Солнечно-дождливый мальчик

Руки пробегаются по сверкающей синей плоскости, тело падает на изношенный и поцарапанный стол. Взгляд, направленный изначально на изогнутый экран без единого намёка на шероховатость, встречается с деревянной поверхностью. Старой, изношенной, тёмной, никому не нужной. Слова, что должны были виднеться на экране, затухли в обрывках памяти – забылись. А глаза, кои яростно должны впечатываться в экран и вчитываться в написанный текст, закрылись. В мгновении ока всё оказалось безнадёжным.

Он помнил о ярких лучах солнца, которые слепили глаза, оставляя следом белые пятна. Те проходили со временем, как и лёгкая боль: детское тело, которое легко переживает травмы. Падения, разорванные колени, повышенную температуру и противный привкус таблеток, чьи-то крики и запах сигарет. Несмотря на плохое, это всё равно казалось безмятежным. Всё, что случалось ужасным и больным, проходило со временем - а может и вовсе не было во внимании. А тёплые чувства, которые рьяно тогда врезались в память, превратились сейчас в ностальгию. Всё эти ощущения остались во взрослых воспоминаниях, словно сладкий вкус сладкого сахара, по которому ты скучаешь, но которого ты больше никогда не коснёшься. 

И никогда не сможешь распробовать так же, как и тогда. 

Сейчас же есть хрупкое тело, что ломается от любого движения, есть больная голова, что всякий раз не даёт уснуть. Сейчас только мрачные тучи над домом без насыщенного голубого неба. Сейчас безвкусные пилюли, отдающие запахом холода, и однотонный, повсеместный синий цвет. Сейчас нет тех разнообразных ароматов цветов, нет горького сигаретного дыма, нет и печатных машинок. Сейчас он прибит к столу и обязанностям, к надоедливым словам и приторным обложкам. Сейчас есть писк будильника – напоминаний, и он подчиняется им, оставляя за собой блеклую мысль об изменениях. Такую же блеклую, как и его личность. 

На прилавках в книжных магазинах выставляют только написанную работу с чёрно-белым рисунком и мятным цветом обложки, название повторяет кучу других. Сюжет обычен, как яркие серые тучи, история пропитана синим вкусом, как современность. Может быть, думал он кучу раз, что все рассказы не имеют права издаваться и в следующий раз обязательно провалятся. Они ведь похожи на другие: такие глупые, приторные, блеклые, никчёмные и безнадёжные. Но каждый раз мысли утихали, завидев отзывы на сайтах и заслышав голоса на встречах. На время. 

Пока его воспоминания и настигающая за ними хандра не откликнуться, и всё начнётся по новой дорожке: синий экран, гладкая поверхность, яркое солнце среди чёрного фона, бирюзовые обложки с запахом мяты, слова людей и их лица, мечты, что останутся только в виде перестановки всех букв. Они не приобретут значимости и забудутся, как и всё, что он пишет. 

Он забудется своими ненужными рассказами, оставив за собой песчинки с пленными мечтами, которые он не решился осуществить. 

Слышатся стуки, вторгается белый, давно забывшийся цвет, который кажется таким же странным, как и солнце. Свойственный порядок дел стопорится, вторгается дикое предложение, неотёсанная речь, разнородовая и непонятная техника, стерильно-прозрачные стены, торчащие провода, и его мутное сознание. Он медлит по своим привыкшим привычкам, но от ожидаемого ответа отделяет вкус ваты. Сладость, которой можно перебить заевшийся мятный холод. Эта та самая мечта вернуться обратно, ощутить вновь прелести того времени, она иссекается среди размытости, становясь паром по всему телу с горьким запахом. 

Он засыпает, он забывает, он вспоминает и снова ощущает. 

Лето, что давило жаркими лучами и душило сознание, я не смогу позабыть. Оно началось спонтанно, окунув нас своей высокой температурой и спёртым воздухом. И в образ врезался ты, своими глазами такими же пустыми, как и мои через пару лет. Твой голос надрывался, трескался на части, как случайно разбитая ваза в детстве. Стекло в виде бутона отдавалось мыльными его копиями, пока не превратилось в рассыпчатые осколки на полу. Пусть всего пару секунд, но мои руки ни на миг не дёрнулись. Ты стал далёким от меня, все твои движения казались посторонними, все твои шаги отдавались шумом нажатых кнопок клавиатуры. Твоё милое тело, что по внешним признакам было всё таким же детским, оказалось на деле насквозь побитым. А из твоих губ хрипло строчились одинаковые вещи – о занятости, о будущем, о переживаниях. А я, что делал я? Я молчал, строча только забитые смс-ки. Я стоял на месте, боявшись в голове мыслей о встрече и твоём противоположным в эмоциях лице. 

Но ты перестал отвечать, а я забывал твою улыбку. 

Яркие ощущения того лета превратились в душные сожаления, на которые я смотрю таким же посторонним взглядом, как и в первый раз. Различия заключаются в тягучей безнадёжности, сковывающей тело и заставляющей сознание превращаться в безэмоциональный песчаник. Бездействия, приводящие к трагедии. От протянутой руки, от открытых губ в противоположность от скованной улыбки, от выкрикнутых глупых и нужных слов отделяет мысль - бессмысленность. Ничего не изменится. 

Но я помню сладкий вкус мороженного, когда ты откусывал большими порциями фруктовой лёд, а потом визжал от холода, улыбаясь. Как ты постоянно отхватывал мою сладкую вату, ухмыляясь, потому что “ещё не насладился её сладостью”. Как ты не можешь усидеть на месте и стараешься раньше всех сдать работу, выбегая в коридор и создавая шум. Как ты бросаешься непримечательными прикосновениями так легко, словно это было дыхание, которое ты не замечаешь, которое необходимо мне для жизни. Как ты смотришь прямо в глаза, пронизывая вкусовые рецепторы карамелью с шоколадной начинкой внутри. Как ты смеялся от глупостей, рассказывая чепуху и зазывая на неприятности. Как из-за одного случая развязывал целый сюжет странных и забавных историй, в которых ты был главным героем, а я твоим другом. Они превращались в целое путешествие. Только для нас двоих. 

Я любил эти ощущения, любил неописуемо и жадно, за что и поплатился. Мешала ли этому трусость, нехватка быстрой реакции или вовсе это был безвозвратный ход событий, который нельзя было прервать, я не знаю, и не хочу более знать. Но я не могу прекратить вспоминать тебя, что нас связывало, насколько это было солнечным и по-детски прекрасным. Не могу, зная то, что ничего не исправить, что это останется только в сознании. Что даже реалистичные прежние ощущения не больше, чем проекция. 

Я не могу забыть тебя. 

Помню, как мы закрылись в шкафу, и можно было почувствовать жару в воздухе, что отличалась от той самой летней. Здесь я не задыхался, наслаждаясь внятными ощущениями каждого вздоха и выдоха. Как твоё детское тело прижималось к моему, оно казалось таким хрупким, пусть тебя нельзя было назвать хрустальным. Как можно было услышать твоё дыхание, близкое к ушам, опаляющее сознание. Как я старался успокоить своё сердцебиение и надеяться, что ты не заметишь. Как ты прижимаешь свою руку к моим губам, чтобы я не испортил момент, и сделать задуманную пакость. Как в мои мысли врывались непристойности и жажда, что не доходили до грани и развеялись с холодным воздухом. Как ты смеёшься, сгибаясь и прищуривая глаза после итога. Как это превращалось из романтики в комедию, которая обречена на трагический конец. 

Эта любовь, что таилась внутри и не могла вырваться, давала жизнь - те самые улыбки, теплота и наслаждения от жаркого солнца. Я потерял её, оставив бренный организм продолжать выполнять жизнедеятельные процессы, пока сознание плывёт в глуши размытых строк и просто существует. Я полностью потерял себя, когда ты перестал жить. 

Потому что, на самом деле, я позволил этому случиться. 

Я ничего не делал тогда, в моём бывшем настоящем, ведь я был бессильным. Но я так хотел вернуть эмоционального тебя: иссякающего радость и улыбку, пугающегося от пауков, интригующе рассказывающего свои истории. Тебя, который передавал свою энергию другим людям, от которого не было слышно и капли злости. Тебя, который храбро стоял на своём и всегда искрился, как яркое солнце. Тебя, который до безумия милый и красивый, с лохматыми прядями, с прищуренными глазами при улыбке. Тебя, который постоянно жестикулировал руками и показывал странные и смешные рожицы. Тебя, который не боялся чужих взглядов и мыслей. Тебя, который всегда улыбался и не унывал. Тебя, которого я совершенно не знал. Себя, который всё испортил из-за сомнений, неуверенности и слабости, но мог бы всё исправить, если бы протянул руку. Если бы поддался осколкам, дождику над домом, чтобы снова распахнуться в объятия жаркой и плавящей сладкой ваты, что после превратится в прохладные и пенные волны солёного моря. 

И сейчас всё пройдёт так же, как и в прошлом, превратив начальные приятные чувства, ностальгии о солнце и наших прогулок, в безмятежную грусть, напоминаний о случившемся потом, а сейчас в тягучую, постоянную безнадёжность, оставив под конец синий свет в бесцветном гробу с химическим запахом мяты. 

Здесь книга закроется, ты отбросишь прыгающие буквы, отбросишь исчёрканную тетрадку. Из окна подует холодный ветер ночи, завтрашний день обещает стать напряжённым. Руки дрожат, в голове происходит путаница из дат, слов, имён, событий, историй, зачёркнутых букв и глухих звуков музыки. И я знаю, что ждёт впереди и, несмотря на это, всё равно молчу. Я знаю конец этой книги, но ты её закрыл на середине. Только если ты так тщательно готовился к будущему, я спускаю всё на самотёк снова. Снова, чтобы увидеть поломанного тебя и забыть. 

Забыть, что это была наша последняя встреча, не считая через пару лет письма с приглашением от знакомых одноклассников. Чтобы не осмелится увидеть, как грязь от разбитой стеклянной вазы разбросалась по всему полу, как из неё истекает мутная вода. И в кульминации к этому ужасному виду его главный экземпляр, весь истрёпанный и разломанный по листочкам, сиял белым костюмом среди безнадёжно однотонного синего цинка. Забыть это и снова увидеть последний день. 

Тогда ты так и не смог уснуть, несмотря на то, что это завершающий экзамен, и после все переживания утихнут. Но ты не смог уснуть, потому что одна попытка решит всё, этот шанс, данный однажды, нельзя получить впредь. Это так утомительно, ведь, казалось бы, что через год можно всё пересдать, но ни твои родители, ни учителя, ни близкие люди, ни друзья, ни одноклассники не могли сказать этого. Они застигали громкими словами в тупик, зазывая нескончаемый страх. На утро твоя голова будет глухо болеть, под глазами виднеться чёрные синяки, а сердце бешено биться, как тиканье часов в учебной комнате. Ведь это будет единственным шумом среди бесконечно прилипших чёрных ручек к листу. Линии будут извилистыми, задания бессмысленными и невнятными, и конец июня станет последним освежающим вздохом. И последним вздохом для моей первой настоящей и последней любви. 

Последние месяца весны и начала лета прошли, осталось уладить пару нюансов и дождаться, но за это не хочется беспокоиться, правда? Я могу только догадываться, о чём ты тогда размышлял. О, ты снова захочешь окунуться в привычные воды речки, почувствовать прохладу, брызги волн. Ты захочешь растаять под палящим солнцем и стать частью этой жары. Уйти от всех проблем, встретиться с друзьями, запеть по всё горло и сломать пару костей. Ты ведь мечтаешь о бесконечном лете, как и любой другой.  

Я могу только теряться в догадках, насколько тогда ты был сломлен, ведь, вспоминая все твои переживания, неясного послушания к голосам и порядку, зная, твои мечты о вечном веселье, что разрушились за одно лето, это было твоим концом детства. Последующий переезд и последний звонок.  

Звонок, который не был понят, который предвещал что-то противоположное июню, был воспринят радостным настроем, когда в голове строился план последующего вечера. Сейчас, зная, что будет дальше, я сглатываю. Осторожное приветствия, я был глупым. Мог только додумывать, насколько тебе требовалась поддержка, а тогда маленький я испугался. Что ты изменился, что тебя больше не вернуть. Маленький я, с детским телом и глупыми мыслями думал, что всё будет также хорошо, как и в прошлогодние летние дни. Из-за чего нас ждали глупые ссоры, последние хриплые слова. А сейчас, сейчас столько всего, что я хотел сказать. Сколько перед сном и в кромешной тьме перед синим светом от экрана я думал о том, что бы я сказал тебе через динамик мобильного телефона. 

Как бы признался в собственной глупости, как бы искрился стыдными, но искренними до любовного безумия словами о собственных чувствах к тебе. Как бы хотел прижать тебя в свои объятия так сильно, так сильно, чтобы показать, как сильно, как сильно я переживаю за тебя. Из меня бы полились градом слёзы, и я бы спрашивал, как тебе можно помочь. Я бы сделал всё, чтобы ты не чувствовал себя одиноким. Я бы сделал всё, чтобы июнь не стал твоим последним вздохом, после которого мы станем просто существовать. Я бы хотел исправить эти дни и подбодрить тебя так же, как ты делал это для меня. Я бы хотел передать тебе всё, что я чувствую. Чтобы твои глаза перестали быть пустыми и снова заискрились, чтобы меж карамельных каёмок радужки появился жёлтый проблеск.  

Ведь я любил тебя так сильно, но я был слишком глуп, чтобы признаться в этом, был глуп и в том, чтобы сказать хоть слово: беспокойства о тебе или задать банальный вопрос: “Как ты?”. И сейчас, я не меняюсь, и в пустоту могу выговорить только безнадёжную фразу: «Я скучаю». 

И проглатывать в солёных слезах среди жёлтого света от лампочек на люстре тягучий привкус сладкой ваты, осевший на кончике языка. Пока веки не закроются, а тело не упадёт на твердую поверхность, превращая себя в растаявшее мороженное. Сознание настигает горький запах, ощущаемый по коже дым и белые округлые края. 

Он проснётся в неизвестном месте, сияющим синим цветом. Знакомая, но такая далёкая от осознания техника с проводами, прозрачными стенами, химическим запахом. В глаза впечатывается плоская дверь, подающая вид только из белых вертикальных линий по её боковине и синего квадрата рядом. Наконец в ушах перестанет пищать и он услышит знакомые, разнородные, воодушевлённые голоса. Он ощутил за пару часов несколько недель, что пролетели медленным сном об его последнем лете. 

Шаги бесшумные, пальцы касаются панели, высвечивая плоские кнопки. На руке синим мигает браслет и всё, что стало привычным, превратилось в хаос. Он осознаёт, насколько сильно погрузился в заточения современности, лелея о прошлых днях. Но на самом деле он был заточён в собственные мысли, в постоянные истязания о трусости, видя только однотонный цвет. Пребывая в тяжёлом сне ностальгии, он сильнее погружался в уныние. О том, что не смог сделать тогда, что не мог сделать и после, будучи взрослым: не осмеливался столкнуться с реальностью и принять её обороты. Ведь он ни насколько не вырос, оставался таким же маленьким и неуверенным мальчиком. 

Сколько книг, напечатанными его руками, оказались пустышками, пытавшиеся успокоить его мысли, но на деле погружали в безмятежность, в которой он пытался утонуть. Привязать к ногам тяжёлые камни, оттолкнуться от земли, ни за что не касаться руками шеи, чтобы задохнуться в солёной воде, и забыться. Но он не мог убежать от них, стагнируя в собственном песчаном океане апатии, пока не подорвался на прошлом и не ощутил снова те настоящие и прекрасные чувства лета. 

Он должен был с самого начала принять свои ошибки и попытаться исправить их, но он испугался вновь. У него было столько попыток, жалких шансов, но он разорвал их на мелкие кусочки, которые просачивались меж пальцев и падали в медленном ритме воздуха комнаты на гладкий и холодный пол. Он существовал с вечными страхами об изменениях, о неуверенности, замещая пустоту, в которой должны были жить принятие и зрелость. 

Его первая настоящая и последняя любовь оказалась через пару лет могильной серой плиткой с именем, фамилией и датой смерти. На ней не было начерчено портрета или, до иронии, каких-либо детских рисунков, присущих его обладателю до определенного, вероятно, возраста. Хотя, сказать по правде, он не знал настоящего его - своего друга, и он не может даже представить, как бы тот выглядел через пару лет. Каким он являлся, какие черты бы остались с подросткового возраста, но, вероятно, об этом поздно думать. Он понимал, чем закончилось его двадцать пятое лето, он не хотел видеть и осознавать очевидную реальность, поэтому его сердце щемит с невозможной силой. Но это была та самая попытка, в которой он хотел сделать хоть что-то. 

Садясь на корточки, из карманов вываливается альбомный белый листок и разноцветными карандашами. 

Возможно, думал он, что это неправильно и глупо, но уже так давно он должен был заполнить осевшую пустоту внутри сердца. Возможно, со стороны это покажется порчей чужого имущества, не подходящим для того человека, которого он не знал и не осмелился узнать полностью, или вовсе будет выглядеть со стороны родных его бывшего друга, как ненависть и хулиганство. Лишь это было единственным, что он мог совершить. Хоть что-то, чтобы это осталось не только в его сознании, которое уйдёт без грамма на то, чтобы сохранить здоро́вую память после себя. И не просто уйти, промолчать, забыть и забить на чужие чувства, как в прошлом. Хоть что-то, чтобы это не переходило вновь в безнадёжность. 

В кладбище над одной из могилы умершего приблизительно в двадцать пять лет парне, висел, не шелохнувшийся от ветра, кажется, детский рисунок. Рисунок с солнцем, капающими дождинками с неба и с голубыми волнами реки, с двумя до безумия смешными человечками, держащие сладкую вату. И, до нелепости, книга, с точно таким же рисунком, с названием, которое кажется приторным и обычным, но для одного человека означает всю жизнь: «Солнечно-дождливый мальчик», стояла на полках книжных магазинов и висела в виде картинки на сайте, как его новая и долгожданная работа. Это история, что не повторяла прошлые, это сказка, которая не станет обыденной и заезженной, рассказ, что не станет похожим на чужие. В ней же рассказывалось последнее лето и воспоминания о том, о ком нельзя забывать. 

И он сможет наконец-то сделать вдох, чтобы начать свободно дышать.