За спиной раздался хлопок. Василиса, пристально разглядывающая себя в зеркале, дёрнулась и резко развернулась. Рука стремительно дотянулась до резинки домашних штанов и медленно, на выдохе, опустилась. Она не дома, на ней чужие штаны, на ремне не висит нож. Блядство.
— Прошу простить меня, хозяйка, Пенка не хотела вас напугать. Завтрак готов, вам принести его сюда или в игровую?
Василиса посмотрела в слезящиеся глаза лопоухой домовушки, неопределённо пожала плечами и сощурила глаза в намёке на милость — хотя губы её кривились.
— Ничего, Пенка, — голос звучал устало. — Неси в игровую.
Большой дом мог позволить себе иметь несколько комнат под сводами крыши для разных сомнительных нужд. Игровая представляла собой пространство на чердаке, заставленное полками с детской учебной литературой и двумя столами — журнальным и письменным. В углах, давно не использованные, ютились мягкие игрушки и красивые фарфоровые куклы в пышных платьях. Василиса знала, что в них никогда не играли — скорее, выставляли как признак роскоши ради восхищения редких гостей.
Поднявшись по винтовой лестнице на чердак, Василиса проверила каждую встречную комнату — она не желала, чтобы с ней на этаже находился кто-то ещё. В закрытых, хоть и не пыльных помещениях, либо горами были навалены сундуки, либо стояли на железных витых столах котлы. Положение вещей не менялось последние две недели, и Василиса была готова признать, что никто на её территорию покушаться не собирался. Домовушка следила за порядком, убиралась и готовила — но никогда не трогала личные вещи, если её не просили. Женщина же, приходящаяся этому ребёнку матерью, особо не интересовалась, как проводит досуг её чадо и путешествовала только по стандартному маршруту столовая−кабинет−спальня. Иногда, в особо удачные дни, Ида Браун пропадала на работе по несколько суток или запиралась в подвалах, проводя исследования над какими-то проклятыми артефактами. Другой жизни, казалось, помимо длительных командировок во Францию и Италию, для неё не существовало.
И Василиса, не испытывающая к Иде ничего, кроме холодного равнодушия, была благодарна такому раскладу. Будь на её месте гиперзаботливая и опекающая мать, проще бы оказалось снова повеситься. Из плюсов: было время разобраться что к чему, перебрать в голове воспоминания и задуматься о смысле жизни. Из минусов: последний пункт и, в принципе, всё остальное.
Умирая, Василиса прокляла свою жизнь последними словами и мысленно обрадовалась, что всё, наконец, закончилось. Не было у неё ни далеко идущих планов, ни хватки бульдожьей, ни цели в жизни. Просыпалась, чтобы снова заснуть, и засыпала, чтобы не проснуться. И ситуация, произошедшая с ней, сильно выбивалась из привычных, ничего не значащих дней.
На свой одиннадцатый день рождения Лаванда проснулась от кошмара, в страхе ощупала свою шею, пытаясь найти признаки укусов или разодранной плоти, и сорвалась к родовому алтарю — сон, по всем признакам, был вещим. Она не хотела умирать так: в стенах собственной школы, с переломанными ногами и в лапах оборотня. Лаванда, сотрясаясь в истерике, молила Магию о защите и другой судьбе.
И вот, получилось как получилось. Василиса не назвала бы себя ханжой, но и второго шанса она не просила. Новый мир и новые правила, сомнительные знания и приоритеты — всё это было другим. Существенное отличие оказалось во времени и менталитете. Волшебный настенный календарь показывал 6 февраля 1991 года, шелестел страницами, как на ветру, и выполнял функцию планера — рядом с датой часто появлялись аккуратные пометки розовыми и оранжевыми чернилами, оставленные ещё Лавандой. Она была умной девочкой и любила всё планировать до мельчайших деталей. Предстоящий год был расписан праздниками, заказами подарков (с адресами магазинов) и датами поездок матери за границу.
Василиса выгребла из стола все ежедневники и личные тетради — она пролистывала старые записи Лаванды и оставляла закладки на нужных страницах. Впоследствии она собиралась выписать в чистый блокнот важные для себя моменты и углубиться в них поподробнее.
В первые дни, когда шок прошёл и бояться неизвестности надоело, Василиса выбралась из комнаты и начала исследовать дом. Двухэтажный, с внушительными подвалами и большой дворовой территорией, которую занимали засохшие и поломанные деревья — Василиса залезла в каждую незапертую щель, желая убедиться, что ей ничего не угрожает. Через неделю перед ней показалась домовушка: Пенка плакала в ногах, признавалась в страхе за рассудок хозяйки и умоляла о прощении недостойной слуги. Василисе пришлось приложить немало усилий, чтобы справиться с порывом пришибить неизвестное существо табуреткой.
Домовушка считала своей виной, что Лаванда больше не чувствует себя в безопасности в родном доме. После спонтанного ритуала магия поместья постоянно находилась в движении, перестраиваясь. Василиса не думала долго — приказала отвести её к алтарю, и там, обнимая гладкий и тёплый, будто нагретый солнцем камень, она впитывала в себя знания.
Сейчас, примерно представляя, во что она ввязалась, Василиса хотела только посмотреть в лицо той сущности, которая вдруг решила, что запихнуть её сюда — прекрасная идея. Знания Лаванды щекотно перекатывались в голове, будто меховые маленькие шарики — желание то ли биться в истерике, то ли разнести поместье по кусочкам не проходило ни на минуту, и магия, искрящаяся на задворках, радостно откликалась на чужие эмоции.
Василиса потратила — она заслуженно считала это время бездарно просранным — ещё две недели на то, чтобы решиться влезть в закрытые комнаты, в которые не смогла пробраться со второй и прочих попыток. Кабинет Иды светился из-за оплетающих его защитных жгутов. И дело было не в неверии в собственную дочь, а из-за артефактов, которые она туда приносила. Рисковать, да ещё и так бездарно, не хотелось — мало ли, чем шарахнет, — и здесь помогла Пенка. Выслушав просьбу хозяйки, она радостно притопнула и притащила гору бумажной волокиты — квитанции сомнительного вида, чеки, выписки, дарственные и книги, больше похожие на куски пожёванной мятой бумаги многовековой давности. Василиса — от скуки и неизвестности, не более — решила узнать, как обстоят дела у её новоприобретённой недосемьи.
Спустя три часа неторопливого и вдумчивого чтения, Василиса отшвырнула от себя шитую папку и зажала рот рукой, с силой прикусив костяшку. Изнутри распирали бешенство и злость: на инфантильную Иду, пустившую дела на самотёк; на погибшего в первой магвойне Хенрика, отца Лаванды; на магический мир в целом, за их консерватизм и кретинизм; на себя, что даже сдохнуть не смогла нормально; на странных созданий и глупые законы; на предстоящую жизнь Лаванды Браун, которой напророчено встретить смерть в зубах оборотня; на всё вокруг, за несправедливость и такую мощную подставу.
Василиса выбежала из поместья, пожелав затеряться среди иссохших стволов, ударила первое попавшееся на её пути дерево и закричала.
Магия, забурлившая внутри, будто убегающее молоко, выплеснулась наружу.
Толстые корни, подобно живым лианам, раздвинули в сторону почву. Словно дождевые черви, грязные от земли — они подняли стволы деревьев, вмиг напитанные силой, а кроны, пушистые и зелёные, закрыли собой небо. Василиса, тяжело дыша, исподлобья наблюдала, как давно погибший сад восстанавливается и начинает цвести; на глазах вырастали яблоки и наползала на стволы кора, крепли и переплетались меж собой ветки. Впервые несдержанное ею бешенство принесло такой результат. От Василисы во все стороны тянулся дикий, напитанный магией яблоневый сад.
Перед глазами побелело, и Василиса, прежде чем свалиться на землю, мысленно вызвала Пенку.
Когда Василиса проснулась, полная сил и искрящейся на кончиках пальцев магии, домовушка уже приготовила завтрак. Оглядев яства на своей прикроватной тумбочке, Василиса потянулась к горячим тостам, откусила сочную грушу и снова задумалась о собственном будущем. Злость поутихла, улеглась горячей золой, но хотя бы больше не пылала, облизывая пятки. Грядущие перспективы не воодушевляли, но на Василису, к её удивлению, напало что-то вроде апатии. Ей же всё равно, а, значит, и результат устроит любой. Попытается пару раз и если не получится, то… что ж, она уже умирала, умереть ещё раз — не страшно.
Она приняла ванну, легко оделась, не привыкшая к ненужным слоям одежды, взяла толстую личную тетрадь и отправилась на прогулку — осматривать своё детище. Трава ластилась к ногам, а яблоки сыпались в руки по малейшему проблеску желания. Пенка расстелила покрывало и поставила вазочку со сладостями. Василиса, грея руки о пузатую чашку горячего какао, наблюдала, как корни сплетались вокруг неё в кольцо, лезли под руки и приносили с собой кусочки земли с растущими из них цветами. Было поразительно спокойно.
Василиса, поймав себя на мысли, что ей действительно любопытно, начала таскать книги из библиотеки и пропадать целыми днями в саду. С помощью домовушки, она переделала старую беседку по своему усмотрению: поставила доску для заметок выше собственного роста (она была аналогична той, что стояла в игровой и даже отображала те же записи), притащила лишние черновые листы для внезапных идей и разложила мягкое кресло. Из-за деревьев найти беседку было сложно — даже меткой на глаз, но редко посещающей собственный дом Иде, стало бы затруднительно, загорись та желанием найти дочь.
Первый документ, который для Василисы стал тем самым “толчком” и сомнительно хорошей новостью, оказался заверенным письмом из банка за 1984 год, которое сообщало об удовлетворении запроса Иды Браун и отречении её от своих обязанностей и действующего титула в пользу дочери. У Василисы в голове это вызвало будто всплеск — нужна была информация. Расспросы указали направление: Пенка толком ничего не знала, но удалось выяснить, что Ида в то время выглядела плохо, мало ела и часто проводила время напротив портрета погибшего мужа. Примерно тогда же пострадала от проклятья и наблюдалась у целителя ещё на протяжении нескольких месяцев. В подтверждение, среди бумаг нашлась выписка из амбулаторной карты, сделанная для работы. Василиса больше удивилась, что у магов требуются справки наподобие магловских, чем безупречному выздоровлению её нареченной матери. В таком ключе справка казалась больше купленной. Ида Браун, продолжая чувствовать боль, похожую на сотни внутренних порезов, с поразительной настойчивостью вернулась к работе. И вряд ли проблема в нехватке денег и неблагодарном начальстве, из-за которого люди выходят больными на работу — она просто не могла бездействовать, зная, что при малейшем отдыхе голова превратится в улей из мыслей и сожалений.
Василиса не была близко знакома с Идой, но её позицию понимала и принимала. Уйти с концами в дела — это казалось таким знакомым.
Василиса выбрала чистый лист из тех, что Лаванда использовала для деловых переписок, и вкратце описала, что ей нужно.
— Пенка, письмо в банк. Отнеси поверенному.
Домовушка низко поклонилась и исчезла. Василиса внимательно посмотрела на то место, где она стояла, и откинулась в кресло. Сад, будто чувствуя настроение своей хозяйки, зашелестел и потянулся тонкими ростками к её рукам. Василиса погладила несколько зелёных листочков, перехватила скатившееся к ней с ветки яблоко и взяла свою личную тетрадь — ей было необходимо структурировать полученные знания.
Грубо говоря, Василиса потребовала полную банковскую выписку по счёту за последние одиннадцать лет. Чего точно не хотелось обнаружить — не привлекательную кредитную историю, горящую ипотеку или какие-то личные обязательства перед банком. Из знаний Лаванды было понятно, что хранилища в Гринготтсе, а точнее ячейки, были больше похожи на вклады с годовым обслуживанием — плата, конечно же, зависела от степени защиты. Процентная ставка, минимальный остаток, чтобы не потерять накопленное — всё это для Василисы было в порядке вещей, как и для любого человека, заботящегося о своих капиталах. Структура банка, несмотря на волшебные причуды, была предельно понятной.
Мысли прервал всплеск магии, больше похожий на маленький секундный смерч. Василиса сначала дописала предложение, поставила точку и только после подняла взгляд — Пенка протягивала ей сшитую стопку листов.
Чтиво вышло познавательным. Денег оказалось прилично, почти четыре миллиона — Ида была востребованным, дорогим и редким специалистом (особенно — в Англии) и практически всё заработанное складывала под ключ. В какой-то момент, по мере прочтения, начало казаться, что она жила на одну зарплату целый год, умудряясь закупаться продуктами и выдавать дочери карманные. Теперь, разобравшись в ситуации, были понятны и запустение и скромные хоромы. Траты после смерти Хенрика, которая приходилась на конец мая 1981 года, оказались минимальными.
К счастью, никаких долгов на Василисе (да и на Браунах, в принципе) не висело. Нашлось несколько государственных облигаций, акции магического похоронного бюро (сомнительное приобретение с подозрительно приятными дивидендами) и небольшой участок земли на юге Ирландии, на берегу Кельтского моря.
В последних листах нашлась записка от поверенного: Флимлонк был рад, что юной наследнице не безразлична судьба её рода, выражал ей наилучшие пожелания и просил не стесняться беспокоить его по любым вопросам. Василиса поняла это как «Любой каприз за ваши деньги», «Пожалуйста, приумножайте капиталы, больно смотреть на практически замороженный счёт» и «Я могу опуститься в иерархии из-за вашей некомпетентности как клиента».
Выяснилось, что у Василисы, как у действующей главы рода, развязаны руки. Ида, благодаря собственному отказу, всё ещё имела вес, её приказы не были пустым звуком, но по бумагам она являлась будто тяжело и смертельно больной — практически мёртвой.
Дыхание перехватило. Василиса больше не обязана выбирать самый дешёвый сыр к макаронам или пить чай, похожий на грязь. Она, наконец, дождалась своего безбедного существования.
Василиса откинула с колен плед, заботливо принесённый домовушкой, сунула под мышку тетрадь, взяла несколько чистых листов и отправилась в поместье — проводить инвентаризацию. Благодаря первым исследованиям, она примерно представляла, с чем ей предстоит столкнуться, но реальность оказалась суровее.
Начать было решено с подвалов. К родовому алтарю Василиса не полезла, справедливо решив, что там и без того всё замечательно, а вот продуктовые залы эта участь не обошла. Еда на практически пустых полках, хранящаяся под чарами стазиса, не вызывала восторга: во-первых, её было мало (особенно в сравнении с габаритами помещения), во-вторых, разнообразием она не блистала. Какие-то крупы, несколько кусков говядины, сомнительного вида сосиски, три десятка яиц и небольшое количество овощей. Пенка, следующая за хозяйкой по пятам, стыдливо закрывалась ушами, хотя, на взгляд Василисы, вины её здесь не было. Нет финансирования — нет запасов. Список увеличивался, но, к удивлению, своими размерами не пугал — Василиса собиралась заполнить полки доверху, чтобы при надобности пережить в этом поместье, как минимум, пандемию. Как максимум — апокалипсис. Василису совсем не смущал предполагаемый размах.
Совершенно случайно, обходя по кругу помещение — в движении думалось лучше, — Василиса обнаружила неприметный проход в другое помещение. Он был заставлен мешками и несколькими ящиками, и Пенка, видя нетерпеливость хозяйки, мгновенно убрала их с её пути. Грязные полы и пыльные бочки осветили магические светильники. По углам были свалены вёдра и ёмкости, у стен стояли листы, рядом валялись маленькие ручные дробилки. На металлической полке в ряд ютились стеклянные бутылки с мутной жидкостью внутри.
— Пенка? — Василиса перевела требовательный взгляд на домовушку.
— Это ваша домашняя винодельня, хозяйка. Ей не пользовались последние тридцать лет. Госпожа Ида никогда не спускалась сюда, поэтому Пенка оставила всю работу в том виде, в котором она была в день смерти вашего дедушки.
— Винодельня, значит… Ты умеешь делать вино?
— Конечно, хозяйка! — домовушка заметно огорчилась, что в её способностях появились сомнения. — Пенка часто помогала старому мастеру, Пенка всё-всё знает про вино.
— Тогда приведи это место в порядок, я собираюсь восстановить работу. — Василиса вытащила из стопки чистый лист: — И составь список того, что нужно приобрести. Я не разбираюсь в тонкостях.
Василиса разбиралась только в употреблении вина, но не в его изготовлении. Конечно, какие-то основы она всё равно знала: очищенные от мусора плоды и нужная температура, но для полноценного виноделия этого недостаточно. И Василиса с чистой совестью собиралась свалить эту ношу на чужие маленькие плечи.
Составление списка продовольствия заняло несколько дней. Пенка таскала магические буклетики из магазинов и рассказывала то, что услышала от знакомых домовых эльфов: что и сколько закупают их хозяева, какие сорта предпочитают, по каким причинам отказываются от чего-то конкретного. Василиса слушала и поражалась двум вещам: какие привередливые, но глупые в домашних вопросах некоторые маги и как много о них можно узнать, просто расспросив слуг. Это не было чем-то удивительным, но опасным — однозначно. В итоге допросу подверглась и сама Пенка — вдруг она доносит за спиной Василисы, а та не в курсе. Но обошлось: домовушкой семьи Браун никто не интересовался, кроме, разве что, Иды, которая могла максимум попросить наполнить себе ванну или приготовить ужин. В тот же момент Василиса приказала никому и никаким способом не докладывать о том, что происходит в жизни семьи Браун. Пенка с радостью согласилась — она не хотела принести вред своей, ставшей в такой короткий срок взрослой, хозяйке.
Ещё какое-то время пришлось потратить на осмотр кладовки для ингредиентов. Стеклянные баночки, в которых сама Василиса привыкла хранить чай или кофе, все поголовно были подписаны, но практически пусты. Ида не разбиралась в зельях, а Лаванда увлекалась только варкой кремов для кожи и питательными масками. Василиса, особо не мудря, поручила разбираться Пенке: вручила ещё один листок и наказала составить таблицу, чего нет совсем, что конкретно и сколько этого есть и приписать примерную цену за 100 грамм. Хоть в Англии ещё официально не приняли международную метрическую систему, Василиса не собиралась отказываться от привычных для себя расчётов.
Первый этаж был как одна большая проблема, начиная холлом и заканчивая комнатой для прислуги. Порадовали только золотые столовые приборы и старые расписные сервизы, сделанные на заказ ещё кем-то из предков, но за каким-то чёртом спрятанные на дальнюю полку. На кухне требовалось обновить всякую мелочь, вроде лопаток и половников. Василиса осмотрела белые скатерти с цветочной каймой, подобие которых раньше были у её бабушки, и наказала выкинуть все до единой. Такое убожество она на своей территории терпеть не собиралась. У входной двери требовалась хотя бы вешалка для верхней одежды — Василиса не собиралась каждый раз таскаться в свою комнату — и обувная полка с пуфиком. Она не понимала, как можно ходить по дому в обуви — ноги у Василисы часто отекали от нескольких часов прогулки и дома её всегда дожидались тапочки. В столовой и гостинной висели коричневые толстые шторы, из-за которых в помещениях постоянно был полумрак. От них тоже пришлось избавиться, как от ужасных дизайнерских решений; Василиса решила оставить только лёгкую струящуюся тюль. Предки с портретов, поражённые переменами, только молча переглядывались — куда-либо деться за пределы картин они не могли, а Василиса, единожды взбешенная их громкими навязчивыми разговорами, приказала всем заткнуться — да так и не сняла невербальное Силенцио.
Со вторым этажом много проблем не возникло — особенно с комнатой Лаванды, она, по меркам всего дома, была идеальной — светлой и уютной. Василиса распечатала две гостевые, наметив купить только новое постельное бельё, хотя сама очень сомневалась, что кто-то в ближайшие несколько лет посмеет посягнуть на границы её дома. В спальню Иды решено было не вламываться, как и в её кабинет — трогать и переставлять чужие вещи показалось Василисе чем-то мерзким. Небольшая комнатка с ветвящимся по стенам гобеленом изменений не понесла, хотя и показалось лишней тратой места — что-то подобное можно бы было сделать и в гостинной или расписать по всему коридору. Портреты предков, находящиеся там же, за что-то ценное подсознательно Василисой не воспринимались.
Облазив каждый угол, но уже более детально, Василиса засела в беседке, составляя списки и отбирая товары в волшебных каталогах — они были чем-то похожи на онлайн-магазины. Пенка только и успевала, что возвращаться с покупками и отправляться за новыми. Деньги ей Василиса не давала, справедливо решив, что домовушке они ни к чему, да и просто на руках монет практически не было — поэтому выписывала чеки на нужную сумму.
Когда запыхавшаяся Пенка села в ногах Василисы, та задумалась о покупке ещё нескольких эльфов. Они оказались не особой дорогими — скорее практически не востребованными. Один эльф мог служить семье волшебников несколько поколений, если только они не вымирали — тогда эльф угасал вслед за родом хозяев. Род Браунов не насчитывал в себе десятки поколений и являлся отделившейся веткой американских Биглей, которых судьба особо не баловала. Маленькому и не многочисленному семейству никогда не требовалось больше одного домовика, и Василиса собиралась прервать эту закостенелую глупую традицию.
Следующим же днём Василиса дала двум эльфам имена — Мята и Лютик — и привязала к роду. Пенка, назначенная старшей, светилась от гордости и радостно раздавала указания, теперь занимаясь исключительно личными и несомненно важными делами своей хозяйки.
Вся весна для Василисы прошла как одно длинное первое марта, сопровождающееся домашними делами, подсчётами и редкими, но необходимыми вылазками в магазины, где было проще объяснить, что ей конкретно нужно или убедиться в товаре собственными глазами, чем мотать Пенку с письмами. Полки заполнялись продуктами и свежими ингредиентами, дом дышал свежестью и магией, а в помещениях всегда пахло чем-то фруктовым. Сад, живой и чуткий к желаниям, пустил ветки по стенам и потолку, делился силой и уверенностью, за что в благодарность Василиса “кормила” его магией каждое утро, выжимая себя досуха. Теперь на завтрак и ужин у неё всегда стоял бокал свежего домашнего вина, а все блюда приобрели приятный оттенок индийских специй.
В начале июня, через неделю после годовщины смерти Хенрика, Ида впервые напрямую обратилась к Василисе, застав её в библиотеке. Самой Василисе не было интересно ничьё мнение, и проводя в доме целые дни в одиночестве, развлекая себя раздачей приказов или попыткой выплеснуть из себя всю магию разом, она практически забыла, что с ней живёт кто-то ещё, кроме верных ей слуг.
— Откуда у нас… ягнёнок? — почувствовав, что делает что-то глупое, Ида замялась, опасаясь смотреть в глаза дочери. Она казалась такой занятой и серьёзной сейчас, с книгой в руках и с парящим в воздухе бокалом вина. Её маленькая Лава, любящая мягкие пледы, сон до обеда и цветные чернила, казалась удивительно взрослой. — Милая, и откуда в доме деревья?
Василиса внимательно осмотрела женщину, приходящуюся её телу матерью. Ида была в её глазах… верным словом казалось «блеклой». Для Василисы лично — неважной. Ида не была слабой — у неё хватило сил дожить до этого дня и совершить несколько верных поступков, хороших или плохих — не так уж и важно. Только вот не вина Иды, что Василиса давно выросла из понятия «семья».
— Я купила продукты и восстановила сад. Ему здесь нравится.
Корни, тянущиеся по всему потолку, зашевелились. Маленькая гибкая лиана свесилась вниз и удержала нужную Василисе страницу, не давая лёгкому сквозняку её перелистнуть.
— Так что ты хотела?
Ида собрала остатки сил и посмотрела в равнодушные глаза дочери. Она, очевидно, знала о своём статусе главы рода, но не злилась, ни в чём не обвиняла, не требовала объяснений — просто смотрела, и это пугало.
— Ничего. Делай то, что считаешь нужным, Лава.
Ида развернулась и медленным шагом направилась в свой кабинет. Она чувствовала вину за то, что Лаванда действительно была взрослой — кажется, взрослее неё самой.
Василиса мазнула взглядом по удаляющейся фигуре и вернулась к чтению — ей нужно было узнать всё про школу, в которую ей придётся отправиться на семь бесполезных лет.
О школе Василиса вспомнила нечаянно, за всеми делами совершенно выкинув её из головы. Перебирая захламлённые комнаты на чердаке, она нашла вещи Хенрика Брауна — включая его школьный сундук с памятными вещицами. Среди сданных на “отлично” тестов, потрёпанных конспектов и жёлтых галстуков нашлись письма из Хогвартса, которые приносили совы перед каждым курсом, и несколько любовных посланий — отец у Лаванды был на удивление сентиментальным. Старые учебники Василису не заинтересовали — она находила литературу по-серьёзнее в библиотеке, — в отличие от писем. По прошлым спискам она планировала сделать заказ на приближающийся учебный год заранее, чтобы не попасть впросак из-за нехватки каких-то жалких флаконов — Василиса ненавидела закупаться в последний момент и искать чему-то замену. Тогда же она поняла, что у неё нет палочки.
Василиса колдовала мало, каждый раз просто с усилием чего-то желая. Она не произносила заклинания, хотя знала несколько (в основном — косметических) благодаря любопытной Лаванде. Василиса в принципе не задумывалась о разнообразии применения магии — она просто что-то хотела и делала это.
Из-за этого нюанса пришлось одеться (дома Василиса ходила исключительно в пижаме), выбрав из гардероба Лаванды лёгкие балетки и тканевый комбинезон. Переместившись через камин в знакомое ателье, Василиса кивнула продавщице и вышла на Косую Аллею. Как назло, ближайший магазин палочек оказался закрыт, поэтому пришлось пройти немного вглубь. Прежде чем толкнуть сухую, не внушающую доверия своим видом дверь, Василиса отправила Пенку за стандартным набором первокурсника в книжный и аптеку. Задерживаться среди странных магов не хотелось ни на минуту.
Лавка Олливандера, позиционирующая себя лучшей в Британии, выглядела неухоженной и захламлённой — как и её полубезумный хозяин. Василиса, озабоченная только собственными потребительскими выгодами, жестом остановила заливающего соловьём старого мастера. Ей плевать на палочки, которые носили её родители — ей нужна собственная.
— Не рано ли вы пришли, юная мисс? Первокурсники обычно приходят в конце лета.
В тот момент, когда Василиса уже собиралась послать надоедливого мужчину к чертям и поискать что-то получше, из глубины магазина раздался грохот. Хлопнула дверь, послышался свист; Василиса, повинуясь чутью, подняла руку вверх — в раскрытую ладонь ей прилетела палочка. Длинная, из светлого дерева и обжигающе холодная.
— Тис, сердечная жила дракона, 13 дюймов. Признаться, мисс, я ещё не доделал эту палочку — дерево, из которого её вырезали, было очень старым и ядовитым…
— Я беру. Сколько?
Старый мастер тяжело вздохнул.
— Пять галлеонов. И три сикля за набор по уходу.
Василиса погладила гладкое дерево в своих руках и кивнула. Олливандер не успел упаковать набор, как его забрала Пенка и исчезла. Василиса, не выпуская палочку из рук, выписала чек и быстрым шагом вышла на улицу, спеша вернуться в сад. Домовушка взяла её за штанину и мгновенно перенесла на территорию Браунов. Магия внутри плескалась будто раскалённое масло, и выплеснуть её из себя хотелось невыносимо.
В себя Василиса пришла по макушку окутанная лианами и корнями, покачиваясь в нескольких метрах над землёй, как в гамаке. Дышалось легко, ветки не впивались в спину, не чесалась поясница — в руке счастливо вибрировала тисовая палочка. Деревья, ставшие заметно шире и выше, приветственно зашуршали и медленно опустили Василису на землю.
Это был её первый медитативный сон, продлившийся почти с неделю. Пенка восторженно попискивала, что её хозяйка такая мудрая и сильная. В общем, «сон» пошёл и организму и яблоням только на пользу. Василиса потрогала заметно отросшие волосы, мысленно пожала плечами и растворилась в саду до конца лета — все срочные дела она сделала и могла спокойно оставить на домовиков уход за домом. Внутри теплилась уверенность в собственной безопасности.
За неделю до начала учёбы Василиса открыла глаза.