Господи, наконец-то выходные.

Страшно уставший и невероятно вымотанный Рихард плёлся по улице, едва переставляя ноги, в направлении дома. После того, как лид-гитарист окончательно решил переехать жить к Тиллю, бумажная волокита не давала ему покоя не одну неделю.

И вот, в эту пятницу благополучно завершилась сделка с агентством. Все необходимые документы наконец благополучно оформлены, а вещи запакованы и вывезены. Официально оформляться как сожитель вокалиста Круспе не спешил и в принципе не планировал: они и без этого вполне себе спокойно могли сосуществовать, а лишнего внимания Шолле не желал совершенно. Да, вообще ему это дело льстило, и с любой новой пассией Рихард не прочь был покрасоваться на камеру, но Линдеманн — совершенно другой случай: им лид-гитарист действительно дорожил и бросать уж точно не собирался.

Глубокие размышления прервал странный, скулящий звук, что доносился откуда-то из переулочного затенка. Послышалось, что ли?..

Круспе настороженно прислушался, и, поняв, что завывание повторилось, направился в сторону его предположительного источника.

Сам переулок заканчивался тупиком и находился в тени большого жилого здания. Людей здесь не было точно, как и в принципе чего-либо интересного — разве что два больших пластиковых мусорных контейнера располагались рядом друг с другом. Видимо, их так и не удосужились ни убрать, ни пустить на переработку: такие больше нигде не стояли, ведь им на замену пришли специальные урны для разных видов отходов.

Шолле уже собирался было уходить, как вдруг звук послышался снова, причём исходил он изнутри одного из ящиков. Подойдя поближе, Рихард с явным недовольством — от мусорки пахло, мягко говоря, не очень, а сама она была покрыта чем-то мерзким и скользким — и опасением откинул крышку, но тут поражённо замер: сидя в куче источающих страшный смрад отходов, на него вовсю глазел маленький, рыжий и ужасно грязный котёнок.

— Ох ты ж ё, — прошептал лид-гитарист, с удивлением рассматривая зверька. Это кто ж такое чудо выбросить надоумился? Оно ведь там едва не задохнулось! — Как же тебя угораздило-то...

Совсем ещё крошечный и ужасно пушистый котофей тем временем выжидающе уставился на Круспе. Когда же тот неуверенно протянул руку навстречу малышу, мохнатик, понюхав ладонь Шолле и заключив, что пахла она явно приятнее мусорки, уложил на неё мордашку и принялся тереться, ласкаясь.

Закусив губу, чтобы не улыбаться совсем уж по-идиотски, Рихард аккуратно обхватил зверька под лапки, приподнял и вытащил из мусорки. Когда котёнок попытался зацепиться коготками за куртку лид-гитариста, тот усадил его себе на плечо, невольно поморщивщись от неприятного запаха, и вернул крышку ящика в изначальное положение, чтобы не распространять вонь дальше.

Понимая, что, если пушистику он понравился, тот уже не отцепится, да и не горя желанием бросить кроху на улице, Круспе задумчиво вздохнул, прикидывая, как объяснит Тиллю неожиданное пополнение в их импровизированном семействе.

Добираясь до подъезда, — домой-то он уже почти пришёл, — Шолле то и дело ловил на себе неоднозначные взгляды прохожих, то ли потому, что на его плече гордо возвышался мохнатый зверёк, то ли из-за запаха, но особого внимания не обращал: пускай смотрят, ему не привыкать.

Войдя в квартиру, Рихард сразу же почувствовал лёгкий аромат ванили и какой-то выпечки — видать, вокалист опять взялся что-то химичить на кухне. Лид-гитарист усадил котофея на тумбочку рядом с дверью, пока стягивал с себя обувь и верхнюю одежду, а пушистик заинтересованно принюхивался, чуя вкуснятину.

Разобравшись наконец со шмотками, Круспе направился в храм еды. Улыбаясь, он подошёл сзади к Линдеманну — тот был в наушниках и помешивал в миске, видимо, тесто, пока в духовке выпекалось что-то ещё, — подождал, пока Тилль отставит миску в сторону (в прошлый раз неосторожность Шолле привела к тому, что вязкая жижа разлетелась по всей комнате), подобрался к нему, приобнял сзади, обвивая руками вокруг пояса, и поцеловал в щёку.

Вокалист чуть дёрнулся от неожиданности, опустил наушники на шею, развернулся к лид-гитаристу, с непониманием уставившись на него, и спросил:

— Риш, ты где был? От тебя помоями несёт... ты на свалке ошивался?

— Тут такое дело... — замялся Круспе, думая, как бы подготовить Линдеманна к новости, но Тилль вдруг забавно округлил глаза, ошарашенно смотря на что-то за спиной у Шолле, и тот, обернувшись, увидел, как котейка с любопытством притопал на кухню, оглядываясь в поисках чего-то съестного.

— Это... кто? — озадаченно прошептал вокалист.

Рихард лишь закатил глаза:

— Это кот, не поверишь, — съязвил он. — Сидел, голодный, в мусорке, глазами хлопал. Вот, видишь, провонялся весь... Что мне было делать? В подворотне его бросить, чтоб подыхал? — лид-гитарист эмоционально взмахнул руками.

— Вижу, — чуть скривившись, пробубнил Линдеманн. — Так, ладно, — он поставил миску с тестом в холодильник и указал на тарелку на столе, — ты садись ешь, только разогрей, остыло уже, наверное. Пирог вытащишь из духовки, как таймер запищит, а я пошёл это чудо отмывать. Не скучай, — Тилль чмокнул Круспе в губы, развернувшись, подхватил зверька и унёс в ванную под возмущённый визг проголодавшегося пушистика.

Спустя, может, полчаса, когда Шолле уже достал пирог, заварил себе и вокалисту чай и, заскучав, завис на телефоне, Линдеманн наконец вернулся на кухню, неся в руках полотенечный свёрток с тихо мурлычущим котёнком.

— Смотри, какой чистый, — улыбнулся Тилль, показывая Рихарду, как оказалось, светло-рыжего, чуть полосатого и с белым пузиком мохнатика. — Мальчик. Как назовём?

— Флауми, — не задумываясь, выдал лид-гитарист: имя для зверька он уже придумал, причём достаточно давно. — Ему подойдёт.

Вокалист задумчиво повертел малыша в руках, словно примеряя кличку, и пожал плечами:

— Как скажешь. Нам нравится. Да, Флауми? — он усмехнулся, почесав новоявленного питомца за ухом, отчего тот заулыбался во всю мордаху, одобрительно мурлыча.

— Он тоже доволен, — с удовлетворением заметил Круспе.

— Ёлки-моталки, он же голодный, — спохватился Линдеманн. Аккуратно уложив котофея на стол, он начал копаться в холодильнике в поисках еды для маленького хищника. Откопав наконец тарелку с вареной курицей, он разогрел её в микроволновке — по опыту знал, что холодное коты не любят — и поставил перед пушистиком.

Учуяв аромат вкусняшки, Флауми заинтересованно повёл ушками, завертелся, пытаясь выбраться из полотенца, и в итоге запутался в нём ещё сильнее. Усмехнувшись, Шолле помог мохнатику освободиться, и тот, радостно мяукнув, повилял пушистой жопкой, примеряясь, и набросился на курицу. Она, правда, была больше его едва ли не в двое, но зверька это мало заботило.

Вместо того, чтобы спокойно сесть и кушать, котейка обгрыз мясо со всех сторон, отчего бесформенное нечто, некогда бывшее птицей, походить на оную перестало. Впрочем, аппетит у Флауми и без того разыгрался не на шутку. Наевшись вдоволь, сытый и донельзя довольный хищник слез с курицы, неспешно прошествовал по столу, медленно передвигаясь из-за набитого кушаньем брюха, плюхнулся на колени Тиллю и принялся благодарно облизывать ему ладонь.

Умилённо улыбнувшись, вокалист подхватил кроху под лапки, приподнял и потёрся носом о его мордочку. Отложив телефон, Рихард подобрался к Линдеманну сзади и обнял, положив голову на плечо. Радостно пискнув, мохнатик лизнул лид-гитариста в щёку, отчего тот ошарашенно дёрнулся, а Тилль рассмеялся, созерцая сию картину.

— А теперь тебя будем мыть, — усмехнулся вокалист, коварно поглядывая на Круспе, а Флауми, словно понимая, о чём речь, издевательски замяукал, злорадно пританцовывая на всех четверых.

Похоже, с этого дня в их семействе действительно прибавление.