«Возможно, жизнь учит человека не слишком многому,

но одной вещи точно: назад дороги нет» (с)

Ю Несбё «Призрак».

Он убивал её медленно, с неподдельным восторгом и трепетом. Смаковал каждый миг, будто дорогое вино. Кажется, в момент, когда она билась под ним, прося прекратить пытку, он даже любил её. Немного, но искренне. Когда с ней было покончено, равнодушно отшвырнул от себя обезглавленное тело и занялся оформлением. Как места преступления, так и подарка. Он планировал это давно. И теперь, когда всё получилось, едва не урчал от удовольствия. Напевая, он выводил при помощи тонкой кисти слово «грязь» на стенах; любовно подкрашивал бледные, бескровные губы красной помадой, едва удержавшись от необдуманного поступка. Именно сейчас безумно хотелось поцеловать её. Он готов был коснуться её губ своими, но в последний момент сдержался. Он тщательно выбирал дизайн карточки, которую собирался отправить вместе с презентом. Ему были важны любые мелочи. Он хотел произвести впечатление не только на Киру, но и на тех, кто будет после неё.

Представлял, как сделает это, с тех самых пор, когда их взгляды впервые пересеклись, и она, уверенная в собственной неотразимости, ему улыбнулась. Привыкла, что многие мужчины падают перед ней ниц, попадают сначала под очарование, затем — под влияние, и становятся игрушками в руках умелого манипулятора. Кира умела себя продавать, притом с огромной выгодой для себя. За несколько месяцев, ведя наблюдение, он успел изучить её, как свои пять пальцев. Стал её тенью, ходил по пятам, но не спешил показываться на глаза. Их встреча должна была обернуться для неё приятным сюрпризом, для него — очередной вершиной, которую довелось покорить. Он не сомневался в своём успехе. Знал, что говорить, как поступать и на какие болевые точки давить, чтобы добиться желаемого результата. Кира думала, что видит его впервые, что сумеет подмять под себя очередного глупого мужчину, как и многих до него. Ей и в голову не пришло, что стоя напротив неё, он думает вовсе не о том, как она прекрасна, не о том, что будет, если затащить её в постель. А о том, что сделает с ней в самое ближайшее время.

Когда это случится, она будет кричать, умолять и плакать. Но не от удовольствия. От боли. Боли, которую она заслужила.

Он никогда не торопился. Считал спешку уделом неудачников. Знал, что у него в запасе немало времени. Для того, кто ждал столько лет, несколько месяцев ожидания были песчинкой в море. Он собирался пройти этот путь от начала и до конца. Возможно, все, с кем ему предстояло встретиться на этой дороге лицом к лицу, давно позабыли о его существовании. Ничего. Он напомнит. Он заставит их пройти через все существующие круги ада. Каждый из тех, кто находится в его списке, ответит за свои злодеяния сполна. Никто не уйдёт от руки истинного правосудия.

Пролистывая криминальную хронику, он всегда кривился, натыкаясь на заметки об очередных деяниях неопытных щенков, жадных до крови. Они не понимали самой сути, не считали это искусством. Их гнали вперёд голод и жажда. Они действовали топорно и грязно, сыпали множеством ошибок и редко задумывались об антураже. Для него смерть была не просто явлением. Для него она была одной из самых важных составляющих искусства. Недаром же ей выпала честь — стоять рядом с любовью в списке вечных тем. Он хотел, чтобы каждое убийство, им совершённое, запоминалось надолго и будоражило умы всех, кто о них рано или поздно узнает. Для него продумывать детали, с каждым днём всё сильнее приближаясь к исполнению заветной мечты, было истинным наслаждением.

Список, составленный когда-то, был потрёпанным. Бумага стёрлась на сгибах. Напротив большинства имён были отпечатки его пальцев, оставленные кровью выбранных и успешно устранённых жертв.

Он обожал момент осознания. Тот самый, когда ещё недавно уверенные в себе, задиристые, надменные, его жертвы понимали серьёзность происходящего. Для него не было ничего слаще их слёз, просьб и ужаса, замирающего на дне зрачков. От этого зрелища он приходил в восторг, словно ребёнок, заветное желание которого исполнилось. Он пил их слёзы и шептал лживые слова утешения, а затем резко наносил удар, глядя, как по рукам течёт багровая жидкость. Так же когда-то текла кровь по чужим рукам. Так же кричал в отчаянии он, понимая, что ничего не сможет изменить. Но время шло, всё менялось. Он ничего не мог сделать тогда. Но мог теперь. И пользовался своими навыками по полной.

Он начал свой путь к достижению заветной цели в декабре прошлого года. Тогда дорога казалась безумно длинной. Он не был уверен, что осилит её до конца. Сегодня удивлялся, как прежде мог сомневаться в себе и своих возможностях.

Каждое убийство, совершённое его руками, было данью прошлому, что крепко держало его в своих когтях. Все, кто заставил его страдать однажды, жили яркой, полноценной жизнью. Настало время у них эту жизнь забрать.

Он помнил самое первое, совершённое им преступление. То, с каким отчаянием смотрел на него этот ублюдок, возомнивший себя всемогущим. Как в самом начале он сыпал угрозами, а затем умолял отпустить его. Говорил что-то о своей жене, о дочери, что ждёт подарок к Рождеству. О том, что готов заплатить любые деньги за освобождение.

Он знал: подобным обещаниям верить нельзя. Сначала тебе задуривают голову, суля золотые горы, а затем, получив свободу, бегут в полицию. Или сворачивают шею своими силами. А деньги... Что они для него? И зачем? Это предложение могло впечатлить нищего мальчишку, которым он был когда-то. С годами деньги потеряли для него ценность. Их стало слишком много. Он не знал, куда их девать. Он в них уже не нуждался. Жаль, что она не застала момент его триумфа.

За столько лет Улоф Диггер ничуть не изменился. Он всегда был серьёзным, собранным, нацеленным на построение головокружительной карьеры. Таких мужчин иногда считают скучными. Во всяком случае, юные девушки. Их матери обычно счастливы, когда дочери связывают жизни с подобными экземплярами. А ещё герр Диггер, по-прежнему считал, что любые проблемы можно решить при помощи финансовых вливаний. Какая поразительная для делового человека наивность.

Ублюдок корчился и выл. Терял сознание несколько раз. Пока он находился в беспамятстве, прекращалась и работа. Он должен был прочувствовать всё, прийти к катарсису, а не отделаться полумерами. Лёжа в луже собственной крови, измученный и жалкий, совсем не похожий на себя прежнего, что блистал на экране рядом с тестем и считался прямым продолжателем его политики, он всё ещё пытался вести переговоры. Задавал вопросы. Жаждал узнать, кому умудрился перейти дорогу. Когда услышал имя, глаза его расширились от ужаса. Вспомнил всё, за пару секунд до смерти. Убийца стянул перчатку, коснулся кончиками пальцев поверхности тёмной лужи, прижал палец к бумаге. В кровавом списке появилась первая жертва.

Та, с кем он имел дело теперь, была совсем другой. Она не предлагала ему денег, но готова была предложить любовь. Он делал всё, чтобы она стала зависимой. Чтобы доверилась ему и подпустила ближе, перестав выдерживать дистанцию. Он мог выбрать простейший путь и постараться стать особенным на фоне всех её клиентов. Не таким, как остальные. Самым заботливым, самым обходительным, самым нежным и самым внимательным. Самым-самым. Но он не хотел, чтобы она видела в нём очередной источник дохода. Он планировал стать для неё любовью всей жизни. Первой и единственной. Заставить её полюбить, а затем — уничтожить. Чтобы, умирая, она испытывала не только физическую боль. Казавшаяся многим неприступной и циничной, в глубине души она мечтала о большой любви. Он готов был дать ей это. В обмен на душу. И кое-что ещё.

С Кирой было непросто. Лисья осторожность делала своё дело, периодически напоминая: бывают случаи, когда нужно бояться всего и всех, даже собственной тени. Ставки резко повышаются, когда ты становишься пешкой в играх высшего порядка. Что это и как — она знала не понаслышке. Наученная горьким опытом предков, Кира во всём привыкла полагаться исключительно на себя. Он пытался убедить её в обратном.

Ты можешь доверять мне, детка. Ты можешь позвать меня в любой момент, и я приду на помощь. Я лучшее, что случалось в твоей жизни.

Он часто говорил ей о любви и столь же часто представлял, как убивает её. Хотелось проверить на ней свои способности. Сделать так, чтобы у неё, словно под действием дурмана, повело голову. Хотелось подчинить, застегнуть невидимый ошейник на горле, потянуть ближе. Заставить опуститься на колени. Чтобы не смела поднять взгляда. Чтобы чувствовала его силу и власть. Чтобы боялась. Он знал, что однажды сделает это, а пока наслаждался мечтами.

Кира расслабилась. Давно не встречала сильных противников, желающих ей зла. Чаще вращалась в людском обществе, и каждого из своих клиентов могла переломить с лёгкостью, будто спичку. Ментально и физически. Достаточно было выпустить на свободу своё альтер-эго, позволить ему выйти на охоту, и от глупого человека не осталось бы и мокрого места.

Существ Кира зачастую избегала, а они не стремились налаживать контакт, не спешили с предложением дружбы. В этом городе все держались обособленно, никому не было до неё дела. Она от одиночества не страдала. Наслаждалась свободой, к которой так давно стремилась и которой была лишена в родном доме. Упивалась властью над людьми. В большинстве случаев они пасовали перед ней, а она оставалась непоколебимой, словно скала. Редко находились те, кто мог играть на равных.

Когда они встретились, внешне он был её ожившей мечтой. Темноволосый, с хищными чертами лица и пронизывающим взглядом, он был одет в чёрный костюм и белоснежную рубашку. Выглядел безупречно. Мог быть кем угодно. Бизнесменом, политиком, медийной личностью. Успешен, влиятелен, богат. И безумно влюблён. С первого взгляда и на всю жизнь.

Он чувствовал, что Кира не осталась равнодушной. Читал её, как книгу. Она отчаянно пыталась понять, к какой расе принадлежит её посетитель, но как назло, ничего достойного внимания на ум не приходило. Каждая из стремительно возникавших в мыслях версий разбивалась в пух и прах. Наверняка, в нём смешалось сразу несколько кровей, и все они соединились максимально гармонично. Ни единой доминирующей ноты, потому так сложно понять — кто он, этот таинственный незнакомец.

Он держался до последнего. Ни разу не сорвался. Доводил себя до точки кипения, чтобы в назначенный день разыграть всё, как по нотам. Он добился успеха. Обманул лису. Она, кажется, окончательно позабыла главный принцип представительниц древнейшей профессии и не просто привязалась — позволила себе влюбиться. Быть может, даже полюбить. Хотя, что скрывать? Это было закономерно. Кто сумел бы устоять перед его обаянием?

Восторженность с которой Кира смотрела на него, никуда не девалась — усиливалась день ото дня. Когда он уходил, оставляя Киру в одиночестве, она чувствовала себя так, словно до отказа накачалась пыльцой фей, потому реальность воспринимается через иную призму. Не такая серая, не такая мрачная, не такая удручающая жизнь, как обычно.

Он редко ложился с Кирой в постель, и это был один из немногих случаев, когда она сожалела. С ним она готова была проводить в кровати дни и ночи, но он считал, что их отношениям это только вредит. Для него на первом месте всегда были дела. Только потом — чувства. Если они вообще вписывались в его систему ценностей. Он был холоден и равнодушен к людям и к носителям магии, независимо от их пола. Когда-то у него была та, единственная, кем он дорожил. Но она была одна такая. Неповторимая. Остальные его раздражали.

Кира перекатывала его — фальшивое, конечно, — имя на языке, повторяя раз за разом, словно самую сладкую и вкусную конфету, которую ей доводилось пробовать в жизни. С нетерпением ждала очередного визита. Как будто чувствовала, что в тот или иной день он обязательно появится, потому прихорашивалась, прикладывая вдвое больше усилий, чем обычно. Он улыбался одобрительно, касался ладонью её щеки, что-то соблазнительно нашёптывал на ухо, и она плыла. Вновь и вновь. Закрывала глаза и отдавалась ему во власть.

Он почти ничего не рассказывал о себе, но задавал десятки и сотни вопросов ей. Кира помнила об осторожности, но перед ним не могла устоять. Выбалтывала всё. Выкладывала, как на духу. О жизни, о семье, о причинах, заставивших однажды перебраться в Мюнхен, позабыв прошлое и начав всё с чистого листа. Он был отличным слушателем, с ним хотелось откровенничать. Ему было не всё равно. Его заинтересованность была ошеломляюще-искренней. С подобным явлением в среде состоятельных мужчин Кира сталкивалась впервые.

Он внимательно наблюдал за ней. Собирая волосы и скалывая их шпильками-невидимками, Кира ощущала его пристальный взгляд, направленный ей в спину. Она чувствовала. Однажды посмеялась, сказав, что, кажется, его в ней привлекает только спина. Не догадывалась, что в тот момент была, как никогда, близка к истине.

На спине её было главное напоминание о принадлежности к клану Нацуки, которое всегда оставалось с ней. И когда она жила с ними под одной крышей, и когда решила вырваться на свободу, избавившись от тотального контроля со стороны излишне консервативных родственников. Она сбежала от них, но не от воспоминаний, с ними связанных. Слишком тёмных, мрачных, разрушительных. Отвратительных. Родственников Кира ненавидела. А татуировку любила. Впечатляющих размеров полотно, выполненное чёрными чернилами. Краски, вбитые вручную. Первые линии появились на теле на следующий после наступления совершеннолетия день. Последние штрихи — через тридцать. Месяц кропотливой работы.

Оно неизменно восхищало его, и он не скрывал своего восторга. Спуская кимоно с её плеч, первым делом прикасался к тёмным линиям на обнажившихся лопатках. Оглаживал, ласкал и проявлял недюжинный интерес к происхождению рисунка. Расспрашивал о мастере, создавшем это великолепие. О других его работах и клиентах. Он был натурой увлечённой и, кажется, знал о татуировках всё. Для него именно они были настоящим произведением искусства.

А она...

Конечно, говорила. Как и всегда.

В его присутствии она не могла молчать. Он был исключением из правил. Находясь с ним рядом, она нарушала обещания, данные самой себе, а все существующие табу обращались в пыль. Он мастерски развязывал ей язык. Достаточно было просто посмотреть ему в глаза, чтобы потерять волю и перестать сопротивляться. Стать беспечной и легкомысленной, позабыв о существующих опасностях.

В день её смерти он не спешил появляться на пороге салона. Снова подливал горючего в огонь, доводя до кипения и себя, и Киру. Её — озадаченность и напряжение, свою — ненависть, достигшую пика.

Кира не знала: тот, кого она ждёт, находится рядом, а он наблюдал за ней. Как прежде, в дни, когда они не были знакомы лично. Он видел, что она делает. Как ходит по дому, раз за разом набирая номер, как чаша терпения заполняется до краёв отчаянием. Как она, суеверная дура, снова бежит за помощью к своим магическим штучкам, надеясь, что они помогут ей найти правильный путь.

Зеркальное отражение пошло рябью. Дух серебряной лисицы, всё время находившийся поблизости, махнул хвостом и исчез, не дав ответа на поставленный вопрос. Поразительное равнодушие к хозяйке. Обычно альтер-эго откликалось охотно, ничего не тая и не игнорируя столь откровенно. Кира протянула руку к зеркалу, коснулась кончиками пальцев, с силой прижала ладонь. И не почувствовала привычного, ободряющего отклика. Не было ничего, кроме прохладной глади.

Дурной знак. Дурное предчувствие.

Он играл с ней, словно кошка с мышью, показывая примитивные фокусы, которыми можно напугать разве что ребёнка. Но она, доведённая молчанием до отчаяния, реагировала на всё поразительно остро. Окно распахнулось внезапно. Кира вскрикнула от неожиданности и резко обернулась, разжала ладонь, перехватывавшую полы кимоно. Тёмная ткань упала к ногам, резкий порыв ветра ворвался в комнату. Погасил свечи, опрокинул расписную курительницу с благовониями.

Он улыбнулся, примерно представляя, что она себе вообразила.

С её точки зрения, всё кричало о наступлении чего-то страшного. И Кира кусала губы до крови, леденея от одной лишь мысли, что этим страшным может оказаться весть о гибели любовника.  

Несмотря на то, что он не откровенничал с ней, Кира подозревала: он не из тех, кого называют добропорядочными гражданами. Спросила об этом напрямую всего один раз, принеся то, о чём он попросил. Он лишь посмеялся и посоветовал не забивать голову ерундой. Она окончательно уверилась, что за ним наверняка тянется шлейф тёмных деяний, его пальцы окрашены кровью, а ласковый взгляд — не более чем обман. Утешала себя тем, что ей он доверял. Не мог не доверять, раз дал поручение и ни на миг не усомнился, что она способна всё выполнить.

В ожидании его визита Кира обновляла защитные заклинания, которыми надеялась отпугнуть злых духов от своего жилища. Сцеживала из надсечённой ладони кровь, наносила знакомые символы на белые стены. Но дрожь не желала оставлять её в покое, продолжая нападки. Лисица спряталась в зеркале и наотрез отказалась отвечать на вопросы. Она и выходить из укрытия не желала, не то что — разговаривать. Огонь угасал, не сумев разгореться в полную силу, и все попытки обратиться за помощью к нему, оказались тщетны.

К вечеру Кира была морально измотана и едва держалась на ногах от усталости. Сидела в гостиной, закутавшись в праздничное кимоно, смотрела в круглое зеркало духов, подхватившее общую тенденцию и отказавшееся разговаривать с хозяйкой, стирала помаду, сильнее размазывая её по коже. Насыщенная красная полоса на лице, напоминающая свежую рану.

Тень, замершая у двери, и лёгкий стук, нарушивший тишину, заставили Киру встрепенуться. Она рванулась туда, позабыв обо всём на свете. Краска так и осталась гореть на коже. Волосы были встрёпаны, ткань — измята. Редкий посетитель узнал бы в этой женщине роскошную, восхитительную, блистательную хозяйку салона, не позволявшую себе появляться на публике, если хотя бы одна прядь выбьется из причёски и испортит идеальную укладку.

Он был верен себе. Как всегда, безупречен. Ни тени озадаченности на лице. У него всё было в порядке, всё находилось под контролем.

— Я звонила тебе, — выдохнула Кира, порывисто его обнимая.

— Дела, — отделался он коротким ответом. — Я прослушал твои сообщения.

— Но...

— Прости, что не перезвонил. Решил, что лучше приеду сам. И мы обсудим это с глазу на глаз.

В голосе проскальзывал холод. Он больше не собирался играть. Настало время — действовать. Кира задрожала, подумав, что нарушила установленные правила и заслуживала наказания. Отстранять её он не стал. Обнял в ответ, погладил по волосам, поцеловал осторожно. В его действиях прослеживалась знакомая нежность, и Кира привычно таяла. А он знал: всё — показное. Нет ни в его поступках, ни в его словах ни капли искренности. Всё это — очередной, отлично срежиссированный спектакль. Один из сотни тех, что были созданы прежде, а ныне разыгрываются на автомате. Никаких усилий прикладывать не приходится.

— Я... — начала Кира, но он приложил ладонь к её губам, заставляя замолчать.

— Потом, милая. Всё потом. Я соскучился.

Смятая ткань снова полетела на пол, оседая багряным морем у ног. Кира обхватила его шею руками, позволила себе раствориться в его прикосновениях и поцелуях. Снова. И снова. И снова. Когда он приходил к ней, она не могла сопротивляться. Как бы сильно не кричал, взывая к ней, голос разума, она неизменно отдавалась во власть победителя.

Поглощённая своими чувствами, она не заметила предостережений. Ни силуэта лисы, истекающей кровью по ту сторону большого зеркала. Ни погасших символов, почерневших и осыпавшихся пылью. Ни тёмного дыма, поднимавшегося с поверхности зеркала душ, покрывшегося трещинами, лопнувшего и фонтаном осколков выброшенного из рамы.

— Сегодня ты, наконец, станешь моей, — выдохнул он с благоговением, укладывая её на постель.

Кира собиралась обхватить ладонями его лицо, посмотреть в глаза и вновь прижаться к губам, получив заветный поцелуй, но не успела. Ласкающее прикосновение шёлковой ленты к запястьям сменилось жгучей болью настолько стремительно, что Кира не сразу поняла, что происходит. А когда поняла, было поздно.

Знакомая, искрящаяся пыльца, затуманивала сознание, но вместе с тем — обостряла все чувства до максимума. И наслаждение, и боль были одинаково запредельны и... невыносимы. Наслаждения оставалось всё меньше, а боль зашкаливала, сводя с ума.

Он оттолкнул её от себя. Перевернул на живот. Провёл ладонью по татуировке. Прижал голову к подушке. Холодное и очень острое лезвие коснулось кожи, надрезая. Именно теперь в действиях его появилась запредельная, пугающе-больная нежность.

На белоснежный шёлк пролились первые яркие пятна. Это была не ошибка — закономерность.

Он не срывал кожу стремительно. Поддевал с осторожностью. Бережно, боясь нарушить гармонию чёрного рисунка, приводившего его в экстаз, снимал сантиметр за сантиметром. Но Кире казалось, что она слышит ужасающий треск, в то время, как на месте соблазнительной, украшенной специальным рисунком спины остаётся уродливое кровоточащее мясо.

— Отпусти меня. Немедленно, — прохрипела Кира.

К путам на запястьях, сотканным из магии и врезавшимся в кожу, добавился ошейник. Он удерживал крепко, словно в тисках. Никаких послаблений, ни намёка на возможное спасение.

— Ты сделала своё дело, малышка. Ори. Ори громче. Тебя всё равно никто не услышит, — с усмешкой произнёс мужчина, продолжая кропотливо срезать кожу и с упоением слушая отчаянные крики, заполнившие комнату. — Я в тебе больше не нуждаюсь. Если хочешь быть полезной, не сопротивляйся, не осложняй задачу и позволь забрать то единственное, что есть в тебе ценного.

Сегодня ты, наконец, станешь моей...

Последняя мысль, мелькнувшая в угасающем сознании.

Глупая девчонка-лиса. Доверилась идеальному незнакомцу. Забыла, что идеальных не бывает, и поплатилась за свою ошибку. Он не солгал. Он действительно хотел обладать. Но не ею. Не ею.

Ему не нужна была Кира, он хотел её кровь и её иредзуми.