⁓ Сгущаются ярко сумерки ⁓

 ⁓ Однажды эхом прозвучит та осень, и я признаюсь тебе ⁓

 – Странный свет.

 – Откуда-то облака принесло. Не пойму, дождевые они или нет. Похоже на какой-то выброс.

 – С чего бы?

 – Не знаю.

 – Ты, кажется, должен быть на задании. Чего филонишь?

 Дазай поворачивается к Чуе, чуть отступая от ограждения. В этом месте на набережной парка Ямасита всегда много желающих сфотографироваться, но сейчас они все куда-то подевались, а зря – странный золотисто-розовый сумеречный свет был прекрасен, хотя они оба не могли понять, что именно стало его источником, словно что-то внезапно наплыло на город. Осаму рассматривает Чую в этом аномальном освещении, хочет пошутить насчет его волос, но в итоге лишь жмурится и мотает головой, как бы и обрывая свои мысли, и якобы отвечая на его реплику. Накахара лишь отмахивается, опуская глаза.

 У него свободный день, и Дазай даже понятия не имеет, что стало тому причиной, но сегодня в нем нет ни капли от того мафиозного шарма, который и забавляет Осаму, и притягивает, что смотришь краем глаза, и бля – нельзя так, это сбивает, веди себя пристойнее, я так не могу! Однажды он поставил Чуе это в упрек – и, кажется, сказал тем самым больше, чем хотел.

 – Ты же знаешь, у меня не очень получается подчиняться.

 – Руководить, если честно, тоже, – Чуя явно просто хочет его слегка поддеть, – на что ты тогда годишься?

 Дазай равнодушно пожимает плечами, глядя в сторону залива. Воды словно вбирают себя это странное лиловое свечение, будто кто-то прошедшей весной выжал из сакуры весь ее густой цвет и каким-то неведомым волшебством сохранил до осени, разлив сейчас над Йокогамой.

⁓ Это как отголоски из какого-то давнего прошлого ⁓

 Где-то все еще есть та одинокая станция, где-то на севере. А может, и нет. На Хоккайдо сейчас все меньше поездов, и маленькие станции исчезают, поезда там не просто не останавливаются – рельсы зарастают травой, а потом укрываются нетронутым снегом, и более ничего нет, но кое-что на одной такой тихой станции осталось. Редкий разговор – воспоминание, похожее на обещание. Так давно.

 Чуя теребит цепь на своих джинсах и зачем-то вспоминает короткие фразы, слова. Совсем тихие. Там никого не было, на той станции, и можно было говорить негромко. Лишь бесцветный ветер шуршал опавшей листвой. Пронизывало тогда сквозь одежду, и спрятаться было особо негде.

 Чуя сжимает цепь крепче, она теплая, согретая ладонями. Его умиляет собственная смелость в тот день. Взять чужие ледяные руки и согреть в своих поднеся ко рту, к самым губам, и горячо выдохнуть.

 Может, от него еще ждали каких-то слов в тот миг, но Дазай глупый – не понимает, что слова – вред, они все портят. Вообще-то это только отговорка на самом деле. Потому что Чуя просто не особо умел толкать речи. Сейчас – ситуация не лучше, и он улыбается сам себе, разглядывая проходящих мимо людей.

 – Не знал, что ты склонен гулять просто так по городу в одиночестве.

 – Хотел сходить на свидание.

 Дазай, когда искренне удивлен, всегда смотрит так по-детски невинно. Даже не играет ни капли. Он снова окидывает Чую взглядом, оценивает, щурит один глаз, чуть закусывая нижнюю губу – выбирает, какую бы гадость сказануть – вот точно!

 – Парень или девушка?

 – Секрет, – Чуя смотрит прямо в глаза, ехидно так – он тоже умеет слегка интриговать; Осаму лишь фыркает в ответ, мол, его это не волнует.

 – Почему не пошел?

 – Подумал, что мне не нужны лишние сожаления.

 – Какая внезапная практичность.

 – Горький опыт.

⁓ У тех непроизнесенных слов все же остался свой привкус, когда губам стало слишком холодно ⁓

 – О, зажглось!

 Чуя оборачивается – колесо обозрения Cosmo Clock 21 озарилось огнями, хотя еще достаточно светло. При таком странном свете не особо теперь понятно, когда стемнеет. Скоро здесь все засияет.

 – Ты снова всю ночь проведешь в порту?

 – Будто ты не знаешь, чем по ночам занимается мафия.

 – Ты не умеешь, расслабляться, Чуя!

 А вот это сейчас было почти оскорблением!

 – Расслабиться – не значит развалиться на первой попавшейся плоской поверхности и отрубиться!

 – Расслабиться – не значит упиться вином и звонить по номерам, где тебя особо слышать не хотят!

 Накахара мгновение тупо моргает, а потом кривиться.

 – Один раз-то всего и было.

 – Не один.

 Чуя в задумчивости замирает. Не один? Как-то вдруг внутри все перевернулось. Слышно, как эта падла хихикает рядом. Хочется вмазать по зубам. Чего он вообще такой довольный? Улыбается. Он помнит похожую улыбку. Дазай не показывал ее ему, но она была видна в отражении окна поезда, что забрал их с той станции. Осаму отвернулся и долго всматривался в то, что проносилось снаружи. Но Чуя краем глаза видел тогда плавные изгибы губ. И крепче сжимал постоянно леденеющие пальцы. Правда потом чего-то испугался и выпустил их. Это случилось уже в тот момент, когда странное путешествие стало подходить к концу и поезд принялся замедлять ход, так безжалостно, жестоко, лишая этих мгновений, но железяке нельзя дать понять, что она несется слишком быстро, что не надо так, что…

 – И все же странный свет, – Дазай задирает голову. – Я думал, его никогда больше не увижу. Тем более здесь. Как думаешь, это только осеннее явление или просто совпадение?

 Чуя набирает полную грудь воздуха – внутри что-то дрожит и стучит, грохочет, похоже на звуки того старого поезда, что унес их со станции, название которой совсем забылось.

 – Я не поеду ночью в порт.

 Дазай упорно смотрит вдаль на вспыхивающие огни Минато-Мирай, зная, с каким отчаянием на него вытаращились сейчас, затаив дыхание.

 Какая же ты бесстрастная сволочь!

⁓ Розовые осенние сумерки проливаются через край ⁓

 Сиренево-розовый сменился синим кобальтом, что все больше полнился черным блеском. Чуя не зажигает свет в своей квартире, да и ему не дают, потому что руки прижаты к стене, и его целуют, целуют безостановочно, и в этот раз все не мимолетно и не ради неуклюжего мига тепла, и можно быть смелее, потому что не хочется потом сожалеть. Дазай что-то мурлычет ему в ухо, он мягче, чем прежде, все вообще иначе, чем прежде.

 – Ай, бля! – нет, Чуя погорячился насчет мягче, когда его слегка приложили головой о стену, подхватив слишком резво под ягодицами, но Дазай тут же ныряет пальцами ему в волосы, оглаживая место ушиба – ладно, прощается.

 Он очень уж неаккуратно пытается расстегнуть на Осаму рубашку, тот потом будет возмущаться из-за отсутствия некоторых пуговиц, но пока не обращает внимания, а Чуя обещает себе сделать все так, что Дазай вообще не скоро доберется до своей одежды. Правда, если так и дальше дело пойдет, то они рискуют не добраться до спальни, но как-то без разницы, если честно.

 А вот и маленькая месть – Дазай, прижатый к полу, капризно стонет, когда теперь уже его затылок встречается с твердой поверхностью, но скользящие по голой груди руки отвлекают, а Чуя с таким голодом в глазах – завораживает. Завораживают пальцы, что не совсем справляются с и без того слабо затянутым собственным галстуком, с которым Дазай не привык видеть бывшего напарника, но ему не хватило смелости признаться, что этим вечером это очень жестко било по нему. Мелкий элемент одежды, небрежно повязанный без всякого намека на официальность – Дазай привстает на локтях и сам тянет за кончик, пока Чуя не содрал его с шеи вконец, тянет это ухмыляющееся создание к себе, дергает нагло – целует в податливые губы, отпуская и вдавливая уже пальцы в кожу под рубашкой.

 Чуя приподнимается, явно понимает, где сейчас оказывается его зад, разглядывает столь давно знакомого человека зачем-то, он не колеблется, просто о чем-то вдруг задумался. Не особо вовремя, если честно.

 – Ты сам когда-то это инициировал, – шепотом произносит Дазай, дергая его за руку.

 Да, он помнит. Просто хочет запомнить снова. А потом у Осаму просто дух захватывает от того, как шустро его избавляют от одежды. Чуя вырос с тех давних пор, но и сейчас, поддающийся азарту, по-прежнему вспыхивает и полыхает долго, всем естеством, даже не понимая, сколько заряда несет в себе, и даже если был какой-то намек на смущение, потому что они вроде как повзрослели, стали больше рефлексировать и сомневаться, то все это смущающее было уверенно сметено.

 Хотелось друг друга до умопомрачения, но Дазай не готов враз все нахер испортить, учитывая свое прокаченное мастерство в этой области, а Чуя просто не решится на нечто подобное: безумие подрагивает в пальцах, что сжимают напряженную плоть, и в тех, что давят внутри чувствительно на точку, которая посылает выбрасывающие из сознания импульсы. Дазай и сам не сразу понимает, что кончает от такого, даже не касаясь себя, он чудом каким-то додумывается вовремя разжать зубы на шее Чуи где-то над чокером, что так и остался на нем, хотя Накахара явно бы и не заметил, что ему едва не устроили самый настоящий вампирский засос – его самого слегка выбило из реальности, очерченной контурами собственной квартиры. По его спине катится пот, который Дазай стирает легкими поглаживаниями, крепко жмуря глаза и видя золотисто-лиловые искры, похожие на тот свет, что оглушил его в парке Ямасита так внезапно.

⁓ Ветер, что шуршал опавшими листьями, бьет по лицу своими порывами ⁓

 – Если честно, я всегда думал, что я буду сверху.

 – Ты слишком долго думал, – Чуя резко откидывается назад, заставляя Дазая закинуть одну ногу себе на плечо, словно специально хочет найти предлог, чтобы подколоть его относительно никуда негодной физической формы. Движения его резкие, быстрые, он весь мокрый, растрепанный и, блядь, как сильно это возбуждает – Дазай готов будет потом отдать ему себя на растерзание еще не один раз.

 Осаму пытается сдуть налипшие на глаза пряди волос, а Чуя сам тянется убрать их, даже не соображая, что от его движений внутри все буквально взрывается, и даже не стыдно застонать от такого, а тот, довольный, только склоняется ниже, двигаясь плавнее, но зато целует в губы, в шею, прямо в нос и сам урчит от удовольствия, когда лапают его бока, спину, когда прижимают к себе крепче.

  – Не проси меня доводить тебя до исступления, – Чуя выходит из него, садится и дергает на себя, заставляя Дазая убрать руку с собственного члена и взглянуть на своего партнера сосредоточено, схватив крепко и даже больно за волосы, – я хочу услышать твои слова – осознанные, не от секундного порыва.

 – Ты жадный, Чуя, но разве скажу, что не имеешь права? – Дазай перехватывает его руку, целуя в ладонь. – Мне кажется, теперь у меня лучше получится. Можно теперь я тебя поцелую в ответ на тот раз?

 Чуя вроде как хочет больше слов, но к черту – его целуют, будто все предыдущие разы не считаются, ну да – он так и считал, ждал того самого ответа. На словах – Дазай все равно не умеет, но Чуя вообще-то и сам тогда не выдавил из себя ничего вразумительного, что аж смешно сейчас, но это немного отступает на задний план, потому что болтать в постели – они раньше только и делали, что тратили время на болтовню, споры и пустые остроты. Дазай такой податливый – надо пользоваться, пока его так разморило, Чуе самому хочется еще раз словить золотисто-розовые всполохи перед глазами.

 ⁓ Сумеречные цвета сменяются в памяти предрассветными бликами  ⁓