— Да не я это! — с неописуемым возмущением воскликнул Рихард, в сердцах с размаху шарахнув кулаком о стол.

— А кто тогда? — с подозрением прищурился Тилль, злобно сжимая в руках очередную таинственным образом опустевшую коробку пончиков.

— Ты меня ещё носом натычь в неё и спроси, кто это сделал, — фыркнул лид-гитарист, закатывая глаза. — Сказал же тебе: не я.

Громко и картинно всхлипнув, вокалист опечаленно плюхнулся на кухонный стул, заметно взгрустнув. Ситуация с исчезновением любимой выпечки страшно его расстраивала: всё самое вкусное тотчас же улетучивалось, стоило лишь оставить без присмотра — ненадолго, может на полчасика, но этого хватало, чтобы некто невидимый и жутко прожорливый слопал всё до единой крошки.

— Ну Krapfen, — Круспе примирительно улыбнулся, снисходительно вздохнув и прижав к себе надутого Линдеманна, — ты подумай, может, мы кого-то от голодной смерти спасаем.

Тилль поднял полный пассивной агрессии взгляд на Шолле, недовольно нахмурившись, и злобно проворчал:

— Я, может, сам такими темпами от недоедания окочурюсь.

— Ну-ну, — пытался его успокоить Рихард, мягко поглаживая по плечу, — от этого ещё никто не умирал.

— Тогда я буду первым, — пробубнил пуще прежнего огорчившийся вокалист.

И только когда на дворе уже глубоко стемнело, а часы пробили, кажется, десятый час, Линдеманн, до поры до времени мирно почитывающий что-то из классики в спальне, тихо отложил книгу и, затаив дыхание, вышел из комнаты и стал медленно спускаться по лестнице. Прислушавшись, он насторожился: из кухни доносилось тихое, но весьма и весьма подозрительное шуршание.

Добравшись наконец до источника звука и выглянув из-за стены, Тилль ошарашенно замер, а затем рассерженно нахмурился: у бумажного пакета со свежими коричными булочками орудовал не кто иной, как Круспе, активно извлекая выпечку из упаковки и стараясь при этом не наделать много шуму.

Вокалист уже хотел было дельно возмутиться и потребовать объяснений, а лучше извинений, моральной компенсации и полного возмещения убытков, как вдруг лид-гитарист, выудив наконец булку из пакета, вместо того, чтобы схомячить по-тихому, развернулся и направился к дальнему углу помещения.

Линдеманн, может, и не понял бы, что за обряды Шолле вздумал проводить над его сокровищами, если бы не узнаваемое шуршание у стены, сопровождаемое еле уловимым царапанием маленьких лапок о пол, и характерный тихий писк.

Осторожно подойдя сзади — расположение и освещение позволяли подобраться почти вплотную к Рихарду так, чтобы тот ничего не заметил — и аккуратно присев, Тилль заинтересованно наблюдал из-за спины Круспе за тем, как тот подкармливает маленькую пузатенькую крыску, что шустро цепляла когтистыми лапками подаваемые ей кусочки лакомства и оживлённо грызла.

Чтобы хоть как-то обратить на себя внимание, вокалист озадаченно вздохнул, подобрался ближе и опустил голову на плечо лид-гитариста. Наконец заметив Линдеманна, Шолле слабо вздрогнул от неожиданности, свободной рукой сжал его ладонь в своей и вернулся к прежнему занятию.

— Ну и что это? — тихо улыбаясь, спросил Тилль.

Чуть помедлив и явно задумавшись, Рихард наконец выдал:

— Это... Альберт.

— Альберт, значит, — забавно хмыкнул вокалист. — И откуда такой Альберт взялся?

— Пришёл, — легкомысленно пожал плечами (вернее, плечом, чтобы вторым не заехать Линдеманну по лицу) Круспе.

Тилль поднял голову, глянул на него с заговорческой ухмылкой и с явным подозрением протянул:

— Са-ам?

— Сам.

— Как скажешь, — решив не настаивать, усмехнулся вокалист. — И почему было сразу не сказать? Зачем вся эта шарада с исчезновениями, м? — поинтересовался он.

Лид-гитарист отвёл взгляд, понимая, что честный ответ не особо правдоподобный и в чём-то даже обидный, а нечестный не прокатит уж никак, и в конце концов пробубнил:

— Не знал, как ты отреагируешь. Ты иногда немного... истеричка, you know, — и крыска коротко пискнула то ли в подтверждение, то ли в опровержение его слов.

— Это я истеричка? — остолбенел Линдеманн. — От кого от кого, а от тебя я уж точно не ожидал такое услышать, — хитро улыбнулся он, ожидая реакции на ответную подстёбку.

Шолле лишь неодобрительно покачал головой, цокая языком:

— Ой и огребёшь у меня сейчас...

— Давай хоть не при ребёнке, сладкий, — не восприняв угрозу всерьёз, Тилль откровенно подмигнул и игриво повёл плечом.

— Альберт не пострадает, — усмехнулся Рихард, легонько поглаживая зверька пальцем. — А вот за тебя не ручаюсь.

И примерно в этот момент вокалист понял: ему полный и безоговорочный трындец.