Хорватка Петра Хварц из Загреба обожала называть себя именно так, чтобы все сразу видели: она дочь своей страны и никак иначе. Женщина-хохотушка, та продавец, что поднимет настроение одной только улыбкой, настроит на нужный лад одной фразой и случайно ответит на тот вопрос, который мучает уже три дня. Петра работала в булочной, и через неё проходили не только земляки, но и многие туристы. Это действительно было интересно! Люди такие разные. Поэтому женщина, которая помимо своего родного языка, как и многие жители популярных у туристов городов, знала ещё и английский, немецкий и итальянский, немного могла изъясняться на французском. Помнится, красавец француз в своё время провёл немало ночей в её доме до того, как Петра остепенилась и вышла замуж. С русскими проблем вообще не было. Даже несмотря на схожесть языков, они могли свободно изъясняться жестами, мимикой и просто взглядом. Странно, но понимали друг друга прекрасно. Славянские корни?

Однако конкретно этот русский, что представился Юрием, ей не понравился совсем. Слишком он был красивый, слишком вежливый, слишком приторно улыбался. Так и хотелось добавить ему в чай перца, желательно острого, чили, чтобы стереть с лица эту улыбочку, от которой зубы сводило. Петра вообще не любила сладкое. Сладкий чай, еда, мужчины — всё это не по ней. Вот муж у неё да, мужик, что надо! И её, Петру, на руках носит, и детей туда же закидывает, если надо. И по дому всё сам, своими руками, и словцо крепкое вставит по случаю. А уж детей воспитывает в строгости, да ласке. В общем, то, что нужно, то, что искалось.

— Здраво, молим вас, — почти пел Юрий, заказывая чай. Петра чуть заметно дёрнула губой. Она, как и многие хорваты, любила, когда иностранцы пытаются изъясняться на её родномязыке. Это грело её патриотические чувства, заставляло улыбаться ещё приветливее. Но от него слышать родную речь не хотелось. Его вообще видеть не хотелось.

— Молим, — несколько сухо ответила женщина и тут же отвернулась к улыбчивому англичанину. —GoodMorning!..

Опасный блеск в глазах Юрия Петра предпочла не заметить.

Возвращаясь домой, привычно поздно, Петра услышала шаги за спиной. Устало выдохнув, женщина выпрямила спину и немного прибавила шаг. В Хорватии, в основном, было спокойно, но часто любвеобильные мужчины приставали к девушкам, что рисковали идти вечером без сопровождения. Для мужчин, что имели хоть какую-то совесть, у Петры всегда имелся юмор и общительность, для менее воспитанных — перцовый баллончик и быстрые ноги.

— Здраво, Петра, — промурлыкал Юрий, заставляя женщину отшатнуться. Продавец вздохнула и покачала головой. Почему именно он?

— Здраво, — кивнула она, сразу отворачиваясь и следуя по своему маршруту. До дома оставалось не так уж и много, но отчего-то стало страшно.

— Может быть, прогуляемся? — перешёл на более привычный английский Юрий.

— Нет, спасибо, — на том же языке ответила женщина. — Я замужем. Меня ждут.

— Не надо мне отказывать, — чуть жёстче проговорил мужчина, схватив хорватку за руку. В ответ Петра брызнула газом. Вернее, попыталась брызнуть, но каким-то неведомым образом баллончик оказался в руке туриста до нажатия рычага.

— Я буду кричать, — сквозь зубы предупредила женщина.

— О, да, кричать ты будешь громко, но не здесь, — хмыкнул Юрий, отбросив баллончик и используя свои способности. Всё-таки приятнее, когда пленники идут за тобой сами.

Дома Петру действительно ждали: двое детей, муж и купленный щенок, девочка, что хотели подарить на день рождения. Дети весело спорили, как назвать нового члена семьи, хозяин дома смеялся, глядя на возню и поглядывал в окно, чтобы успеть спрятать малыша до прихода дорогой жены. 

Она никогда не опаздывала, поэтому свечи уже зажгли, а свет притушили. В маленьких сердцах нарастало то сладкое волнение, когда ты ждёшь момента, чтобы сделать близкому приятное. В сердце взрослого — иное, когда ты начинаешь бояться и давишь желание схватиться за телефон уже сейчас, насильно заставляя себя выйти на улицу, чтобы позвонить. 

Никто из них больше не будет есть торты просто потому, что каждый раз будет вспоминаться холодное, залитое воском от сгоревших свечей, лакомство и жалобно скулящий щенок, который так и не увидит новую маму.

***

М-21 вздохнул и аккуратно уместил папку на тумбочке. Всё-таки уничтожение памяти сильно влияет на человека. Петру он знал не такой. Не совсем такой.

Вздохнув, мужчина поднялся и спустился вниз, проходя мимо гостиной в лабораторию. Несмотря на то, что голова больше не болела со вчерашнего дня, Франкенштейн настоял на обследовании. Мягко, тактично и осторожно, но всем своим видом показывая, что это необходимо.

Никто не обратил на это внимания. М-21 всей спиной прочувствовал, как на него Не смотрели.

— Присаживайся.

В этот день Франкенштейн был особенно осторожен. После того, как М-21 уже целую неделю вспоминал всё самое неприятное из лабораторий, он вообще старался быть крайне тактичным. 

— Всё в порядке, шеф, — тихо проговорил М-21, когда учёный отвернулся. — Я знаю, что ты не причинишь мне вреда.

Франкенштейн улыбнулся, но сразу же сделал серьёзное лицо, развернулся и коротко кивнул. Обследование продолжилось с той же осторожностью.

— Её звали Петра Хварц, — уже за столом начал рассказ оборотень. — Хорватка, весёлая, добрая и дружелюбная. М-8 была тихой, запуганной женщиной, которая слова лишний раз сказать боялась. Она была одной из тех, кто покорно следовал за учёными, делал то, что они скажут, терпел или не терпел боль. Мы её не трогали, понимали же, что не все могут быть бойцами. Даже мне часто хотелось просто плюнуть и лежать, ничего не делая. Она помогала иначе.

М-21 хрипло дышал, лёжа на полу. От холода сводило мышцы, его трясло, но мужчина не мог даже свернуться клубком, всё так же лёжа на спине и сжимая зубы, чтобы не стучать ими. Его уже вернули, но многих ещё нет. Помочь некому, М-24 сам-то едва сидит.

— Давай, поднимайся, надо надеть рубаху. — тихо проговорила М-8, прячась за спиной М-24 и пытаясь натянуть на товарища длинную больничную рубаху. — Ну, давай, М-21, тебе в тепло надо. Пожалуйста, М-24, только сиди, если нас увидят!..

— Не переживай.

— П-пить хочу. 

— Тебе нельзя, доктор сказал, что ещё несколько часов нельзя пить. Потерпи, хорошо? Обопрись на меня, вот так, вот молодец какой. Теплее? М-24, пожалуйста, сиди ровнее, если доктора увидят.

— Я помогу, Восьмая, не бойся.

К М-24 подсел М-45, совсем закрывая полубессознательного М-21 и греющую его М-8.

— Однажды я проснулся ночью, а она М-семнадцатую сидит, качает на руках. Девочке кошмар приснился, она после них долго спать не может. Я и потом часто видел, как М-8 заботилась о малышке. Больше, чем кто-либо из нас. Учёные заметили это, конечно. Забрали её. Не знаю, что они делали с Восьмой, но назад она не вернулась. 

— Неужели им настолько было плевать на эксперименты? — не выдержал Тао. — Ведь даже если Серия «М»…кхм… Я хотел сказать, что…

— Даже несмотря на то, что мы являлись всего лишь расходным материалом, — невозмутимо продолжил мысль замявшегося друга М-21. — Они не следили за нами так, как за нормальными экспериментами. Расходный материал — это значит то, что они просто вкалывают препарат и наблюдают за реакцией, всё. Им плевать, что с нами будет после реакции, плевать на то, что эти самые реакции можно остановить, исправить. Им абсолютно наплевать на то, что мы бы могли выжить, если бы хоть кто-то из этих учёных озаботился этим. Они наблюдали за голым эффектом:«Что будет, если?..» Почему они не позволяли делать это нам? Потому что мы не должны были стать командой. Мы не должны были выжить. Вот, что значит расходный материал, Тао.

Хакер поёжился, глядя на помрачневшее лицо друга. 

— Ты же выжил, — почти на выдохе проговорил он. М-21 посмотрел на него и невесело усмехнулся.

— Выжил, — кивнул он. — И я рад, что выжил.

«Жаль только, что один» — повисла в воздухе незаконченная фраза.