Ярек (хотя сейчас был Глеб) мялся на взлеске и все никак не решался заступить за черту вековых деревьев. Кое-где ему уже виделись фигурки других синеглазых, тут и там мелькающих между деревьями, и это… это приносило ему успокоение перед финалом. Он долгое время бежал от смерти и боялся ее принять, но сейчас… он устал.

Он устал убивать, лгать, скрывать. Глеб действительно нравился ему, он любил его как никто другой не умел этого делать, и его чувства были так сильны, что превращение заняло всего ничего. Они узнали друг о друге все, что можно (все, что Ярек мог о себе рассказать), но пробыли вместе так… так недолго.

Не то чтобы Ярек убивался по тому, чего не могло случиться, ведь его перевоплощение работало только при условии взаимной симпатии, а не убей он Глеба – не смог бы и дальше бежать от смерти, но все же… все же. Ему не нравился сам факт того, что он вынужден кого-то убивать, чтобы продлить себе жизнь. Он достаточно долго боялся умереть, а потому убил достаточно много людей, начиная стариками и заканчивая молодыми парнями и девушками. И теперь… он устал.

Он выглядел очень молодо – совсем как милая сказочница-Эмили, за последние пару лет вытянувшаяся и выросшая в красивую девушку, – но это не мешало ему оставаться вдвое старше ее бабки, верящей, что синеглазые определенно спустились с неба. Так не пора ли стать тем, кем ему давно уже должно стать? Пора наконец поддаться смерти, смириться и превратиться в прах.

И где еще это лучше всего сделать, как не в прибежище первых известных им синеглазых? И во имя чего, как не во имя своих сородичей?

Они появились на Земле очень давно, и даже если легенда о них как о падающих звездах никогда не подтвердится, он уважал и любил их всех. И он любил свой дом.

Тайга сомкнулась вокруг него, зашелестела и загудела, как только он заступил за черту деревьев и скрылся под их тяжелой надежной сенью. Здесь было спокойно, уютно и хорошо так по-домашнему, как нигде больше не ощущалось. И Ярек был уверен, что не только он, старик в шкуре молодого парня, ощущает это единение с окружающим, слияние с этой действительностью. Другие были такими же.

Может, они ощущали это иначе – возможно кто-то слышал звуки зовущих их животных, а кто-то понимал шепот деревьев, ну а Ярек… он не слышал ни звуков, ни шепота, но зато всегда точно знал, куда надо свернуть, чтобы прийти в нужное место. Где Жизель оставила для него блок с французскими сигаретами, куда Эмили засунула сверток с бабушкиным пирогом, где назначен в этот раз ежегодный сбор.

К месту сбора каждый приходил своими путями – лес сам вел, и никто никогда не знал, где они могут встретиться в этот раз. Но Ярека всегда тянуло в нужное место, и так или иначе иногда он даже оказывался там в числе первых, хотя постоянно оттягивал момент встречи до самой последней минуты – пока тайга не начинала злиться и угрожающе трепетать на ветру ветвями, угрожая забрать его жизнь раньше выторгованного срока.

Так и сегодня. Стоило только покинуть опушку, вдохнуть запах палой листвы и отсыревшей тонкой коры орешника, как тут же словно за душу что взяло. Потянуло, потащило вперед, вперед, радостное и родственное – и привело к разноязыким удивительным голосам. Яреку только поежиться и осталось.

К празднованию все уже почти что готово было: местные – таежники – и столы успели сложить, и лавки стояли тут же грубо сколоченные. Лес не любил ни железа, ни пластика, все было из мертвых деревьев, все делалось без гвоздей, а уж в таким искусстве местным равных среди городских не было.

Ярек огляделся коротко, отошел в тень, спрятался в нее и как в плащ укутался, не желая быть замеченным слишком скоро. Он в последний раз видел это сборище, в последний раз наблюдал за ними – за их мимикой, жестами и движениями. А потом всю память его поглотит огонь, и каждое воспоминание по ветру развеется. И кто знает – может, это поможет его сородичам выйти в мир, иначе зачем творить столь сильное волхвование?

Вон Жизель курит – уселась на пеньке да пристроила ногу на ногу, вон Серена взмахивает кукольными ресницами, осторожно выпутывая из ловушки еловой лапы пушеный локон, а вон незнакомый кто-то… Много их таких вокруг, чужаков. Ярек-то и лиц знакомых всего два-три в этой толпе насчитал. Остальные все – словно только что обратились, еще полыхают синевой в глазах ярко-ярко, и в глазах этих лишь интерес и ни капли знания. Они и понятия не имеют, что их тут ждет, просто притянулись по случаю с разных концов света. Кто пирога какой синеглазой старушки отведал, кто лимонаду выпил, а кто поцелуем запечатлелся.

Но теперь-то поздно уже все менять, теперь-то уж ничего не поправить, и все эти люди – одни из них. Может, скоро и синева в их глазах померкнет, сделавшись приглушенно-голубым, но суть останется та же, и сами они останутся синеглазыми.

– Эй, Ярек! Ярек-Ярек! Ты все же вернулся, да? – Эмили налетела на него, радостная, счастливая и сияющая, повисла на его шее, чмокнула в щеку и разразилась колокольчиками ласкового смеха.

– А куда мне деться, – Ярек осторожно придержал ее за талию и слегка покружил на месте, чувствуя, как рассасывается в груди горький ком. – Меня лес привел.

Ради таких, как Эмили умирать не страшно, а даже нужно. Вот пройдет лет еще двадцать-тридцать, привыкнут люди к тому, что половина из них – синеглазые, и, глядишь, она его добрым словом вспомнит. А может даже и звездным светом сиять начнет, как синеглазые в старых сказках.

Кто его знает – это же волхвование, результат тут совершенно непредсказуемый. И как лес на это отреагирует? Одобрит или осудит? Поймет или покарает? Лес все же довольно много мог, не зря ведь он их притягивал в себя каждый год. И на другом краю Земли будешь находиться, и даже отправиться в тайгу не соберешься, ан нет – не успел оглянуться, а у знакомого до последней выщерблены дупла оказался. Как будто везде наблюдают за тобой и направляют на нужный путь.

Что ж, если он сейчас здесь – его прах точно кому-то сослужит службу.

Ярек потрепал милую Эмили по щеке, скользнул ладонью по ее волосам – и оттолкнул подальше.

– Ты сильно-то в меня не вцепляйся, – посоветовал он ей с усмешкой, – в то отпускать будет слишком грустно.

Эмили хохотнула. 

– Я-то все легко отпускаю, а вот к Жизель лучше не подходи, а то скроет она тебя в облаке своего сигаретного дыма, уменьшит и сунет к себе в карман.

Ярек напряженно рассмеялся.

– Жизель не умеет делать таких вещей.

Эмили сморщила свой очаровательный носик.

– Зато у нее прекрасно получается портить ритуалы и праздники.

Да уж, тут даже и ничего не скажешь. Мрачная Жизель, необыкновенно близко общающаяся со всякими рокерами и оттого в чем-то перенявшая их философию, легко могла расстроить принесение жертвы. Но – только с позволения самого Ярека. А он сделать этого ей не даст.

Если ты дитя леса – однажды вернешься в лес, а он и так уже очень долго жил от него отдельно. Пора превращаться обратно в прах.

– Не переживай, – улыбнулся Эмили Ярек и скинул с себя кроссовки, – у нее ничего не выйдет, вот посмотришь. Я совершенно точно готов ко всему, что придется сделать.

Эмили окинула его понимающим длинным взглядом. Маленькая взрослая девочка. Юная мудрая девушка. Наивная ведьма, молодая старуха. Пронзила его глазами из синего льда – и коротко улыбнулась, вновь превращаясь в непосредственную девчонку.

– Ну тогда тебе пора приготовиться, – цапнула его за руку и повела к реке.

На берегу Ярек разделся донага, швырнул в воду одежду и после медленно вошел в течение сам. Окунулся – раз, другой, третий – и поспешил выскочить на жухлую траву.

Эмили протянула ему полотенце, помогла обтереться – и снова за руку цапнула, потащила обратно в чащу и привела к столбу. Вокруг него уже были шалашом дрова сложены – приготовились, пока его ждали.

Ярек коротко усмехнулся и поднялся по грубо сколоченной лестнице, подводящей его вплотную к столбу. Испуг накрыл его уже только когда через пару минут его накрепко привязали, поставив лицом к толпе, совершенно обнаженного своим телом и помыслами. Ярек попытался успокоиться, выровнять дыхание – и дернулся, когда внизу кто-то зачиркал спичками. Раз, другой, третий – пламя занялось, затрещало, заплясало на сухих дровах – и поднялось, кусая Ярека за босые ступни. Он до крови закусил губы, чтобы не закричать. Кричать нельзя – не перед теми, кто считает тебя частью прекрасного ритуала, ждет от тебя жертвы и желает увидеть чудо.

Пламя обняло ноги Ярека, слизнуло волоски с обнаженной кожи, искупало в жаре бедра и схватилось, превращая все его тело в костер.

И прежде чем он зажмурился, чтобы хоть как-то помочь себе этим сдержать рвущий грудную клетку вопль, ему показалось, что вся все кожа вспыхнула и в одночасье засияла ласковым звездным светом.