Их с Ренардом знакомство началось в далёком пятьдесят втором году со взаимной попытки убийства. По нелепому стечению обстоятельств эта попытка потерпела сокрушительное фиаско и невероятный успех одновременно.
Оба остались живы – и до сих пор терпели друг друга.
Ренард Руфус – так тот представился. Эрвин никогда не спрашивал, как того зовут на самом деле. По правде говоря, он до сих пор ровным счётом ничего не знал о прошлом ирландца, кроме того, что Ренард – первоклассный хакер, дезертировавший из войск Коалиции. Об остальном можно было только строить догадки, но конвенционных чистильщиков этот драный лис боялся чуть ли не больше, чем сам Эрвин.
В тот год, впрочем, ни о какой Конвенции не могло ещё идти и речи. Апокалипсис был в самом разгаре, под ногами взрывалась земля, над головой – небо, а правила ведения войны превратились в пыль и химическую взвесь, в пепел и кости.
Они с Ренардом пересеклись в прямом смысле в канаве, среди беспорядочно сваленных туда мёртвых тел. Где-то наверху раздавалась оглушительная стрельба, то и дело что-то свистело, заставляя сердце замирать в тревожном ожидании прилёта снаряда: солдаты только набирающей обороты Коалиции пытались выкурить активно сопротивлявшиеся местные войска. Два дезертира с разных сторон баррикад, измотанные голодом, страхом и усталостью – они закономерно приняли друг друга за вражеских военнослужащих. Не то чтобы это было далеко от истины, просто они оба больше не принадлежали ни одной стороне.
К сожалению, а может и к счастью, оружием хакер владел плохо, но и беглый хирург был не многим лучше. Как шутил позднее сам Эрвин: «больше привык держать скальпель». В любом случае, драка быстро заглохла: пришлось срочно залечь на дно траншеи, скрываясь от проходящих мимо солдат. Те дезертиров не заметили лишь чудом, а хакер с хирургом, оба едва дыша, лежали среди мёртвых, готовые в любой момент присоединиться к последним.
Рыжему пареньку с блестящими серыми глазами было немногим больше двадцати, совсем мальчишка. Со внушительным кровоподтёком под глазом, в рваной форме Коалиции, перепачканный в грязи, саже и крови. Парень нервно кривил губы в ухмылке, смотря на наполовину развёрнутый протез, «пальцами» предупреждающе впившийся ему в голову и вполне способный раздавить её: не двигайся, а не то оба сдохнем!
То, что в этот момент в рёбра самого хирурга упирался пистолет, немец заметил только когда самая большая опасность миновала. Но даже тогда стрелять хакер не стал, ведь звук бы наверняка услышали, если не люди, то клятые вездесущие дроны. Хотя на самом деле его пистолет просто не был заряжен – и это ещё одна вещь, в которой Руфус никогда не признается Йегеру.
Впоследствии они оба не могли точно сказать, где это всё происходило, расходясь в утверждениях аж на половину Европы. Если быть честным, Эрвин не был уверен даже в том, что всё было именно так, как он это запомнил, и в это воспоминание не вторгались другие. Слишком много дерьма случилось в тот год. Всё терялось в череде ужасов, когда надо было благодарить случай за каждый прожитый день, за то, что ты ещё дышишь и способен ползти дальше. Через заставы и мины, холод и невзгоды. Через половину мира. Пытаясь затеряться среди беженцев и на перевалах, с трудом находя общий язык, чуть ли не ежедневно пытаясь использовать и кинуть «товарища». Обоих в тот момент больше интересовало собственное выживание, внезапно оказавшееся зависящим от действий соседа по активно раскачиваемой лодке.
Так они и познакомились, так и прошли все последующие тридцать лет. Апофеозом сей, с позволения, «дружбы» стали игры в салочки со спецотрядами, наводящими свой новый порядок на улицах Канады после второго – или третьего? – по счёту государственного переворота. Опуская длинные, но несомненно волнующие подробности этого сумасшедшего дома, можно сказать, что сдать друг друга «напарникам» мешало лишь то, что и под расстрел они бы тоже отправились вдвоём.
Они оба были здесь чужими, и оба – военными преступниками, не только для своих стран, но и для всего свихнувшегося мира. И как бы «лучшим приятелям» ни хотелось избавиться друг от друга, они слишком многое прошли вместе. Переводя на человеческий язык: знали друг о друге слишком много, чтобы можно было расслабиться и забыть о существовании такого компромата. И убить рука не поднимется, и привыкли оба уже, но и терпеть друг друга одинаково невыносимо.
В итоге Эрвин забился в дальний угол, занимаясь ремонтом и почти не высовывая носу из Ванкувера, а падкий на авантюры Руфус нашёл своё прибежище среди местных преступных элементов, продолжив заниматься тем же, чем и всегда – искать информацию и, как он выражался, «ломать лёд». Тем временем старые долги за «тот самый случай» (который оба зачастую не помнили, в отличие от того, кто кому и сколько должен в денежном эквиваленте) неуклонно росли из года в год, а «напарники» продолжали душевно шантажировать друг друга. Только и остаётся разойтись на обозримую дистанцию, держа в поле зрения – и ждать, кто вперёд выроет себе могилу с такой жизнью.
Надо признать, у Йегера в виду возраста шансы первым отойти в мир иной были гораздо выше, а сейчас были ещё и помножены на обстоятельства, и множитель этот, увы, был ощутимо больше единицы.
Канада. Май, 2083 год
28 лет после Третьей Мировой Войны
Общаться с Ренардом само по себе было удовольствием ниже среднего, общаться с ним через сеть – вдвойне.
Для начала требовалось его там отыскать и связаться. Шифровался этот лис так, что было проще без подготовки взломать какой-нибудь форум торговцев запрещёнкой, чем выйти на Ренарда, даже если тот бы сидел на этом самом форуме или вообще администрировал его. К счастью, Эрвину была в своё время выдана личная детальная инструкция на этот счёт: что и как делать, если приключится какая-нибудь «важная история». За всё время знакомства Йегер лишь один раз воспользовался «обратным адресом», и то это было очень давно, а с момента последней их встречи прошло уже около двух лет, когда Ренард в очередной раз надолго исчез с радаров. По всей видимости, опять где-то насвинячил и теперь скрывался от многочисленных желающих содрать с него скальп. Не было никаких гарантий, что маршрут действий за это время не сменился уже раз сто, хотя бы из тех же соображений безопасности, но попробовать стоило в любом случае.
Половина путеводных камней в «глубокой сети» ожидаемо оказалась давным-давно нерабочей, лишь после долгого перебора наконец удалось найти живую закладку. Закладка была в типичном стиле Ренарда: написанная на жутчайшей смеси английского и ирландского, сопровождаемая плоскими шутками, на сей раз – про каких-то индейцев. Но в каждой шутке есть доля истины, а в данном случае – фрагмент маршрута до конечного адресата.
Не надорвись от смеха, пока добираешься.
После пары дней тишины пришёл односложный ответ: «приезжай» – и шифровка с координатами. Как ни странно, с прошлого визита они не изменились: ехать к «лучшему товарищу всей жизни» требовалось в Кокуитлам, что автоматом означало проблемы с пересечением застав. У самого Эрвина были и документы, и пропуск, чего нельзя было сказать о Фантоме: тот и в Ванкувер-то попал не очень легальным путём, мягко говоря.
«Да там глупая история вышла. Меня… немного обманули. Говорили, здесь немецкая диаспора есть, обещали подвезти. Я тогда плохо ориентировался в местных реалиях, да и в языке не лучше. Провезли как контрабанду, – Фантом пытался юморить. – Слишком поздно сообразил, что меня хотят то ли продать кому-то, то ли на части разобрать, то ли и то, и другое… они были не очень дружелюбны».
Из дальнейших объяснений выходило, что обманувшие за это поплатились – не столь громко, как в порту, конечно же, да и трупом обошлось всего лишь одним. Остальные любители лёгкой наживы разбежались, даже не попытавшись впоследствии искать «ушедший товар». Однако обратно за заставы тем же путём было уже не выбраться, да и «своих» Фантом так и не нашёл, хоть и искал. Искал всю осень и зиму, выбираясь из порта, пытаясь осторожно расспросить на внешних подработках, натыкаясь в лучшем случае на недоумённые взгляды.
Насколько Йегер знал, в Ванкувере в нынешнее время было не найти никого из соотечественников, как и в принципе бывших европейцев, проживавших здесь до войны. Если они тут и обитали, то шифровались похлеще Ренарда. Увы, на то были причины: после войны все винили всех, приписывая друг другу все мыслимые и немыслимые грехи, и в этой новой картине мира Европе досталось место региона, откуда всё началось. Как-то незаметно из колыбели цивилизации они стали колыбелью новой разрушительной войны – и неважно уже было, кто на самом деле эту войну развязал и благодаря кому конфликт из локальной делёжки приграничных территорий внезапно обернулся глобальной катастрофой. Правда давно уже была погребена под обломками прошлого, и не было смысла её искать.
Смирись и живи с этим дальше, всё равно немного осталось.
Итак, сейчас Эрвину надо было вывозить Фантома из Ванкувера, не проходя процедуры досмотра и идентификации личности. Благо на этот случай был давно отработанный план: не впервой таскать нелегальные поставки через городскую границу, в том числе и в сопровождении. От Фантома всего лишь требовалось вести себя максимально тихо и не привлекать к себе лишнего внимания.
Вопреки напряжённым ожиданиям, миновать посты удалось без особых проблем и проволочек: на контроле оказалось уже знакомое лицо. Постовой даже досматривать их не стал. Провёл над декой оба пропуска, окинул утомлённым взглядом сидящего на переднем сидении синтетика. Тот на мгновение выглянул из-под натянутого по самый нос капюшона, бегло показывая лицо – и тут же уткнулся обратно в планшет, как ни в чем ни бывало. Вглядываться в физиономию Фантома, чтобы сравнить того с фотографией на потёртом старом пропуске, не стали. Впрочем, Эрвин перестраховался и на этот счёт, заранее перезашив на давно взломанную карточку аккуратно отредактированное изображение.
Люди плохо различают похожие лица, в отличие от машин. Может, этот детский трюк особо и не остановит, если кто-то решит целенаправленно искать Фантома, но порядком затруднит автоматический поиск по логам: системы будут искать несуществующее лицо.
Дали добро на проезд. Никаких вопросов, даже не попросили пройти к стойке для идентификации личности. Но окончательно выдохнуть и расслабиться удалось только после того, как застава исчезла за горизонтом и пошли километры покинутых зданий – мёртвая полоса.
Фантом немного ожил: убрав планшет, смотрел за окно, на мелькающие мимо руины. Трасса практически пустовала. Эрвин посматривал за дорогой: автопилот мирно вёл машину вглубь практически пустынных территорий, среди которых лишь изредка мелькали населённые участки.
Ехать было ещё далеко.
– Это так… неожиданно, – признался Фантом наконец. – Я думал, что никогда отсюда не выберусь, а всё оказалось настолько легко. Спасибо.
Йегер довольно усмехнулся. Конечно, пропуск – не паспорт, за серьёзный документ не прокатит. Но в своё время достать оба пропуска было той ещё нетривиальной задачей, стоившей немалых нервов не только ему самому, но и Ренарду. Впрочем, ледоруб давно уже не пользовался своим. То ли разжился где-то новым, то ли проезжал за счёт «товарищей».
Век бы этих его «товарищей» не видать – вместе с ним самим. Да куда деваться.
– Держи, – старик кинул синтетику карточку. – Ренарду спасибо скажешь, если не захочешь его прибить раньше.
– Всё настолько плохо?
– Да как бы тебе сказать… он узкий специалист. Идиот профессиональный, – вздохнул Эрвин. – В общем, сам всё увидишь.
***
Как и следовало ожидать, визиту Эрвина были не очень рады. Прищурив один глаз, Ренард воззрился на «товарища по несчастью», как на мешок с мусором, подкинутый под дверь.
– Жив ещё… – «поздоровался» Руфус, не думая подниматься из кресла или хотя бы убрать сигарету изо рта. – Не виделись давно. Что забыл охотник старый тут на этот раз?
Кажется, он до конца жизни будет припоминать Йегеру выбор новой фамилии.
Эта блохастая «киберищейка» знала об Эрвине значительно больше, чем Эрвин – о ней, и в разы больше, чем следовало. Да и устроился Ренард куда удобнее: случись на него облава, братки могут прикрыть. Но и у Йегера оставался свой туз в рукаве. Коль уж Руфусу так угодно – как у охотника, хорошо знающего, как найти, где эта лиса окопалась, а заодно имеющего свободный доступ в чужие угодья.
– Помощь нужна, – Эрвин перешагнул порог, лишь на миг оглянувшись за спину.
– Не поприветствовал старого товарища даже! – наигранно посетовал Ренард, закатив глаза. Глубоко затянулся, выдохнул дым, после чего так же без обиняков перешёл к делу: – Ладно, рассказывай, в чём история?
Обиталище Ренарда своим видом навевало мысли о довоенных фильмах – не то о бравых бойцах электронного фронта, не то о нелегальных лавочках по скупке, прошивке и перепродаже «серой», но чаще «чёрной» электроники. Оно будто нарочито собирало все стереотипы в одну запутанную кучу проводов, кабелей и отказавшей аппаратуры. Захламлённость помещения компенсировалась плохим освещением, скрывающим в полумраке горы дохлой техники, словно приложения, свёрнутые в забитый до отказа трей. Дисплеи и светильник у стола выхватывали из полумрака лишь малую часть этого кладбища мёртвых устройств, создавая обманчиво компактное впечатление о настоящих размерах жилья старого ледоруба.
Эта нора была поистине бездонной, и в ней без следа исчезало всё, что попадало в загребущие лапы техноманьяка, помешанного на взломе всего, что только можно и чего нельзя взломать.
Особенно того, что ни в коем случае нельзя взламывать.
– Дело одно, – начал было Эрвин, но Ренард его прервал на полуслове:
– Подожди, дай угадаю! Опять после закупки бракованных протезов, что ли? – предположил Руфус и, не дожидаясь ответа, продолжил гадать на кофейной гуще: – Припёрся какой-нибудь хрен с перебитой лицой? Поставили на счётчик конкуренты? Хотя будь так, не разговаривали бы мы сейчас! О, точно! К слову о счётчиках! – вспомнил Ренард внезапно. – Кто должен мне за липовые ключи и по сей день?
Да этому долгу уже лет десять, не меньше!
– Ты мне должен двадцать тысяч за танкер, из которого я тебя потом доставал, – мрачно парировал Эрвин. – И ещё с полсотни за то, что я договорился с копами, чтобы они закрыли дело. С учётом инфляции и налогов… озвучить итоговый счёт – или сам посчитаешь, сколько набежало?
– Ну не сволочь ли меркантильная! – фальшиво возмутился Ренард, обращаясь неизвестно к кому. Судя по направлению взгляда – к мёртвому системному блоку, перерождённому в подставку для кофе. – А! Если надолго – пожрать готовить себе самостоятельно! – хакер стряхнул пепел, помахал окурком в сторону зияющей темнотой пасти коридора. – Оставалось там вроде что-то… надеюсь, не съел маразм ещё путь до холодильника?
Гостеприимность у Ренарда всегда была на высоте.
– Твой холодильник опять под завязку забит рыбой? – осведомился Йегер, распрощавшись с мыслью начать разговор нормально.
– А хранить-то её ещё где? – неподдельно удивился Руфус.
Эрвин вздохнул, покачав головой. Он уже и забыть успел об этих замашках.
Ничего не изменилось за прошедшие годы, разве что в рыжих волосах уже обильно пестрили выцветшие пряди, да одеваться стал как приличный человек. Ну как сказать приличный – и как сказать человек. Нет, протезов у Руфуса не было – как и совести. Расширение не обнаружено, и делай с этим что хочешь, за спину только не забывай поглядывать, не образовалось ли там ещё одно.
Йегер до сих пор не мог забыть, как в один прекрасный день проснулся в грузовом отсеке с дулом у виска: Ренард счёл прекрасной идеей использовать не ожидавшего такой подставы товарища в качестве откупа береговой охране. Надо полагать, затея с грохотом провалилась. В совершенно прямом смысле провалилась, в совершенно прямом – с грохотом.
В ответ Ренард припоминал «красную кнопку»: хирург заботливо сообщил о постороннем объекте уже после того, как залатал здоровенную дыру в боку подбитого соседа, дня три провалявшегося в отключке. Пресловутый объект был всего-навсего сигнальным маячком, впоследствии как неоднократно спасавшим хакеру жизнь, так и эту же жизнь чуть не угробившим. Но, видимо, стереотипы о мозгоправах оказались достаточно сильными, чтобы Руфус, узнав о чипе, метался в панике, навыдумывав себе невесть что. Надо было видеть, как он, нажравшись таблеток, выковыривает наживо ножом практически безобидный чип, искренне полагая, что тот подключён к нервам! Зачем разубеждать несчастного?
Со временем это превратилось из настоящей паранойи в простую привычку – настороженно поглядывать на соседа, ожидая от того какой-то внеплановой подлянки. На самом деле они уже давно не пакостили друг другу по-крупному, только угрожали по старой памяти. Оба прекрасно понимали, что это себе же дороже вылезет, да и бессмысленно.
Возможно, в какой-то момент они действительно стали друзьями. Трудно сказать. Бывший хирург и в довоенные годы не мог похвастать крепкими дружескими отношениями с кем-либо.
– …а этот хрен, значит, говорит он мне, – вещал Руфус, уже уставившись в один из экранов, отхлёбывая из чашки и размахивая сигаретой: – Накрылось, говорит он, всё, сворачиваем удочки, меняем адреса…
Йегер потерял нить разговора, пропустив момент, когда Ренард успел сменить тему, и теперь не понимал, о чём тот лопочет. Впрочем, Эрвин уже много лет не вслушивался в подобные россказни, зная манеру товарища беззастенчиво врать через слово. Это могло затянуться надолго, поэтому техник решил побыстрее свернуть бессмысленные разговоры за жизнь, как правило, ни к чему не ведущие.
– Руфус…
Но Ренард и тут решил вставить свои пять центов:
– Обращение по фамилии? – посерьёзнел он. – Так-так-так… похоже, произошло что-то из ряда вон выходящее в нашем королевстве.
Эрвин решил начать издалека, с намёка туманного, как старый Альбион:
– Помнишь, как мы с тобой прошивали мой протез?
Ренард нахмурился. Закинув руки на спинку кресла, целиком развернувшись к гостю, всё так же стоящему недалеко от порога, не торопящемуся закрывать дверь. Ледоруб сощурился, очевидно изучая выражение лица старика. Склонил голову набок.
– Помню, – протянул Ренард медленно. – И как удаляли нашу биометрику отовсюду, делали паспорта новые…
Техник сложил руки на груди, дожидаясь, когда его товарищ освежит в памяти всю цепочку событий и придёт к прискорбному выводу:
– Втягивают меня опять в некое неконвенционное дерьмо.
– Проснулся! Мы в нём полжизни барахтаемся.
– По крайней мере, потрошил чужие мозги не я, – буркнул Ренард. – И ничего не делал криминального тогда, подставили меня вообще!
В прошлый раз, помнится, у него была другая интерпретация причин бегства из войск Коалиции. А в позапрошлый – ещё одна. Оговорки и недомолвки с годами складывались в целостную картину, из которой оставалось только отсеять ложь, в которой уже и сам Руфус давно запутался.
– На допросе будешь строить из себя Святого Патрика, – холодно осадил его Эрвин.
– Отцепись, старик, – огрызнулся Ренард. – Не полезу в это ещё раз. Иди куда хочешь, делай что хочешь, не отвечаю за чужие грехи и отвечать не буду.
– Мне пересчитать твои собственные?
– А давай! – вызывающе развёл руками ледоруб, чуть не опрокинув стоящую рядом чашку. – Могу и сам выставить кому-то счета!
– Я тебя пересчитаю, – пообещал Йегер. – С десяток твоих дел можно открыть заново.
В действительности Эрвин изрядно преувеличивал. Максимум он мог договориться с участковым инспектором, чтобы копы подняли пару документов. Однако Ренард может думать что угодно: после того случая с танкером он уверился, что у Йегера какие-то очень весомые контакты в полиции. Эрвин не торопился разочаровывать мальчишку. Хотя как сказать «мальчишку». Ренарду было уже за пятьдесят, но старик по привычке считал того безрассудным щенком.
На неявную угрозу Ренард ощутимо забеспокоился, глазки забегали.
– То есть, получить пулю на пороге квартиры уже никто не боится.
Эрвин терпеть не мог этой манеры Ренарда называть его «никто» и вообще разговаривать так – будто бы обращаясь к кому-то отсутствующему. И ведь умел же говорить нормально, мог при желании даже скрыть невменяемый акцент, который и тридцать лет спустя превращал его английский в нечто совершенно неудобоваримое.
Умел и мог. Но только не с Эрвином.
– Ренард, рыжик, – протянул Йегер задушевным, приторно-ласковым тоном, опершись на спинку кресла и в стотысячный раз напоминая: – Ты не настолько большая шишка, как тебе кажется. Тебя здесь много кто сердечно любит, если ты понимаешь, о чём я.
Хакер скривился: всё он прекрасно понимал. Просто не любил вспоминать, что его положение мало чем лучше положения старой крысы. Толку от связей в полиции Эрвину было примерно столько же, сколько Ренарду – от Синдиката. На деле эта крыша капитально протекала, а с оглаской некоторых сведений могла и вовсе с грохотом обвалиться.
На них обоих.
– В любом случае, – подвёл итог Эрвин, – это последняя моя просьба. Поможешь мне – и мы квиты.
– Насовсем? – прищурился ледоруб недоверчиво.
– Насовсем, – подтвердил Йегер.
Ренард задумался. Потянулся за новой сигаретой, щелкая зажигалкой и закуривая.
– Ох и нехорошо звучит это, как по мне, – отметил он после недолгих размышлений. – Было бы лучше, чтобы последней стала просьба «свалить нахер с похорон старого осла».
Он замолчал, наконец заметив невысокий силуэт, неподвижно стоящий на пороге. Вопросительно уставился на Йегера:
– А это там кто? Привёл с собой, что ли? – не дожидаясь реакции, Ренард приветственно помахал рукой: – Хей, чел! Нечего топтаться, заходи, не стесняйся!
Силуэт не шелохнулся.
– Ф… Хайнрих. Иди сюда, – позвал Эрвин.
Фантом зашёл, прикрыв за собой дверь, тут же щёлкнувшую магнитным замком. Прошёл пару шагов, остановившись около Йегера. Тот хлопнул синтетика по плечу, обратившись Ренарду:
– Знакомься.
Коротко и ясно, без лишних представлений. Сам сообразит.
Ещё при обсуждении плана синтетик пообещал «вести себя естественно». Эрвин тогда хотел поправить его, что имел в виду прямо противоположное, но замолчал на полуслове, поняв, что именно Фантом подразумевает под «естественно»: тот как раз безразлично уставился в стену, видимо, решив начать себя вести «естественно» заранее. Стоило признать, это получалось великолепно: если бы Эрвин не знал доподлинно, кто перед ним, сам бы спутал с военным церебралом, даже не заподозрив подставы. Конечно, такое поведение изрядно нервировало, но на людях Фантом всё-таки благоразумно оставался «человеком» – насколько мог.
Йегер начал мысленно отсчитывать секунды до очень бурной реакции, когда до Руфуса дойдёт. Поначалу губы рыжего растянулись в усмешке, в глазах загорелся ехидный огонёк – так бывало, когда Ренард находил ситуацию в чём-то забавной. Обычно за этим следовала какая-нибудь колкость, отпущенная в той же извечной манере – в никуда, без обращения напрямую. Мол, посмотрите, что тут у нас такое… такое…
Такое.
Ренард хотел было что-то сказать, но заглох на вдохе, поперхнувшись дымом. Безмятежно тлела дешёвая сигарета, продолжая источать неприятный запах. Мерцали экраны за спиной и сбоку, бледными голубовато-белыми бликами ложась на враз побледневшее лицо.
– Твою мать, Эрвин! – от неожиданности Ренард даже перешёл с издевательского тона на нормальный и на долгожданное «ты». – Ты что, церебрала сюда ко мне притащил?
– Сам-то как думаешь?
– Думаю, что спятил кое-кто! – Ренард, похоже, справился с приступом удивления, вернувшись в свой привычный репертуар. – И пустят на мыло этого кое-кого его же дружки в полиции, как только узнают про зомбака на хате!
– Хайнрих умеет себя вести естественно. Всё в порядке, Рен.
– Ни черта не в порядке! – взвинтился Руфус, саданув рукой по столу. – Откуда хрень эта взялась? Не у наших же перекупил?
– Ты прав, – безмятежно подтвердил Йегер. – Не у ваших.
Ренард приготовился было выдать ещё одну гневную тираду, но махнул рукой и бессильно плюхнулся обратно в кресло. Откинувшись на спинку, опять глубоко затянулся, стараясь не пересекаться взглядом с синтетиком, которого принял за церебрала.
План сработал.
Зная, как легко его товарищ принимает на веру распространённые стереотипы, Эрвин был уверен, что Ренард даже не задастся вопросом, откуда бы у бывшего хирурга взялись все необходимые инструменты, аппаратура и медикаменты, чтобы осуществить весьма сложную операцию, которую мало кто рискнёт проводить в одиночку, да ещё и по памяти. Сомнительно, что Руфус хотя бы в общих чертах представлял, как это делается.
– Старик… – спустя минуту подал голос Ренард. – Говоришь, умеет вести себя естественно, так?
– Именно так.
– Имплант – палёнка?
– Нет, заводской.
– Военный, что ли?
– Да.
– Твою, – обречённо протянул Руфус. – Модель?
– MIL-16.
– Как… а, к дьяволу.
Ренард выдохнул дым и прикрыл глаза, бессильно покачав головой:
– Гребаный мозгоправ, опять за старое, – пробормотал он. – А сколько было стенаний о том, как он виноват, подумать только! Смотреть на меня не надо так! – раздражённо кинул Руфус Фантому, неотрывно следящему за одной точкой – тлеющим концом сигареты. – Чёрт! А приказать можно этой псине… не знаю, закрыть глаза, отвернуться, что угодно!
– Хайнрих, будь добр, – Эрвин перешёл на немецкий, обращаясь к Фантому: – Не смотри на него прямо, его это бесит.
Синтетик пожелание выполнил безропотно: никак не изменившись в лице, повернул голову, отрешённо смотря перед собой. Казалось, тостер – и то проявит больше эмоций от небрежного к себе отношения.
Однако на подсознательном уровне Йегер ощущал исходящее от Фантома беспокойство. А может, Эрвину просто казалось, и он сам додумывал реакцию. Это «естественное» поведение сводило с ума: выглядело слишком натурально, чтобы быть лишь игрой в безвольную марионетку. Приходилось утешать себя тем, что это ведь действительно робот, а не искалеченный симбионт; что ему, наверное, действительно нет разницы, что изображать. Пусть это и шло вразрез со всем, что Эрвин узнал о Фантоме, но теперь техник, практически уверившийся в честности и искренности поведения синтетика, начал снова сомневаться: а не было ли такой «игрой» всё от начала и до конца?
Что для того «естественное» на самом деле?
– У него что, вообще нет английского? – вдруг поинтересовался Ренард.
И это он называет английским?..
Сам-то Йегер прекрасно понимал, что именно ирландец говорит, разбирая невнятный акцент и уже на автомате интерпретируя гремучую смесь диалектов в общедоступный язык. Вряд ли Фантом мог выделить в этом потоке хоть слово. У синтетика и с обычным английским всё было не очень здорово, даже со встроенным переводчиком.
– Общую лексику понимает, – Эрвин не удержался от подколки: – Как ты немецкий.
– Да ради Бога! – поморщился Ренард. – Дался он кому-то? Лет тридцать уже, как загнали они вас в резервации.
Вот кто б говорил! Эрвин благоразумно промолчал, чтобы не съязвить на тему того, что осталось от нации и родного языка собеседника. Поезд уже давно ушёл, сейчас было не до сожалений по ушедшим временам, когда Коалиция ещё не перекроила полмира. И уж тем более не время для очередной бессмысленной политической перепалки.
Йегер чувствовал себя не в своей тарелке, так же вынужденный играть свою роль, действующую на нервы ничуть не меньше. Чёрт бы с реакцией Руфуса! На его мнение Эрвину было по большей части наплевать, а в очередной раз ввести Ренарда в ступор – бесценно само по себе. Техник ощущал себя неловко перед Фантомом. Эрвину было неуютно и в целом. Это же всё равно что выйти на всеобщее обозрение с пазлотеховской эмблемой, как ни в чём не бывало.
Руфус докуривал, смотря куда-то в потолок.
– Хорошо, – наконец произнёс он, туша окурок. – Просто замечательно. Слов нет! Ладно насрать кое-кому, что будет с ним, потому что он больной на голову старый ублюдок. А мне-то за что?
Йегер никак не мог взять в толк, как Руфус ухитрялся при всём его жизненном багаже существовать с полной уверенностью в собственной невиновности. А, впрочем, совести нет – значит, и болеть нечему! Наказание за свои поступки волновало Ренарда исключительно с позиции адской несправедливости мира по отношению лично к нему, бедному и несчастному.
Он же ничего противозаконного не делал. И не убивал никого, конечно же. А если и убивал, то только по приказу и в целях самозащиты. Он не мог иначе, и точка. Другие люди другими людьми, а жизнь у него самого одна-единственная. Да и не дедушка ли Йегер говорил, что мозг человека непрерывно меняется? Следовательно, я сейчас – это уже четырежды не тот же я, который был тридцать лет назад, таким образом, никакой ответственности за его дела не несу.
И вообще, старик! Я этого не помню – значит, этого не было!
Феноменальная инфантильность! Порой Эрвин задавался вопросом, как Ренард вообще прожил столько с такой жизненной позицией, но тут же вспоминал, сколько раз вытаскивал этого дурного лиса из капкана, в который тот сам же и забрался, и успокаивался: без него этот придурок уже бы давно сгинул.
Делалось всё это, конечно, исключительно по доброте душевной, никак иначе. То есть, означало лишний повод выставить Ренарду занебесные счета.
– Ты меня выслушаешь? – переспросил Эрвин терпеливо. – Или так и будешь причитать?
– Валяй, Готфрид, – раздосадованно махнул рукой ледоруб и заткнулся.
Вот только обращения по настоящему имени ещё не хватало для полного счастья! Техник остро жалел, что при первой встрече назвался честно. К сожалению, Эрвин не мог вернуться в прошлое и исправить это досадное недоразумение, а заодно и множество других. Оставалось утешать себя мыслью, что даже будь у него такая возможность, он бы наделал новых ошибок.
– Мне нужно помочь одному моему старому другу… – начал Йегер.
– А у кого-то есть друзья? – вновь перебил его Ренард. – Нет, не так. У кого-то есть старые друзья? А я-то, наивный, думал, я единственный и неповторимый!
– Да, – согласился Эрвин, – такого идиота, как ты, ещё поискать.
– И на том спасибо! – оценил Руфус. – Продолжай.
Врать придётся. Врать придётся безбожно. Но Эрвин привык обманывать, и обманывать фундаментально и расчётливо, а не судорожно путать следы на снегу, как безнадёжно заблудившийся в своих же словах, мечущийся туда-сюда Ренард.
– Не знаю, что ты подумал, – Йегер кивнул на Фантома, – но я тебе гарантирую, что всё немного не так, как кажется.
Техник протянул руку, потрепав синтетика по волосам. Тот в ответ на жест только немного отклонился, как показалось Эрвину – чуть раздражённо. Неудивительно, взрослому человеку вряд ли бы понравилось, что с ним обращаются как с маленьким ребёнком или с домашним питомцем. Ренарда, например, подобное панибратство возмущало до глубины души, хотя ледоруб и сам неоднократно сгребал Эрвина в охапку, с кристально честными глазами нетрезвым голосом втирая полицаям, что Йегер ему друг, товарищ, брат, отец, троюродный дядя двоюродной тётки – подчеркните необходимое, прекратите тыкать в лицо автоматом и отпустите с миром!
Руфус цокнул языком, по-своему интерпретировав жест:
– То-то вижу. Даже и представить себе не могу, зачем…
– Я его спас, – оборвал Эрвин.
И ведь почти не соврал, просто всё и правда было не совсем так, как это мог себе представить рыжий.
– Знать не хочу, в чём история, – едко отозвался Ренард, – но добить было бы лучше!
Эрвин невольно передёрнул плечами, вспомнив сиплый еле слышный шёпот офицера, в тяжком бреду раз за разом повторяющего просьбу прикончить его.
– Как бы то ни было. Он жив, и он хочет жить.
Ренард смотрел с непередаваемым скепсисом в глазах. Видимо, силился сообразить, серьёзно ли ему это сейчас всё втирают, а заодно и где его обвешали.
– А не подскажут ли мне, – наконец спросил он, – откуда взялся заводской имплант? Ещё и MIL… зачищали же в первую очередь их.
– У меня один оставался, на память, – соврал Эрвин. – Тебя пугать.
Ренард подавился новой колкостью и пару секунд просто оторопело открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, прежде чем взять себя в руки:
– Вот точно сволочь! Ржал ещё надо мной, когда я… когда я… – он захлебнулся от негодования. – Маячок, говорил он! Ничего страшного, говорил он! А не зашито ли больше ничего там во мне, случаем, не? Что, если валяюсь где-нибудь там в коме или ещё что, а это всё просто сон?..
– Успокойся, тебе это не грозит, – утомлённо перебил Эрвин. – Ещё утруждаться ради тебя, безмозглого…
– Утешение-то какое! – возвестил Ренард, потянувшись за следующей сигаретой. – Безумно рад, что стою меньше, чем какой-то левый чувак, которого видят наверняка впервые!
Взаимоисключающие параграфы и обвинения были для Ренарда в порядке вещей. Хотя о каком порядке можно говорить, сидя посреди этой свалки, пропитанной низкосортным табаком, в компании поехавшего на всю крышу взломщика, заочно приговорённого к смертной казни ещё треть века назад – и ещё вопрос, за что именно!
– Должно быть, меня разыгрывают! – Ренарда продолжало нести по инерции, как пошедший вразнос двигатель. – Гёц, это же бред какой-то! «Спасти» какого-то незнакомого проходимца – вот просто так взять и беспалевно нарушить Конвенцию, чёрт подери, в открытую, как будто никто не в розыске! – он ткнул сигаретой в сторону экрана. – Будто не плакал мне в жилетку никто, как он раскаивается! И не надо делать такое лицо, вот не поверю ни единому слову!
Ренард остановился – перевести дыхание и затянуться.
– Закончил? – миролюбиво полюбопытствовал Эрвин.
– Закончил.
– Он мой соотечественник, и у нас с ним есть общий друг. Нам нужна твоя помощь.
Ortszeit: 16:23 [UTC-7] 03 / 05 / 2083
Фантом не воспринимал большую часть разговора.
Ренард говорил быстро, практически слитно, нещадно коверкая даже то, что ещё можно было разобрать. Подобного выговора синтетик не слышал ни разу: ни пока мотался по стране, ни за полгода в порту Ванкувера, где половина обитателей не знали местного языка, а остальные говорили на нём как попало. В какой-то момент Фантом усомнился, что Ренард вообще говорит на английском – встроенный переводчик выдавал какую-то околесицу, не распознавая ни слова.
Однако Эрвин весьма уверенно отвечал своему товарищу, и они оба, по всей видимости, прекрасно понимали друг друга – в отличие от Фантома, быстро потерявшего нить разговора.
Из того, что удалось разобрать, было понятно только то, что Эрвин наплёл Ренарду выдуманную накануне легенду, экспромтом приукрасив ту прямо на ходу. Что-то про то, что Вольф ему старый друг, и с ним приключилась большая беда. Что Фантом – то есть, Хайнрих, пора было привыкать к этому имени применительно к себе, – искал его, Эрвина. Нашёл. Ну, точнее, это Эрвин его нашёл, едва живым. Что имплантация была необходима, что другого выхода не оставалось, а из-за повреждений он мог остаться парализованным, и всё в этом духе.
Услышь Альберт их с Йегером легенду, он был бы «в восторге». Да Фантом и сам не рад был играемой роли, успокаивая себя, что это ненадолго. Даже столь сомнительное прикрытие, пахнущее потенциальным интересом со стороны охотников за «неликвидом», было всяко безопаснее, чем в открытую заявить, кто он на самом деле.
Ренарду же знать это было вообще необязательно.
– …алло, тебя же спрашивают, – Йегер ткнул синтетика в плечо. Сообразив, что тот не понял вопроса, уточнил: – Перевести?
Что-то ядовитым тоном прокомментировал Ренард. Фантом моргнул, фокусируя взгляд на Эрвине:
– Перевести.
Ренард зафыркал, не сдерживая смех. Эрвин недовольно шикнул на товарища, после чего пояснил, обращаясь к Фантому:
– Вы с Альбертом когда последний раз общались?
Синтетик ненадолго задумался.
– Последний раз, – наконец сообщил он, – мы разговаривали шестнадцатого марта, две тысячи восемьдесят второго года. Три часа до обыска.
За предысторию они с Йегером взяли тот же предлог, которым Альберт когда-то прикрывал Фантома от потенциального интереса со стороны окружающих в целом – и AEON в частности. Старый знакомый с родины, едва владеет английским. Участвовал в боевых действиях, уже в послевоенных конфликтах на территории Европы, отсюда и аеоновские протезы.
Эта легенда хорошо отвлекала внимание от не вполне естественных деталей в его поведении. Окружающие охотно списывали все странности Фантома на «чужестранца», не обращая особого внимания на то, что эмоции в его голосе звучат натянуто, выражение лица выглядит отсутствующим, взгляд – безразличным. Подумаешь, может, ушёл в себя? Сколько ещё людей до сих пор не могут заново найти опору после войны – даже в странах «победившей» Коалиции? Сколько их таких – живых с мёртвыми глазами, смотрящими куда-то сквозь тебя, в до сих пор дымящую пустоту?
Подумаешь, ещё один…
Люди редко глядят прямо. Люди редко действительно слушают. Заслышав акцент – скорее обращают внимание на него, чем на интонации. Заприметив протезы – смущённо или нервно отводят взгляд, как и от исполосованного шрамами лица Альберта.
Иногда Альберт выводил его прогуляться. Это было достаточно опасно, но это было необходимо: привыкнуть, научиться вести себя как человек, адаптироваться к окружению. Обычно старались выходить куда-нибудь в малолюдные места, где был меньше шанс встретиться с кем не надо. Но даже коллеги Альберта, с которыми пару раз они неудачно пересекались на улице, и те не опознали, кем является его сопровождающий. Может, они были из других отделов, не имевших дела с синтетиками. Может, просто не ожидали увидеть эту разработку в подобной, человекообразной оболочке, вот и не приглядывались, по умолчанию приняв за человека. Лишь сдержанно удивлялись, что замкнутый, малообщительный Альберт вообще разговаривает с кем-то вне работы, а после тут же забывали о существовании Фантома. Своих дел невпроворот.
Фантом не возражал. Даже не представляй это потенциальной опасности, он всё равно не горел желанием с ними знакомиться.
По факту, он не особо много знал о корпорации. AEON же о нём не знали вообще ничего. Но что ему самому было доподлинно известно? Что он синтетик и что Альберт его создал незаконно. Как?.. Фантом с сожалением отмечал, что не имеет ни малейшего понятия. Он даже не знал зачем.
Он не знал о себе фактически ничего, кроме слова «синтетик», но что оно значило? Он мог сумбурно пересказать объяснения Альберта, но те по-прежнему оставались тёмным лесом, в котором сам Фантом ничего не понимал. Информация в Сети запутывала ещё больше: недоговорки AEON вперемешку со вздорными россказнями журналистов. Редкие упоминания разработки безнадёжно терялись под потоками шлака, пока в какой-то момент не пропали вовсе, оставив за собой лишь заметку о закрытии проекта. Тот просто исчез с новостных полей, оставив за собой лишь несколько видеозаписей выступлений специалистов AEON. Последнее обновление – конференция в Берлине три года назад, а потом – тишина, словно и не было ничего.
Так кто же он?.. К сожалению, Фантом понятия не имел.
Похоже, в AEON были не в курсе нарушения, иначе далеко бы он от них не ушёл. Как бы ни хотелось верить в обратное, было очень маловероятно, что в корпорации соблюдают какие-либо правила приличия по части «прогрессивных» методов допроса, способных разговорить любого человека. Тем не менее, в AEON до сих пор не было известно о Фантоме. Знай они, что вообще надо искать кого-то – или правильнее будет сказать «что-то»? – синтетика сгребли бы по-тихому ещё в Виннипеге.
Значит, тогда с обыском квартиры пришли не за ним…
Он помнил этот момент до мельчайших подробностей: запись была включена с того самого момента, как он зафиксировал на лестничной клетке присутствие Альберта, судорожно пытающегося достать ключи из куртки – слишком рано пришёл, слишком нервничает, торопится.
Фантом сразу понял – здесь скоро будут.
Альберт неоднократно объяснял ему, что делать, когда придёт время – а оно придёт, рано или поздно. Уходить, не оглядываясь. Ни в коем случае не пытаться спасать и защищать своего создателя, как бы ни хотелось и что бы ни случилось. Это – ловушка, которую на него наверняка поставят. Даже сейчас Фантома терзали сомнения: возможно ли, что AEON на самом деле знают о его существовании, просто ждут, когда он сам придёт к ним в руки? Но к чему тогда такие сложности? Они могли уже давно найти его и поймать. В таком случае, чего они медлят? Знают, что у их цели установлены старые военные программы, и нападающие могут получить жёсткий отпор?
При всём желании, что он один сделает отряду хорошо вооружённых и подготовленных оперативников, знающих, на кого идёт охота? Это же не просто обнаглевшая шпана из порта, да и терминаторы и керберы военных моделей – не производственная рухлядь, к которой с горем пополам привинтили огнестрел.
Даже если он убьёт нескольких, его рано или поздно выманят из укрытия. Что бы ни говорил ему создатель и как бы хладнокровно ни размышлял сам Фантом, он понимал – нервы сдадут, когда речь зайдёт о жизни Альберта. Он просто не сможет продолжать жить со знанием, что его решение повлекло смерть единственного близкого человека.
Его удерживала на плаву мысль о том, что ещё не поздно, что с Альбертом всё в порядке. Он жил этой надеждой, стараясь не думать об обратном. Казалось, если озвучить свои опасения – те станут реальными.
Но что, если AEON именно поэтому и бездействуют? Потому что им уже нечем крыть?
Он догадывался, что спросит Ренард, и даже разобрал, что именно тот произнёс, ещё до того, как Йегер перевёл ответ с «английского» на английский:
– А мы вообще уверены, что наш друг жив?
В наступившей звенящей тишине слышно было отзвуки работы собственных систем. Микросхемы, подрагивающие от вибрации. Настойчивый внутренний такт. Негромкое гудение генератора в груди – переменный, хаотично прыгающий звук, болезненно отзывающиеся спонтанные импульсы, выбившиеся из привычного ритма. Сбилась частота.
– Нет, – ответил Фантом честно. – Нам надо это выяснить.
Ему необходимо это знать.
Ренард молча кивнул, смотря куда-то мимо синтетика.
Тлела очередная сигарета. Этот запах действовал на нервы, вызывая ощущение зуда в недавно прочищенных сенсорах. Сигареты – далеко не самый худший запах, в порту пахло в разы поганее, в том числе и куревом похуже. Однако именно этот привкус никотиновой гари щекотал что-то на задворках сознания, что-то дремлющее, но уже злобно скалящееся на этот «аромат». Как навязчивый порыв, отработанная до автоматизма привычка, настойчивая мысль о движении, требующем исполнения: подойти и отобрать сигарету.
Раздражал и этот человек: было в Ренарде нечто отталкивающее, настораживающее. Может, проблема была всего лишь в этом дыме. Может, в поведении; хотя синтетик был готов, что его будут воспринимать как церебрала, значит, и относиться будут соответственно. Однако всё, что было направлено в сторону Фантома, ему самому крайне не нравилось, вызывая вспышки придушенной злости. Может, он не понимал слов, но прекрасно слышал интонации – презрительно-настороженные; видел этот взгляд – брезгливый, словно к опасному психу; подмечал эти жесты – небрежные, будто бы речь идёт о вещи.
Выдохнув дым, Ренард заговорил снова. Он то ли что-то объяснял, то ли пытался донести своё понимание ситуации: в его речи можно было разобрать отдельные фразы, вроде «лезть в дерьмо» и «без каких бы то ни было гарантий». Сопровождалось всё это эмоциональными и изрядно действующими на нервы телодвижениями. Судя по кислой мине Эрвина, у техника разве что рука к лицу не тянулась, хотя он наверняка ожидал подобного шквала возмущения.
Дослушав, старик покачал головой:
– Говори нормально, я не буду твой щебет вечно переводить.
– И не надо! – едко, однако неожиданно внятно, практически без акцента отозвался Ренард. – Я спрашиваю господина Готфрида Вайса, а не его очередную ручную зверушку с выпотрошенными мозгами!
Фантом был уверен, что не подавал никаких внешних признаков раздражения, однако Эрвин предупреждающе положил руку ему на плечо.
Не покидало беспокоящее чувство, будто он наперёд знает, что бывший хирург сейчас скажет и сделает. Словно что-то настойчиво подменяло ощущения, подсовывая вместо запаха сигарет неуловимый привкус хлора; сменяло слабый свет мониторов на лампы, выжигающие матрицы камер; искажало размеры комнаты, дистанции до объектов. На границе памяти маячило нечто странное, ускользающее от прямого взгляда, с противным скрипом-визгом царапающее по чёрной доске подсознания мгновенно исчезающим мелком. Фантом буквально ощущал это всем телом – всё то, что должно было сейчас произойти. Будто предчувствие, возникающее на кончиках пальцев за миг до касания стены, за секунды до неизбежного столкновения.
Без каких-либо на то причин, в этот момент он был практически уверен, что Эрвин сейчас запросит его отчёт самодиагностики, и Фантом механически ответит старику – прежде чем успеет растеряться, прежде чем успеет даже осознать требование.
Но произнёс Йегер совершенно другое:
– Рен, полегче, – предостерегающим тоном начал он. – Я уже говорил…
– Что именно? – огрызнулся Ренард. – Что спас его? Прекрасно, а я тут причём? Вообще не понимаю, как можно продолжать считать их людьми, зная, как это работает…
– Потому и считаю.
Ренард хотел выпалить что-то ещё, но замолк на полуслове. Тяжело выдохнул, закашлявшись. Упёршись локтем о столешницу, подпёр пальцами лоб. Смотрел долгих полминуты перед собой, потом, не поворачивая головы, покосился на Фантома. Из-под тени ладони на синтетика взирали серые глаза, подслеповато щурящиеся в полумраке: на этот раз Ренард смотрел прямо. Настороженно и опасливо, но прямо.
Ледоруб беспокойно перебирал в пальцах сигарету. Едва мерцающий уголёк на конце источал сизый дымок, растекающийся в воздухе. Будто невзначай, Ренард чуть отклонился сначала в одну сторону, потом в другую. Судя по слегка бегающему взгляду и небольшой амплитуде движений, пытался отследить изменения в зрачках – будут ли те следовать за ним.
Фантом неподвижно смотрел в одну точку, терпеливо дожидаясь, когда человеку надоест его провоцировать. Поняв, что реакции на его действия нет и не предвидится, Ренард вполголоса выругался и наконец обратился напрямую:
– Эй! – качнул он головой. – Есть идеи какие-нибудь, где находиться может друг ваш этот?
– Есть предположение, – ответил Фантом ровно. – Альберта перевели в закрытый исследовательский центр, вероятно под Эдмондом. Через неделю после обыска Альберт покинул Виннипег. На тот момент он был… – секундная запинка. – Жив. Это всё, что мне известно.
– Сведения откуда?
Расхождений между реальностью и легендой-прикрытием на этом участке особо не было, да и скрывать что-то здесь не имело смысла. Только опустить ненужные подробности да собственное мироощущение, в тот вечер давшее первую трещину.
Перед взором стояла громада жилого здания. Медленно спускающаяся на Виннипег ночь, прохладная, пахнущая тающим снегом и городом. Блеск окон на пятом этаже, силуэты за ними. Пара припаркованных машин AEON, одна – полицейская. Нечленораздельно бурчит в рацию коп. Буднично зудит терминатор, не обративший на Фантома ни малейшего внимания. Рядом скучают в ожидании своих товарищей люди с оружием, не проявляющие особого беспокойства – они даже не подозревают, что в нескольких метрах от них замерла в оцепенении опасная машина.
Не волнуются. Не ждут проблем. Пришли не за ним…
То ли его приняли за любопытствующего прохожего, то ли ещё что – окликнули и посоветовали не задерживаться. Опомнившись, он поторопился убраться – пока им не заинтересовались.
Шёл, куда глаза глядят, зачем-то продолжая записывать происходящее.
В тот вечер он будто «очнулся», после пары часов бессмысленного блуждания обнаружив себя сидящим на скамейке посреди какого-то сквера у дороги и бездумно смотрящим в пустоту. Уже стемнело, но всё ещё куда-то шли люди, гудел транспорт. Где-то за металлической оградой проходила не то ярмарка, не то какое-то празднество: оттуда доносились звуки громкой музыки и голоса. Из расцвеченной электрическим светом темноты вырастал город – уже знакомый, но всё равно чужой. Полный людей – и всё равно пустой и гулкий.
Город, в котором Фантом оказался один, ощущая себя беспомощно и потерянно. Не зная, что делать и куда идти. Что будет с его создателем, что будет с ним самим. Что делать, когда подойдёт к концу заряд аккумуляторов. Где искать энергию и еду. Насколько хватит денег, как заработать новые в отсутствие документов. Как вообще дальше жить – без каких-либо ориентиров и смысла.
Тогда, под пасмурным низким небом, подсвеченным городскими огнями, вот-вот готовым пролиться первым весенним дождём, впервые возникло какое-то необъяснимое чувство. Будто один в один повторялось что-то очень-очень далёкое и стёртое, уже давно ставшее неважным и бессмысленным. По сенсорам бил запах гари, и доносящиеся из-за забора весёлые голоса людей искажались, превращаясь в надрывные крики.
Он ждал услышать запоздалый вой полицейских сирен – но те так и не пришли. Всё было спокойно, и запах гари был всего лишь дымом от готовящейся уличной пищи, и люди всего лишь пытались перекричать музыку, дозваться друг до друга в этом шуме, заполнившем собой всё.
Проходящий мимо бросил случайный взгляд – и пошёл себе дальше, а Фантом, наконец придя в себя, принял решение осторожно вызнать, что с Альбертом.
Высматривал и сверял маршруты, следил за внутренними рассылками корпорации – у него оставался временный ключ доступа. Через два дня ключ заблокировали: время старого истекло, а новый получить было уже не у кого. Но к этому времени Фантом уже смог выяснить, что Альберта отправили в какой-то закрытый центр – «от греха подальше».
Говорили, что это ради его же, Вольфа, безопасности.
Фантом даже смог вызнать номер транспортника, на котором Альберта отправили за пределы Виннипега, где они тогда жили; да только потерял след где-то между городами, вляпавшись в переделку по дороге. На «открытом пространстве» небезопасно: шаг в сторону от основной магистрали, свернёшь где-то не там, отстанешь – и в одиночку тебя попросту съедят. Есть кому, здесь много желающих поживиться незадачливыми путниками.
Это была первая серьёзная драка, первое убийство – и долгие несколько дней, чтобы дойти до ближайшего поселения, вытягивая на резервном источнике питания и питаясь чем придётся, буквально травой.
Выйти на след AEON повторно Фантом так и не смог. Не сумел. Не справился.
– Какие шансы, что его действительно увезли туда? – спросил Йегер не то Ренарда, не то Фантома, не то обоих сразу.
Как бы то ни было, первым отреагировал Ренард:
– Какие-какие! – закатил он глаза, сосредоточенно туша окурок. – Ноль целых хрен десятых. Это же AEON! Сделать могут они что угодно для отвода глаз, чтобы остаться самим в чистеньком пальто. А то никто не помнит, что было, когда они старину Нила за шкирку взяли.
Йегер заметно поморщился. Фантому это имя ничего не говорило, но, похоже, между собой Ренард и Эрвин знали, о ком идёт речь.
– Да, неприятно получилось, – согласился техник хмуро. – Ну, по крайней мере, его похоронили по-человечески.
– Такое себе утешение, – процедил ледоруб, доставая новую сигарету, чиркая зажигалкой, на миг подсветившей лицо. Затянулся. – Нас не то что не похоронят по-человечески, а сразу сдадут международникам. На опыты, – добавил он желчно, глянув на Фантома. – Эй, как оно?
Синтетик равнодушно пожал плечами.
Ренард раздосадовано махнул рукой: с тобой всё ясно, ты доволен по умолчанию, железка чёртова. Фантом отреагировал на это примерно никак, продолжая безмятежно смотреть в лицо. Так они с минуту молча играли в гляделки, человек и машина.
Человек не выдержал, первым отведя глаза.
– Говоришь, на опыты сдадут, – неожиданно нарушил тишину Эрвин.
– Сдадут, – угрюмо повторил Ренард. – Как лабораторных крыс.
– Стало быть, – подвёл черту Йегер, – ты согласен нам помочь.
От неожиданности Ренард разинул рот, всем своим видом спрашивая: какое звено логической цепочки он только что прозевал. Но сообразил сразу и без подсказки: «сдадут» прозвучало в целиком утвердительном ключе, без всяких «если» – как нечто, чего избежать уже нельзя.
– Да куда мне деваться-то от старого козла, – вздохнул Ренард. – Ладно! Раз все так уверены, что этот наш «друг» там ещё жив и здоров, погнали во все тяжкие. В который чёртов раз?
– Этот будет последним, – пообещал Йегер.
– Вот этого я и боюсь.