Кенма открывает дверь своим ключом и тут же зовет, надеясь получить ответ:

– Сугуру, ты дома?

Из глубины квартиры слышится какой-то шум, затем появляется Дайшо. Он в старых потертых джинсах, с голым торсом и широкой улыбкой на лице.

– Отлично, ты мне поможешь, – заявляет он с порога. Кенма хмурится, разуваясь и снимая куртку.

– С чем? – заинтересованно спрашивает он.

– Надо сдать проект в универе, а мне только сегодня материалы пришли. Ничего сложного, – они проходят в комнату, занятую под мастерскую, и Дайшо кидает Кенме свою старую футболку. – Раздевайся до трусов, штаны запачкаешь, а мне тебе нечего дать, все велико будет.

Кенма послушно скидывает одежду, облачаясь в длинную растянутую футболку с глупой надписью «Если хочешь меня – улыбнись». Он стаскивает резинку с запястья зубами и, кое-как собрав в хвост длинные, ярко-синие волосы, завязывает лохматый пучок. Дайшо показывает ему пластмассовые панели и банки с краской.

– Смотри, нужно, чтобы получилось вот так, – Сугуру кивает на окрашенные панели, прислоненные к стене. – Ты как бы вжимаешь кисточку в поверхность, чтобы получился такой эффект.

Они садятся на пол, и Дайшо направляет руку Козуме, показывая нажим и технику. Вскоре Кенма начинает красить панели сам, а Дайшо, взяв одну из уже окрашенных, начинает рисовать на ней прямо пальцами. Вообще-то, Кенма уже видел Сугуру за работой, но он все равно отвлекается, откровенно залипая на длинных пальцах, измазанных краской. Каждый раз, как первый. Дайшо рисует пальцами сложные линии, затирает краску ребром ладони, собирает костяшками подтеки. Кенма с трудом заставляет себя оторваться от зрелища, возвращаясь к собственной работе. 

Где-то на фоне наигрывает Sylvester LeVay – Dream Lover, когда Дайшо отвлекается от работы и оказывается за спиной у Кенмы.

– Как успехи? – интересуется он, проводя по его рукам самыми кончиками пальцев. На руках остаются цветные линии, Кенма выдыхает, чуть оборачиваясь назад и заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.

– Вроде получается, – отвечает Козуме, подаваясь назад за большей лаской. – Ты тут мастер, вот и скажи.

– М-м-м, мне нравится, – Сугуру ведет губами по шее, подбирается к уху, прикусывая мочку. Он поднимает руку и намеренно оставляет мазок краски на щеке Кенмы.

– Эй, – Козуме разворачивается, толкая Дайшо в грудь и седлая его бедра. – Ты меня нарочно испачкал, – замечает Кенма.

– О, я только начал, – Сугуру ухмыляется, выводя на бедрах Кенмы разноцветные узоры. Тот щурится, но не пытается оттолкнуть руки. Затем его глаза вспыхивают, он тянется назад, продвигает к себе ведро с краской и окунает в нее пальцы. – Воу, мне уже страшно, – насмешливо говорит Дайшо.

Кенма начинает что-то выводить прямо на нем, кожа вспыхивает ярко-алым, и вскоре поперек груди красуются иероглифы: «Собственность Козуме Кенмы». Дайшо смеется, вовлекая своего парня в поцелуй. Краска смазывается, пачкая футболку, а пальцы Кенмы тут же измазывают волосы Дайшо, вплетаясь в них. Сугуру пробирается руками под футболку, оглаживая худые бока, спину с выступающей спицей позвонков. Атмосфера меняется, поцелуй становится глубже, влажнее, Дайшо прикусывает губу Кенмы, оттягивает и тут же снова вырывается в его рот языком. Козуме стонет в его губы, притираясь своим стояком к чужому, вжимается ближе, ведет пальцами по напряженным плечам, размазывая по ним остатки краски. Хочется сильнее, больше. Сугуру проводит руками по животу, собирает мурашки, поднимаясь выше, задевает пирсинг в сосках. Раздвоенный язык спускается на шею, вылизывает ключицу. Кенма выгибается, трется, через два слоя ткани ощущая, что не один он сейчас в огне. Внезапно Кенма снова толкает его в грудь и встает.

– Снимай штаны, – с ухмылкой заявляет он и выходит из комнаты. Дайшо снова усмехается, но «приказ» выполняет. Шумит вода, Козуме чем-то гремит и возвращается, наконец, в мастерскую. Он красивым жестом снимает футболку, откидывая ее в сторону, спускает боксеры, позволяя им соскользнуть с ног, и, выступив из них, вновь седлает Дайшо.

– Ух ты, это был почти стриптиз, – Сугуру хочется съязвить, но выходит скорее хриплый шепот. Кенма и правда потрясающе красивый, и если кто-то скажет, что это зрелище было хоть немного не эротичным, Дайшо лично даст ему в морду. Козуме вскрывает бутылочку смазки, которую до этого держал в руках, и выдавливает на пальцы, которые, видимо, успел вымыть. Сугуру завороженно наблюдает, как Кенма заводит руку назад и начинает растягивать себя, второй рукой он пытается обхватить оба члена, начинает дрочить мучительно медленно. Дайшо ловит каждую эмоцию на лице Кенмы: то, как он закусывает губу; как хмурится, начиная насаживаться на собственные пальцы; как толкается в руку, откидывая голову назад; как открывает рот в судорожном выдохе. Он сам направляет его член в себя, опускаясь медленно, вбирая каждый сантиметр его возбуждения. Дайшо чувствует себя так странно сейчас, он скован в своих действиях, а Кенма впервые настолько инициативен. Краска на пальцах подсыхает, превращаясь в цветную корочку, Дайшо хочется коснуться, но он боится поцарапать нежную кожу, поэтому просто смотрит, впитывает все, что Кенма готов ему дать. 

– Поцелуй меня, – просит он, и Кенма склоняется к нему, касаясь его губ своими. Козуме не может задать быстрый темп, и вскоре Сугуру срывается, фиксирует руками его бедра и, уперев пятки в пол, начинает с силой вбиваться в узкий анус любовника. Кенма выстанывает ему на ухо, жмется. Внутри него так туго, так замечательно, Дайшо врывается внутрь, несильно прикусывая плечо парня. Кенма сжимается, вздрагивает, пачкая их животы, и тянет Сугуру следом за собой. Оргазм такой ослепительно-яркий, пьянящий, хочется никогда не отпускать его, законсервировать это ощущение. Козуме падает на него, дышит загнанно и кидает взгляд на его работу.

– Это что, я? – неверяще спрашивает он. Дайшо кивает, не уверенный, что голос его сейчас не подведет. Кенма поднимается, сползая с его бедер, и завороженно смотрит на пластиковую панель, на которой синими мазками изображен его портрет. Немного грубо, в стиле современного искусства, но те, кто с ним знаком, точно узнают. – Но почему?

– Тема экспозиции: «Любовь в искусстве», – почти шепотом говорит Сугуру. Кенма переводит взгляд на другие готовые панели. Вот его профиль, изображенный красным, вот обнаженный силуэт в зеленых красках, а вот оранжевые глаза и разрез, ну, точно его. – Останешься? – спрашивает Дайшо.

– Мама дома сегодня, – мотает головой Кенма.

– Скажи, что ночуешь у Куроо, – Сугуру чуть пододвигается к нему, стараясь отвлечь от своих работ.

– Куро тебя терпеть не может и сказал, что больше не будет нас прикрывать, – Кенма наконец переводит взгляд на Дайшо, и по нему видно: Куроо сейчас последнее, о чем он хочет говорить. – Сугуру, я...

– Я знаю, – непонятно, к чему он это говорит. Он наклоняется, целует его. – Оставайся, – просьба почти отчаянная. Кенма сдается, перетекает в его руки, то ли не в силах сказать что-то, то ли за неимением слов, и кивает. – Ты – мое искусство любви, – шепчет Сугуру. Кенма мажет руками по чужой спине, выцеловывая шею, и, кажется, сегодня он все же уговорит Куроо на еще одно вранье.