Урок 1. Как Венгрия рассказывала Пруссии про месячные

Элизабет так долго дурила свою уличную компашку друзей, прикидываясь пацаном, что когда ей это надоело и она начала вести себя как обычная девушка, они оказались к этому совершенно не готовы. Особенно Гилберт, который внезапно растерял всю свою альфасамцовую энергию, когда ворвался (как обычно, без стука) в комнату Лиз и застал ее, свернувшуюся в клубок и очень бледную, лежащую на кровати с обреченным лицом. 

— Боже, Лиз, ты что, ранена? — он ринулся переворачивать ее на спину, но тут же отдернул руки, когда она застонала от боли.

— Дурак, что ли? Конечно же нет. Просто природа в очередной раз наказывает меня за то, что я не залетела в этом месяце.

— Ты собралась рожать? Тебе же только семнадцать, — не понял Гилберт.

Лиз смотрела на него долгим тяжелым взглядом, пока до него доходил смысл сказанного ею. С каждым моментом приходящего осознания лицо Гилберта вытягивалось все сильнее и становилось все краснее, а речь перешла в бессвязное мычание. Элизабет усмехнулась. 

— Так у тебя.. эти… женские… проблемы?..

— Менструации, — уточнила Лиз, не терпящая всех этих «красных дней календаря» и «гостей из всех красных городов мира». — Месячные, если угодно.

— Ага… Меся...чны...е, — пробубнил под нос Гилберт. Вся его обычная придурковато-самовлюбленная уверенность вдруг куда-то испарилась, сделав его глупым стеснительным ребенком.

Элизабет было даже забавно видеть эту сторону своего друга детства. То есть, нет, глупым он был почти всегда. Но вот стеснительность? Пожалуй, нечто похожее было лишь раз, когда до него дошло, что она всё-таки девушка. Правда, для этого пришлось показать уже прилично выросшую к тому моменту грудь. Но не то, чтобы саму Лиз смущало это воспоминание. 

— А это действительно так больно? — поинтересовался Гил, присаживаясь на пол рядом с кроватью, чтобы их лица были на одном уровне. Элизабет пожала плечами. Как объяснить это человеку, который никогда не испытывал и чисто физиологически не может испытать подобного?

— Как если бы тебе вспороли живот, достали кишки, перерубили их в фарш, засунули обратно в живот, и теперь они частями выходят из… естественного природного отверстия.

Гилберт не мог скрыть за маской понимания свое отвращение. Что ж, возможно, она перегнула палку с ассоциациями. Но он хотя бы не может почувствовать этого физически. 

— Вообще-то я думала, что такой ловелас как ты должен уже быть в курсе женских проблем. Сколько у тебя там девчонок было? И тебе ни одна не рассказывала о месячных? — Гилберт отрицательно помотал головой. — Серьезно? Ну тогда не удивительно, что ваши отношения загнулись.

— Вот сейчас вообще ничего не понял, — честно признался Гил, окончательно запутавшийся и вообще потерявший переход от обсуждения женских проблем к его бывшим пассиям.

Вздохнув, Элизабет как неваляшка перевернулась на другой бок, и легла ногами на подушку. Гилберту пришлось сместиться, чтобы не терять из виду ее лица. 

— Понимаешь, одно дело встречаться с девушкой, когда она перед встречей с тобой красится, укладывается и собирается пять часов. А другое дело — видеть её вот в таком виде, — Лиз приподняла голову, чтобы продемонстрировать бледное лицо, мешки под глазами и нерасчесанные волосы. — И при этом продолжать любить её, даже когда она выглядит так. Кроме того, когда во время ее месячных ты подаришь ей шоколадку или там купишь прокладки или обезболивающее, она будет ценить это гораздо больше, чем если ты купишь цветы на заранее спланированном свидании.

Кажется, она увлеклась своей лекцией. Лиз осторожно перевела взгляд на задумавшегося Гилберта. Похоже, в его голове с безумной скоростью вращались шестеренки, пытаясь понять ход ее мыслей. Выждав, пока он наконец закончит свои мыслительные процессы и обратит вновь свое внимание на него, Элизабет подняла руку, предупреждая его вопросы.

— Ладно, всё, это была демо-версия. Полный курс лекций о женских менструациях вы сможете получить через пару дней. Так чего ты приходил-то?

Гил снова задумался, пожал плечами и улыбнулся своей дурацкой миленькой улыбочкой. 

— Забыл.

— Ну тогда вали, дай мне поспать.

Неожиданно послушно Гилберт поднялся с пола, отряхнул штаны и пошел к выходу. Облегченно выдохнув, Лиз подползла к изголовью кровати и открыла прикроватную тумбочку. По комнате пронеслось едва слышное «Блять». Гил обернулся, уже стоя в проёме двери. 

— Что такое?

— Прокладки закончились.

Их взгляды пересеклись, и долгие несколько секунд Элизабет буравила его умоляющим взглядом.

— Гииииил…

— НЕТ.

— Гил, пожалуйста…

— Ни за что.

— Прошу тебя, Гилберт.

Внутри него явно боролись благородный рыцарь и «настоящий» мужик. 

— Я в них не разбираюсь, это же ваши женские штучки, — слабо продолжал спорить Гил, но всё же вернулся в комнату.

— Просто купи точно такие же, как эта упаковка.

— МНЕ ЧТО, С СОБОЙ ЕЁ ВЗЯТЬ?

— Не, ну если хочешь, можешь и взять. Но вообще-то можешь просто сфоткать.

С обреченным лицом Гилберт достал телефон и послушно щелкнул пустую упаковку от прокладок. 

— Ну и где они продаются?

— Да в любом магазине, — пожала плечами Лиз, выкидывая упаковку и заваливаясь обратно в кровать. — Меня, правда, уже в сон клонит. Но если что, просто оставь на столе, ладно?

Гилберт кивнул и тяжело вздохнул. Было видно, что он совсем не в восторге от этой идеи, но всё же он послушно поплелся к выходу. 

— А, Гил, возьми деньги, — Лиз потянулась к кошельку на тумбочке.

— Да забей, уж на одну упаковку-то потрачусь, — огрызнулся он, открывая дверь.

— Гилберт.

— Ну чего ещё? — недовольно обернулся он на пороге.

— Спасибо.

Гил махнул рукой и исчез за дверью. Усмехнувшись, Элизабет перевернулась на другой бок, обнимая подушку. Может, это было не такой уж плохой идеей — признаться друзьям, что она не парень. Раньше ей пришлось бы тащиться в магазин самой и надеяться, что она не грохнется в обморок где-нибудь по дороге. 

А Гилберт оказался не таким уж и придурком, каким себя обычно выставляет, кстати. «Надо обязательно его дождаться», — решила Лиз и тут же уснула. 

Когда Лиз открыла глаза, за окном уже смеркалось. А огромный пакет, лежащий на столе, вообще не напоминал компактную упаковку прокладок. 

— Господи, надеюсь этот придурок не памперсы купил, — душась смехом, прошептала Элизабет, сползая с кровати. Рядом на столе лежала записка, написанная знакомым угловато-размашистым почерком: «Я боялся ошибиться, так что просто взял все». Во даёт!

Всё еще посмеиваясь над ним и уже сочиняя в голове сообщение, в котором будет учить его сравнивать фото с оригиналом, Элизабет принялась запихивать упаковки в тумбочку. Уже на самом дне пакета ее пальцы наткнулись на что-то твердое и совсем не похожее на прокладки. Последними на свет из пакета явились упаковка обезболивающего, которое она обычно покупала, и две плитки ее любимого бельгийского молочного шоколада. 

— О боже, Гилберт, — прошептала Лиз, чувствуя, как ее губы растягиваются в дурацкой улыбке. — А ты быстро учишься.