На юге Скайрима находится шахта Золотая Скала, богатая корундовой рудой: чёрно-матовой, с зеленоватым отливом, тяжёлой и пахнущей морской солью. И двадцатилетней Нае снится Чёрный брод — именно так называется маленькое поселение на юге Истмарка с той самой шахтой.

Что она тут делает, прямо посреди чужой фермы? Девушка делает первый шаг по черной жирной земле. Колючая жёсткая пшеница словно кусает нежные руки редгардки, проходящей мимо — и как после этого верить словам Мейона о том, что это злое растение ценится алхимиками? Ная слышит, как плещется живность в пруду, затем видит, как гигантские чёрные рыбы выпрыгивают из воды так высоко, что прыжки заставляют усомниться в реальности происходящего.

«Да я же сплю», — вслух говорит Ная, чтобы успокоиться.

И правда. Она ведь никогда не была на востоке провинции, у неё нет друзей или родственников в этом маленьком поселении. Что-то тянет редгардку ко входу темной шахты, виднеющейся неподалеку, но как только она заходит, то тут же чихает от пыли, витающей в воздухе.

«Да мы все тут болеем», — говорит возникший из тьмы мужчина-данмер, и художница пугается, испуганно отскакивает в сторону. — «Едкая рудная пыль копошится в наших лёгких уже давно. Да-а, она разъедает внутренности, царапает горло изнутри. Лекарств нет. Сил нет. Ох, хозяйка идет, тс-с-с!».

Данмер с красными, слезящимися глазами возвращается к делу. На плечах у него спит змея, но это не мешает мужчине ловко работать с корундовой жилой. Что ж, сны бывают абсурдные, порой глупые и… страшные.

Словно в подтверждение мыслей, древние сказки двемеров заползают в уши холодными змейками. Какая-то из них шипит странное слово «Каймервамидиум», вероятно, двемерское. Кажется, что-то связанное с книгами. Надо спросить у папы, что это такое, думает Ная, ведь он кое-что знает о вымершей расе эльфов.

«Сны реальны, маленькая змейка».

Ная стремительно оборачивается и видит перед собой красивую женщину-норда со светлыми волосами. У хозяйки шахты гладкое ровное лицо, светлые добрые глаза, тонкие изящные брови и красивые нежные губы. Да и сама она необычайно хрупкая, однако двустороннее кайло закидывает на плечо с поразительной легкостью. Она — левша? Скрипит кожаная перчатка, сжимающая древко кирки. Голубые глаза пронзают художницу.

«О чём вы?»

«Поймёшь позже».

Голос нордки звучит величественно и важно, словно принадлежит высокородной особе. А снаружи вдруг поднимается странный шум и переполох, заставив Наю выглянуть наружу.

Ни один из людей на улице не обращает на неё внимания. Ная с изумлением видит ярла Виндхельма — Ульфрика Буревестника; мужчин и женщин, воинственно защищающих своего истинного короля; имперских легионеров, выбегающих из засады. А кругом всё утопает в реке, внезапно вышедшей из берегов. И пахнет она ужасно — отвратительный запах болота, гадкой Трясины поднимается удушающей волной.

Вода окрашивается в алый цвет под крики погибающих соратников ярла. Ная зачарованно глядит не на сражение, а на то, как подол её тёмного платья окрашивается в бордовый цвет. Странно, но она не испытывает страха, только лёгкое отвращение. Это ведь сон. А во сне ей ничего не угрожает.

«Знаешь, какой сегодня день?» — интересуется нордка, выходящая из шахты вслед за художницей.

«Десятое число месяца Высокого солнца», — вспоминает редгардка.

«Мой любимый день».

Ная оборачивается к женщине и в ужасе отшатывается назад, разбрызгивая воду, ставшую кровью.

Перед ней уже стоит не белокурая и нежная хозяйка шахты. Перед ней — Госпожа кошмаров собственной персоной. От ног женщины трусливо отступают алые волны, не осмеливаясь запачкать струящуюся ткань мантии. Чёрные волосы убраны в высокую причёску. Густые серебряные пряди медленно приобретают жгуче-чёрный цвет, затем снова седеют — и так до бесконечности. Вместо тяжёлой кирки левая рука теперь сжимает посох из червонного золота. Толстые змеи лежат на плечах Прядильщицы пышных одежд, ленивым взглядом изучая окружение. Эти ползучие гады закрывают своими скользкими телами тяжёлые украшения на шее и ключице. Жуткая маска на лице незнакомки выглядит чересчур массивной, но дискомфорта женщина явно не испытывает. Её глаза, виднеющиеся в прорезях, прикрыты. Женщина всем своим видом олицетворяет тяжёлый дурманящий Сон. Ная ни секунды не сомневается в том, что её видят даже с закрытыми глазами.

Имперские солдаты берут в плен Ульфрика Буревестника, но не обращают внимания ни на женщин, ни на киноварно-красную кровь, плещущуюся уже на уровне икр. Словно так и надо. Легионеры делают своё дело — забирают главаря мятежников, чтобы впоследствии отвести на плаху.

«Нужно казнить его. Преступник не останется безнаказанным», — говорит солдат, проходя мимо женщин.

«Это сбудется? Это ваше дурное предзнаменование? Ульфрик умрёт?», —торопливо спрашивает художница, ощущая запоздалый страх.

Но собеседница молчит, а по закрытым глазам и лицу под маской невозможно ничего понять.

«Даэдра никогда не раскрывают свои секреты», — громко шепчет Госпожа снов, прежде чем неохотно отпустить смертную в реальный мир.

***

Вспомнить этот странный сон девушке удалось лишь через год. Это произошло в один из дождливых вечеров, когда двадцатилетняя Ная сидела за столом и задумчиво смотрела на незаконченное письмо для подруги:

 «Дорогая Нильсин!

Мне невыносимо грустно слышать о том, что твоя бедная сестра Фригга скончалась, упокой Аркей её дух и тело. Выражаю тебе свои глубокие соболезнования. Надеюсь, что твои отец и мать держатся и не отчаиваются. По крайней мере, теперь твоя сестра в более лучшем месте - Этериусе...

К сожалению, мама сильно заболела, поэтому не сможет присутствовать на похоронах, а отец отбыл в Хай Рок по торговым делам. Известие о смерти Фригги даже не дошло до него. Мне очень жаль, что наши отцы до сих пор не общаются, но я уверена, что это горе сплотило бы их сердца и души. Кроме того…»

После долгих размышлений, редгардка сдалась, понимая, что не хочет дописывать письмо. По крайней мере сегодня. Слишком уж тяжело на душе после дурной вести.

Ная аккуратно сложила письмо и убрала в сторону, решив вернуться к нему позже. Из верхнего ящика стола девушка достала деревянную шкатулку с кистями для рисования и плотную белую бумагу. Смешивая дорогую краску на палитре из слоновой кости, художница бросила взгляд в распахнутое окно, выходящее на центральную улицу Солитьюда.

Шёл сильный ливень. Она скорее услышала, чем увидела, что по главной улице несутся всадники. Сколько их? Трое? Двое? За плотной пеленой дождя, увы, сложно что-то разглядеть, но Ная безошибочно узнала одну из фигур в меховом плаще, которая мчалась во весь опор к воротам. Это же Ульфрик Буревестник, подгоняющий лошадь к выезду из города! Мгновение — и всадники умчались к главным воротам. Звонкий стук подкованных копыт, разбрызгивающих воду, затих вдали.

Забыв про краски, Ная замерла от тревоги, вспоминая события прошедшего дня. Сегодня подруги уговорили сходить редгардку к Синему дворцу, чтобы посмотреть на правителя Виндхельма, прибывшего с государственным визитом к королю. Девушки потолкались в толпе, увидели Ульфрика Буревестника лишь мельком, а затем разошлись по домам, не увидев ничего необычного. Почему же один из величайших ярлов Скайрима так быстро ускакал на коне из Солитьюда, словно за ним по пятам неслись даэдра?

Девушка вскочила на ноги, выронив палитру. Тёмная зелень, золотистая охра, мрачная синева, насыщенная киноварь… Краски забрызгали стол и нетронутую бумагу, испачкали дорогое платье, но Ная не обратила на это внимания. Она метнулась к резному сундуку и достала из его глубин небольшую картину, которую написала год назад. При одном только взгляде на неё по коже побежали мурашки, впрочем, как и всегда, стоило Нае вспомнить тот самый сон. Она смогла запечатлеть ту незнакомку, ей удалось перенести на холст то тяжёлое видение…

На картине, написанной художницей, изображена Даэдрическая Принцесса — Вермина Прядильщица Снов.