Вонь, и грязь, и сырость. И наверняка здесь водятся крысы. Жирные и лохматые, с кровожадно горящими мерзкими глазёнками. Только Морд-Сит, этим цепным псинам Рала, здесь и место, а не Николь, брезгливо переставлявшей одну ножку за другой. 

– Самая настоящая леди! – хохотнул скрежещущий, режущий уши голос из темноты, прямо из-за решётки. Николь изящным движением приподняла факел выше. Её плавные движения выглядели смешными на фоне серого камня темниц, совершенно безразличного даже к слёзным мольбам и воплям боли. – Сделаешь всё, чтобы не марать свои белые ручки в грязи, Николь.

– У тебя есть минута, чтобы объяснить, зачем ты позвал меня в эту помойку!

Лайонелл никогда не был красив. Точнее, за десять лет ни у кого язык не повернулся назвать лицо, слишком неживое, похожее на маску, привлекательным. Но сейчас, спустя две недели без света, движения и приемлемой пищи, волшебник стал выглядеть ещё хуже. Кожа пожелтела и натянулась на костях, готовая вот-вот лопнуть, грязные бесцветные волосы прилипли к макушке, а узловатые пальцы стали похожи на ветки коряги, скрюченной и тянущийся к горлу неосторожных путников. Только глаза, в которых раньше угадывалась голубизна, теперь ставшие совсем бесцветными, всё ещё живо бегали из стороны в сторону, высматривая жертву.

– Ты же не думаешь, что Джонатан резко отупел или ослеп, Николь? Большинство ваших с Латрейном планов он знал ещё до того, как они пришли к вам в головы. Вы проигрываете. Не забывай, кто он на самом деле.

Николь хмыкнула. Насколько бы Джонатан Рал ни был умён, как бы ни извернулся, а избежать бури не сможет. Соглашения с более, чем половиной бывших стран Срединных Земель заключены, завтра будут объявлены результаты референдума в Республике, все приготовления к разрыву границы закончены. Нужно только попасть в место, где граница между мирами тоньше всего. Как жаль, что Джонатан Рал был слишком беспечен тогда, два года назад, когда ещё терял голову от обаяния молодой герцогини, и показал тайный проход не куда-нибудь, а в Сад Жизни.

– Джонатан при всей своей многозадачности и выносливости не сможет разобраться со всеми проблемами разом. Однако тебя вытаскивать нам резона нет, да и сам знаешь: если Джонатан что-то решил, он ужом извернётся, а сделает, что хочет.

Он засмеялся. Николь даже опешила от этого грохочуще-шипящего надрывного смеха – настолько он был оторван от ситуации и всего окружающего разумного мира. Страх липкой каплей пота скатился по позвоночнику.

– Я прекрасно знаю свои перспективы, Николь. Но хочу сделать тебе подарок. Умирать ведь приятнее, когда знаешь, что сопернице свет мил не будет, правда? Я здесь уже две недели просидел, Николь. Всего одно слово иномирной шлюшки – и Джонатан Рал бежит корректировать свои планы. Тебе такое и не снилось.

Лайонелл вскочил, метнулся к решётке, дёрнул на себя руку Николь так, что та впечаталась плечом в металлические прутья. Охнув от боли, она не заметила, как сухая ладонь грубо вложила что-то тонкое и шелестящее ей в руку. С силой вырвав запястье из хватки цепких пальцев, Николь разжала ладонь.

Записка? Он позвал её сюда ради паршивого клочка пергамента?!

Николь вчиталась ещё раз. И улыбнулась. Совсем не невинно и вовсе не светло.

– Я не умру, Лайонелл, и ещё посмотрю на позор мисс Марр.

***

Глядя, как красные брызги крови дикими узорами падают на белые одежды разъярённого волшебника, приобретая особо насыщенный, даже притягательный, цвет в первых лучах яркого рассветного солнца, Илейн думала, что этот день не должен был начаться вот так.

Она нежилась под тяжестью покрывала, лёжа в той самой позе, в которой хочется остаться навсегда. Щека утопала в мягкой подушке, и волосы аккуратно прикрывали лицо, когда Илейн, подтянув колени к груди и скомкав уголок покрывала в кулачках, снова проваливалась в желанный сон.

– Просыпайся, – большая рука гораздо настойчивее потрясла за плечо, и Илейн была готова проклясть этого человека. Голос звучал ближе. И гораздо более сердито: – Илейн, вставай. Задерживать казнь ещё больше я не стану.

Казнь.

Казнь!

Подорвавшись с постели, Илейн прижимала к груди покрывало, ёжась от предрассветного холода, прилипавшего к обнажённой коже.

– Почему…

– Ты хотела уснуть в насквозь мокрой одежде и слечь ещё и с простудой?

Илейн не заметила его усмешки, почти тёплой, отчего-то тоскливой. Джонатан украдкой, как подглядывающий мальчишка, бессовестно любовался зардевшейся иномирной: щёки пунцовые, с тенями опущенных подрагивающих ресниц, с копной растрёпанных волос и выглядывающим из-под покрывала, сшитых из шкур диких зверей, бледным обнажённым плечом.

– Скажи, что ты хочешь надеть, слуга принесёт из твоих покоев.

Илейн посмотрела на волшебника.

Джонатан был в традиционном облачении боевого чародея. Весь в белом, со спускающимся с плеч серебряным плащом и… Мечом на бедре.

Она никогда не видела, чтобы Магистр Рал носил меч. Оружием Джонатана был дар, власть и ум, но никак не грубое и тривиальное лезвие клинка. И всё же через плечо была перекинута кожаная перевязь, а из ножен выглядывал зловеще блестевший в свете немногочисленных свечей эфес. «Истина» – гласила выведенная золотом надпись на нём.

Илейн выбрала чёрный. Похоронный цвет для ещё живого предателя. 

И вот, стоя на холодном утреннем ветру, кутаясь в толстый свитер, Илейн чувствовала, как через уши голову заполняет неповторимый чистый звон стали, возвещавший о наказании толпу, собравшуюся у площади. Первые лучи набиравшего силу солнца, символизировавшего жизнь и процветание, осветили величественную громаду Народного Дворца. В первом проблеске света сверкнула сталь серых глаз и обнажённого меча. Поток ледяного ветра взметнул копну вспыхнувших на солнце янтарных волос, донося до слуха последние ядовитые слова: «К Владетелю Магистра и его иномирную шлюху!».

Илейн думала, что перерубить шею – это сложно, что нужно приложить немало усилий, чтобы разодрать всё мясо, порвать все сухожилия и разломать кости. Но Джонатану Ралу хватило одного удара. Густая тёмная кровь фонтаном брызнула на каменную кладку, и голова, теперь, отделённая от тела, больше похожая на чей-то жуткий муляж, по ступенькам покатилась под ноги неестественно молчаливой толпе. Тело в посеревших одеждах, насквозь пропитавшихся кровью, тяжело завалилось на бок.

Джонатан Рал и вправду не был человеком. На его лице не дрогнул ни один мускул, в серых глазах, горевших беснующейся на их дне убийственной магией, не было ни капли сожаления.

***

Следовало накинуть хоть что-нибудь, потому что даже толстый свитер проиграл ледяному осеннему ветру. Маленькие тупые иголочки подбирающейся простуды кололи горло, и Илейн подбежала к шкафу, чтобы стянуть с верхней полки плед, едва зайдя в покои Джонатана. Она предпочитала думать, что дрожь в пальцах – это от холода на улице, а не в сердце волшебника.

– Не знала, что у тебя есть ещё и золотой плащ, – задумчиво проговорила девушка, пробуя на ощупь переливающуюся, словно солнце, ткань. Такой же, как и серебряный. – Тебе был бы к лицу.

Она расправила изделие тонкой ручной работы. Оно больше походило на жидкий металл, насильно запертый в единой форме. Расправила, и глаза девушки расширились от ужаса, когда она увидела плащ полностью.

– Он прожжён, – прошептала девушка. И услышала, как что-то тяжёлое стукнуло об пол. Чудовищный вопль разорвал тишину.

– Д-Джонатан! – он был весь в крови предателя, поэтому тонкая красная струйка, ведущая от уха и затекавшая за воротник, оказалась незамеченной. Упав на колени, Джонатан вцепился побелевшими пальцами в ворс ковра, изо всех сил держась за сознание, мутнеющее от волн мучительной агонии. – Помогите!

Но никто не пришёл, не ворвался в покои Магистра. Где, чёрт возьми, его телохранители?!

Илейн метнулась к дверям, но они даже не дёрнулись. Запечатаны. Девушка с ужасом развернулась к волшебнику, корчившемуся в муках на полу.

– Что ты делаешь? – Илейн давилась слезами паники. Страх выедал грудную клетку изнутри. – Что. Ты. Делаешь?! Тебе нужна помощь! Распечатай чёртовы двери!

Вот только Джонатан знал, что ему никто не поможет. Никто не сможет ему помочь. Он знал это, когда брал в руки Меч Истины, знал, что у него будет цена. Он не знал, какая. Но магии всегда нужна цена, механизм защиты от слишком жадных до её власти.

Меч Истины питался праведной яростью своего хозяина, решившегося на убийство. Чем сильнее ярость – тем сильнее защита обладателя Меча от последствий.

О, Джонатан был в ярости. В ярости, стократно усиленной магией. Он точно видел, куда опустится острейшее лезвие, мог представить, как полетят брызги тёплой крови, как будет разрезано мясо и разрублены кости. Он представлял, как Лайонелл достаёт яд, как отравляет воду. Как улыбается, смотря на муки Илейн. 

Только это не отменит того, что Джонатан хладнокровно убил безоружного человека.

Он был сыном друзей.

Он был защитником твоим братьям.

Он был тебе поддержкой.

Монстр, монстр, монстр…

Боль раздирала грудную клетку, плавила мозг и скрючивала пальцы до немоты в конечностях. За собственными воплями Джонатан едва мог слышать испуганные крики иномирной, в отчаянии прижимавшей его голову к груди. Она в страхе заливалась слезами. Тонкие пальцы перебирали его волосы, потому что всё, что иномирная могла сделать – попытаться переждать. Её свитер был холодным, но Джонатан чувствовал тепло тела под ним. Тела, которое он заставил жить. И слышал быстрый стук испуганного сердца, сердца, которое он заставил биться.

Нет.

Лайонелл был сыном друзей, но стал для Джонатана врагом.

Он был защитником Нейтану и Джейдену, но пошёл против Джонатана.

И он никогда не поддерживал Магистра – лишь идею жестокой расправы, полной пыток и крови.

У Джонатана не было выбора. Единственное его преступление заключалось в том, что он, как Магистр, несущий ответственность за своих людей, не обезглавил Лайонелла раньше. 

Чем больше Джонатан перебирал причины решения, тем дальше отступала боль. С каждым новым шумным и надрывным выдохом агония успокаивалась, Меч, уверенный в праведности хозяина, позволял ему жить.

– Не надо так пугаться, – прохрипел Джонатан, жестоко усмехаясь. – Это всего лишь магия. Как вы там её себе рисуете? Летающие пони и странные палки с насаженными на них звёздами? Порождение больного извращенца, не иначе.

Ореховые глаза полыхнули яростью, на ресницах блестели капли слёз. Джонатан же продолжал криво усмехаться. Но до тех пор, пока его взгляд не упал на лужицу золотой ткани, переливающейся в лучах рассветного солнца. Он протянул руку к ней. Сел на колени, смотря на дыру с рваными почерневшими краями снизу.

Дышать стало трудно. Видеть – почти невозможно. 

Эрин спрашивала – нет, утверждала! – что Джонатан сжёг этот плащ. Что у него поднялась рука эта сделать.

Он ходил за этим плащом совсем крохой, смотрел, как он развевается за широкими плечами, мечтал вырасти таким же высоким и сильным, как его хозяин. Юношей Джонатан следил за ним, подмечая каждое движение, оттачивая свою технику владения мечом до такого же совершенства. Джонатан улыбался, когда этот плащ оказывался просто сложенным на стуле, лежавшим без дела, и, глядя на оставленную ткань он знал: ступит за дверь – и сможет отдохнуть от всего в кругу своей семьи, среди людей, которых любит и которые любят его.

Крупные капли падали на золотую ткань. Первая, вторая, третья слеза. Трясущиеся руки судорожно сжимали отцовский плащ, и Джонатану казалось, что он до сих пор слышит запах гари, и крови, и сожжённого мяса.

Илейн никогда не видела, чтобы Джонатан Рал проявлял малейшие признаки неудобства. Казалось, что этот человек может всё, способен преодолеть всё. Он никогда не отступает, его невозможно сломить, невозможно переубедить.

Сейчас он громко всхлипывал, скорчившись на коленях, не видя перед собой ничего, кроме золотой ткани.

Илейн знала, что Джонатан каждый день носит с собой боль потери, что он не справляется с трагедией и не может её принять и пережить. Но она даже не представляла, насколько велико его горе, насколько этот человек несчастен.

Илейн плакала вместе с ним.

Притянув Джонатана к себе, она уложила его голову к себе на плечо, проливая слёзы и шепча что-то ему на ухо. Потому что когда он плачет о своей убитой семье, есть ли хоть кто-нибудь, кто поплачет о нём?

Джонатан слушал своё дыхание. Своё дыхание и её сердцебиение. Слёзы закончились, выплеснутая боль сменилась вязкой апатией, но ему всё ещё было нужно это тепло, эта ладонь, нежно гладившая спину. 

– Останься, Илейн, – выдавил он, сглатывая давящий на стенки горла ком. – Прошу.

– Джонатан…

Он сжал руки на её спине сильнее, цепляясь за ткань свитера. Дышал ей в шею и не шевелился, чтобы не спугнуть. Она была нужна ему. Его исключение.

– Ты ведь понимаешь, что я не отступлю?

Понимает ли она? Понимает, что толкает его на путь кровожадного головореза? Он не отступится. Не с этой раной, не с настолько огромной потерей. Но и Илейн не сможет принять этот выбор. Насколько бы она ни понимала Джонатана, она не сможет встать на его сторону.

– Давай остановимся, – прошептал он. – Перестанем играть в эти садистские догонялки. Остановимся и останемся подле друг друга, пока наше время не выйдет.

«Пока я не занесу меч над головами твоих людей».

– Я останусь с тобой, Джонатан. Но, пожалуйста, не думай, что рядом.

– Обещаю.

***

Илейн лежала неподвижно, неотрывно смотря в стальные глаза, следившими за каждой её реакцией. Они не говорили об этом, но каждому и так было понятно: сегодня на рассвете Илейн стала новой фавориткой Магистра Д’Харианской Империи. 

Наверное, по всем правилам следовало сбросить эту руку, под тяжестью которой она уснула, следовало не соглашаться вовсе. Но как же достали эти лицемерные правила! Кто из её окружения мог рискнуть назваться хорошим человеком? Латрейн, красиво заговаривающий зубы, но, чуть что, готовый приставить пистолет к вискам не поддавшихся? Николь Эвери, годами раздвигавшая ноги ради восхищённого шёпота за спиной? Эрин Рал, торгующаяся свободой родного брата? Ха-ха-ха, как же смешно! Смешно и невыносимо горько. 

Маленькие пальчики потянулись к напряжённым губам, ведя от чёткого контура рта к подбородку, по шее к ключице. Из широкой груди вырвался сдавленный вздох.

Джонатан никогда не попросит у неё лишних сведений, никогда не опустится до использования любовницы для шпионажа. Гордый, он предпочитал справляться собственными силами и никогда не принимал унизительных подачек.

Прильнув к тёплым губам, Илейн наконец признала, насколько ей наплевать на всё, кроме его присутствия рядом. На всём белом свете больше не было человека, мнение которого Илейн следовало принимать во внимание. 

Она улыбнулась, чувствуя ликование и довольство в обжигающе горячем, почти грубом ответном поцелуе. 

Их штаны, её свитер, его туника, исподнее – к чёрту всё! На рассвете они легли, как были, одетыми, чтобы насладиться телами друг друга при ярком свете полуденного солнца. И горели в аду они все, все, кто скажет, что её всхлипы удовольствия, когда тёплые шершавые пальцы сжимают затвердевший сосок и влажные губы оставляют засосы на рёбрах – это неправильно. Его рык, когда Илейн чуть прикусила тонкую кожу у линии челюсти, напряжение крепких мышц, едва их коснулись кончики ноготков, лишь слегка мазнувшие ниже пупка – это неправильно.

Илейн даже не представляла, что линия её напряжённой ноги, бесстыдно закинутой на широкое плечо – настолько развратное и красивое зрелище. Она чувствовала, как влага между её широко разведённых ног стекала на простыни, как Джонатан устраивается между них, порывисто целуя колено. 

Но, – дьявол его побери! – Джонатан Рал же не может сделать всё так просто! Томный вздох разочарования, когда давление твёрдой плоти на промежность пропадает, когда он приподнимается, чтобы вновь припасть губами к её телу, к ложбинке между грудей, к животу, к…

– А-ах! – вцепившись пальцами в буйные тёмные волосы, Илейн не сдержалась – громко вскрикнула, выгибаясь до хруста позвонков, до ломоты в пояснице. Движения горячего влажного языка в самом чувствительном месте разрывали сознание на мелкие-мелкие кусочки, плавили воздух вокруг, делая каждый вдох раскалённой добела пыткой. 

О, Илейн знала, чего Джонатан добивается. Знала это, когда он остановился, чуть-чуть не доведя её до точки экстаза. 

– Будешь издеваться, пока не скажу, да? – улыбнулась она, хохотнув. Иномирная рывком поднялась, ухватилась за крепкую шею и потянула на себя, смеясь, впиваясь во влажные губы, чувствуя вкус собственных соков. – Хорошо. Хорошо, Джонатан. 

Илейн улыбнулась, и Джонатан, смотря на лёгкий изгиб уголков раскрасневшихся губ, искренне недоумевал, как можно улыбнуться дерзко и невинно одновременно. Возможно, просто её невинность сама по себе была дерзостью. Щёки пунцовые, кудри – вспыхивающие в лучах яркого полуденного солнца. И багровые следы от его губ на хрупком теле. Но поставить на ней метки – ничтожно мало. Илейн Марр сама должна его признать. Громко.

– Хорошо, – шептала она ему прямо в губы. Дыхание опаляло кончик носа, Джонатан видел, как густые ресницы трепещут, прикрывая блестящие ореховые глаза. – Хорошо, Джонатан. Пожалуйста. – Раздвинула ноги шире, бесстыдно повела бёдрами. – Прошу тебя. Я – твоя. 

Громкий вскрик, расширившиеся тёмные зрачки и красные полумесяцы на его плечах – утопая в подушках, Илейн стонала, позволяя ему пользоваться её телом. 

Илейн было всё ещё больно. Не так, как в первый раз, гораздо слаще. Узел внизу живота затягивался туже с каждым новым движением, с каждым более глубоким толчком. Жмурясь от удовольствия, переплетая пальцы с лежащим на ней волшебником, Илейн, полностью зависящая от темпа, который он задал, от глубины, которую он выбрал, подумала, что нужно обладать потрясающим доверием и смелостью, чтобы добровольно позволить другому человеку распоряжаться своим телом. Природа определённо наделила способностью к деторождению только женщин, чтобы компенсировать эту огромную несправедливость самой сути соития.

И Илейн верит Джонатану. Верит, когда он, теряя контроль над рассудком, проникает на всю длину, целуя её висок до странного нежно, ласково. Верит, когда его пальцы сильнее сжимают её ладонь, когда губы бессознательно шепчут её имя. Верит, потому что видит, как серые глаза, в ярком дневном свете вдруг приобрётшие зелёные вкрапления, следят за малейшим изменением на её лице, не находя и намёка на боль. 

Она рукой тянется к упругой ягодице, крепче сжимая ноги на мужских бёдрах. Губами впивается в его губы – искусанные ей же. Толкаясь на встречу, не выдерживает первой, поглощённая разорвавшейся внизу живота пульсацией кричит его имя. И чувствует, как горячее семя разливается внутри её тела. 

Илейн мгновенно была укутана в тёплое покрывало, под ним тесно прижатая к обнажённому крепкому телу. И их сердцебиения звучали в едином ритме, они дышали одним и тем же воздухом. И это было правильно.

***

– Ого! – усмехнулся Латрейн, едва зайдя в собственные покои. – Зная ваш характер, мисс Марр, я не нисколько не удивлён.

– Ваш возглас вместо приветствия заставляет меня сомневаться в этом, – пробормотала девушка, деловито переворачивая очередную страницу.

Да, она сидела в кресле Сайлоса Латрейна. Да, с закинутыми на его же стол ногами. Илейн надела тёплое платье ниже колен, так что правая рука Гонсальеса мог даже полюбоваться на её стройные ножки. 

– Какие угрозы мне следует принять к сведению первыми, мисс Марр? – Латрейн вальяжно плюхнулся на стул напротив, широко расставив ноги. Вот только Илейн хорошо изучила наглеца: его нахальная похабность – ширма. Пока другие бесятся с поведения Начальника Безопасности, он успевает подмечать малейшие детали в их поведении, в поведении их окружения, складывать два и два и получать для себя пятёрку вместо обычных четырёх.

– Никакие, я не в том положении, чтобы тебе угрожать, Сайлос. Просто хочу пролистнуть документы, которые ты каким-то образом раздобыл прямиком из кабинета самого Джонатана Рала, – хмыкнула Илейн, вглядываясь в чистую голубизну глаз. Очень холодную голубизну, прячущую бездушность за приторными ухмылками. – И убедиться, что убийца Бэзила – ты.

Она швырнула раскрытый на подробной схеме с кучей пометок документ.

– Я думала, что это кто-то из подосланных убийц, но, разобравшись детальнее, поняла одну небольшую мелочь. Ты всё время был на два шага впереди, ведь никто не знал, что, изучая пространство между мирами, саму возможность произвольного перемещения по ней, твои учёные нашли способ перемещаться и в пределах этого мира. Таким образом ты планировал убить нас лично и вернуться в Республику. Никто не смог бы предположить, что что ты умудрился проделать минимум двухнедельный путь меньше, чем за полсуток. Моя с Бэзилом смерть должна была стать поводом для войны, таким, чтобы Гонсальес отказался от своей идиотской идеи короны и кинулся скорее открывать проход. Но ты заподозрил утечку. Убит учёный в лаборатории, за ним Бэзил, но было слишком поздно: Джонатан узнал, – Илейн вытянула ноги, со стуком каблуков ставя их на пол. Опёрлась на локти, наклоняясь ближе. – Браво! Ты отправил сюда кучу иномирных из Республики, завербовал ещё парочку здесь, прекрасно зная, что Джонатан обо всём в курсе. Те люди, которых он схватил до мятежа на площади были твоими людьми. Ты знал, что их ждёт за добросовестно сыгранную роль приманки. Пока Джонатан был уверен, что держит твои основные силы за горло, ты перетянул тех, кто был тебе нужен. Уж я-то знаю, сколько их, как хорошо они вооружены и насколько искусно скрываются. Давай прибавим правителей сепаратистски настроенных государств, готовых поднять восстание при малейших признаках слабости Магистра. И Мать-Исповедницу как рычаг давления и на Джонатана, и на Срединные Земли, и на армию Д’Хары, – она встала, одёргивая платье, с совершенно безразличным лицом направляясь к выходу. Уже у двери девушка повернулась, и в ореховых глазах не было ничего, кроме холода. – Поздравляю. Кажется, ты нашёл способ победить всемогущего Магистра Д’Харианской Империи. Но, пожалуйста, учти, что я не прощаю тебе покушение на меня. Двойное. Благо, что таким образом ты убирал Торренса. Сейчас мне нечем тебе угрожать. Но когда я найду способ, а я найду, ты сразу это поймёшь, Латрейн.

Сайлос Латрейн больше не усмехался. Он смотрел на Илейн цепким взглядом исподлобья, как бы снимая пласты её сознания, слой за слоем, стараясь добраться до самой сути.

– А вы и правда одинаковые. Дерзкие. Самоуверенные. Жестокие и жадные до всего и сразу. Ты знаешь, Марр, моя лаборатория много сделала за последнее время.

– Да, я слышала о разработанных камерах слежения и жучках. Полагаю, ты их ещё долго не выпустишь на рынок: диктатуре не нужна безопасность и несанкционированный шпионаж.

– Всё верно. Поверь мне, я точно знаю, где и кому ты греешь постель, девочка. Только такая же холодная тварь, как и сам Рал, может пользоваться расположением Императора и хладнокровно смотреть, как выкапывается его могила, одновременно. 

– Не волнуйся, – тихо ответила иномирная. – На твою могилу мне совершенно наплевать.