Тонкая тёплая ручка Николь перехватывала его поперёк груди, неприятно обжигая кожу, и Джонатан, тяжело поднявшись с постели, с омерзением скинул её с себя. 

Надо было продолжать работать в кабинете. Наивный! Он-то думал, что уж пару часов нормального сна сможет урвать.

Джонатан очень плохо спал. Просто отвратительно. Вот уже десять лет как. Сначала его мучили кошмары, и молодой правитель просыпался в слезах, истошно вопя, вечно окружённый солдатами и Морд-Сит, сбежавшимися на помощь своему Магистру. Затем пришла бессонница. Какое-то время Джонатан мучился, пытаясь уснуть, закрыть всё время открывающиеся глаза и заткнуть не замолкающие мысли, но потом стал просто работать. Работать сквозь ужасное желание спать, вконец загоняя себя, пока, едва доползший до кровати, мужчина не падал в постель, забываясь в беспокойном сне на какие-то жалкие пару часов, как это было сегодня.

После близости с женщиной Джонатан засыпал быстро и почти не просыпался, лишь изредка выныривая из глубокого сна без сновидений, чтобы придвинуть к себе и прижать покрепче чужое тёплое тело. Вот только сегодня ему так не повезло. Сегодня он встал таким же измученным, как и после любой ночи, проведённой на ногах. Тело ломило, оно было деревянным, и совершенно не слушалось хозяина, голова была забита тяжёлым вязким туманом, давящим на череп и мешающим даже нормально видеть, не то что думать, а ведь его, похоже, прямо сейчас ожидают очень дурные вести. Иначе Лайонелл не стал бы тревожить Магистра Рала в такую рань.

Не потрудившись даже рубашку накинуть, волшебник в одних штанах выполз из пристройки к кабинету. В конце концов, это Лайонелл Торренс, а не кто-то из представителей Срединных Земель или Шепард с Марр. Потерпит.

Советник и правда никак не отреагировал на состояние своего Магистра. Только отметил про себя, что ему следует проконтролировать пополнение запасов повышающих выносливость снадобий. Иначе Император не то что соображать – ходить не сможет. А это в такой паршивой ситуации будет совсем не кстати. 

– Говори уже, Лайонелл, – прохрипел Джонатан, тяжело прислоняясь к столу. Садиться он не стал, хотя ноги еле держали: знал, чувствовал, что сразу же провалится в болезненно тяжёлый сон. 

– Бэзил Шепард мёртв.

– Что?!

Это была действительно жуткая картина: расширившиеся серые глаза, одного цвета с синяками под ними, искривлённый в бессильном гневе бледный рот и сомкнутая массивная челюсть. Спутанные, наскоро и кое-как приглаженные пальцами каштановые волосы беспорядочными прядями свисали на голые широкие плечи. 

– Несчастный случай. Похоже, хотел сократить путь до покоев через коридоры для прислуги, но поскользнулся и полетел с лестницы.

– Чушь! – ляпнул по столу мужчина, в бешенстве взревев: – Арн! Немедленно привести сюда Марр!

Но иномирная, похоже, уже давно была здесь, пытаясь пробиться к волшебнику.

Девушка выглядела вовсе не лучше д’харианца. Её миниатюрность и хрупкость даже сильнее подчёркивали ужасное состояние иномирной: растрёпанная, с опухшими и покрасневшими глазами, мёртвенно бледная, она, почти обезумевшая от ярости, влетела в помещение.

– Что ты сделал?! – накинулась девушка на мужчину, с порога швырнув в него его же плащ. Серебряная ткань врезалась в оголённую грудь волшебника и с тихим шелестом упала на пол поблёскивающей в лучах солнца кляксой. 

Джонатан был совершенно не в том настроении, чтобы терпеть выкрутасы девицы. Жестом приказав побагровевшему Торренсу стоять на месте, он крепко ухватился за тонкую шейку, подтягивая нахалку ближе к себе.

– Успокойся! – шипел д’харианец, пока не слишком длинные ноготки мисс Марр остервенело царапали его руку. – Я сказал: успокойся! Сейчас не та ситуация, чтобы терять голову, ты меня поняла?! 

Он смотрел прямо в её огромные карие глаза, расширившиеся в странной смеси ужаса и ненависти. Наклонившись к самому лицу иномирной, он был так близко, что мог уловить слабый аромат, ещё не выветрившийся со вчерашнего дня: мягкий, лёгкий, с парой тёплых ноток. Он исходил от её светящихся ярким пламенем янтарных волос, омытых лучами набиравшего силу утреннего солнца, от тонкой гладкой кожи, покрасневшей под его пальцами. Сейчас Илейн Марр была ненакрашена, ресницы заметно потеряли в густоте и длине, а губы – в размере. И даже так девушка была красива, хоть со своим ростом и походила на ребёнка ещё больше.

– Садитесь, – выплюнул Джонатан, буквально швырнув задыхающуюся жертву на стул. Иномирная, хрипя, хваталась за горло, плотно сомкнув веки. – Что вы хотите знать, мисс Марр?

Илейн с трудом сглотнула ком боли, режущий горло изнутри. Её трясло: глядя в эти безумные, налитые кровью стальные глаза, девушка была уверена, что вот сейчас Джонатан Рал, не моргнув и глазом, одной рукой раздробит ей гортань. Император – Илейн старательно смотрела исключительно в жуткие, с клубящейся на дне разбушевавшейся магией, глаза, ни разу не скосившись на оголённый могучий торс, придававший волшебнику особую, бросающую в дрожь дикость – вполне доходчиво напомнил девушке, где она и с кем разговаривает. Илейн отчётливо осознала, что за ад её ждёт в Народном Дворце теперь, когда Бэзила мёртв, и она осталась одна, вынужденная противостоять помешавшемуся на жажде мести тирану.

– Вы, может, для начала оденетесь? – просипела Илейн.

– Я в своём кабинете в… Как вы там говорите? «Нерабочее время»? 

Действительно. Почему он не может ходить в собственном кабинете в нерабочее время с голым торсом? Илейн не собиралась позориться и заострять на этом внимание, не собиралась пялиться на мерно вздымающуюся и опадающую крепкую широкую грудь, на перекатывающиеся под упругой бледной кожей бугры литых мышц. Этот аморальный ублюдок может делать всё, что захочет. Пока ещё может.

– Я требую проведения расследования в связи с убийством иностранного посла.

– Не вижу смысла затрачивать ресурсы на несчастный случай.

– Чёрта с два это несчастный случай! – взвилась иномирная девица, переходя на повышенные тона. Снова забыла, с кем говорит, снова проигнорировала опасно потемневший взгляд, снова не задумалась о последствиях. Жалобно зазвенела пара чернильниц на столе. – Вчера вы запретили Бэзилу и мне, иностранным дипломатам, покидать Народный Дворец, а сегодня посол мёртв! 

Лайонелл, стоя где-то в углу, в ярости зашипел. Джонатан пригвоздил советника взглядом, указав на его место. Ещё не хватало, чтобы неуёмная жажда крови Торренса спутала ему карты ещё больше! Джонатан Рал наклонился к рыжей макушке, упираясь сильным руками, увитыми вздувшимися венами, в спинку стула. Он навис над иномирной девицей, с больным наслаждением наблюдая, как её миленькое детское личико, не тронутое косметикой, стремительно заливается густой краской, и Илейн Марр снова смотрит ему в лицо своими огромными ореховыми глазами, плохо скрывая животный страх. Этой девчонке доставало сил игнорировать свой ужас, но тело выдавало её с головой. 

Это было… необычно. С того момента, как подопечная Бэзила дерзнула потребовать от него публичных извинений, Джонатан всё пристальнее наблюдал за девчонкой. Её выкрутасы бесили его, мешали ему, она просто раздражала его всем своим видом, но это было так интересно. Все уловки и ужимки Николь, изо всех сил напускающей на свою благородную персону флёр дешёвой загадочности, никогда не разжигали в Джонатане такого горячего и неистового любопытства. Они, Илейн Марр и Николь Эвери, отличаются во всём? Если Джонатан сейчас наклонится ещё ниже, всего на пару дюймов, и нагло поцелует нахалку, она рискнёт попытаться выцарапать ему глаза?

Не то чтобы у Джонатана была мысль завести новую фаворитку, тем более иномирную, но волшебник никогда не страдал привычкой закрывать глаза на очевидное: тело мисс Марр действовало на него, как гигантский кусок хорошего мяса на красного дракона. С другой стороны, Джонатан и не собирался одаривать иномирную своим вниманием: его сердце никогда не ёкало, не останавливалось и не бросалось биться в бешеном ритме, превосходящим нормальный раза в три, гулко отдаваясь в ушах, при виде огненных волос и мягких ямочек на округлых щёчках. Джонатан уже давно не был шестнадцатилетним мальчишкой, и к Илейн Марр уж точно ничего не чувствовал. Ночь с ней могла бы стать занятным экспериментом, очередным способом забыться и заткнуть агонию, раздирающую душу, хотя бы на короткое время, пока покрасневшие, распухшие от поцелуев губы с придыханием стонут его имя. 

Джонатан поднял глаза, оторвавшись от густых ресниц, алеющих щёк и округлённых в испуге глаз. Хорошо, что Илейн Марр демонстративно смотрит только на его лицо. Сейчас не время и не место, чтобы проверять реакцию девушки на каменный стояк в его штанах.

– Считаете, что я не выпускаю вас из Дворца, чтобы хладнокровно убить? А вы тогда чего всё ещё дышите? Думаете, для вас что-то поинтереснее приготовил, а, мисс Марр? Не льстите себе, – прошептал он, сжимая пальцы на плаксиво скрипнувшей спинке стула, пытаясь угомонить разгулявшийся Хань, требующий выхода наружу. Воздух наполнился отвратительным запахом гари.

– Ты думаешь, что напугал меня? – поднялась Илейн на вдруг отяжелевших и опасно дрожащих ногах, смотря прямо в плавившуюся сталь серых глаз, упрямо и глупо игнорируя тот факт, что, даже не будучи волшебником, обладающим почти безграничной властью, Джонатан Рал был физически сильнее и мощнее в несколько раз. – Что ты делал до того, как пришёл в библиотеку?

– Трахался, – издевательски протянул Рал, широко и грязно ухмыльнувшись, наблюдая за отвисшей челюстью вновь залившейся краской девицы. Ох, как ему нравилась эта особенность в мисс Марр! Особый способ помучить ей, совсем чуть-чуть. – Спину показать?

Тело девушки колотило, она конвульсивно тряслась в бессильной злобе. К огромным карим глазам подступали слёзы ярости, аккуратный рот опасно искривился: Илейн Марр вот-вот расплачется. Джонатан с досадой признал, что цепляется к девушке, находящейся в глубоком шоке и переживающей большое горе. Иначе Илейн Марр, даже обладая своей невозможной безрассудностью, семь раз подумала бы, прежде чем вламываться в кабинет Магистра Д’Харианской Империи ради бесполезного сотрясания воздуха. Глупышка всё ещё пребывала в том состоянии, когда думаешь, что что-то можно изменить, как-то исправить. Что мёртвым не всё равно, что произойдёт с памятью о них и им не наплевать на какую-то там справедливость для их отошедших в иной мир душ. Джонатан понимал её. К его огромному сожалению, сейчас он иномирную понимал.

Со вздохом мужчина обогнул стол, демонстрируя располосованную спину, опустился на стул и жестом отослал девчонку прочь, в её покои:

– Идите к себе. Вы всё равно ничего не добьётесь. 

Илейн ненавидела его за это. Ненавидела за это высокомерие, желание унизить и поиздеваться, вдруг сменившееся на жалость. Но Джонатан Рал был прав. Здесь ей ловить нечего. Да и что она вообще собиралась делать? Заставить волшебника признаться? Смешно! 

– Ты должен был переломать ей все кости, Джонатан, как только паскуда раскрыла рот! – едва не рявкнул Торренс, побагровевший и плохо контролирующий себя, только за иномирной закрылась дверь. – И какого Владетеля у неё оказался твой плащ?!

– Мне что, – понизив голос, медленно, чеканя каждое слово, ответил Император, – отчитаться? Ты проследишь, чтобы эта дурочка была жива как можно дольше. Гонсальес хозяйничает в моём Дворце, убирая неугодных ему людей. Хочешь, чтобы президент Республики получал выгоду на нашей территории? Нет? Так выполняй!

***

– Разумеется, он будет говорить, что это несчастный случай! – рявкнул мужчина в трубку, едва не захлёбываясь слюной. – Не сметь! Хочешь, чтобы волшебники нас всех тут порешили?! Я сказал: придерживаться версии Народного Дворца! Бэзил Шепард свернул себе шею при падении с лестницы!

Грязно выругавшись, Президент швырнул трубку, и пластик с неприятным стуком, бьющим по ушам, встал на место. Вот надо было Шепарду раскрывать рот, когда не просили! Теперь Рал, этот выродок Искателя, примется за его девочку на побегушках, которая так же, как и наставник, не в состоянии вовремя захлопнуться, а после начнёт заглядываться на Васстерхен! Кто Шепарда за язык тянул!

Президент вцепился толстыми пальцами в редеющие завитки тёмных волос. Боль должна была отрезвить рассудок, но паника только ещё больше сдавливала горло липкими щупальцами. 

– Вашу ж мать! – взревел он, швырнув первое, что попалось под руку, в стену. Судя по оглушительному звону, это было что-то стеклянное.

Гонсальес был не готов. Если Ралу взбредёт в голову отправить волшебников в Республику прямо сейчас, то всем его планам придёт конец, потому что Гонсальес был просто-напросто не готов.

– Отец! – Антонио ворвался в кабинет, противно и громко ляпнув дверью. Этот идиот как всегда сиял дурацкой улыбкой. И что его вечно радует, этого разгильдяя, а?! С неописуемым восторгом, таким, что аж заставлял задыхаться и искриться глаза, президентский сын выпалил: – Шепард мёртв! У нас теперь есть повод избавиться от этих отсталых волшебников! Я публично поддержал Марр от твоего имени. Все газеты только и пишут о том, как помощница погибшего кандидата в президенты требует расследования в отношении Магистра. А этот дурак и в ус не дует!

– Что ты сделал? – растёкшееся лицо Президента было действительно страшным: блестящая жирная кожа пошла красными пятнами, глаза с уродливой сеточкой маленьких красных вен опасно расширились. В абсолютной тишине можно было слышать жуткий скрежет зубов. – Что. Ты. Сделал?!

Антонио вмиг как-то съёжился, глаза забегали, и он нервно сглотнул, делая дёрганный шаг назад. Вскинув голову в глупом жесте показной храбрости, молодой человек дрогнувшим голосом заявил:

– Э-это… это хороший повод напасть! Ты же сам хотел…

– Молчать!! Ты хоть понимаешь, что натворил, ты хоть понимаешь, паршивец?! – ревел толстяк. – У нас ещё нет стольких ресурсов, чтобы защититься от д’харианцев! Ты что думаешь, что у них есть только копья и стрелы?! Рал с каждым годом отправляет всё больше волшебников к границам, чтобы в конце концов нас растоптать! Войны хочешь, ты мелкий… – с перекошенным от гнева лицом мужчина замахнулся. Президент ударил бы своего сына, который, скукожившись от страха и широко распахнув глаза, смотрел, как широкая ладонь стремительно опускается на его лощёное лицо, но толстяк прервался, остановившись буквально в паре сантиметров, отвлёкшись на вошедшего Латрейна. Военный сегодня был особенно мрачен: аккуратные брови нахмурены, губы поджаты, взгляд застыл, затуманенный раздумьями.

– Нужно ехать в Народный Дворец. Если Рал нападёт, победить мы сможем, только если прорвём границу и попросим помощи других стран. 

– Забирай этого паршивца – и езжайте! – схватив Антонио за шкирку и одним движением подтянув парня вплотную к лицу, блестящему от пота и пахнущему низкосортными сигаретами, он прошипел: – Ты Ралу будешь ноги лизать, но заставишь его закрыть глаза на этот инцидент. Шепард. Умер. От. Несчастного. Случая.

Слёзы жгучего бешенства наворачивались на глаза Антонио Гонсальеса, сотрясаемого в гневе от гнусного унижения и с силой стиснувшего кулаки. За его спиной тихо и жестоко посмеивался Сайлос Латрейн.

***

Низкий озлобленный рык разорвал тишину, вырвавшись из груди мужчины, и рука, взметнувшись вверх, отшвырнула ненавистную газету к стене. Тихий шелест страниц бил по ушам, и Джонатан, уперев руки в столешницу и низко опустив голову, старался успокоить тяжёлое дыхание и сдержать разбушевавшийся Хань, огнём жгущий изнутри его тело и требующий чужой крови. 

Раз. Два. Три… 

Гонсальес поддержал Марр. 

Четыре, пять. Шесть…

Если так пойдёт и дальше, война начнётся раньше запланированного, и Д’Хара понесёт гораздо больше потерь, чем он рассчитывал. 

Семь. Восемь…

Заткнуть бы эту Марр прямо сейчас! Да только, если при нынешней ситуации с рыжей головки этой девицы упадёт хоть волос, иномирные во Дворце точно поднимут бунт. 

Девять.

Владетель бы побрал и Марр, и иномирных, и Республику! Владетель бы побрал Бэзила Шепарда! 

Десять!

Вместо того, чтобы спокойно выдохнуть, мужчина, схватив чистый лист и перо, наскоро написал новый указ, с силой погружая в вязкий сургуч печать: поразговаривали иномирные СМИ и хватит. За месяц они что-то расслабились и, похоже, уже подзабыли о цензуре. 

Дверь в его кабинет с грохотом распахнулась. Джонатан в ярости с размаху громыхнул по столу – по стене с громким треском прошлась ярко-голубая молния. 

– Какого скрийлинга…? – прорычал мужчина мгновенно прижавшим кулаки к груди и склонившимся в просительном поклоне телохранителям. Но увидев гостью, Джонатан прикусил язык. 

Ну разумеется. Уж её-то Арн и Брент не рискнут не пропустить.

– Всё в порядке, оставьте нас, – Джонатан не сводил взгляда со спокойных глаз девушки, ледяным и ровным тоном отдавая приказ, мгновенно возвращая самообладание. Телохранители, так и не решившись посмотреть на своего правителя, поспешили удалиться. Оставаться вблизи Магистра Рала во время визитов Матери-Исповедницы никто не рисковал. – Чем обязан такой чести, Мать-Исповедница Эрин?

Девушка молчала. В традиционном белом платье, лишённом всяких украшений, и со струящимися волнами густых тёмно-русых волос строго определённой длины Джонатан теперь видел в Эрин только Мать-Исповедницу, не сестру. 

– Сбежала в Эйдиндрил и взяла на себя ответственность – имей смелость придерживаться решения до конца, будь добра, – жёстко сказал он, явно догадавшись о печалях родственницы. Он всегда узнавал о том, что от него хотели скрыть. Иногда Зедд с Натаном даже заключали пари: кто первым выяснит правду – отец или Джонатан?

Брат выглядел ужасно. Нет, его волосы были аккуратно собраны в хвост на затылке, бело-серебристое облачение боевого чародея идеально сидело на могучей подтянутой фигуре, но даже гордо расправленные плечи и высоко поднятая голова не могли скрыть болезненную бледность лица, трясущиеся мелкой дрожью руки и синяки под глазами. Джонатан снова не мог уснуть, и бессонница его почти доконала. Эрин хотела бы протянуть к брату руку. Она бы тогда могла погладить его каштановые волосы, такие же, какие были у их матери, прижать голову брата к груди и нашёптывать ему на ухо что-то ласковое и успокаивающее, пока он не уснёт. Но Джонатан ей этого не позволит. В конце концов, старший брат всегда слишком быстро и сильно привязывался, а предательства помнил долго и не прощал никогда.

Эрин было стыдно перед отцом и матерью. 

В тот страшный первый год Джонатан, почти обезумевший от потери родителей и маленьких братьев, не выдерживающий тяжести так некстати свалившейся на его плечи власти, очень нуждался в сестре. А Эрин сбежала в Эйдиндрил, закрывшись во Дворце Исповедниц. Испугалась. Она просто испугалась этого нового, жестокого и холодного, Джонатана, совершенно не знакомого ей. Джонатан знал об этом. Знал, что сестра покинула Народный Дворец из-за него, знал, что Эрин никогда не достанет смелости сказать это любимому старшему брату в лицо. И от того становилось ещё более тошно. Она просто молча наблюдала, как Джонатан всё больше ненавидит себя, ненавидит того, кем он стал. Но остановиться уже не может. Отчасти в том, что происходит сейчас, была и её, Эрин, вина. Если бы она помогла ему, если бы нашла в себе силы остаться рядом с братом… 

Но что сделано, того не воротишь. 

– Вы правы, Магистр Рал. Я здесь в качестве Матери-Исповедницы, пришедшей к правителю, и как Мать-Исповедница от лица народа Д’Харианской Империи я требую прекращения приготовлений к войне с Республикой Васстерхен. 

Джонатан рассмеялся. Жестокий, глухой и надрывный смех. Эрин уже и не помнила, когда видела брата смеющимся по-настоящему.

– Дура! – с кривой ухмылкой выплюнул он. – Думаешь, что если я дам отмашку Натану, то Латрейн остановится? Гонсальес – может быть, но не Сайлос Латрейн. Перед отъездом из Эйдиндрила ты могла слышать о смерти Бэзила, но уж о том, что Республика поддерживает обвинения Илейн Марр в отношении меня, ты знать не могла. Вот, – мужчина кивнул на валявшуюся на полу смятую газету, – можешь полюбоваться.

Эрин со злостью сжала кулаки. Горло царапал камнем вставший ком, всё разрастающийся по мере того, как в глазах девушки собирались слёзы. 

– Что ты творишь, Джонатан? Тебе так смешно? – едва слышно, онемевшими губами прошептала она. У неё никогда не получалось сохранить на лице маску Исповедницы перед братом, перед кем угодно, но не перед ним. – Твои люди умрут в этой войне! Ты убил их посла, Джонатан! Что, что мне сделать, чтобы ты остановился?

Волшебник медленно обогнул стол, подошёл вплотную к сестре. Он наклонился ближе к её лицу, вглядываясь прямо в глаза:

– Тоже считаешь, что это был я? – усмехнулся мужчина.

Эрин, глотая слёзы, дрожащей рукой медленно потянулась к горлу брата. Джонатан не сопротивлялся, он даже не моргнул. Он не дёрнулся, даже когда тонкие пальцы сестры обхватили его шею. Эрин могла чувствовать его пульс на своей ладони. 

Тук-тук-тук. Тук.

Она знала, что ей нужно сделать, чтобы Джонатан остановился. Но достанет ли ей сил сотворить с ним такое? О Добрые Духи. Мама!..

Брат молча наблюдал за ней, Эрин же, содрогнувшись, закрыла глаза, пытаясь спрятаться от этого пронизывающего холодного и насмешливого взгляда.

– Всегда считал, что Исповедницы созданы, чтобы карать преступников, – тихо сказал он.

– Я обязана предотвратить войну.

– Ты боишься меня, Эрин, признай это.

Она облизнула губы. Рука тряслась, мысли разбегались и наполнять лёгкие воздухом становилось всё тяжелее, словно бы это её сейчас схватили за горло, перекрывая кислород.

– Ты хочешь, чтобы я это сказала, правда? Я скажу. Я скажу, Джонатан. Да, я сбежала, потому что боялась тебя. Я боялась того, как ты на меня смотришь, боялась воспоминаний, которые, я знала, ты видишь, глядя на меня. – Девушка громко всхлипнула, горячие слёзы полились по её щекам. – Ты уничтожал всё, что напоминало тебе о родителях, изменил даже собственную одежду! Скажи, где сейчас отцовский плащ? Ты же его сжёг, правда? Правда ведь, Джонатан? – Джонатан всё также спокойно и молча смотрел на неё, не двигаясь, не отводя взгляда. Только усталое лицо его постепенно менялось: оно оплывало, теряло свою жёсткость, уголки его губ постепенно опускались вниз. Оно было добрым. Искажённым страданием, но по-семейному тёплым, понимающим. Добрые Духи, он так напоминал отца! Джонатан так напоминал брата, того, кому Эрин доверяла безоговорочно и слепо, на кого ровнялась и кого горячо любила всем своим маленьким детским сердцем! Словно пытаясь оправдаться, Эрин всё продолжала говорить, без остановки: – Ты прикрыл преступление Лайонелла, поставил Империю под угрозу войны, убил Бэзила Шепарда ради мести. Он был другом семьи, Джонатан! Он знал родителей, знал Зедда, Кару, Бенджамина! Он знал их всех! Как ты мог так жестоко использовать его, как ты мог поставить его в один ряд с монстрами, отобравшими у нас семью? Джонатан! 

Он закрыл глаза, поджимая губы. Эрин рыдала, глядя на его дрожащие руки, сжатые в кулаки, на его нахмуренный в попытке перетерпеть боль лоб.

– Не знал, – медленно, с трудом проговорил он, – что в глазах младшей сестрёнки я такое чудовище. 

– Джонатан, ты… – она делала ему больно, она знала это и всё равно делала ему больно. Также, как сделала десять лет назад.

– Давай, Мать-Исповедница, используй свою силу на мне. Исповедуй собственного брата, который возился и играл с тобой в детстве, который был рядом, когда другие родители уводили своих детей подальше от дочки Исповедницы. Сотри личность страшного тирана и спаси всех! – в ярости прокричал Джонатан, стискивая ладонь девушки и с силой прижимая её к собственной шее. На его крик в кабинет с грохотом вломились Арн и Брент, за ними влетела Нида. Они остановились у порога: телохранители схватились за мечи, Морд-Сит – за эйджил. Кого выбрать? Кого из двух людей, за которых они поклялись отдать жизни, обречь на смерть? – Когда Латрейн прорвёт границу между мирами, когда вторичный мир придёт сюда, чтобы поработить волшебников, не говори, что я не предупреждал. Когда их бомбы упадут на Народный Дворец, Эйдиндрил, Танимуру и Алтур-Ранг, погребая под разрушенными городами людей, вспомни Нейтана и Джейдена, вспомни Зедда, который умер, отдав все силы, но так и не смог спасти внуков. Вспомни о них, Эрин! О своих братьях, которые умирали, вопя в безумии от невыносимой боли! Они были детьми! Детьми, Эрин! Давай же!

Зажав рот, девушка отняла трясущуюся руку от шеи брата, оседая на пол. Закрыв глаза, вздохнув полной грудью и вытирая слёзы, она, не оборачиваясь, приказала, глухо, но твёрдо:

– Всем выйти.

За её спиной послышались глухие удары трёх кулаков в грудь и торопливые шаги. 

– Это Эди надоумила тебя. Колдунья подослала ко мне мою же сестру, – Джонатан отвернулся от неё, смотря в окно. Лицо его потеряло привычную жёсткость, стало мягким и печальным, и очень, очень усталым.

– Она старается…

– Мне неинтересно.

Джонатан вдруг остро почувствовал себя абсолютно одиноким. Таким, каким он чувствовал себя, когда читал письмо, оставленное младшей сестрёнкой, сбежавшей от него, словно преступница. 

Даже Эрин почти решилась на его убийство. Мужчина опустил подрагивающие веки. Боль, давно привычная острая раздирающая боль затопила его тело и сознание, выворачивая наизнанку, выжигая изнутри. Он сжал кулаки, до крови впиваясь в кожу ногтями, пытаясь заглушить душевные муки болью физической. Но это не помогло. Никогда не помогало. 

Эрин поднялась с пола, развернувшись к двери. Больше ей здесь делать было нечего. В конце концов, на что она надеялась? Что заберёт душу брата, смотря прямо в его затухающие серые глаза, видя в них покойного отца? Если бы у неё достало сил исповедать Джонатана, то как бы она потом, когда придёт её время покидать этот мир, посмотрит в глаза родителям? Как она ему, собственному брату, в глаза посмотрит, одинокому, брошенному и изломанному вечным страданием?

Девушка обернулась, смотря на мучающегося Джонатана, смотря, как его лицо искривилось в невыносимо острой муке, и магия кипит в его глазах, наполняя воздух вокруг ужасающе отчётливо потрескивающими молниями. Его Хань снова требует крови.

Да. 

Да, она видела в своём милом, родном старшем брате монстра. Но всё равно не могла с ним так жестоко поступить.

– Родители были бы в ужасе, – прошептала девушка.

– Спасибо за честность. – Джонатан повернулся к ней. У Эрин были такие же стальные глаза и тёмно-русые волосы, как и у отца. Но ростом, фигурой, да и в целом лицом она пошла в мать. – Эрин. Если ушла, то и не возвращайся. Не береди раны попусту.