, но как же ему хотелось сорваться на отчаянный крик. Через мгновенье он понял, что Дэрвин был чертовски прав. Тем самым непонятным сперва чувством была обыкновенная ревность, а сам он влюблён в Дэрвина всем своим сердцем. Но как же так? Это ведь неправильно, неестественно. Ему не верилось, но теперь это казалось таким очевидным. Фриво осознал то, как с недавних пор стали обжигать его любые прикосновения Дэрвина; как он стал засматриваться на него, думая о его красоте; как ему хотелось всегда быть рядом. Он ведь не раз долго не мог ночью заснуть после насыщенного на события дня и в основном думал, конечно, о Дэрвине. Неосознанно в мыслях порой он описывал его строками из любимых стихотворений. Это было таким интимным занятием, что щёки его краснели, когда строка была о любви. Его разрывало от нахлынувшего осознания собственной влюблённости в этого солнечного юношу, которого он, чёрт возьми, знает с самого детства. Фриво знал его лучше всех, определённо являясь тем, кто заслуживал получить в ответ хоть немного взаимной любви. Но просить о том было невозможно. Это значило — навсегда потерять своего самого близкого друга. Фриво стало тяжело дышать, а находиться рядом с Дэрвином было ещё тяжелее.

— Желанием иметь разговор с юной графиней я совсем не горю, так что спешу откланяться, а тебе советую провести оставшийся вечер с пользой, она действительно завидная невеста, — Фриво натянуто улыбнулся, кивая на стоявшую к ним спиной Аннет, и поспешил удалиться с этого бала. И только дома, в своей спальне, его напускная маска равнодушия спала, обнажая настоящее душевное состояние, которое было близко в тот момент к состоянию самоубийцы или безнадёжно влюблённого романтика. Хотя, что таить, зачастую это одни и те же люди…

После того вечера Фриво стал сам не свой. Осознание далеко не дружеских чувств по отношению к Дэрвину стало одновременно и самой настоящей благодатью, и проклятием. Каждая встреча с объектом своей любви была долгожданной, но и мучительной. Фриво путался в себе с каждым днём всё больше. Он чувствовал необходимость постоянно прикасаться к Дэрвину, видеть его глаза и улыбку, получать всё его внимание. Но каждый раз приходилось одёргивать себя. Каждый чёртов раз он отводил взгляд, краснел от добрых слов, словно девица, потирал шею. Казалось, Фриво выдавал себя с головой, но Дэрвин будто бы ничего не замечал. Был всё так же беззаботен и приветлив. Но также и очень расстроился, когда Фриво попытался избегать его. Причиной этих пряток стала непреодолимая ненависть к себе, чувство собственной «неправильности». Фриво думал, что сможет избавиться от этих чувств, если Дэрвина не будет рядом некоторое время, но мысли тут же возвращались к нему, а ноги сами понесли на встречу уже на третий день. Хотя, в Дэрвине также что-то изменилось. Он всё ещё лучился любовью ко всему живому, но Фриво почему-то казалось, что от него что-то утаивают. Что-то очень важное…

И всё же они продолжали видеться, делая вид, словно ничего не произошло. Но на самом же деле эти встречи становились для Фриво всё мучительнее из-за моментально разгорающегося в груди пожара любви, полыхающего, казалось, так ярко, что искры сыпались из глаз. Одним днём после очередной дружеской дуэли они лежали в высокой траве, смеясь и глядя в чистое летнее небо. Фриво, сам не зная зачем, завёл разговор о женитьбе (не между ними, естественно). Но Дэрвин эту тему развивать не пожелал, скривился, говоря, что все эти леди с их манерами уже вызывают одно лишь раздражение. Фриво закусил губу и не стал расспрашивать подробнее. Когда темы для бесед закончились и от земли уже завеяло вечерней прохладой, юноши решили возвращаться домой. А Дэрвин, уходя вперёд и срывая с земли некий тёмно-синий полевой цветок, ни с того ни с сего заявил:

— Знаешь, мой дорогой Фриво, возвращаясь к твоему вопросу о свадьбе: если бы мне предложили выбрать между верной, покладистой женой и гончим псом, то я бы выбрал пса, — он рассмеялся. — Или даже тебя.

— Это ты меня сейчас так изысканно сравнил с собакой? — Фриво скрыл своё смущение за привычной иронией, но заискрившимися от этого явного комплимента глазами стал сверлить землю, всё равно спотыкаясь о не вовремя вылезший невесть откуда корень.

— Ни с кем я тебя не сравниваю, — Дэрвин улыбался, обнажая ряд белоснежных зубов. — Тебя вообще сравнить ни с кем нельзя — ты такой один.

Алыми пятнами смущения покрылись не только щёки, но даже шея и уши. Фриво скрыл лицо в ладонях, чертыхаясь про себя и надеясь, что Дэрвин так и продолжит идти вперёд, не оборачиваясь на него. Выдать то, как трепещет всё внутри от одних тёплых слов, совсем не хотелось.

***

Между тем приближались именины той самой дочери графини — Аннет де Ривьен. Фриво никогда не спрашивал у Дэрвина, что он делал тем вечером, когда остался на балу один. Подошёл ли к Аннет? Пригласил ли её на танец? Почему позднее сам не рассказал Фриво, пусть тот его и не спрашивал? Это в любом случае более не имело значения, ведь близился день, когда они вновь увидят её. Одни лишь мысли об этом доставляли Фриво огромную боль. Он не хотел вновь чувствовать жгучую ревность оттого, что Дэрвин смотрит так не на него. Фриво потребовалось много времени, чтобы решиться и поделиться своими переживаниями и страданиями с сестрой — единственным близким человеком, не считая Дэрвина.

Поздним вечером он постучался в её спальню и неслышно проскользнул внутрь. Катарина готовилась отойти ко сну, но, увидев переминающегося с ноги на ногу брата, дала присесть на кровать и рассказать, что же его тревожит так сильно, раз не может подождать до утра. Фриво сначала запинался, не знал, как начать. Но затем его понесло. Катарина слушала его молча, а когда после длинной тирады он разразился горькими слезами, крепко обняла, можно сказать, по-матерински. Девушка была старше всего на два года и являлась для Фриво практически единственной опорой в тяжёлые времена. Так и сейчас. При виде слёз страдающего брата ей стало плевать на то, что он влюблён в юношу, а не в даму. Она была готова прямо сейчас отправиться туда, где жил этот самый Дэрвин, и заставить его страдать так же сильно, как страдает из-за него Фриво.

Той ночью Фриво так и не покинул спальню сестры. После получаса судорожных рыданий он наконец успокоился, но Катарина не дала ему уйти, а со всей сестринской любовью продолжила прижимать к себе и шептала, что они обязательно что-то придумают — ведь утро вечера мудренее. Заснули беспокойным сном в объятиях друг друга, когда первые лучи солнца уже прорезались за горизонтом. Впервые за долгое время Фриво не видел никаких сновидений — была лишь тревожная пустота, вытеснившая на время всю боль и терзания от безответной любви.

Луч полуденного солнца прорвался через лёгкие полупрозрачные гардины и защекотал щёки, отчего Фриво, сонно улыбаясь и щурясь, потянулся в тёплой постели. Но спустя мгновение широко раскрыл глаза и огляделся. Воспоминания о том, как он всю ночь плакался сестре в плечо, теперь вызывали жгучий стыд. Катарина стояла напротив своего гардероба, спиной к брату. Она, казалось, уже давно была на ногах, а услышав суету на кровати, обернулась. На её лице застыло выражение крайней задумчивости, но она улыбнулась.

— Катарина, прости меня, не знаю, что на меня нашло этой ночью, мне очень стыдно, — затараторил Фриво, вылезая из чужой постели и краснея как помидор.

— Фриво-Фриво, когда ты уже поймёшь, что ты можешь прийти ко мне в любую тяжёлую минуту и это будет совсем не стыдно.

— И ты не думаешь, что я ужасен, если я… такой? Ты не считаешь меня грязным и неправильным? — Фриво бегал глазами по комнате, лишь бы не смотреть в глаза сестре. Он нервно закусывал губу и теребил рукава спальной рубашки.

— Ну что за вздор! — Катарина взяла брата за руку. — Я чувствую себя так, словно я в любовном романе! А ещё я не намерена смотреть на то, как ты страдаешь.

Катарина погладила Фриво по щеке и подвела к своему гардеробу.

— Я тут подумала кое о чём, пока ты спал. Не знаю, что ты скажешь, но… не хотел бы ты сблизиться с Дэрвином, только в несколько ином облике?

— О чём ты говоришь? Мы знакомы с пелёнок, он знает меня как облупленного.

— О, нет, ты не понял, — Катарина потупила взгляд, идея перестала казаться такой гениальной, но отступать было поздно. — Давай я просто покажу тебе.

Фриво с непониманием уставился на свою сестру: с характерным шелестом ткани она доставала что-то из гардероба. И через мгновенье перед ним взметнулось великолепное бальное платье кобальтового цвета.

— Я всё ещё не совсем понимаю, в чём состоит твой план… — Фриво с опаской поглядывал на платье, начиная догадываться.

Катарина закатила глаза и сжала губы: ей явно было неловко говорить об этом. Она фыркнула: «Держи», — и прижала платье к груди брата, поставив его самого перед зеркалом, висевшим на дверце гардероба. Взяв с тумбочки карнавальную маску, что была в тон платья, Катарина стала позади Фриво, приложила маску к его лицу и тихо сказала:

— Он не узнает тебя, если ты будешь в этом наряде, наденешь парик и сделаешь макияж.

Фриво резко повернул голову, даже чересчур резко, чуть не стукнувшись носами с сестрой.

— Что ты такое говоришь?! Мне? Одеться в женское? Это же какой неслыханный позор будет, если меня узнают!

— Но ты ведь хочешь хотя бы каким-то образом побыть рядом с Дэрвином не как простой друг, а некто больший? — Катарина говорила ласково, но с лёгкой грустью в голосе, словно… словно она сама мечтала о чём-то подобном.

Фриво задумался. В мыслях он уже был с Дэрвином, танцевал на балу в паре, глядя в болотные глаза, всегда искрящиеся радостью; прижимался к нему, стоя на террасе и прячась в объятиях от вечерней прохлады. Затея Катарины с этим маскарадом была единственным шансом получить хотя бы немного близости с Дэрвином, но это слишком рискованно… И тут его внезапно озарило одним воспоминанием:

— Нет, ничего не выйдет. Он давеча сам сказал мне, что ему уже претит всё это дамское общество. Я не смогу…

— Сможешь, — уверенно перебила его девушка. — Ты знаешь его лучше всех. Будешь вести себя не как манерная леди, но и не как его закадычный друг.

— Звучит разумно. Но… Как я смогу явиться на бал незваной гостьей? — со вздохом выдал он свой последний аргумент против данной затеи.

— Аннет де Ривьен — моя близкая подруга, если ты не забыл. Жаль, что меня не было на балу в тот вечер, когда она приехала, она так хотела увидеться. А сейчас всё времени нет из-за её деловой жизни, — Катарина вздохнула и на мгновенье замолчала. — В общем, мне ничего не стоит написать ей с невинной просьбой, что моя давняя подруга, также вернувшая из-за границы и оправившаяся после тяжёлой болезни, желает присутствовать на её именинах.

Катарина сделала упор на эти слова, отходя от брата и направляясь к своему письменному столику, чтобы воплотить сказанное.

— Знаешь, ты сейчас словно фея-крёстная из сказки. Появилась, словно по волшебству, и взмахом волшебной палочки решила все проблемы, — Фриво так и стоял напротив зеркала, мысленно примеряя на себя платье. Было непривычно, но он понимал, что ему бы даже понравилось надеть такое…

— И вернуться домой ты обязан будешь не позднее полуночи, — с усмешкой пробормотала Катарина, продолжая стоя писать записку для Аннет, которую тут же отправила слугой в поместье де Ривьен.