Олежа был сильным. Он об этом, к сожалению, не подозревал и, вероятно, даже не задумывался, но один человек эту силу видел отчётливо. Его собственная была глубоко запрятанным стержнем, надёжно скрытым за плотной тканью молчания и недомолвок, и олежина на её фоне выглядела наверняка иллюзорно, словно укрытая тоненьким полупрозрачным саваном, но выдержать она могла столько же, если не больше. И это каждый раз поражало.

Как забавно, что сила того, чьё оружие – слово, сокрыта в молчании. Впрочем, это только пелена. За ней – сталь. Твёрдая, гибкой становящаяся лишь от каления. Давление хорошо грело. Но как же больно пекла смерть. Ткань на этот раз не спасла – обуглилась, сделав ещё хуже.

Они держались друг за друга. Когда одному не доставало сил, его выручал другой. Так удавалось балансировать. Бывало, на двоих не хватало, но вот на одного – звенящего в толпе раскалённым докрасна металлом – находились всегда. У обоих.

И когда Олежи… не стало, Антону вдруг не для кого стало быть сильным. Не для кого возвращаться с очередного "разговора" пораньше, не ради кого уворачиваться от омоновских дубинок, чтобы холодные руки не дрожали, обрабатывая его раны и, словно невзначай, касаясь на выдохе мимолётно синяков. Не к кому было спешить, некого встречать, и никто не ждал больше, целого ли, невредимого, или побитого и истекающего кровью, – любого – не ждал.

И тогда смысл?..

Вместе было легче. Вместе было.

Порознь… не хватило.