Вацлав Качмарек любил море с самого детства. Их семья жила недалеко от воды, но всё-таки на достаточном расстоянии, чтобы не видеть его каждый день. Ещё и окна выходили не на ту сторону! Но мальчишке пока хватало и этого. Они переехали два дня назад, и мальчик был ужасно занят! Разобрать вещи, установить Свой порядок в комнате, познакомиться с соседями — всё это занимало практически весь день.

Он часто вспоминал в рассказах или просто, про себя, как мама однажды взяла его пятилетнего за руку и повела по тропе. Женщина мягко улыбалась и на все вопросы сына отвечала, что сюрприз.

Сюрпризы Вацлав любил, а потому даже послушно залез на руки к матери и смотрел за спину. Не подглядывать, только не подглядывать!

Поэтому сначала он услышал.

Сначала крики чаек, эти птицы летали и около его дома. Наглые птицы, так и норовящие отобрать у него еду, если мальчик рисковал есть на улице.

А потом он услышал что-то ещё, что-то, что даже на слух было величественным, тяжёлым и прекрасным. До этого момента Вацлав даже представить себе, что шелест может быть громким, грохот — мягким. 

Его поставили на ноги и развернули лицом к сюрпризу. И в это время очередная волна разбилась о берег, окатив мальчика брызгами. Вацлав даже не подумал закрыться от влаги, зачарованно глядя на море. На волны, которые с шумом набегали на берег, играя с галькой, утаскивая её в свои пучины и возвращая обратно гладкие, отполированные камушки.

Ни улыбающаяся мать, ни замерший мальчик ещё не знали, что профессия пятилетнего Вацлава была выбрана именно в этот момент. Он свяжет свою жизнь с морем.

Вместе с соседским мальчиком, что стал впоследствии его другом, Вацлав каждый день проводил на море. К семи, он уже умел плавать так, словно родился русалом, не боялся ни волн, ни глубины, ни соли. 

Мать отказала ему в этой мечте сразу и без права на согласие. Она боялась воды, боялась потерять сына. Поэтому в двенадцать мальчик сбежал из дома, сделав попытку наняться матросом. Капитан судна тогда лишь мягко улыбнулся и отправил учиться. 

Домой Вацлав вернулся уже в новенькой форме матроса. Долго говорил с женщиной, извинялся, убеждал. Они помирились, конечно. 

В тот день уже мужчина вёл уже свой корабль в море. Небо было хмурым, вода неспокойна, словно сама природа предчувствовала беду.

Вацлав никогда не любил брать на борт чужаков, но начальство приказало, поэтому этот светловолосый мужчина в костюмчике и очках уже третий день околачивался на палубе.

Скинуть бы его за борт, да нельзя.

— Готовы к шторму? — весело спросил его помощник, глядя на тёмные тучи у горизонта. Вацлав улыбнулся. Он не знал, что корабль пойдёт ко дну далеко не из-за шторма.

Очнулся мужчина уже прикованный к столу. Судя по тому, как затекло всё тело, лежал он здесь довольно долго.

— Выловить удалось примерно половину команды, кого-то я оставил просто так, если пропадёт весь экипаж, будет подозрительно, — послышался со стороны голос их пассажира. Вацлав повернул голову в ту сторону. Недалеко от него стояли ещё столы, к которым пристегнули моряков с его корабля. Недалеко стоял Юрий и ещё один высокий мужчина с хмурым вытянутым лицом, почти седыми волосами. Оба одеты в халаты.

— Доктор Кромвель, один из них очнулся, — пролебезил один из незамеченных ранее мужчин. Мужчина улыбнулся, и у Вацлава мурашки появились от этой улыбки.

— Тогда начнём.

В ходе «отборочных экспериментов» выжил только он один, но, в отличие от Вацлава, М-7 уже не помнил ни замученных пытками, иначе и назвать нельзя, товарищей, ни своей боли, ничего.

М-7 не помнил даже любимого моря. 

Вряд ли он влюбится в него снова. 

***

М-21 удивлённо поднял бровь. То есть перед тем, как попасть в серию «М» они все прошли ещё эксперименты? Зачем? Если они и так были расходным материалом, то зачем их проверять?

Кто был с ним на подобных испытаниях?

М-21 зашипел и выронил папку, схватившись за голову. В висок словно ударило что-то с такой силой, что на мгновение показалось — сломает. Боль усилилась, заставив сдавленно всхлипнуть. Совсем расслабился. Выдохнув, мужчина помотал головой, чувствуя лёгкую тошноту, которая иногда появляется, когда слишком сильно болит голова.

— Что за ерунда? 

Появившееся желание пойти к Франкенштейну исчезло вместе с болью. Может быть, он просто не выспался, зачем тревожить учёного? Голова прошла, остаточная боль терпима и тоже пройдёт. Кивнув сам себе, М-21 поднялся и аккуратно уместил седьмую папку на столе. Надо всё-таки спросить насчёт шкафа.

— Ты в порядке? 

Модифицированный усмехнулся. Конечно, от кого он собрался что-то скрывать?

— Голова разболелась, всё в порядке.

Франкенштейн чуть прищурился, но кивнул. В конце концов, они люди, путь и модифицированные, и голова болеть может от разных причин. Кадис Этрама ди Рейзел чуть скосился на своего помощника и тихо выдохнул. Он знал, что с М-21 теперь не спустят глаз.

— Вацлав Качмарек, — вывел благородного из задумчивости тихий голос М-21. Рейзел поднял глаза от чашки. Истории про серию «М» было интересно слушать. Он словно узнавал этого человека, давал ему шанс жить в чьей-то памяти. А что может быть лучше памяти того, кто ничего и никогда не забывает? — Поляк, моряк и просто хороший человек. Как М-7 он был тихий. Спокойный, ничем не отличался. Просто ещё один подопытный. Он не пытался бунтовать, помогал, если была возможность, не геройствовал. Я с ним не общался очень-то, но одна история запомнилась особенно сильно. 

М-21 медленно поднялся и тут же пошатнулся, падая обратно на пол. На мгновение показалось, что он больше не может держаться за жизнь и сдастся прямо здесь, на холодном полу, рядом со столом, на котором его только что резали. 

— Вставать, Два-один, — потянул его за руку, М-7. — Ты сможешь.

Вздохнув, мужчина принял помощь и поднялся, стараясь успеть до того, как пройдёт толпа, тем самым лишая учёных возможности видеть непозволительное. М-7 ободряюще улыбнулся и едва не рухнул уже сам.

— С каждым днём только хуже, — вздохнул М-21, поддержав товарища и ведя его в сторону их комнаты. — Ещё и памяти нет ни черта. 

— Ты действительно думаешь, что, если будет что-то помнить, то станет легче? — иронично спросил Восьмой.

— Я, по крайней мере, буду знать, кто я, — пожал плечами М-21. — Тоже неплохо.

Они пришли первыми, поэтому уселись около дальней стены, наслаждаясь её прохладой.

— Я — моряк, который потерял всю свою команду, — вздохнув, проговорил М-8. Двадцать-первый удивлённо посмотрел на него.

— Ты помнишь?

— Имя — нет, лиц не помню, да и всё остальное словно в тумане, — чуть поморщился мужчина. — Но помню. И мне не легче от этого. Там, в той жизни, у меня было что-то, что я любил, кто-то, к кому был привязан. Там была свобода, счастье, друзья. От того, что ты вспомнишь, не станет легче. Ты просто будешь помнить то, чего тебя лишили. 

— Я тогда ничего ему не ответил, — вдохнул М-21. — Да и что надо было сказать? Он был прав и не прав, как я считал. Да, он знал то, чего они нас лишили. Но у него всё-таки был выбор: радоваться тому, что он помнит хоть что-то или нет. Для него это ненужные воспоминания, для нас — цель дойти до конца живыми, — модифицированный помолчал немного, потом снова вздохнул. — Учёные услышали наш разговор и сделали попытку стереть ему память снова. Вы когда-нибудь видели, как взрывается голова? Я — да.