you left your kiss
like a bruise on my lips
your fingertips
are tattooed on my skin
(hush know don't cry
build your walls high)
— Всё ещё убиваешься по своей сбежавшей принцессе? — в голосе Джаспера звучит смех, но Беллами, даже не оборачиваясь, знает, что глаза у него потерянные до самого их дна.
Поэтому он молча болтает на дне стакана самогон гениального, как говорят, производства Монти, внимательно глядя на сомнительную жидкость и не обращая внимания на выпады друга, как и весь прошедший месяц. Пить не хочется.
Позади шумят редкие голоса. Корпус Ковчега беспрекословно серый от железа, если не считать вкраплений иллюминаторов, которые вместо звёзд теперь демонстрируют запертым внутри хвойный лес. Беллами хочется лично отблагодарить каждого, кто додумался принести сюда хоть что-то яркое, начиная от крашеных жестянок и заканчивая флажками над баром.
— О, впрочем, прости, — разводит руками Джаспер, при этом роняя пустую бутылку. Она разбивается с каким-то гулким, безжизненным треском, из-за которого люди оборачиваются на них. — Она даже не была твоей.
Когда-то он смотрел на Беллами, как на пример для подражания. Становился плечом к плечу. Теперь же Джаспер его ненавидел, и былая детская безрассудность сломалась вместе с ним.
— Зато моя любовь теперь мертва, — всё тем же обманчиво-радостным тоном говорит Джаспер. Он встаёт, наклоняясь над Беллами, у которого уже не осталось сил убиваться, как раньше. — Благодаря вам двоим и моему лучшему другу. Вы убили её, если ты забыл.
— Оставь его, Джаспер, — раздаётся голос Джины. — Ну.
Беллами наконец поднимает голову, с неявной благодарностью глядя на неё. У Джины волосы отливают рыжим и сворачиваются в кудри — почти как его собственные, — и он невольно отмечает это, пока заглядывает в живые, волевые глаза.
Джаспер тоже смотрит на неё и слегка пошатывается. Кажется, он удивлён увидеть кого-то ещё. Потом он оглядывает зал, вздрагивает всем телом и резко уходит прочь, чудом не спотыкаясь. Беллами оборачивается только сейчас и, с силой сжимая руку на стакане, который на самом деле-то просто жестяная банка, провожает Джаспера взглядом.
— Ты никогда не пьёшь, — замечает Джина, и улыбка на её губах настоящая, с лёгкой насмешкой. — Я начинаю думать, что тебя приводит сюда что-то другое.
Беллами стряхивает со лба кудри и, сдаваясь, подвигает стакан к ней. Джина права. Здесь, в большой столовой с барной стойкой, Беллами чувствует себя как дома. Когда Джина ругает очередных нерадивых тусовщиков, или Монти, Харпер и Миллер приходят после работ снаружи посидеть вместе, или Рейвен рассказывает об очередном задании от Синклера, Беллами чувствует себя невероятно нужным. Даже больше, чем на тренировках и ежедневных обходах со стражниками.
Потому что там каждый раз при обсуждении планов ему хочется обернуться куда-то направо, где обычно бы стояла Кларк. Беллами скучал и впервые перестал отрицать, что влюбился. Порой казалось, что об этом знали все: Джаспер, Октавия, Рейвен, боже, даже мама Кларк. Порой Беллами замечал, что, как бы они ни старались, все они были одиноки.
Он смотрит, как пальцы Джины смыкаются вокруг стакана. Она выливает его содержимое обратно в общую бадью, прежде чем потянуться за тряпкой. Беллами жалеет, что в День Единства не выпил свой напиток вместе с Кларк, вместо этого расставшись с ней в толпе.
Он не может забыть, и это глупо, потому что прошли уже недели, но, наверное, её руки просто навсегда отпечатались на его теле. Где-то там, на плечах, когда Кларк держала его так близко и так далеко одновременно. Может, Беллами показалось, но она смотрела на него по-особенному в тот день. А потом она ушла, целуя на прощанье, и это было всем, что у него осталось. Кларк не оставила даже надежды на то, что ему не померещилось что-то в её вмиг потухшем взгляде.
Он ходил в половину поисковых отрядов, которые канцлер отправляла за дочерью. Кларк была похожа на луну: её волосы были выцветше-белыми, а глаза отливали цветом неба. Однако в последнем воспоминании Беллами она скорее выгоревший осколок, покрытый кратерами. Он хотел, чтобы она вернулась. Они бы исправили это вместе. Вместо этого он медленно и в одиночестве выгорал сам, подобно зимнему солнцу за иллюминаторами, неспособный даже выпить очередное творение Монти в баре.
Построить дом было бы намного легче, будь рядом Кларк. Тогда он был бы надёжным. Стоящим.
Может, ему стоило попытаться её удержать. Мысли, которые настигали его с пугающей периодичностью. Что он мог сказать?
«Всё будет хорошо»? Ложное обещание, которое Беллами всё равно не смог бы выполнить до конца. Ему никогда не удавалось сберечь людей, которых он любит.
«Пожалуйста, останься»? Он сказал, и не раз за тот разговор — прямым текстом и между строк.
«Остальные будут беспокоиться за тебя»? Как будто бы Кларк не знала. К тому же, другие справлялись с их новой жизнью намного лучше. Они были сломлены каждый по-своему, но никто из них не был разбит из-за Кларк. Это досталось Беллами, потому что он её любил. Теперь не было смысла отрицать и прятаться; всё равно некому заметить.
Может, достойным был всего один вариант. Если на секунду предположить, что он правильно понял её взгляд, если вспомнить, как долго её сухие губы были прижаты к его щеке…
«Ты нужна мне. Мы можем справиться вместе».
Они нажали на тот рычаг вместе, и Беллами понятия не имел, откуда Кларк взяла эту проклятую мысль, что ей будет легче справиться одной. Потому что он, очевидно, не справлялся без неё.
Впрочем, теперь это было не важно, потому что Кларк не могла ответить ни на одно из признаний, потерянная для их городка и для него. Он не сказал этих слов в тот день, и медленно, но верно учился жить без человека, который раскусил его даже через призму ненависти. Кларк подарила ему прощение, когда Беллами хотел сбежать, но, когда их роли сменились, этого оказалось недостаточно.
Он думает о том, что если бы их единственный поцелуй пришёлся в губы, он бы никогда не отпустил её одну — и к чёрту всех остальных.
Поисковые отряды не находят Кларк ни на следующий день, ни через неделю или ещё двадцать девять дней. Беллами немного меняет причёску и получает куртку стражника, а Джаспер перестаёт ломать его изнутри каждый день, вместо этого заводя другую вредную привычку. Они называют поселение Аркадией и закатывают вечеринку по поводу обретения нового названия.
Беллами сидит за барной стойкой на своём обычном месте, украдкой глядя за канцлером и Кейном за столиком в углу. Джина наклоняется к нему, бесстыдно бормоча на ухо:
— Как думаешь, они встречаются?
Беллами пожимает плечами и смеётся. Джина продолжает стоять, опершись локтями на стойку, и её блестящие глаза на уровне его.
Беллами возводит стены вокруг своих чувств выше, чем стены Аркадии. Он притворяется, что не знает, как одно-единственное появление Кларк разрушит их до основания, лишит его логики и обратит в безрассудного глупца, если она окажется в опасности или вновь решит уйти.
Но пока он смотрит в наполненные жизнью глаза Джины и обнаруживает, что под ними тепло.