Уже почти восемь. В висках настойчиво отбивают звенящие молоточки, вызывая в голове очередные приступы мигрени. И перед глазами всё плывёт, превращая мир в семь разноцветных красок. Преобладает, конечно, серый. Потому что уже давненько не приходилось видеть иных цветов, несмотря на то, что они всегда окружали, всегда были рядом, даже на голове. 

       Перекрасил волосы в розовый? И что это было? Знаком неповиновения? Гордое восклицание о том, что Чимин, вообще-то, взрослый, и может сам решать свои проблемы? А чем тогда был тот визит к психологу? Первый, третий, десятый? Чем это всё остаётся до сих пор, хоть и совершенно не помогает?

        Чимин сделал глубокий вздох, остановившись у двери своей маленькой квартирки. Он не знал, но и не собирался искать ответа на этот вопрос. Он просто устал за все те года, что жил подле родителей и дрожал от страха и переполняющего чувства вины. Совсем недавно, может, с год назад, ему удалось избавиться от этого ощущения хоть немного, пускай в этой квартире он, благодаря своим друзьям, живёт уже довольно долго. Ещё будучи несовершеннолетним Чимин переехал сюда и устроился официантом, чтобы самостоятельно оплачивать аренду. Работал, не покладая рук, совсем съехал по лестнице успеваемости вниз — а ведь оценки раньше были единственным, что могло спасти его от криков родителей по вечерам, — всё для того, чтобы стать более самостоятельным и вдохнуть-таки жизнь по-настоящему. Потому что всё, что было раньше — это мрак, из которого не было видно выхода. Ни один источник света — ни яркий луч солнца, ни скудное свечение почти сломанного фонарика — ничто не могло спасти его и разогнать темноту вокруг, вытянуть его душу к спасению.  

      Чимин открыл дверь и ввалился в квартиру. Ещё утром Хосок предупредил его о важности появления у Юнги, но парень не совсем понимал, в чём причина. Там они собирались редко, хотя бы потому, что Тэ ненавидел находиться рядом с таблетками и капельницами. Он вообще терпеть не мог больницы, хоть и всегда смиренно их посещал, когда было совсем невмоготу и Юнги больше не мог это игнорировать. С братом он, признаться, намучился, и собирался прикладывать усилия до самого конца, который неумолимо приближался. Все это знали, но ни один не говорил вслух, чтобы не спугнуть удачу. Пока всё было более-менее, Тэхён чувствовал себя хорошо и даже уговорил своего брата на очередной прыжок с поезда. Если бы не Намджун, этого бы, конечно, не произошло, но парень знал, как уговорить остальных, не прибегая при этом к уговорам. 

       «Ты знаешь, что чувствуешь сам в эти моменты, так не лишай Тэхёна такой же возможности». 

       И всё.

        Да уж, возможность была поистине великолепная. Если бы Чимин никогда не переживал этих ощущений, наполняющих сердце в те несколько секунд, что длится прыжок, он бы наверняка уже покончил со всем этим. Борьба никогда не была его сильной стороной, но Бог, видимо, хотел наблюдать, как его верный раб с каждым разом преодолевает себя и идёт дальше, гордо подняв наполненные слезами глаза.

        До прыжков слёзы были тем единственным, что хоть немного помогало разрядиться. И когда отец вновь заходил к нему, жестокой улыбкой превращая светлую комнату в очередной уголок колючего мрака, Чимину ничего не оставалось, как подчиняться.

       Испорченный. 

       Сломленный.

       Отчаявшийся. 

       Но всё ещё живой. 

       Чимин поставил сумку с продуктами на пол, снял куртку и стянул кроссовки, после чего неосторожным взглядом наткнулся на зеркало. Его рука, оголённая, совершенно ничем не прикрытая, была испещрена шрамами разной длины. Все нанесены лезвием, вытащенным из бритвенного станка отца, ещё в более малолетнем возрасте. Смерть казалась единственным путём к искуплению, но даже она не захотела принимать Чимина в свои милостивые объятия. Потому что он был испорченным, сломленным и отчаявшимся. Совершенно потерявшимся в столь огромном мире и в столь маленькой квартирке. Даже сейчас, тянувшийся к свету, он не видел радостного будущего, сулящего счастье и свободу.

        Даже в другом городе, так далеко от семьи, он был заложником прошлого, и его сердце отбивало бешеные ритмы каждый раз, как только звонил мобильник.

        Чимин резал себя, потому что не знал, как ещё можно избавиться от боли, переполняющей его существо. Вместе с ней было непонимание, ведь он не делал ничего плохого, чтобы столкнуться с невероятным испытанием, из которого нет выхода. Он никогда не преступал линию закона, никогда никому не грубил и не гнобил младших, хотя у него были все основания на это.

        Чимин был старшим ребёнком в семье, и именно на него свалилась вся ответственность за проделки отца. И если бы не страх за них, своих брата и сестру, он бы уехал ещё раньше, до того, как уговорил их поступить в колледж и сбежать из дома, как-то сделал он сам. К сожалению, желание спрятаться было сильнее здравомыслия, а потому Чимину не удалось уберечь обоих, но, к счастью, его сестре всё же удалось поступить в колледж и переехать в общежитие, подальше от чокнутых родителей.

        Чимин был дома в последний раз два года назад. На похоронах, и тогда ему совсем не понравилось поведение отца. Казалось, он не сводил глаз со своего старшего сына, несмотря на то, что подле него стоял гроб, в котором лежал младший. И его глаза, суженные и наполненные ненавистью, пугали Чимина и вызывали в нём отвращение к себе, ведь когда-то он вёлся на это, и продолжал вестись ещё какое-то время после переезда, наивно полагая, что это убережёт брата, который остался в родительском гнёздышке, не сумев поступить в колледж. Но это было самообманом, ведь Чимина не было рядом, когда кто-то из них, этих чёртовых людей, гордо называющих себя «родителями», вооружился утюгом и огрел своего младшего сына по голове. За что? Теперь и не узнать, да это и не было важно. Он умер, а они сказали всем, что он свалился с лестницы, когда бежал за котом. «Недотёпа, вот, кем он был,» — сказал отец на похоронах, и при этом не сводил глаз с Чимина, опустившего голову и стыдливо прячущего слёзы. В этом не было ничего постыдного, его сестра и вовсе не приехала, потому что боялась отца, как и все вокруг, но он смотрел и внушал, что это всё вина самого Чимина, и если бы он поступил по-взрослому, как поступал всю жизнь, прикрывая их зад, то ничего бы не случилось.

        Лезвие. Да, оно помогало избавиться от боли и страха из-за того, что произошло, но в конечном итоге Чимин решил пойти к психологу и избавиться хотя бы от части разрывающих изнутри ощущений. Он не собирался говорить, что отец делал со всеми ними, потому что тогда его бы посадили, и с чем бы осталась мать? С безграничным горем из-за потери младшего сына, отъезда средней дочери и предательства старшего сына? Отец всегда говорил, что так происходит у всех, что каждый ребёнок получает сполна за то, что натворил, и Чимин верил, когда был совсем маленьким. А потом отец пересёк черту, и обратно было уже не возвратиться.

       Он всего лишь увидел то, чего не нужно было видеть.

        Это был его чёртов выбор.

        Чимин уже опаздывал, но не мог просто рвануть в квартиру Юнги, не приняв перед этим душ. Его работал требовала много энергии, и порой парень возвращался на полусогнутых ногах и только и успевал, что дойти до кровати, но сегодня был совершенно иной день. С тех пор, как в его жизни появились люди, которых он мог назвать своими друзьями, Вселенная перевернулась и дала ему шанс на исправление. Теперь он был не одинок в своей беде, и знал, что у некоторых бывают проблемы похуже. Кто-то справлялся с внутренними демонами гораздо дольше самого Чимина, и эти демоны были куда более кровожадными и выпивали все жизненные соки, прямо как вампиры. Кто-то кого-то убил и теперь пожинал плоды совершённого.        

     Впрочем, это не важно. Они были теми, кто помог выкарабкаться из ямы отчаяния и плавно балансировать на её краях. Они были теми, кто посадили его на поезд, а потом вытолкнули в зимнюю стужу, дав почувствовать привкус свободы, к которой Чимин всегда стремился. 

       С ними он чувствовал себя живым и настоящим, не боялся будущего и готов был существовать в настоящем и продолжать работать над своими недостатками. Глупые страхи, переполнявшие его, давали сбой, когда Чимин стоял рядом и слушал перепалки или серьёзные рассуждения. Он боялся мужчин, таких, как отец, склонных к насилию и скелетам в шкафах. Но с какого-то момента он и сам стал обладателем такого скелета. Наверное, ещё с детства, когда увидел, как отец ударяет свою дочь за то, что та уронила тарелку, пока её мыла. Ударяет так, что её губа вмиг набухает, а изо рта начинает течь кровь.

        Это было ночью, и все уже давно спали. Мать, младший брат, и даже сам Чимин. И если бы он не проснулся из-за желания сходить по малой нужде, его жизнь наверняка сложилась бы по-другому. Но он всё-таки увидел это, и даже не успел понять, почему она моет посуду в столь поздний час, и почему отец контролирует это. Но её рот был полон крови, а в глазах стояли слёзы, и всё, что отец сделал, это сказал ей: «Ты споткнулась о собственную ногу и выбила зуб, понятно?»

        И повернулся, чтобы уйти в спальню, где мирно посапывала жена, но тут увидел Чимина, смотрящего на эту картину с расширенными от ужаса глазами. Он ещё не был испуган, и тогда жил на широкую ногу, переполненный радостью и счастьем. Но в тот самый момент впервые почувствовал, как дохнут бабочки в животе и испускают отвратительные миазмы, наполняя организм паническим страхом перед тем, кто возвышается над ним, маленьким и беспомощным ребёнком.

        «С тобой мы ещё поговорим,» — сказал он и ушёл, но Чимин ясно понял, что не должен раскрывать свой рот, чтобы не было хуже. Он метнулся к сестре и принялся вытирать кровь одноразовым полотенцем, а она тихо скулила, не думая даже жаловаться на то, что произошло. Тогда-то и Чимин понял, что это происходит не в первый раз, что он и раньше делал с ней что-то, отчего она и ходила такой запуганной, а на её детском личике всегда блестело выражение запуганного зверька, смотрящего в глаза смерти.

        Чуть позже разговор и правда состоялся, и Чимину пришлось попросить отца не трогать сестру, иначе он предпримет меры. Тогда он не знал, что может сделать, чтобы остановить его, но говорил вполне серьёзно, и это очень рассмешило отца.

        «Да? И что же ты сделаешь, Куколка?» — спросил он.

        Чимин промолчал, но всерьёз задумался над этим вопросом. Тогда его подсознание уже предлагало единственный правильный вариант, но парень открещивался от него, подозревая, что это даст трещину в его спокойной жизни.

        Он предложил себя. 

       Это всё было мерзко и отвратительно, и Чимин, пытаясь расслабиться под упругими горячими струями воды, растворяясь в ласковых клубах пара, понимал это, как и то, что резать себя было отнюдь не верным выходом, но тогда ему было около пятнадцати лет, а тринадцатилетняя сестра призналась, что отец домогался до неё с самого детства, до тех пор, пока он не увидел их вдвоём на кухне, а её наполненный кровью рот не вселил в него ужас.

        Она сказала, что это закончилось очень давно, но её до сих пор передёргивает от воспоминаний, а также ей больше не кажется возможным находиться с отцом в одной комнате, и спросила: 

     «Что ты сказал ему, когда он вывел тебя на крыльцо?»

        Чимин ответил: 

     «Пригрозил, что сообщу в полицию». 

       Но на самом деле он попросил не трогать её, и сказал, что сделает всё, что угодно, лишь бы она имела возможность вырасти здоровым в психологическом плане ребёнком.

        И отец согласился. Он даже и не заметил подмены.

        Чимин вылез из душа и обмотал полотенце вокруг бёдер. Ещё пять минут — и он покинет эту квартиру и отправится к тем людям, которые ценят его и всегда готовы помочь. К тем, кто сказал, что его недуг не может быть крайней степенью отчаяния, и есть ещё куча вещей, способных превратить жизнь в ад. И Чимину даже не потребовалось просить пример, потому что по ним было видно: они тоже знали, что всё это, данное свыше — отнюдь не сказка. Что эта жизнь не похожа на сладкий леденец, скрытый под шуршащей оболочкой. И когда ты пробираешься под неё, открывая слой за слоем по мере взросления, то натыкаешься на гнилостные испражнения, с которыми ничего не остаётся, кроме как мириться. 

       Чимин быстро оделся и глянул на время. Как раз вовремя, чтобы выйти из дома и потратить двадцать минут на то, чтобы добраться до квартиры Юнги. Парень надел куртку и принялся обуваться. Ему ужасно хотелось встретиться со своими друзьями. Забыться, чтобы избавиться от настойчивых мыслей в голове, твердящих о том, что это он во всём виноват. В смерти брата, в испорченной психике сестры, в апатичном отношении матери ко всему происходящему, и даже в жестокости отца, который получает странное удовольствие от созерцания боли в глазах своих детей, от их щенячьего скулежа и разгорячённых лиц, испещрённых мокрыми дорожками.

        Чимин уже надел ботинки и собирался было выйти, как вдруг вспомнил о том, что оставил ключи на столе на кухне, когда принёс туда продукты. Ничего не оставалось, кроме как разуться и направиться в нужную комнату, чтобы забрать ключи от квартиры.

        Парень без особых проблем сделал это, но, когда возвращался, услышал звонок мобильного телефона.

       Это был тот самый звонок. Другой. Особенный.

        Чимин замер, вмиг ощутив, как тело пронзает ледяными молниями. Его пригвоздило к полу, лоб покрылся испариной, а температура в комнате вмиг показалась гораздо ниже, чем раньше. 

       Проблема была в том, что это звонил отец, и Чимин, не в силах сдвинуться с места, раздумывал о том, стоит ли взять трубку или сбежать, поджав хвост, а потом попытаться оправдаться. 

       Он ведь уже давно не был дома, постоянно отнекивался от приезда обратно, а также не говорил родителям адрес квартиры, которую снимал, чтобы они в один прекрасный день вдруг не нагрянули, чтобы проведать сына, на которого им было откровенно насрать.

        Он ненавидел брать трубки, говорить это треклятое: «Алло, привет, пап». Ненавидел, потому что после этого непременно бы услышал тот самый вопрос, который побуждал в нём животный первобытный страх, вынуждающий бежать прочь, прятаться под стол и дрожать в страхе, обливаясь ледяным потом.        

     Телефон продолжал звонить, бренча назойливой мелодией. И Чимину нужно было предпринять решение сейчас же. Он не хотел отвечать, боялся слышать этот голос вновь, но понимал, что рано или поздно ему придётся с этим столкнуться. Отец был из назойливых, и не упускал возможности напомнить сыну, что это был его собственный выбор. «Зато с сестрой всё в порядке, — говорил он своим грубым низким голосом, от которого кровь стыла в жилах, — ты должен быть счастлив».

        Счастлив? С такой-то жизнью?

        Чимин крепко зажмурился, после чего сделала глубокий вдох и, наконец, преодолел комнату в несколько прыжков, остановившись около телефона. Он всегда хранил этот мобильник дома — простенькая дешёвая модель, существующая лишь для связи с семьёй, — в то время как второй носил с собой. И каждый раз, когда он разрывался от звонка отца, Чимин чувствовал, как внутри живота стягивается тугой узел.

        Он взял мобильник в руки и нажал на «принять». Поднёс телефон к уху и сказал вялое «Алло», надеясь, что беседа не затянется надолго.

       — Привет, — раздался до чёртиков знакомый голос из телефона. — Давно ты не звонил и не узнавал, как дела. 

      — Прости, — прошептал Чимин, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. Он будто бы очутился в шкуре подростка, увидевшего раскрасневшееся лицо сестры, вновь разбившей тарелку на кухне. 

       И отца, с набухшей тканью на старых джинсах в самом интимном месте. 

      — В последнее время слишком много работы, — продолжил Чимин. — Мне нужно стараться, чтобы платить аренду.

       — Я знаю, — невозмутимо ответил голос по ту сторону. — Но тебя давно не было дома. Мы с мамой скучаем, ты знаешь?

       — Да, — также шёпотом сказал Чимин.

       — Я уже почти забыл, как ты выглядишь. 

       «И слава Богу, — подумал парень мимоходом. — Забудь, и никогда, никогда не вспоминай».

        Но его молитвы были не услышаны или проигнорированы специально. Порой Чимину казалось, что тот, кто сидит на мягких облаках (если и вправду сидит), специально игнорирует его существование. 

      — Приезжай, — голос давил психологически, и, хоть и казался совершенно дружелюбным, возрождал самые глубинные страхи Чимина, давя на его самооценку.

        Он пытался существовать вне этих воспоминаний. Игнорируя мысли о сестре, отце, матери и умершем брате. И если последнее в большинстве случаев ему удавалось, то вот сестра — маленькая девочка с заплаканным лицом и изрезанными осколками посуды руками, — постоянно возникала в его голове. Так же, как и отец, смотрящий на неё с нескрываемым возбуждением. 

       И за этим шло следующее воспоминание: как он ударяет своего сына и звенит застёжкой своего ремня. 

       Отец всё ещё что-то говорил, но Чимин уже ничего не слышал. Он зажал рот рукой, чтобы собственные всхлипы не дошли до той стороны, и зажмурился, пытаясь внушить себе, что всё будет хорошо.        

     «Всёбудетхорошо, всёбудетхорошо, всёбудетхорошо».

        Но это не помогало. 

      — Мне пора идти, — сказал Чимин, превозмогая боль. В его голове роились разные мысли, но одна, самая чёткая, застилала сознание и заставляла поверить в то, что всё обязательно наладится. Это была неправда — Чимин знал это заранее, — но верил, как дурак, чтобы в очередной раз разочароваться.

       — Ты постоянно спешишь, — ответил отец с нескрываемым недовольством, — тебе бы немного отдохнуть, знаешь? Расслабиться. 

       О да, Чимин прекрасно знал, о чём он говорит. 

       И испытывал ненависть.

       — Да, но позже. Пока.

        Он хотел было сбросить, но отец вдруг сказал: 

      — Ты ничего не забыл, Чимин?

      — Я люблю тебя, — выдохнул парень. 

      — И я тебя, — удовлетворённо промурлыкал мужчина.

        Чимин сбросил трубку.

        Он вновь чувствовал себя грязным. Испорченным, сломленным, отчаявшимся. Но живым, и это, безусловно, радовало. И парень попытался сосредоточиться на этих мыслях, силой внушив себе, что он уже успел пройти самое ужасное, и переезд дал ему всё, о чём можно было только мечтать — учёбу, друзей, уютную квартиру, какой-никакой заработок.

        Лицо Чимина горело, и парень готов был поклясться, что выглядит сейчас как перец чили. Мокрый перец чили.

        Н-да, не так он представлял себе взрослую самостоятельную жизнь, но что поделать? Жизнь иногда полностью плюёт на все представления об успешном существовании, и показывает самые красочные свои стороны. Чимину, например, досталась довольно-таки примечательная, чему он совершенно не был рад. 

       Но когда он задумывался о том, что может изменить, то тут же понимал, что ничего. Чимин не сумел бы жить в темноте разума, по глупости надеясь на то, что сестре удастся вытерпеть все издевательства самостоятельно, пока остальные живут свои жалкие жизни и радуются каждому новому дню. Он не мог оставить её в темноте, ведь она была его маленькой девочкой, с которой Чимин нянчился с самого рождения. Он помогал ей с поделками в детском саду, с домашним заданием — в младшей школе, защищал её от задиристых мальчишек и играл с куклами, хоть и ему совершенно не нравилось. Она была светлой, невинной и очень умной, и Чимин не желал ей такой судьбы.

       И он выбрал этот путь намеренно, потому что не мог закрыть глаза и стереть картинку той треклятой ночи из головы. Когда отец заставил её мыть посуду и, наблюдая за этим, получал испорченное наслаждение, которое родитель не должен испытывать по отношении к своей дочери.

        Она не должна была страдать.

        Но он не был в чём-либо виноват.

        Чимин положил телефон на место, понадеявшись, что звонков из дома не будет ещё долгое время. Отец понимал, что все дети разъехались из дома, и пытался найти способ существовать иначе. Его злил тот факт, что всё, чем он раньше обладал со слепой уверенностью, теперь растворялось сквозь пальцы. Сначала дочь — умница, красавица, выросшая в замкнутую в себе мышку, — поступила в престижный колледж и, собрав вещи, уехала к лучшей жизни, а потом и сын — идиот и слюнтяй, — собрал силы в кулак и сбежал, трусливо поджав хвост.

     Его это, безусловно, злило, но Чимину было наплевать. Он уже сделал всё, что мог, уехал прочь, пытаясь собрать обломки собственной жизни воедино, и теперь был намерен всё исправить и, как сестра, зажить совершенно по-иному. Но, в отличие от неё, у него не хватало духу стереть из памяти всё, что происходило дома. Он просыпался от кошмаров чуть ли не каждую ночь, и подсознательно боялся навсегда вычеркнуть отца из жизни. Чимин брал трубку каждый раз, как телефон разрывался пронзительной трелью, и отвечал — сухо, скомкано и вяло, при этом каждый раз надрывно плача, а потом убеждая себя, что всё это он делает ради сестры. А она — счастлива.

        Телефон зазвонил, но на этот раз — другой. Но Чимин, не успев этого осознать, инстинктивно вздрогнул, затравленным взглядом упершись в тот гаджет, что лежал на полке, положенный его дрожащей рукой. И, убедившись в этом, парень несколько успокоился. Он даже сначала не понял, что ещё может издавать подобные звука, пока вдруг не вспомнил, что второй телефон положил в карман джинсов. Он выудил мобильник и посмотрел на экран. «Намджун,» — значилось на нём. 

      — Да?

      — Долго тебя ещё ждать? — послышался недовольный голос с той стороны. И, несмотря на недовольство парня, Чимин почувствовал, как на него накатывает резкая волна спокойствия.

       — Я скоро буду, — сказал он. — У меня тут был звонок.

       — Хорошо, — Намджуна, кажется, это совершенно не волновало. Но Чимин знал, что его поведение — лишь иллюзия, и внутри он куда более чувственный, чем хочет показаться.

        Распрощавшись, парень положил телефон в карман и направился вон из квартиры. Несмотря на телефонный разговор, он чувствовал себя вполне неплохо. Голос Намджуна вернул его, потерявшегося в воспоминании и непролазном мысленном лесу, в реальность, напомнив, ради чего он существует в настоящий момент.

        Несмотря на то, что Чимин переехал сюда, чтобы начать новую жизнь, где он будет делать всё, ради своего собственного комфорта, он продолжал помогать, только руководствуясь совершенно иными вещами. В прошлом на первом месте у него стояла сестра, а теперь — друзья, которые так же, как и сам Чимин, прошли через определённые трудности, и теперь учились жить с этим. Парень мог бы поделиться с ними тем, как это делается, но понимал, что он далеко не самый лучший выживальщик. И, если подумать, они с Юнги оставались теми, кто до сих пор не мог избавиться от отравляющих «подарков» судьбы. 

       Он пытался учиться у старших, и верил в то, что рано или поздно проснётся полностью счастливым.        А пока спешил в квартиру Юнги, куда его зачем-то вызвал Хосок.

        С транспортом не возникло проблем, а потому парень прибыл быстро и вскоре уже стоял у заветных дверей. Открыл ему Хосок, улыбаясь тепло и лучезарно. Чимин улыбнулся в ответ, откровенно не понимая, как он, человек, столкнувшись с невероятной жестокостью со стороны общественности, находит в себе силы оставаться столь позитивным и откровенным с незнакомцами.

        По парам обуви, скопившимся у гардероба, парень понял, что все уже на месте. Это заставило его почувствовать смущение, ведь он в очередной раз заставил всех ждать. Порой Чимину казалось, что он не просто не успевает прийти в условленное место, но безуспешно гонится за ускользающей жизнью, которая ловко движется вперёд, наплевав на тех, кто плетётся сзади, тщетно надеясь прыгнуть в последний вагон. 

       Хосок ловко обогнул Чимина, вернувшись в гостиную и опустившись на трёхместный диван, где уже сидел Джин. Намджун же, нахмуренный и явно недовольный, сидел на кресле, соорудив подставку для подбородка из переплетённых пальцев собственных рук, поставив локти на колени. Чимин, не спеша что-либо выпытывать (например, где Юнги, Тэхён и новенький), сел на свободное место на диване.        Намджун смерил парня внимательным взглядом, и, убедившись, что все на своих местах, попросил Хосока обрисовать ситуацию. Он знал без подробностей, что произошло, и желал узнать как можно больше. 

      — Чонгук сказал, что с Юнги пришли стрясать долг, — он сделал паузу, так как говорить ему было трудно. Чимин подумал, что он уже успел наговориться за сегодняшний день и теперь испытывал дискомфорт, но пытался себя пересилить. — Двое мужчин ввалились в квартиру и избили его, после чего перевернули всё вверх дном и ушли, ничего не найдя.

       — А что они искали? — полюбопытствовал Чимин.

        Тот факт, что Юнги избили, испугал его, но раз остальные сохраняли спокойствие, значит, не было причины паниковать.

       — Деньги, наркоту, — предположил Хосок и пожал плечами. — Я не знаю.

       — Главное, что они ничего не нашли, — сказал Намджун. — Видимо, Юнги задолжал крупную сумму, раз его пришли прессовать среди дня.

       — Они сказали, что знают, на что надавить, чтобы получить с него деньги, — вспомнил Хосок. — И, думаю, что они говорили о Тэхёне.

       — Это плохо, — насупившись, пробормотал Джин. — Мы не должны позволить этому случиться, — он перевёл взгляд на Намджуна. — Что мы будем делать?

       — Надо ещё решить, как быть с Чонгуком, — напомнил Хосок. — Ему негде остановиться, и он предложил свою помощь.

      — Да? И что он будет делать? — издевательским тоном спросил Намджун. — У него много опыта работы с такими тяжёлыми случаями?

        Хосоку этот ответ не понравился. Сложив руки на груди, он выдавил из себя:

       — У тебя есть вариант получше? Может, ты готов заплатить за место на больничной койке для Тэхёна, а также отдать долг Юнги?

       — Не стоит забывать, что ему также выставят счёт за оказание медицинских услуг, — добавил Джин. — И за это тоже надо платить. 

       Они замолчали, задумавшись. Ситуация казалась безвыходной, и каждый прекрасно понимал, что не готов брать на себя все обязанности и проблемы Юнги. И если они ещё могли помочь ему с больничными счетами и долгами, в которые он влез, то вот нянчиться с Тэёхном никому не хотелось из-за недостатка времени. Да и, стоит признать, нужно было быть психологически сильным человеком, чтобы каждый день наблюдать за тем, как совсем молодой парень угасает, борясь со смертельным заболеванием. И Намджун, ежедневно занимающийся важными перевозками и доставками, не был готов брать на себя такую ответственность, как и Джин, которому инфантильность Тэхёна напоминала о собственном болезненном прошлом. Чимин же, тратящий большую часть времени на заработки для оплаты аренды, физически не мог взять на себя смертельно больного ровесника. 

      — То есть, у нас, фактически, нет выхода? — спросил Намджун, положив подбородок на оттопыренные большие пальцы, а носом упершись в указательные, сплетёнными с остальными.

        Несмотря на то, что вопрос был явно риторическим, Джин решил ответить.

       — Ну… Чонгук вроде ладит с Тэхёном. Объясни ему, как ставить внутримышечные уколы и выдавать таблетки — и можно будет оставлять их вдвоём хотя бы в дневное время.

       — А самим приезжать каждый вечер и проверять состояние парня, — поддержал Хосок, явно довольный этой идеей.

       — То есть, вы уверены, что он не вынесет квартиру или что-то в этом роде? — спросил Намджун.

       — Не вынесет, — сказал вдруг Чимин, и, когда все недоуменно посмотрели на него, явно желая узнать, отчего он делает такие поспешные выводы, покраснев, пояснил: — Он совсем не похож на человека, которому нужно всё имущество Юнги.

       — И красть-то тут совсем нечего, — задумавшись, произнёс Джин. — Компьютер и телевизор совсем старенькие, вряд ли с них можно выручить большую сумму.

       — И, если помните, ему некуда идти, — напомнил Хосок. — Он уехал из дома из-за родителей, и не намерен туда возвращаться.

       — О да, ох уж этот несправедливый мир, верно, ребята? — спросил Намджун, усмехнувшись.        

     Каждый посчитал нужным выпустить неловкий смешок. Ситуации явно требовалась разрядка, ведь каждый, усиленно пытаясь понять, как лучше поступить, накалял атмосферу в комнате, отчего Чимину становилось неловко, ведь он совершенно не чувствовал себя частью всей ситуации. Он не мог даже сказать что-то веское и считал, что его мнение никто не учтёт. 

       Несмотря на то, что он достаточно долго находился подле остальных, Чимин до сих пор не привык, что с чего словами может кто-то считаться. 

      — Тогда решено, — вдруг сказал Намджун, разрушив наступившую тишину своим громким уверенным голосом. — Завтра утром поедем к Юнги и проверим его состояние, а до тех пор Чонгук пусть остаётся здесь. 

      — А дальше? — спросил Чимин. 

      — Посмотрим, что скажет Юнги, — ответил Намджун. — Если он будет против, мы не в силах будем ему перечить.

       — Ой, да неужели? — насупился парень. — У нас есть очень важный аргумент: никто из нас не имеет достаточного времени следить за Тэ.

       — Чимин прав, — поддержал его Джин. — Для Юнги Тэхён — прекрасный способ манипуляции. И это поможет нам убедить его в том, что мы правы. Кому-то нужно быть с Тэхёном, пока Юнги не выйдет из больницы. 

      — Ладно, — сказал Намджун, не желая спорить с остальными. — Если он вынесет квартиру, то выплачивать Юнги компенсацию будете вы.

       — Скинемся как-нибудь, — отмахнувшись, ответил Джин. 

       Это заставило всех засмеяться вновь. Но не совсем радостно, как принято в больших дружных компаниях, а совсем иначе — сухо и тихо, распространяя вокруг атмосферу угнетающей безысходности. 

       Однако Чонгук, находившийся в комнате Тэхёна и припавший ухом к двери, вдруг широко улыбнулся.