Что было дальше? А дальше был пиздец. Но обо всём по порядку.

Началось с того, что Круспе принимал в обновлённом “кабинете” очередную клиентку. Всё бы ничего, да только вырисовывалась занятная картина: явилась женщина на приём с конкретной жалобой на эротофобию, навязчивую боязнь секса, и полной уверенностью в собственном диагнозе, а на деле, как вскоре заключил Рихард, если посетительница чего-то и опасалась, так это серьёзных отношений. Более того, вызвано это было вполне конкретным фактором: около года назад беднягу бросил любимый человек, безнадёжно испоганив отношение к себе и подобным. И что, как вы думаете, предпринял наш гениальный специалист?

— Да ладно, прям ни разу больше? — хмыкнул психолог, задумчиво вертя в руках песочные часы. Пока эта безделушка интересовала его немногим больше очередной гостьи с заезженными, раздутыми из ничего и со-вер-шен-но пустяковыми проблемами. Хорошо хоть платят исправно, а то так и повеситься недолго.

— Нет, — тихо вздохнула женщина, сложив руки на коленях. На зрительный контакт она не решалась, явно зажимаясь перед собеседником: такое было для неё в новинку, ведь до сих пор даже самые именитые профессионалы прыгали перед ней на полусогнутых, стоило выложить за сеанс приличную сумму. — Это безнадёжно, да?

Вопреки сомнениям клиентки, Круспе ответил почти сразу:

— С хрена ли?

— Что, простите? — не поняла посетительница, на что Рихард фыркнул, мысленно поражаясь человеческой тормознутости:

— Сударыня, вы на кой хер ко мне пожаловали? — интеллигентно осведомился специалист. — Чё вам надо от меня? Недотрах беспокоит?

— Что... что? — вновь не догнала гостья.

Примерно на этом моменте психолог понял, что скоро ему самому понадобится психолог. Нет, ну вы подумайте! И симпотная ведь, и с образованием, и характер сносный... а всё равно тупая, как пробка! Впрочем, гонорар есть гонорар, так что помочь этой дурынде всё-таки стоило.

— Так, — выдохнул Круспе, хлопнув по столу перед тем, как наконец из-за него выбраться, подойти и предстать перед женщиной во всей своей красе. — Представим, что я — ваш муж... или не муж, короче, мудак тот, что бортанул вас, лады?

— Как... представить?

“Двадцать пять лет лишения свободы, двадцать пять лет лишения свободы за преднамеренное убийство”, — пытался вразумить себя Рихард, чувствуя, что надолго его не хватит, ибо такое тормознутое отродье рода человеческого ему раньше встречать не доводилось. Может, виной тому был темперамент: этот хронический холерик заводился с полуоборота. В плане эмоциональности он даже в каком-то смысле восхищался своим флегматично-меланхоличным помощником, но, конечно, так просто ему бы этого не сказал.

— Взять и представить, не поверите, взять и представить, — пробормотал специалист, всеми силами стараясь скрыть раздражение. Вы, наверное, спросите: что ж это за профи такой, что с собой едва ли может совладать? Представьте себе, самый настоящий. Важны не средства, а результат, и психолог это неоднократно доказывал клиентам, недоброжелателям, а в первую очередь самому себе. — Так что, — начал он, понемногу наклоняясь ближе к гостье, — как меня зовут?

Женщина вся скукожилась, пытаясь избежать тесного контакта, и боязливо прикрыла глаза: психолог почти мог слышать, как, мягко говоря, зашкаливают датчики давления и крайнего дискомфорта в её голове.

— Рикки... Кларк? — интуитивно предположила она, поскольку имя странноватого терапевта запомнить не удосужилась.

А вышеупомянутому терапевту очень сильно захотелось кого-нибудь ударить, но он держался молодцом, разве что пододвинулся ещё немного ближе.

— Нет, — процедил он сквозь зубы. Изрядно подбешивало ещё то, что, по всей видимости, в глаза ему смотреть никто не собирался. Серьёзно? Это кому тут из них помощь нужна?

— Я... я не помню! — пролепетала гостья, зажмурившись сильнее и мотая головой из стороны в сторону.

Круспе оставалось только раздражённо выдохнуть и сильно себя сдерживать, чтобы презрительно не сплюнуть набок: как же его бесила вся эта ситуация, женщины и вообще жизнь, кто бы только знал. Мгновение — и в кабинете разнёсся звонкий отзвук пощёчины: сбитая с толку клиентка тут же прижала ладонь к месту удара и уставилась так по-дурацки на Рихарда, как загнанный кролик на лиса.

— Помнишь! — вскрикнул психолог. Он с силой схватил бедняжку за плечи, вжал в диван, нависая сверху, и та, окончательно разревевшись, наконец хоть как-то отреагировала:

— Пусти, — всхлипывала она, пускай скорее и содрогалась в конвульсиях, чем пыталась вырваться, — Вич, Вичи, пусти, я не хочу! Перестань!

— Виктор, значит, — пробубнил Круспе себе под нос, но тут же переключился обратно на гостью, не забыв отвесить дежурную пощёчину: — Тебя кто спрашивал? Кто тебя спрашивал, я говорю?!

Стоит отдать должное, нужный эффект был успешно достигнут: вместо того, чтобы и дальше “культурно” зажиматься, демонстрируя напускную скромность и покорность, женщина рыдала во весь голос и завывала от бессилия совсем, казалось бы, не по-дамски.

— Сла-ава электрикам, — измученно протянул Рихард, расслабившись, и откинулся наконец на диван: самое сложное, похоже, осталось позади. — И что, бил он тебя?

Вместо ответа клиентка только разревелась пуще прежнего, отчего психологу оставалось лишь снисходительно улыбнуться и успокаивающе погладить по волосам, будто какую зверушку: мог бы, наверное, и обнять, но лучше ну его в пень. Привяжется — не отлипнет, с этим Круспе по неосторожности имел уже как-то дело.

— Ну всё, всё, — усмехнулся он, на что гостья, пошмыгивая носом, сбивчиво спросила:

— И... и что, что мне теперь де... делать?

— Аборт для начала, а там посмотрим, — невозмутимо ответил специалист, будто не на человеческих чувствах играл, а в картишки гонял с закадычными товарищами.

— А... а как? — чуть севшим голосом пролепетала женщина.

— Что “как”? Узнал как? Или кудой из тебя початок твой явится? Мандой, моя дорогая, мандой! — с видом авторитетного академика наук заверил Рихард, ничуть не смущаясь от содержимого околесицы, которую сам и нёс.

Клиентка зато явно замешкалась, но всё-таки выдавила из себя, как студент-первокурсник остатки зубной пасты из тюбика полугодовой давности:

— У... узнал.

— Во-первых, больно вас дохренища таких развелось, знаешь ли, — начал психолог с нескрываемым недовольством, хотя злиться тут, по большому счёту, не было на кого, — болезных и обездоленых. Ты хоть раз слово поперёк ему сказала, а?

В ответ последовала затяжная тишина, вследствие чего Круспе и заключил, что, кроме “перестань” и “пусти”, которые эгоистичный засранец принимал за мелочные женские капризы (и гостья об этом знала), никакого сопротивления не возникало.

— Что и требовалось доказать. Он помер, так ведь? — снова ни звука. — Вот и поделом ему. Так что давай, — с этими словами специалист помог женщине подняться и повёл к выходу, — ты ребёнка морально не потянешь, а ему ничего не должна. Усекла?

Вместо полноценного ответа клиентка лишь угукнула, но и этого было вполне достаточно.

— Чудно, чудно... а теперь топай по своим делам, предохраняйся там, короче, будь молодцом, всего хорошего, — тут он хотел было захлопнуть уже дверь за гостьей, но та вдруг обернулась и обратилась к нему:

— А... во-вторых?

— А? — не понял поначалу Рихард, но вскоре всё-таки допёр и продолжил: — А во-вторых, актриса мелодрам из тебя, как из меня балерина. И смею заверять, что танцую исключительно страстную сальсу и только с самыми горячими мужчинами.

— Вы гей? — изумилась женщина, не особо церемонясь в выражениях, за что психолог смерил её неодобрительным взглядом, но ответил вполне честно:

— Милочка, я презираю людей вне зависимости от пола и гендера, — и наконец выставил надоедливую клиентку за дверь, благополучно запираясь изнутри, после чего со вселенским облегчением сполз вниз по стенке, а затем доплёлся до офиса и развалился на диване усталой лужицей.

Сколько он так просидел? Неизвестно. Занудная гостья, как и в принципе вынужденное взаимодействие с подобием человеческим, страшно выматывало любого мизантропа, пусть и самого выносливого. Может, час прошёл, а может, всего несколько минут, как вдруг из подвала выкарабкался не кто иной, как Линдеманн со шваброй в руках. Выглядел он катастрофически измождённым: видимо, затеял уборку в своей берлоге, и знатно с этим делом намучился, — вон, даже шевелюру свою собрал в пучкообразный более-менее хвостик, чтобы не мешалась, и перчатки резиновые нацепил.

— Устал? — с довольно искренним сочувствием поинтересовался Круспе, когда Тилль уже отнёс ведро со шваброй на место и хорошо вымыл руки. Ответа не последовало: похоже, у ассистента нашлись силы только глубокомысленно вздохнуть. — Чудо моё, ты на кой так мурыжился? К нам едет ревизор?

— Грязно там было, — вяло отмахнулся Линдеманн, не горя желанием ни шутить, ни спорить. В общем-то, ссориться Рихард и не собирался: вместо ответа он кое-как отсунул выдвижную часть дивана, чтобы на нём можно было поместиться вдвоём. Не до конца состоявшийся блюститель подвальной чистоты тут же плюхнулся рядом (точнее, поперёк начальника, но это не так важно) и тихо, протяжно, с бесконечным облегчением выдохнул. — По сорок?

Психолог с подозрением покосился на него:

— А часом не ты тут от истощения сейчас умирал? — но уговаривать, как и ожидалось, долго никого не пришлось: — Чёрт с тобой, тащи вискарь.

Тилль, покидая крайне удобное, а главное, лежачее положение, злобно закряхтел, но возражать не стал. За шестьдесят семь дней с момента знакомства он уже неплохо изучил Рихарда, знал наизусть, где что у него как стоит (в кабинете), большинство его предпочтений и привычек, в числе которых был и тот факт, что Круспе обитал в паскудной полузаброшке и выпивал крайне редко, но в его небольшом потайном шкафчике в офисе стабильно можно было найти самый дорогой и качественный виски многолетней выдержки. Почему так? А кто его разберёт. Были у этого кадра и похлеще причуды.

— Ты что будешь? Кэмерон Бриг? Или Джонни Уокер? — спрашивал ассистент, изучая содержимое вполне приличной коллекции Рихарда: видимо, выпивать особо не с кем было, а в одиночку как-то не очень.

— Трисхен, тыковка, на твой вкус, только двигай там булками реактивнее, — пробормотал психолог, лениво потягиваясь на мягком диванчике, и подчинённому оставалось лишь выполнить отданный ему приказ: тем более, это не так уж и сложно, а позаботиться о хорошем человеке всегда приятно.

Линдеманн как-то и привык уже к безапеляционно руководящему положению Круспе в их пускай трудовых, но отношениях. Да и потом, что греха таить, тянуло его к этому мнительному, высокомерному и жутко драматичному засранцу. Что самое обидное, тянуло даже не в физическом плане: трах не настолько много значил в жизни Тилля, чтобы придавать ему такое значение. Наоборот даже, хотелось как-то по-другому сблизиться, узнать больше (не зря же он почти два толстых блокнота исписал заметками о Рихарде, его привычках и особенностях), заслужить доверие, а может, даже стать мало-мальски важной частью, хотя бы частичкой его жизни.

Иначе говоря, он давно уже и без посторонней помощи поставил себе едва ли утешительный диагноз, в правильности которого раз за разом убеждался: нездоровая привязанность в запущенном состоянии. Если излагать простым языком, чрезмерная эмоциональная зависимость наряду с излишним желанием оберегать и всегда быть рядом. С чего вдруг не топ-модель, не женщина и даже не более-менее вменяемый мужчина, а именно Круспе? Ну... во-первых, уж больно этот чёрт эксцентричен и харизматичен. А во-вторых... во-вторых, сейчас об этом всём лучше не вспоминать. Почему?

Ну... наверное, потому что после первого стакана разговор наконец завязался, после второго — заметно оживился; третий пили уже на брудершафт, а после четвёртого... после четвёртого-то Линдеманн и понял, что его идея под выпивку самую малость разговорить начальника была ебаной едва ли не с самого начала.

Просыпаться с утра (часа два дня пробило к тому времени, но для бухариков со стажем это ещё вполне себе утро) было, мягко говоря, непросто. Тыквень безбожно раскалывалась: Тиллю казалось, будто вместо головы у него бочка, а внутри много-много голодных цыплят копошится. Неизвестно, сколько они в итоге выжрали — не могло же с пары бокалов так вынести! — но так хреново ему давно не было.

Видимо, ассистент настолько театрально вздохнул и потёр многострадальную бошку, что даже Рихард это заметил: только Линдеманн продрал зенки, как начальник великодушно протянул ему стакан воды и пару каких-то таблеток. Хрен его знает, аспирин там, цианид, а то и похуже чего: в конкретной ситуации на это было как нельзя более фиолетово, так что глушанул горемычный обе пилюли одним махом, а там уже что будет, то и будет.

— Прочухался, котёнок? — приторно протянул Круспе, и эта его слащавая любезность ну совсем не вязалась с общей картиной: оба выбухали прилично, так что это он вдруг весь из себя развесёлый?

— И чё мы такие довольные? — буркнул Тилль, болезненно щурясь: даже полумрак затенённого офиса сильно давил на глаза с перепою.

Впрочем, психолог (честно, псих скорее), как всегда, подолгу не втыкал и за словом в карман не лез:

— А почему нет? — ответил он, всё так же улыбаясь. — Клиентуру отфутболил? Отфутболил. Удачно? Вполне. Оттянулся под вечер лучше некуда, и не с левой давалкой, заметь, а с очаровательным таким мужчинкой в самом соку. Чего мне париться? И ведь самое прекрасное, — как и полагается королеве драмы, Рихард выдержал паузу, хоть и лыбился скорее по-идиотски, чем загадочно, — у меня совершенно не болит задница!

“Так он ещё и всё помнит”, — заключил ассистент, мысленно уже десять раз похоронив себя самого вместе с какой-никакой репутацией и добрым именем. И самое досадное, что как раз у него седалище по швам трещало, хотя гордость и воспитание категорически не позволяли это в открытую признавать.

— Уж прости великодушно, не могу похвастаться тем же, — проворчал Линдеманн, а после демонстративно отвернулся и уткнулся моськой в подушку. Откуда, чёрт возьми, ещё и она тут взялась? И одеяло?.. Круспе совсем пьянеть не научен? У него там установка, что ли, на стабильную трезвость ума в заводских настройках? И под каким он градусом постель расстелил?..

Кстати, сам этот донжуан немецкого происхождения ничего зазорного в их невольном, с позволения сказать, сближении не находил. Даже наоборот, гордился чем-то: неужто неспроста он с утра пораньше подозрительно радостный? А может, всего-то доволен, что такой интересный кадр подцепил, — на ночь, не более?..

— Ну что ты расклеился, бука? — он вновь снисходительно заулыбался, причём так лучезарно, что Тилль это в каком-то смысле почувствовал. Когда реакции не последовало, Рихард придвинулся к нему вплотную и внаглую обвил руками со спины. Этот “психолог” о личном пространстве слышал, нет? — Тебе не понравилось?

“А ты на серьёзных щах решил, что я хоть что-то запомнил?” — всё так же мысленно отрикошетил ассистент, но вслух огрызаться пока не спешил: всю его некогда гордость в любом случае отымели в жопу, а начальник ему, может, и нравился, но ни за месяц, ни за два даже в уходящий поезд не прыгают. А он-то мог ещё вполне удачно жениться!

— Не для того мама цветочек растила, чтобы перед кобелями ноги раздвигал, — сердито буркнул Линдеманн, прозаично обрисовав суть своего недовольства: то, что этот чудик его привлекал (причём в первую очередь как человек, а не ходячий кусок миловидного мясца), он уже как-то для себя уяснил, но не бросаться же из-за этого к нему в койку вот так, сразу!

Рихард тут же возмутился, явно обезоруженный таким наглым упрёком:

— Это я кобель?

— Ты кобель, — практически сразу послышалось ему в ответ.

— Ну я же тебе нра-авлюсь, — то ли с той самой своей приторностью, то ли с издёвкой протянул Круспе, и на это Тилль уже не нашёл подходящей отговорки, а потому предпочёл надуться пуще прежнего и стащить на себя всё одеяло полностью. — Трисхен, детка, ты тоже стремаешься серьёзных отношений? Если что, you know, есть у меня один знакомый психолог...

Линдеманн на это только фыркнул с нескрываемой насмешкой:

— Вот и передай ему, чтоб за собой лучше следил.

— Ой, всё ты дразнишься, — наигранно пробормотал Рихард, а затем пододвинулся совсем уж вплотную и легонько куснул за плечо: видимо, по-прежнему пытался уломать Тилля расслабить булки и быть проще. А вот фиг тебе. — Ла-адно, — усмехнулся он, когда наконец дошло, что конкретно сейчас ему не очень рады, и поспешил известить: — Я в душ, амиго, не скучай.

И обязательно-то надо было с поцелуйчиками своими лезть. Ей-богу, будто не видно, как хреново несчастному! Что за человек, ну что за человек...

Впрочем, стоит отдать должное: наиздевавшись вдоволь, Круспе всё-таки свалил туда, куда и собирался, так что у Линдеманна было время как минимум одеться и привести себя в более-менее презентабельный вид за время отсутствия работодателя. Чё-ёрт... а если он и шрамы видел? А если видел, то запомнил ведь...

“Так-так-так, нет, не думаем о плохом, думаем о хорошем, — скорее внушал, чем просто говорил себе Тилль. — Мы молодцы, мы шикарны... да, нам присунули, но могло быть и хуже! Нам присунули, но не бомж Валера присунул, а Рихард. А это что значит? — честно, он и сам не улавливал сути в собственном мыслительном процессе, но отвлечься надо было. — А чёрт знает, что это значит. Но мы же всё сможем? Мы всё смо-ожем... а кто “мы”? А я не знаю, кто “мы”. Биполярка моя биполярка...”

К счастью, к тому времени, как без пяти минут Посейдон в обличии Круспе снизошёл на землю грешную из глубин своей обители, Тилль не только успокоился, откопал свои растянутые треники и повидавший виды свитер, но даже одеяло с подушками сложил и отнёс на место. Ну просто хозяюшка, а не мальчик на побегушках у какого-то там психо-лого-хрен-пойми-кого.

— Значит, так и будем морозиться, — скорее констатация факта, чем вопрос, но намного лучше от этого не становилось. — Ты мне скажи, я тебя обидел чем-то?

“Чикнуть бы тебе твоё “чем-то”, Казанова недоделанный”.

— Всё нормально, сэр, — как-то отстранённо кивнул ассистент, переключаясь на более формальный тип общения, и тем самым дал Рихарду понять: он не хочет говорить на больную тему, а если не хочет, то и не будет.

Что ж, как человек, этот эксцентрик совершенно растерял все возможные и невозможные тормоза, но, как профессионал своего дела, хорошо знал, что примерно на этом моменте лучше всего отступить. И, как ни странно, он отступил.

С того дня неприятный вопрос не поднимался ещё очень и очень долго: жизнь как-то пошла своим чередом, и всё само собой устаканилось. Осадок, конечно, остался, мерзкий такой, тягостный, но Круспе, как это было для него привычно, в который раз похоронил себя за работой, а Линдеманн — за хлопотами по дому, поскольку стыковаться с начальством лишний раз не было желания.

...А ведь самое обидное, что Рихард, кажется, действительно влюбился.