Проваляться дома мне пришлось целую неделю. Оставив меня в коммуналке, Данияр пообещал прийти на следующий день. Мне, конечно, хотелось, чтобы он пришел, но особенно я на это не надеялся. Не удивился бы даже, если наше общение снова сошло бы на нет.

Но он и правда пришел на следующий день, сопровождаемый недовольным взглядом моей матери, которая занесла мне в комнату тарелку макарон. Достал из своего большого чёрного адидасовского рюкзака пакет апельсинов и виноград.

— Никогда не посещал лежачих больных, но в фильмах им приносят что-то типа этого, — он усмехнулся в ответ на мой удивлённый взгляд.

— Я не лежачий. Ходить могу, — поправил его я.

— Да, кстати, я привёз тебе костыли, только в машине забыл. Как буду уезжать, схожу, принесу.

Он действительно всерьёз занялся шефством надо мной и взял мне в школе домашку, сфотографировал у кого-то из девчонок конспекты по физике и биологии. Скинув снимки в Телеграме, он оглядел комнату, зацепившись любопытным взглядом за скетчи, приклеенные над столом.

— И давно ты тут живёшь?

— Два года скоро будет.

— А раньше где жил?

— В Подмосковье. Потом дед помер, оставил две комнаты здесь. Мы и переехали, — начал говорить я и замолчал. Зачем рассказываешь всё это, он ведь только спросил, где жил раньше. Ему интересно, или он это, просто чтобы заполнить паузу?

Но Дани и правда показал искренний интерес к моему жалкому существованию. Сам того не заметив, я выболтал ему много подробностей своей жизни — о том, как жили с матерью в области и что хотел бы поступить после девятого на что-то, связанное с дизайном, но мать упёрлась — либо в училище на рабочую специальность, либо в десятый. Рассказал и о жизни в коммуналке.

— И часто они колдырят?

— Да почти каждый день, — я устало махнул рукой. — Мечтаю съехать отсюда, уже пофиг куда. Этим летом подрабатывал и сейчас после школы помогаю одному деду в книжном магазине, но в Москве такие цены, фиг снимешь себе отдельную комнату.

— Кстати, про лето, — тихо сказал он, а я вздрогнул, заранее поняв, о чём он хочет спросить. — Это мать с отчимом тебя настолько достали, что ты решил поиграть в Каренину?

— Там много всего было, — я потупился, спрятал подрагивающие руки под одеяло.

— Совокупность разной херни. Ясно, — вздохнув, ответил он. По тону я понял, что он не станет продолжать допрос, и был ему за это благодарен.

Позже я узнал, что, пока меня не было в школе, он хорошенько потряс Дрона как главного инициатора травли и настойчиво посоветовал не лезть ко мне. Видимо, Дрон всё же решил показать зубы и в итоге со свистом вылетел из баскетбольной команды без права на восстановление. Меня, правда, травить перестал. До поры до времени.

Дани заезжал ко мне день через день, один раз застал за жалкой попыткой нарисовать его портрет карандашом в скетчбуке.

— Я всех знакомых просто рисую, поэтому вот и тебя решил, — затараторил я, поняв, что, несмотря на неловкую попытку спрятать альбом, он, войдя в комнату, успел всё заметить.

— Я так и понял, — улыбка у него была красивая и хитрая. А ещё он, когда улыбался, слегка опускал подбородок и наклонял голову, и смотрел как будто немного исподлобья своими весёлыми чёрными глазами. — Ты не обращай на меня внимания, продолжай. Могу попозировать, — он убрал со стула рядом с кроватью грязную кружку без ручки, уселся, закинул ногу на ногу, а локоть — на спинку. — Или, может, мне встать? Как там девчонки в Инстаграме позируют? Стать боком и задницей ближе к камере, живот втянуть?

— У тебя и так нет живота, — мне стало весело, несмотря на смущение.

— Так я уже втянул…

Я, конечно, никогда раньше не рисовал позирующего для меня человека. Отчего-то это казалось чем-то интимным и сокровенным, как первый поцелуй. На портрете, который я набросал минут за двадцать, Дани улыбался той улыбкой, которая мне так нравилась. Но понятно, что мои жалкие каракули ни на одну десятую процента не передали то, каким красивым он казался мне в жизни. Поэтому я поупрямился, отказываясь показывать рисунок, но он, улучив момент, ловко выдернул из-под подушки альбом, который я попытался туда засунуть. Но открывать не стал, вместо этого вопросительно посмотрел на меня.

— Если не хочешь, я не буду. Только если ты позволишь, — проговорил мягко, с улыбкой, а я вздрогнул, будто током ударило. Было очень приятно от того, что он так сказал.

Я вздохнул, взял из его рук альбом, сам открыл на нужной странице и вручил ему.

— Это классно. Похож ведь. Почему не хотел показывать? — восхищённо сказал Дани.

Я пожал плечами.

— А себе нельзя забрать?

Чёрт, хоть рисунок, на мой взгляд, и не был самым удачным, расставаться с ним не хотелось. Это словно частичка его самого, но ведь он сам меня просил об этом. У него будет что-то, что я сделал своими руками. Может, он повесит рисунок в своей комнате и, глядя на него, подумает обо мне? Я улыбнулся и аккуратно выдернул плотный листок из скетчбука.

***

Этот листок действительно сейчас висел над кроватью в его комнате. Там было и ещё несколько моих скетчей — мы впятером с ним, Егором, Саней и Алёной, палатка с костром и лес на фоне, ущелье с горной речкой, которое я срисовал с фотографии, которую он мне прислал.

Это то, что я приобрёл за последние пару лет — точнее, год и десять месяцев, если считать с момента нашего с ним знакомства. То важное, чего мне так не хватало — друзья, внимание, взаимовыручка, яркие и тёплые воспоминания. И я настолько привык к этому, что просто не мог смириться с тем, что снова стану одиночкой, которого все будут травить. И, самое главное, что Данияр больше не сможет общаться со мной как прежде. Только если из жалости. Но его жалость мне не нужна.

Я висел в воздухе над кроватью в его комнате, пока он купался. Его мать уехала на дачу на выходные, отец был на дежурстве. Толстый рыжий кот Марс периодически шипел, лёжа на кровати и подозрительно поворачивая морду в мою сторону.

Хотелось, конечно, стать под душ рядом с Дани, несмотря на то, что ничего физически я ощущать больше не мог, но мои эмоции никуда не делись. Дотронуться своими бесплотными пальцами до его обнажённого тела. Провести рукой по спине, поцеловать в шею. Чёрт, как же хотелось снова почувствовать его запах! И он бы всё равно не узнал.

Но я не стал этого делать.

Хотелось схватить ненавистную камеру и разбить об стену. При мне он пока не смотрел запись на ней, хотя на своём телефоне, конечно, уже сделал это — иначе бы не было никаких разборок с Андреем. Я подлетел к столу и несколько раз махнул рукой над камерой — она в итоге соскользнула на пол, но не разбилась. С силой запустить её подальше своей призрачной ногой я тоже не мог — максимум сдвинуть на сантиметр за одно касание.

— Шалишь, дружок? — услышал я его голос за спиной и вздрогнул, резко обернувшись. Испугался, как будто это он был неприкаянной душой, а не я. Дани направился прямо ко мне, прошел сквозь и почесал за ухом сидящего на кровати кота. Потёр переносицу, поднял камеру, повертел в руках. Включать видео не стал — положил её на стол, затем открыл ящик, вытащил с самого дна какую-то старую книгу и достал заложенный между страниц пакетик с белым порошком.

Я ведь думал, что ты завязал.

Иногда случающиеся с ним психозы и вспышки ярости его друзья со смехом называли горячей татарской кровью. Но ни разу не было такого, чтобы он срывался на ком-то из близких — если нужно было выместить злость, он выбирал мудаков, которых ему было не жалко. Так под раздачу несколько раз после знакомства Данияра со мной попал Дрон и несколько его приятелей. Никто из них не жаловался — сами были ни хрена не белыми и пушистыми и получали вроде как за дело — например, травлю изгоев типа меня. Через пару месяцев после того, как я снова начал ходить в школу после перелома, Виталик в курилке пнул залезшую туда бездомную кошку. Не то чтобы особо сильно пнул, но поступок, конечно, мудацкий. Данияр, ходивший мрачнее тучи с самого утра и общавшийся со всеми сухими отрывистыми фразами сквозь зубы, молча и медленно взял его за шиворот и ударил головой об кирпичную стену, затем — правым кулаком в печень. Левой дотронулся до затылка парня — на ладони осталась кровь.

— Эй, стой, друг, ты сдурел что ли? — Саня перехватил его со спины и оттащил от согнувшегося Виталика. — Он козёл, конечно, но ты же его так убьешь.

Данияр с равнодушным видом размазал по пальцам чужую кровь и вышел, не взглянув ни на кошку, ни на Виталика и своих друзей.

На следующем перерыве он уже был как ни в чем не бывало весел, шутил и смеялся.

Тем же вечером мы с ним, Саней, Егором и Алёной собирались погулять по парку в Кузьминках — как раз выпал первый снег, и за день намело довольно много. Но он не пришёл. Мы каждый со своего телефона пытались ему дозвониться, писали в ВК и в Телеграме, но он так никому и не ответил. Сказал на следующий день, что просто уснул и ничего не слышал.

Его отец работал в полиции, мать — журналисткой в каком-то крупном интернет-издании. Он и сам собирался поступать на журфак. Я много раз задавался вопросом, как с ним могла произойти такая хрень — умный ведь парень, в хороших отношениях с родителями, есть друзья, перспективы в жизни. Не какой-нибудь унылый торчок, не видящий в жизни других удовольствий, кроме синтетического кайфа, и не мажор, поехавший головой от вседозволенности. Обычный парень со своими принципами, здоровыми взглядами на жизнь и обострённым чувством справедливости.

Видимо, от такого дерьма не застрахован абсолютно никто.

Только почему никто сразу не заметил?

***

Происходящее дальше напоминало какой-то кошмарный сон. Он нанюхался этой дряни, а я просто ничего не мог сделать — максимум из того, что у меня вышло, — это сдуть немного порошка на пол.

— Какого хрена, Рома? Какого хрена? — он лежал на своей кровати, то и дело вздрагивая и начиная часто дышать. Перевернулся на бок и еле слышно засмеялся. Потом вскочил и посмотрел прямо на меня.

— Хотел, чтобы мне стыдно было? Чтобы я жалел, что не ответил тебе? Так мне, блять, стыдно! Я жалею!

Дани, Дани, о чём ты говоришь! Перестань! Я попытался схватить его за плечи, а он лишь снова засмеялся.

— Я знаю, ты меня слышишь. Ты конченый придурок! Нужно было сдать тебя в психушку сразу после того, как мы встретились в метро, — выкрикнул он, схватив подушку и с силой швырнув сквозь меня в стену.

Рахманов поднялся и вышел на лоджию. Попытался закурить, но руки тряслись, он всё никак не мог щёлкнуть зажигалкой.

— Да ну тебя на хер! — зажигалка полетела с десятого этажа.

Он резко запрыгнул на подоконник прямо перед открытым окном.

— Я знаю, что делать. Я выйду в окно, сдохну, найду твою хренову душу и верну обратно. А потом вернусь сам, — отрывисто, словно задыхаясь, заговорил он.

Я в отчаянии метался по лоджии, не представляя, что делать. Завис между ним и открытым окном и со всей решимостью, страхом за него и желанием спасти толкнул его в грудь. Он соскользнул с подоконника и завалился назад.