Мышление человека – это прежде всего его ностальгия.

А. Камю. «Бунтующий человек»

Маячок вся была подобна порыву тёплого апрельского ветра — стремительная и ласковая, пронизывающая и мягкая. Она была как дерево в саду вечного мая — неустанно цветущая и крепкая. Она могла стать утешением или отрадой, опорой или щитом. У неё были серо-голубые, бледные глаза, которые, однако, стоит лишь в них пристально взглянуть, пленят тебя безвозвратно своим внутренним светом. У неё была хрупкая фигура, но искусные руки, кроткий дух, но строгий нрав. Она сердечно любила петь и танцевать, она благодарила судьбу за два часа неподвижного молчания в кресле за книгой. Она сочетала в себе, казалось, сотни прелестей мира, осязаемых и неосязаемых, и почему-то она могла удивляться прелестным мелочам в других людях, хотя её собственная копилка добродетелей была уже непомерно тяжела на подъём. Может быть, только я и видела её такой, а может быть, она вправду была живою сказкой, какую не встретишь и за целый век. Я не знала.

Я лишь иногда жалела, что на самом деле леди Эдта была не моей няней.

Она была очаровательна. Особенно — в своём непревзойдённом умении радоваться за меня больше, чем я сама.

— Ваше Высочество! Как волнительно! — Маячок юлой кружилась около меня, примеряя к моим волосам то одну ленту, то другую, то сразу две. — Встреча с наследным принцем! О всемудрый Нейертидус, дай мне сил устоять на ногах! Положитесь на меня, принцесса, Вы будете неотразимы.

— Я тебе верю, Эдта, — я хихикнула, глядя вместе с ней в зеркало. К платью хорошо подходили и белая лента, и голубая. Кто бы мне в прошлой жизни предсказал, что я буду куколкой сидеть и с искренним весельем подбирать аксессуары к своему платью, я бы опровергла это самыми последними словами, которые могли бы иметься в лексиконе леди. И, вероятно, не только словами, но и руками, и речь здесь вовсе не об элегантной пощёчине. Воистину, человек предполагает, а Бог располагает. Ещё бы этот бог объяснял хоть часть своих расположений.

Вероятно, мы слишком увлеклись наведением марафета, потому что аккуратный стук служанки и сообщение о прибытии принца застали нас врасплох. В панике осознавая, что цвет ленты для волос мы так и не выбрали, я махнула рукой и отправилась без неё — «окуклилась» я, видимо, ещё не до конца, если позволяла себе такое, — предварительно от души хлопнув себя по груди вспотевшей ладошкой в тщетной попытке угомонить криво вальсирующее вдоль рёбер сердце.

Принц Уильям стоял в гостиной на первом этаже, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, и одним своим присутствием освещал комнату ярче, чем пробивающиеся через окна лучи прохладного зимнего солнца. Он был повёрнут ко мне спиной, с интересом — вероятно, весьма рассеянным, судя по беспокойно сцепленным за спиной пальцам, — разглядывал висящие на стене картины с горными пейзажами. Я всегда любила пейзажи. Довольно иронично, ведь эта моя любовь, на радость или на беду, и привела меня сюда: не задержись я в тот роковой вечер, заворожённая закатом, тот кирпич не успел бы упасть на мою голову… Отмахнувшись, как от назойливой мухи, от мысли, последние несколько лет не приносившей мне ничего, кроме мигрени, я обратила всё своё внимание на мальчика передо мной:

— Приветик.

Главный герой среагировал молниеносно, развернувшись на пятках так резво, что взмыли вверх полы его кафтана, и выдал ответное «Привет!» так чётко, словно только что мысленно репетировал. Видеть его широкую, до ушей, улыбку, приветствовавшую меня столь искренне, оказалось до смерти приятно – до мимолётных слёз в уголках глаз.

− Долго ждал? Прости за задержку, − я решила быть учтивой и чуткой сестрой. Только это мне и оставалось, чтобы загладить чувство вины.

− Нет-нет-нет, − затараторил в ответ Уильям, помахав перед собой ладошками. – Я совсем недавно пришёл, вообще, вообще не ждал. Я мог бы подождать и дольше! То есть, конечно, лучше не ждать, чем ждать, ведь так мы бы провели вместе меньше времени. Но я не то чтобы тороплю, я просто, то есть…

− Я понимаю, − успокоила я очаровательно лепечущего мальчика, мягко коснувшись его плеча. Кажется, он переживал не меньше моего. Это в какой-то степени льстило. – Я того же мнения. Может, прогуляемся по саду? Погодка нынче волшебная.

Мальчик согласно кивнул на моё предложение проветриться и, когда лёгкое напряжение спало, он, опомнившись, встрепенулся, как воробушек на заиндевелой ветке, и вежливо обменялся приветствиями с Маячком и дядей Эдвардом. Как мне было жаль оригинальную Розалию за то, что она не имела счастья видеть эту умилительную картину!

Сад встретил нас задорным искрением снега и приятной, вежливой прохладой, не позволяющей себе распускать руки и забираться под одежду, пронизывая своим ледяным дыханием кости. Не то что мороз-бесстыдник в моих родных краях. Мы неспешно шли по заботливо вычищенной тропинке, шагах в пятнадцати позади нас – Эдта и какой-то рыцарь из охраны принца. Не наставник Хиддел. То ли сам не захотел, то ли умничка Уильям его не взял специально, чтобы более никого не смущать, я не знала. Да и не особо хотела спрашивать. Оно того не стоило.

− Знаешь, − вдруг выпалил принц с долей решительности. – На самом деле, я тебя ещё раньше видел.

− Правда?

− Ага… То есть да. В большом саду, у фонтана. Издалека. Но я побоялся подойти, − приглушённый голос выдавал в мальчике чувство стыда.

− Почему ты побоялся? – я догадывалась, в чём причина, но в кои-то веки содержательный разговор с главным героем надо было поддержать.

− Отец наказал не искать встречи с тобой. Я не понимаю, почему. Мне очень жаль, я так хотел тогда подойти и поздороваться, но у меня даже ноги не двигались. Мне до сих пор неловко.

− Ничего страшного. Я думаю, ты поступил правильно, − уверенно сказала я. Подумать только – я в тот день без задней мысли глядела на ледяные статуи, а в это время брат Розалии глядел на меня, не смея показаться на глаза. – А сейчас король не будет ругаться за то, что мы тут вдвоём гуляем?

− Нет! Не будет, – неожиданно твёрдо заявил мальчик. – Я отыгрался за то, что испугался в тот раз. Я вчера пришёл к нему и такой серьёзно говорю: «А всё, отец, назад дороги нет, что случилось, того не миновать», − принц даже остановился, чтобы показать, с каким важным видом он поставил руки в боки и вздёрнул подбородок. Вышло весьма комично, так что я невольно рассмеялась, а принц, довольный оказанным эффектом, тоже хихикнул.

− Что, прямо так и сказал?

− Чистая правда! – мы с Уильямом продолжили идти в приподнятом его миниатюрной пантомимой настроении. – Я ещё перед встречей с отцом спросил у Фредерика, как будет лучше сказать.

− А, у главного советника?

− Аг… То есть да, именно! Он тоже был так рад, так рад, когда узнал, что мы с тобой пересеклись, и с большущим удовольствием помог. Ты только никому не говори, он это по секрету сделал! – мальчик приложил палец к губам, а я в ответ со значительным видом кивнула. − В общем, отец после первых моих слов ещё немного сомневался, но Фредерик подсказал мне убойную фразу, после которой… наш всемогущий король сдался, − мы снова остановились, в этот раз принц, подмигнув, скрестил руки на груди и деловито приподнял брови, изогнув их так, что уже без слов становилось невыразимо смешно. – И я, короче, говорю: «Учитывая всё вышесказанное, я смею полагать, что Ваш запрет более нецелесообразен».

Тут же незамедлительно последовал наш общий взрыв смеха. Я даже не бралась представлять, как бедный король Андреас отреагировал на этот неповторимый перформанс сына. Признаться, после такого на его месте я бы тоже разрешила всё, что угодно.

В Уильяме прочно сидела безотказная природная харизма, талант рисоваться так, чтобы очаровать любого. Несказанно полезное умение, прокладывавшее ему путь как на работе, так и в личной жизни. Он умел подбирать слова и жесты, зачастую на интуитивном уровне, помогавшие бить его речам точно в цель. Этим он был так похож на моего Дениса – достаточно вспомнить, как тот уговорил совершенно непреклонного арендодателя сдать их группе шикарную студию по минимальной цене, из-за чего барабанщик с бэк-вокалистом его буквально на руках носили недели три. Даже брови Дена и Уильяма сходились в своей непревзойдённой выразительности. Поразительный навык, которому я, положа руку на сердце, всегда немного завидовала.

Не без помощи этого врождённого дара принц однажды привлечёт внимание своей будущей невесты, скрываясь под личностью бродячего торговца. Вытирая рукавичкой выступившие слёзы веселья, я пыталась соотнести нынешнего обворожительного спутника с образом отважного и ослепительного наследника трона из романа. В мальчике было много от взрослого себя, и всё же пока что он им не являлся. Это было видно даже по глазам: в книге они описывались волевыми и яркими, как благородный янтарь в просвете солнечных лучей; когда же я смотрела на него перед собой, то под тенью его изящных ресниц я видела крохотные, тёплые клочки солнца, молодые одуванчики, сияющие чистотой и милой детской наивностью. Таково было «золото королевской породы», сверкавшее в глазах юного принца. И я абсолютно не возражала. Всему своё время.

− А с тобой не соскучишься, − я, осмелев, взяла старшего брата Розалии под локоть. Он устроил мою руку поудобнее – я сочла это за знак того, что он не против.

− Это ещё что, − многозначительно ответил принц, и мы, поглощённые господствующей атмосферой, снова хихикнули. – Кстати, можно спросить?

− Конечно.

− Вчера я видел тебя с белочкой в обнимку. Это твой питомец? – я опасалась этого вопроса. Не хотелось вспоминать мои жалкие попытки абстрагироваться от проблем и ряда божественных совпадений, выбивших день назад у меня землю из-под ног.

− Можно сказать и так, − уклончиво ответила я. − Он у меня… В свободном плавании.

− В свободном плавании?

− Ага, как кит. Хочет – придёт. Не хочет – плавает себе где-то там.

− А как его зовут? – мальчик благоразумно решил не утомлять себя разгадкой странных метафор и сменил тему.

− Моби. Моби Дик.

− Какое замечательное имя, − принц явно заинтересовался. – А почему ты его так назвала?

− Секрет, − я игриво подмигнула. В ответ на сокрушённо-опечаленный взгляд пришлось спешно добавить: − Думаю, настанет день, когда я смогу тебе всё рассказать, всё-всё. Только, увы, не сегодня.

Принц тяжко вздохнул и нехотя выдавил из себя учтивое «Ла-адно», скосив губы в одну сторону. Ден иногда дулся похожим образом, особенно в детстве. Конечно, другие ребята в приюте не видели его с такой проказливой стороны – зрелище было только для меня. Он сохранил эту привычку, и хотя с возрастом он демонстрировал её всё реже, иногда внутренний ребёнок в нём брал верх. Мне стало любопытно, будет ли Уильям тоже способен так мило обижаться, когда вырастет? Может быть, к тому моменту с ним уже суждено гулять под ручку его настоящей сестре, а не самозванке-сорванцу вроде меня.

− А у тебя есть любимец?

− Ага… То есть да…

− Кстати, − перебила я принца с благородными намерениями. Я поманила его, чтобы он наклонился ближе ко мне, и заговорщицким шёпотом произнесла: − Когда мы вдвоём, можешь говорить «ага». Хиддел и Фредерик тебя не услышат. А я не сдам. Честное пионер… пречестное, в общем.

− Правда? – его голос, кажется, даже немного дрогнул.

− Ага!

− Да… Ага!

Мы, хихикая и шкодливо оглядываясь на сопровождающих, ещё несколько раз негромко обменялись весёлым «ага», прежде чем вернуться к нашим баранам.

− Короче, у меня есть питомец. Это пёс по имени Бран. Он охотничий, белый в коричневую крапинку, уши длинные-предлинные, висят почти до пола, а когда он берёт след, то прямо по земле тащатся. Но в академию нельзя с животными, и когда я туда поеду, думаю, мне будет очень грустно его оставлять.

− Хочешь, я присмотрю за ним для тебя, пока ты будешь в отъезде? – предложила я. – Буду тебе в письмах писать, как он поживает.

− Правда? – принц посмотрел на меня со щенячьим («Вот это каламбур», − встряло альтер эго) восторгом в глазах. – Ты сможешь?

− Разумеется! Для этого и нужны сёстры, да?

− Спасибо, спасибо! Ты не пожалеешь! Он очень ласковый, и любит играть с палкой, и редко лает. Я приведу его в следующий раз.

− Я обожаю собак, − уверила я Уильяма. – Больше, чем кошек. К тому же, своего щенка у меня нет, сварливая белка – мои единственные полпитомца, так что я с радостью возьму Брана под опеку.

− Мне тоже собаки больше нравятся, чем кошки, − бурно поддержал меня братец Розалии. – А вот мой друг Арист – истинный кошатник. У него кот. И, причём, такой же вредный, как хозяин.

«Ещё один член банды!» − хлопнул в ладоши внутренний голос.

Арист принадлежит к числу главных героев, прошедших с принцем через огонь и воду. Один из любимчиков фандома. Фанаты вообще, хлебом не корми, то и дело превозносят холодных ироничных красавцев, за неприступной стеной отчуждения которых прячется трепетная любовь к своим друзьям и семье. Этот парень – как раз из таких. И, судя по описанию Уильяма, в детстве он не больно отличался от известного мне по роману персонажа.

− Вы с ним близкие друзья?

− Ага… То есть… Ага! Он мой лучший друг. На самом деле, он прекрасный человек. Просто по нему с первого взгляда не скажешь. Было бы здорово, если бы вы познакомились. Хочешь?

− Конечно, хочу! – сиюминутно, чересчур быстро ответила я, чем ввела мальчика в небольшой ступор. – Кхм. Мне было бы приятно познакомиться с твоим лучшим другом.

Чтобы сбавить градус неловкости, я перевела тему на обучение Уильяма в Ларпасской академии. Здесь всё шло в соответствии с оригиналом. В десять лет наследный принц отправится в другую страну набираться знаний и опыта, и там-то, через несколько лет, возьмёт своё начало сюжет основной истории. Буду ли я тогда ещё здесь? Я не знала. Я даже не знала, чего хочу больше – вернуться домой, где, наверняка, невыносимо скучает по мне маленькая моя семья, по которой я тоскую не менее сильно, или помочь солнышку рядом со мной на его тернистом пути. Я вспомнила, через что придётся пройти герою, чтобы заслужить своё счастье. Невинная желтизна одуванчиков в его глазах потому таковой и являлась, что этот птенчик ещё ни разу не испытал горечь потери, не видел жестокости и предательства, ни разу не пролил кровь – ни свою, ни чужую. Я могла бы облегчить его ношу, дать такие подсказки, какие не сможет дать ни одна уличная гадалка. Какое-то неуместное сестринское чувство сильнее, чем что-либо за последние четыре года, притянуло меня к аскадантской земле, словно груз, привязанный к шее утопленника.

Это было самое первое мгновение помутнения в моей второй жизни, когда я захотела остаться в новом мире навсегда.

И мне вдруг стало так невыразимо стыдно. Стыдно перед Денисом, убитым горем где-то далеко отсюда, за то, что моя любовь к нему как к брату, которую я так яростно оберегала, распылилась на кого-то другого, с кем я знакома всего сутки. Стыдно перед Уильямом, в котором я, похоже, видела слишком много от того, кем он не являлся, и потому была к нему так добра. Одного брата потеряла, а другого, почти такого же, нашла. Заботливый закон равновесия Вселенной в действии.

«Вот спасибо, в обморок от счастья свалиться можно. Подарки должны быть в меру приятными, а не такими гигантскими, чтобы хотелось удавиться от осознания собственной ничтожности», − запричитало внутреннее «я» в унисон с моим состоянием духа.

− С тобой всё хорошо? Ты неважно себя чувствуешь? – выплыло передо мной озабоченное лицо моего «подарка», участливо заглядывая мне в глаза. Видимо, у меня всё настолько на лице было написано, что Уильяму пришлось прервать рассказ и справиться о здоровье сестрёнки. До чего заботливое дитя! Я запихнула очередной порыв меланхолии глубоко на пыльную полку подсознания и наскоро соорудила оправдание:

− Нет, нет, всё отлично. Я просто представила, как сильно соскучусь, когда ты уедешь учиться, − отчасти сказанное мной было правдой. Мне действительно будет грустно. Правда, ещё грустнее мне станет оттого, что я не пойму, по кому конкретно буду тосковать.

Принца мой ответ, по всей видимости, более чем удовлетворил. Он торжественно поклялся писать мне «часто-часто» и не забывать обо мне ни в минуты радости, ни в мгновения печали. Такие трогательные обещания повернули беседу в более непринуждённое русло, и расслабившийся юный принц поделился последними новостями. Близилось ежегодное празднество встречи весны, когда все улицы Аскаданты, скидывая оковы холодов, оденутся в ожерелья из гирлянд и серьги из фонарей на целую неделю, приветствуя смену сезонов песнями и плясками. Во дворце же в честь конца зимы уже через пару дней должен был состояться торжественный бал. Уильям сетовал на то, что король, и без того ужасно занятой, теперь и вовсе оказался поглощён делами и навещал принца совсем нечасто.

Хотя с неделю назад его величество лично учил сына стрельбе из лука, чему последний был несказанно рад. Уильям с неподдельным восхищением отзывался о правителе и очень ценил проведённые вместе с ним часы. Только вот, жаловался принц, отец его всегда появлялся неожиданно, как чёрт из табакерки, так, что вышибало дух от испуга и радости одновременно. И было бы, несомненно, замечательно, если бы они виделись достаточно часто, чтобы принц привык к его внезапным появлениям и мог только радоваться. Без испуга. Но пока не пугаться не всегда выходило.

И тут я впервые подумала, что хорошо, что здесь шла я, а не истинная Розалия: малышка бы однозначно расстроилась, услышав, что её брат получает хотя бы сколько-то внимания от их родителя, в то время как она даже лица его не видит. Но я от подобной скорби была великодушно избавлена судьбой и потому могла просто спокойно радоваться за лучезарного мальчика, беспечно щебечущего о своих делах. Я с удовольствием слушала его.

За что мне всегда нравилось беседовать с маленькими детьми, так это за их невинную, беззлобную бестактность. Они просто говорят тебе всё, что придёт им в голову, не заботясь о социальных рамках. Они не боятся, что их слова могут привести в смятение чью-то душу, не боятся обидеть, показаться грубыми или смешными. Порой эта прямота неосознанно жестока. Зато до предельного откровенна, а этого от взрослых так порой не хватает. Я – тому прямое подтверждение.

Остаток уготованных нам часов пролетел мимо, точно на соколиных крыльях, мы с Уильямом успели дружно уничтожить все заготовленные в путь сладости, и я, не успев моргнуть и глазом, уже стояла, провожая наследного принца на развилке широкой дорожки.

− Заходи ещё, − гостеприимно сказала я. – В любое время тебе здесь рады. Не уверена, что мне можно к тебе…

− Спасибо, я обязательно приду! – мальчик живо закивал. – Я теперь буду часто тут бывать, принце… Розалия…

− Ой, тебе можно просто Роуз, − я, улыбаясь, небрежно махнула рукой.

− Тогда меня можно Уилл!

Мы от взаимной радости, не сговариваясь, дали друг другу «пять» обеими ладонями сразу. Маячок с неизвестным рыцарем принца чуть ли не плакали от увиденного – боковым зрением мне удалось это уловить. Мальчик не выдержал порыва нежности и обнял меня на прощание. Я – ни морально, ни физически − не могла не проникнуться этим любящим жестом и тоже обвила руки вокруг него.

На одно-единственное мгновение я представила, что обнимаюсь перед разлукой со своим другом детства, так похожим на это славное дитя, − на всякий случай, если всё-таки не смогу к нему вернуться, я нашла способ попрощаться с ним, хотя бы косвенно.

И улыбнулась Уильяму, именно ему и только ему – одновременно с расставанием приветствуя новый этап своей запутанной истории.