Для него выход на сцену всегда был сродни переходу своеобразного Рубикона предрассудков и условностей. Сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Во-первых, перевоплощение — всегда непросто. Во всех отношениях.

Во-вторых, Тилль уже привык, хоть и не смирился ещё с тем, что практически всё внимание приковано именно к нему. "Кто держит в руках микрофон, тот покоряет толпу", — так объяснял это Рихард, но у вокалиста не было ни малейшего желания видеть, как перед ним преклоняются. На всю эту затею с тяжёлым металом и пиротехникой он изначально пошёл только ради лид-гитариста, а в тексты вкладывал намного больше, чем, возможно, стоило, лишь с одной целью: он хотел, чтобы его поняли. Как показывает практика, для подавляющего большинства сочные рифы важнее любого смысла. Что-что он там бубнит на своём немецком? А, да не всё ли равно? Звучит эпично. Цепляет? Цепляет. Качает? Качает. Большего им не нужно.

Впрочем, и в этих кривляниях было что-то своё, словно бы Линдеманн находил в них то, чего не мог найти больше нигде, как бы ни старался. Это давало ему особый вид свободы: нигде больше не получалось так отпустить истинную сущность, принимая чужой, но такой привычный другим, не знающим его людям облик. Вот он в образе маньяка-каннибала, а вот он уже некрофил-насильник с разбитым сердцем... о да, такие игры всегда позволяли забыться и в каком-то смысле даже расслабиться духовно. Ты будто держишь на поводке своих внутренних демонов, они ведут тебя, и остаётся лишь поддаться их рвению, добровольно отдавая контроль над собой.

Почему-то такое всегда происходило именно с Тиллем, и он не знал, ощущали ли остальные подобное. В одном он был уверен: Круспе — он всегда Круспе. Дерзкий, самоуверенный, вспыльчивый временами и жуткий собственник (хотя, откровенно говоря, в этом что-то есть), — Шолле такой что на сцене, что в жизни. Впрочем, вне образа Рихард может позволить себе то, что во время выступления считает недопустимым, — такую себе "слабость" в виде чувств к одному вокалисту. В каком-то смысле Линдеманну это даже льстило: лид-гитарист ведь действительно пытался избавиться от этой привязанности, не раз пытался, считая её чем-то неправильным и в высшей степени абсурдным. Пытался — и ведь не смог! Любит, значит, всё-таки. Может, даже сильнее, чем сам думает.

— Готов? — окликнул его сзади Круспе, и, обернувшись, Тилль почти сразу встретился своим взглядом с его.

— Готов, — неуверенно кивнул вокалист. Столько раз выступали, столько раз срывали овации, а он всё ещё сомневался перед каждым выходом на сцену: а стоит ли? Стоит ли он внимания и обожания стольких людей? Не разочарует ли он их? Линдеманн хорошо знал, как это — быть разочарованием, и повторять ни за что бы не захотел. Может, и сейчас лучше отступить?..

— Так, — протянул Шолле. Не особо-то боевой настрой Тилля не остался для него незамеченным. — Сейчас мы выходим, сейчас ты выходишь, и мы взрываем эту публику. В прямом и переносном смысле. Ты меня понял? — он сжал плечи вокалиста, устанавливая зрительный контакт.

Линдеманн кивнул уже увереннее:

— Понял.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Рихард и, воровато оглянувшись, быстро чмокнул Тилля в губы, отчего тот комично округлил глаза и уставился на него. — Что?

— Увидят же, Риш, — пробормотал вокалист, отведя взгляд, — конспиратор в тебе умер, так и не родившись.

Лид-гитарист закатил глаза:

— Бубнит и бубнит, бубнит и бубнит... — тут над их головами из динамиков прозвучало предупреждение о готовности к выходу на сцену. — О, приплыли... пошли, наши заждались там, — он кивнул в сторону двери, что вела из гримёрки Линдеманна, где они сейчас и находились, в коридор.

— По сорок? — усмехнулся Тилль: пропустить по бокалу текилы перед концертом стало уже их негласной традицией.

Круспе улыбнулся ему, придерживая дверь, как и полагается настоящему джентльмену, на что вокалист фыркнул, но возражать не стал:

— По сорок.

И сколько бы раз они не выступали, сколько бы раз не срывали овации, Линдеманна оставляли любые сомнения, как только Шолле смотрел на него так, говорил с ним так и целовал его так. Банально? До крика. Тилль уже привык, что даже в собственном понимании слывёт смазливым парнишей, стоит Рихарду оказаться рядом с ним.

Достоин ли он внимания и обожания стольких людей? Не ему об этом говорить. Не разочарует ли он их? Вокалист хорошо знал, как это — быть разочарованием, и ни за что не допустит снова. Может, сейчас лучше отступить?.. А чёрта с два.

Стоит ли игра свеч?

Стоит.