22:13
От кого: Глори
Прости, телефон сел, вот-вот вырубится
Весь заряд просто исчез посреди дня, может пора отправить его на покой?
ты знаешь, что я без телефона как без рук…
Где ты? Перезвоню, как только приду домой
***
22:30
Пропущенный звонок от: Глори (3)
***
Ви, где ты? Надеюсь с Люцифером или Дино…
Чекни новости — все только и говорят о какой-то жуткой аварии на магистрали
Зачем так носиться, если управлять током не умеют
Хотя
Все так очень странно, пишут, что куча пустых машин, а жертва только одна…
Согласись, очень странно
Долго писать, возьми уже трубку.
***
22:47
Пропущенный звонок от: Глори (2)
***
Ты ведь с Люцифером?
Скажи мне, что ты не поехала к папе…
А если и поехала, то прошу тебя, будь осторожнее, я переживаю
***
23:15
Пропущенный звонок от: Глори (34)
***
Вики, прошу тебя, возьми трубку!
Скажи мне, что это не ты…
СКАЖИ МНЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЧТО ЭТО НЕ ТЫ!
ТЫ НЕ МОГЛА УМЕРЕТЬ ТАМ
ПОЧЕМУ НИКТО НЕ МОЖЕТ ВЗЯТЬ ТРУБКУ
***
23:40
Пропущенный звонок от: Глори (4)
***
Таксист отказывался везти меня в лес, говорит, что это бред
Если ты не возьмешь трубку, я приеду и проверю
Это не можешь быть ты
Если это ты
Я своими руками убью тебя
Слова срывались с ее уст, преодолевая пелену ужаса и слез, что стекали бурным потоком из глаз. Она видела машину в новостях, видела ориентировку, но поверить во всё случившееся не могла даже в тот момент, когда на ватных ногах приблизилась к желто-черной оградительной ленте. Стоя у обочины, куда ее любезно попросил отойти полицейский, Глория раз за разом набирала номер подруги, слыша, как в отголосках перекрикивающихся друг с другом сотрудников полиции и скорой до жути сладкой мелодией трезвонит телефон Вики.
От машины не осталось живого места, вид ее внушал мурашки, что пробирали до самых костей. В глубине оврага, за всей этой грудой металла и толпой людей, что пытались развернуть клубок произошедшего и разобраться в случившемся, виднелись ее бледные ступни, с которых слетела обувь. Больше увидеть она не могла, да и никто не собирался пускать приехавшую из ниоткуда девушку, что так истошно кричала в трубку телефона.
***
Щеки, что раньше сияли здоровым блеском будто изнутри, превратились во впадины, конкурирующие своей нездоровой синевой разве что с синяками под глазами. Стеклянный взгляд и прерывистое дыхание, которому ее научил предложенный специальными службами штатный психолог. Ничего не помогало ей понять, как такое могло случиться.
Верить в случившееся — это как поверить в то, чего нет и никогда не было. Глория раз за разом приходила в комнату Вики, чтобы обсудить с ней эту ситуацию, но каждый раз озадаченно и горестно вспоминала, что обсуждать это больше не с кем. Их общая знакомая, что так любезно согласилась побыть с Глори несколько дней в их квартире (чего сама Глория совсем не помнила) каждую ночь наблюдала за стоящей в проходе девушкой, что испуганно озирается в поисках Уокер. Проще было посчитать часы, в которые она не плакала, чем наоборот.
Мысли роились в ее голове сродни улью разъярённых пчел. Глупые и смешные моменты, что заставляли на ее поникшем лице на миг расцвести незначительную улыбку. Все те секунды, проведенные вместе, казалось, давно забыты, но, когда в наших сердцах бледнеют воспоминания, смерть заставляет их вновь расцвести в своих руках. Шепча себе под нос, Глория уставилась в стену, разговаривая толи с пустотой, толи сама с собой:
— Как ты могла так поступить? Как ты могла уйти, не попрощавшись? Уйти так рано… Как ты могла умереть?
— Глория… — чей-то голос позади заставил девушку испуганно вздрогнуть. Леденящий поток ветра подхватил страх, усиливая его воздействие на тревожный разум. Теплые руки «голоса из ниоткуда» коснулись ее дрожащих плеч, заботливо укрывая их тонким платком. — Дорогая, если тебе совсем тяжело, давай уйдем…
— Что? — собираясь с мыслями, Глория огляделась вокруг и поняла, что стоит близ усыпанного цветами дубового гроба, что предвещал последний шанс попрощаться с усопшей. — Но я ничего…
— Ты снова кричишь, тебе необязательно быть здесь, если хочешь…
— Нет, простите… — Опуская взгляд, она постаралась быть в том месте, что граничило с реальностью, не погружаться в свои думы, что не покидали ее с той самой секунды.
Клочки земли, мокрые от предрассветной росы, шепот старых знакомых, находящихся в ужасе от произошедшего. Редкие вспышки фотокамер репортеров, что будто коршуны слетелись на громкую новость — при загадочных обстоятельствах погибла выпускница, которая только пару дней назад заставила зал рукоплескать свой блестящей речью. Все это оставило на сознании Глории такой яркий отпечаток, что мысли эти терзали ее до самой старости.
Больше чем сожалений и горести было только количество вопросов, которые вились в ее голове словно запутавшийся клубок ниток: чьи машины были брошены на обочине в том месте? Полицейские сказали, что слетела с дороги она не сама, а кто-то спихнул ее предумышленно — об этом якобы говорили следы шин на асфальте, но кому это было нужно? И в конце концов, куда исчезли Люцифер и Дино? Глория ощущала себя сумасшедшей — все вокруг будто никогда не видели этих двоих, и с каждым днем в ее помутненном сознании все чаще возникали мысли о том, что горе и недосып действительно создали в ее голове двух парней, что последние несколько недель были постоянно рядом.
Кто эти двое? Били ли они рядом с Вики, когда та покидала этот мир? На коже ее нашли остатки сигаретного пепла…
Умирала ли ты в муках, которые не заслужила, Вики?
Ответы, в которых она так нуждалась, Глория так и не получила, пока мир иной не забрал ее бренный дух спустя много лет.
***
Отполированный поступью прихожан уступ у церковной тумбы сиял блеском в отражении лунного света. Вечерняя служба прошла как обычно, никто не заподозрил в глазах преподобного отца Михаила и капли иных помыслов. Легкое касание пуговицы на черной рясе открыло его шею, блеклой полосой контрастирующей с тканью его повседневного наряда. Отец Михаил опустился на колени, сжимая в руках канат с тринадцатью узлами. Верный помощник, что от времени пропитался кровью и потом. Спуская рясу ниже, мужчина скинул ее с плеч, обнажая изуродованную спину. Несколькими минутами ранее он добродушно улыбался последним прихожанам, что покинули церковь изложив ему все свои грехи.
Он обладал властью прощать их за содеянное, но кто простит его самого? Мысли, что с юношества не покидали его головы, всплыли красным пятном перед глазами. Должен ли он вновь отмолить свои грехи или обратиться к Богу с новыми вопросами? Она давно при его объятиях, горит в котлу или наслаждается райским бризом, точно он знать не мог.
— Господь бог, услышь мои слова… — опустив взор, он взмахнул веревкой, что чередой ударов опустилась на его спину, по началу оставляя лишь темно-алые пятна, а затем, удар за ударом, подтеки начинали украшать его спину. — Услышь молитву преданного сына своего, ибо грех, совершенный рабой твоей невозможно простить…
Спустя десятилетие с той самой минуты Михаил не выпускал из головы миг, когда в свете ярких огней, во взбудораженных наркотическим опьянением глазах возник образ Люцифера. Не просто ребенка, больные родители которого решили назвать свое чадо в честь падающих звезд, а исчадья ада — безжалостного и кровожадного. Он видел, как крылья его разошлись за спиной, а глаза испускали адское пламя. Еще минута, и он бы убил его, забирая с собой в преисподнюю.
Из-за того события он пришел к тому, кто он есть. Не сразу, спустя несколько лет, но Майк нашел себя в церкви, когда стоя перед стариком пропахшем свечами, он осознал, что создан для очищения ее души. Каким путем — решать лишь ему самому. Она должна очиститься страданиями, что начались в тот миг, как душа Уокер покинула этот бренный мир. Он верил, что жар адского пламени напоминает ей о грехе, что она самостоятельно приняла на свою душу.
— Господь, пусть тело мое принимает боль, передавая ее нечестивой душе, ибо только через боль можно познать очищение, — удар за ударом обрушались на его окровавленную спину. Тишина приходской церкви нарушалась приглушенными стонами мучений и свистом каната в воздухе. За стенами кузнечики стрекотали в блаженной прохладе наступившей ночи.
Он проделывал этот ритуал так часто, как ему напоминало собственное сознание. С годами Майк стал все реже вспоминать как свое прежнее имя, так и Вики, что сделала его таким. Спустя некоторое время самоистязаний преподобный сжал окровавленные ладони в молитвенном жесте и попросил у Бога благословения в его нелёгком пути. Он верил, что его слышат, как сам Бог, так и она…
— Вики, если ты меня слышишь, надеюсь, что ты все еще горишь в аду, очищаясь от собственных грехов… — он застегивал пуговицы на рясе трясущимися руками, шепча себе под нос слова, что казались правильными и истинно верными. — Якшающаяся с дьяволом раба господа, ты сама очернила себя, выбрав этот путь. Что дал тебе этот демон, раз ты согласилась?
То, что он воззрел, увидев Люцифера в истинном его обличии дало ему сил не сойти с ума. Дало сил на всепрощение, пускай и в таком извращенном виде. Канат, что был орудием собственных пыток, свернулся в спираль, сложенный в потайной ящик, хранясь по соседству с потрепанной библией. Заслышав странный шорох у входа, Михаил закончил свои молитвы, прошептав так, чтобы слышал лишь он, пока сам направлялся ко входу чтобы проверить источник звуков. Быть может кто-то из посетителей припозднился и решил вернуться в церковь, чтобы покаяться в собственных, малозначащих для преподобного, грехах. — Надеюсь, что ты слышишь, Вики.
В мраке входного портала из каменных сводов старой церкви сверкнули два алых камня, наблюдающих из темноты. Дуновения теплого осеннего ветра потревожили ворох темно-бордовых крыльев, послушно сложенных за спиной. Практически звериный оскал сверкнул на ее лице, когда Михаил, вглядываясь в темноту, наконец понял, что перед ним она. В руках девушки в лунном свете переливался небольшой клинок, инкрустированный стеклом и камнями, будто покрытый подтеками крови. Сжав его сильнее, девушка двинулась ближе, выступая из темноты:
— Прекрасно слышу, Майкл, в отличие от твоего Бога, — воздух вокруг накалился до предела. — Настал тот миг, когда я могу показать тебе, что дал мне тот демон…
***
С той истории прошло так много времени, а я все еще вспоминаю тебя, моя лучезарная Вики. Дети время от времени спрашивают о тете на старых фотографиях, а я не могу собраться с духом, чтобы рассказать им о тебе.
Я назвала дочь в твою честь. Глупый поступок, я знаю, но так я надеялась, что буду ощущать часть тебя, что осталась в моей памяти.
Прошло много лет, но сны о твоей смерти время от времени навещают меня болезненным уколом в самый центр мозга. Перед моим взором встает страшная картина: искореженная машина, белесые ступни и мой приглушенный крик. Сине-красные мигалки в кромешной лесной тьме.
Затем я так отчетливо вижу твое изуродованное тело. Твой отец был далеко, да и к тому же его слабое сердце вряд ли выдержало бы процедуру опознания. Оставалась только я. Мне пришлось увидеть тебя окровавленную, с раздробленными и переломанными костями, увидеть тебя такой, какой ты простилась с жизнью.
Я так долго выбирала платье… Каждый раз вспоминались моменты, как мы собрались на вечеринки. Я любила помогать тебе с нарядами, и в тот день моя любовь вылилась в подбор платья на твои похороны.
Мне не хватает тебя, мой ангел, но я верю, что ты всегда рядом, ведь не было и дня, когда я не вспоминала о тебе. У меня осталось так много вопросов, и я молю Господа, что он даст мне ответы на них, когда пробьет мой час, а пока, помни о своей подруге Глории, моя дорогая Вики, ты навсегда жива в моем израненном сердце.
***
Время в нашем мире имеет совершенно иные свойства и значения, нежели в вашем. Секунды, минуты, дни и года — какое это имеет значение, если впереди вечность, неограниченная рамками вообразимого?
Пока я ошивался на Земле… Пока я наслаждался жизнью, не той, что протекает в аду или раю, а той, что вы, люди, зовете своим существованием, в поднебесной прошло лишь пара мгновений, ничего не значащих для моего бесконечного скитания в пустоте. Сорок дней на Земле словно крупицы песка, утянутые с пляжа на мокрых ладонях — ничтожно малое количество времени для этого места.
Я был опустошен, разбит и уничтожен. Пустое место в моей душе, что ты оставила после смерти, ныло нестерпимой болью, вырывая из моей головы последние разумные мысли. Вина, непростительное горе и открытые душевные раны отравили мою кровь и существование, разрывая меня изнутри. Никто не знал, что случилось во время моей небольшой отлучки в мир смертных, но все прекрасно понимали, чего это мне стоило.
Я не противился и принимал свою участь в случившемся. Я убил тебя, мой ангел, пускай и не своими руками. Кару за свои ошибки я принял безропотно, потому что эти страшные воспоминания остались на моем сознании ужасающим кошмарным шрамом, скрыть который не представлялось возможным. Мучительная боль утраты — это все, что я осознавал предельно ясно и чувствовал по-настоящему. Если бы я забыл (или хотя бы постарался, потому что забыть такое казалось невозможным), тогда в душе моей, если она действительно существовала, не осталось бы ничего. Совершенная пустота. Нелепая и ненужная жестокость обрушалась на нас, и я терпеливо ждал, когда эти мучения перерастут в новый этап. Я верил, что ты явишься из пустоты, кинувшись в мои объятья…
Медленно протекали неделя за неделей, за это время на Земле могло пройти несколько лет, если не десятилетие вовсе, но ты так и не появлялась. Ад и рай пустовали, лишенные твоего лика. В тот момент мне казалось, что я был так наивен и глуп, раз без вопросов поверил в то, что ты непременно окажешься на небесах. Последние дни я настолько отчаялся, что перестал верить в существование всего, что видел. Мне казалось, что больнее моей душе сделать невозможно, но я ошибался…
Ты появилась ровно тогда, когда я уже не надеялся увидеть тебя вновь. Укрытая какой-то безобразной тряпкой, ты лежала на руках Геральда, что нес тебя прочь от посторонних глаз. Идущая рядом Мисселина, завидев мой настороженный взгляд полный вопросов кротко кивнула, подтверждая все мои догадки. Я сразу понял, что это была ты, пускай и видел только тонкую руку, свисающую из-под полотна.
Последовавшие после этого несколько дней мне не довелось увидеть тебя. Я рвался в каждую дверь, пытаясь отыскать тебя, пока Мисселина не одернула меня, объяснив, что я совершаю большую ошибку. Мне было запрещено подходить к тебе, говорить с тобой так, будто я знаю тебя. Она сказала, что твой разум и восприятие настолько слабы, что ты можешь погибнуть, канув в пустоту объятий Шепфа. Я не был готов потерять тебя вновь, поэтому терпеливо ждал, бренно скитаясь изо дня в день.
Однажды Дино подошел ко мне и спросил о том, как я себя чувствую. Вид его лица обозлил меня столь сильно, что ответом на вопрос послужил удар кулаком в его ангельское личико. Он виноват не меньше моего, но ведет себя так, будто никогда не знал тебя. Весь этот гул о том, как ты скиталась после смерти в чистилище никак его не задевал.
И вот наконец ты стоишь посреди толпы, окруженная юными жителями небес и такими же непризнанными, как и ты сама. Пугаешься собственных крыльев за спиной, лучезарно улыбаешься на все их предложения помощи, но так горько плачешь в одиночестве, когда я наблюдаю за тобой издалека, так, чтобы ты никогда не узнала об этом. Все видели тебя жизнерадостной, слегка неуклюжей, пытающейся по крупицам сложить новое существование, понять, как все устроено. Я же видел тебя горюющей о потерянной жизни, о собственной смерти, что таким ужасным грузом свалилась из ниоткуда.
То, что ты помнила о том, что когда-то была человеком подарило мне желание жить. Хорошая девочка Вики, ты не могла забыть все, что пообещала мне запомнить.
Я не беспокоил тебя, как и просила Мисселина. Прогуливал уроки, на которых мы могли пересечься, лишний раз оставался в аду, ведь путь тубу тебе был пока закрыт, но ты сама пришла ко мне, ведомая обычной прогулкой по школьному двору. Ты разговаривала с Дино о чем-то несерьезном, и в этот миг я возненавидел его еще сильнее — он мог коснуться тебя, заговорить с тобой, я же был лишен возможности лишний раз взглянуть на тебя.
Никто не знал о том, что я чувствовал к тебе, поэтому главной задачей в тот миг было остаться безразличным, будто очередная непризнанная взглянула в сторону недосягаемого. Но стоило тебе взглянуть на меня своими небесно-чистыми глазами… Я разглядывал тебя так, будто ты была нереальна, являлась плодом моего больного воображения. Так близко, что я мог дотронуться до тебя.
По твоему взгляду я все понял.
Я никогда в жизни не думал, что такая маленькая весть всколыхнет во мне такую боль. Тяжкая, невыносимая скорбь наполнила мое сердце, с каждым мгновением разрывая его на части. Шум в ушах напоминал грохот океана в осеннюю бурю, заглушая весь треп, что Ости извергала на тебя, прижимаясь к моей груди. В этот миг, смотря в твои наполненные грустью глаза, я вернулся в овраг, к истекающему кровью телу. Я каждый день чувствовал запах смерти и крови. Я все еще чувствовал тепло твоих слез на кончиках пальцев.
Никто прежде не ранил меня так сильно, как ты, Непризнанная. Любить тебя было самым изощренным методом самоуничтожения.
С той секунды я и стал таким. Ненависть к небесам переполняла меня. Я был готов разрушать миры, лишь бы боль внутри утихла. Я взмолил лишь однажды, прося о тебе, но Шепфа не услышал моей мольбы, чем обрек себя до скончания времен. Эти небеса гнили изнутри, и гнилостные язвы скрывались под кружевами чистоты и порядка.
На любые вопросы о себе я отвечал «Все отлично», при этом медленно и мучительно умирал внутри. Пугаясь моей злости и агрессии, ты каждый раз испуганно обходишь меня стороной, при этом заботливо поглядывая на меня. В небесно-голубых глазах своей Вселенной я стал олицетворением злобы и ненависти. В то время как для меня твое лицо стало назойливой мелодией, что никак не покидало растерзанный разум.
Обещаю, Вики, я заставлю тебя вспомнить, пускай это и займет у меня вечность. Больше я не дам небесам сделать тебе больно.
Однажды отец сказал мне:
— Есть вещи, Люцифер, которые стоят того, чтобы их ждали.
Ты одна из них.
Я готов ждать столько, сколько потребуется.
Это не конец нашей с тобой истории.