========== Том 1 Глава 34 Ночная охота. Часть 1 ==========
***
Исполинами синими горы, изумрудными водами реки — местность от Ланьлина до Илина изменялась постепенно, тем более что группа заклинателей вместе со своим Главой шли кружным путем, забирая севернее, по землям, некогда принадлежащим Цишань Вэнь, а теперь поделенным другими кланами или просто заброшенным.
Ещё севернее и на восток лежали владения Цинхэ Не. Их обошли аккуратно, довольно быстро оставив за спиной.
Обнаружить свое присутствие рядом с Юньмэн Цзян совсем не опасались, но все же Цзинь Гуаньшань предпочитал осторожность. Ведь его истинная цель располагалась аккурат за спиной клана Цзян, и он совершенно не хотел, чтобы в его планы вмешались.
Местность Илин оказалась в настоящее время как раз из тех заброшенных, которая никому не досталась и не сдалась. Причиной тому был Мертвый Курган Луаньцзан, который и при владычестве Вэнь был немалой проблемой. Унять его, оказалось не под силу, и это при том, что Глава ордена — Вэнь Жохань был самым искусным заклинателем поколения, в которое входили в том числе Цзинь Гуаньшань, Цинхэн-цзюнь и Лань Цижэнь, Цзян Фэнмянь, а также предыдущий глава ордена Не из Цинхэ.
На пике своей формы проклятый Вэнь мог бы без труда одолеть не только каждого из означенных заклинателей в отдельности, но и нескольких из них вместе взятых, если не разом всех. Именно это позволило ему начать в свое время активную и наглую экспансию в стремлении захватить и небо, и землю.
Конечно же, даже он не мог предполагать, что однажды с исполненной Темной Ци Мертвой Горы в мир придет Старейшина Илина — Вэй Усянь. И что среди внебрачных детей Цзинь Гуаньшаня найдется один особенно превосходный плут. Такая непредусмотрительность и стала причиной бесславного конца некогда высоко сияющего Солнца.
Идея того, что над миром заклинателей вполне заслуженно мог бы возвышаться некий единый правящий столп всецело импонировала Цзинь Гуаньшаню.
Однако, он прекрасно понимал, что одной лишь хитростью многого не добьешься. Пусть даже восстановить заклинательский мир против Темного Пути Старейшины Илина оказалось не так сложно, сам этот Старейшина оставался по-прежнему не только самодовольным упрямцем, но и действительно внушительной непредсказуемой силой, что было безусловно плохо для любых планов по расширению влияния и власти.
Нужно что-то способное с ним конкурировать. И от чего-то, в том Цзинь Гуаньшань был уверен особенно прочно, — способ противодействия ему нужно искать на его же территории, где господствует ненасытная, алчная Темная ци.
Останься этот беспорядочный юнец на общем просторном и светлом Пути, о нем, может быть, и вовсе никогда не узнали. Лишь случай привел его на курган Луаньцзан. Так, может быть, не ему одному пользоваться таким случаем?
Однако, дни шли, Илин был перейден из конца в конец, ночевать подле кургана никто не решался, несмотря даже на защитную стену, возведенную вокруг него.
Пришлось отойти подальше.
Сюэ Яна все еще не было.
В ожидании днями обходили и проверяли защитное ограждение кургана. Стояло надежно. Не разрушено. Но если Вэй Усянь и правда был здесь, он должен был как-то выйти. Замаскировал проход? Вовсе никогда не спускался с кургана? Защитная стена не была ему помехой? Если так, то, что еще может также свободно сходить с Мертвой горы и возвращаться, не встречая сопротивления?
Страх среди заклинателей Цзинь рос день ото дня.
По счастью никаких происшествий не случалось. В этой части Илина стоят высокие крутые горы. Совсем не чета покатым, сплошь зеленым холмам Ланьлина, который возвышается над местностью, в то время как тут маленькие деревушки лепятся, ничтожные, на фоне отвесных склонов и бурных, непривычно мутных, горных рек.
Кажется, будто люди здесь раболепные гости, а вовсе не вершина творения, достойная купаться в золоте и роскоши. Удручающее ощущение дополняют туманы. Не такие воздушные и легкие, подобные облакам, как в Гусу Лань, а низкие сероватые, клочьями льнущие к земле, словно дым в непогоду.
Минули еще дни, и адепты Цзинь принялись более открыто выражать свое недовольство от пребывания на этом месте. Негодный мальчишка так и не пришел. Цзинь Гуаньшань понял, что дальше медлить и ждать его бессмысленно. Все-таки многие из более молодых поколений стали уж слишком своевольными, что выскочка Вэй Усянь, что этот Сюэ Ян, которого так и не удалось прикормить с ладони. Что этот, явившийся сам во время Аннигиляции Солнца, сын шлюхи. Было ли все дело в их низком происхождении — слуги, ублюдки, бродяги?..
Единственного родного и законного сына Цзинь Гуаньшань впутывать в авантюру с Темной ци не желал. Однако, старый лис не имел привычки лгать себе самому — никто из законной семьи не поддержит его в этом. Лишь, когда удастся извлечь из всей затеи настоящую зримую пользу, сделать из клана Цзинь новые Небеса над миром заклинателей — вот тогда, они, конечно, всё поймут и оценят.
А пока… Нужно действовать самому. И искать для этого новых, более надежных приспешников.
Обратной дорогой возвращались мимо местечка под названием деревня Мо.
Припомнив окрестности, Цзинь Гуаньшань отправил людей разведать и узнал, что весьма симпатичная глупенькая крестьянка действительно подарила миру наследника и все еще ждала, что отец признает дитя и заберет.
Ждала вот уже 14 лет.
Раз так, то быть может крестьянский сын по крайней мере будет достаточно прост характером, чтобы добросовестно выполнять поручения? Если сердцем и нравом мальчик пошел в мать, впечатлить и добиться преданности юноши будет несложно.
Так к группе адептов Ордена Цзинь присоединился юный Мо Сюаньюй. По началу мальчишка казался немного забитым, но это быстро прошло. Присутствие Главы ордена не позволяло адептам особенно насмешничать и задирать его. Да и конечно сразу никто не открыл подростку его истинного происхождения. Сказали, мол, нужен помощник в дорогу, а семье, в частности его матери, пообещали щедрую плату, она и согласилась. Понравится, сможешь и дальше прислуживать или учиться, если пожелаешь. А нет — так вернешься назад, никакого нет над тобой принуждения.
Мальчишка покивал.
Он в целом сносно справлялся. Из странностей имел лишь одну — любил наносить себе на лицо макияж, много и не умело. «Вероятно, нередко играл в комнате матери,» — брезгливо подумал Цзинь Гуаньшань, сетуя, что у простецких крестьян вовсе нет понимания о подобающем воспитании.
За время пути, как ни удивительно, этот прямодушный странноватый юнец успел сойтись с парой адептов клана Цзинь. Исполнительный и довольно добродушный, Мо Сюаньюй не пытался слащаво угождать, он даже, кажется, толком не отдавал себе отчета в том, что способен чуть предвосхищать потребности и просьбы других, выполнять их, невольно подкупая при этом наивной услужливостью.
Мальчишка на побегушках. Который совершенно не тяготился таким положением. Напротив, он, кажется был только рад.
Встревать в чужие разговоры он не пытался. Однако, оказываясь, поблизости слушал, иной раз вставлял слово или два. И вдруг так случилось, что небольшая компания адептов смеялась до слез, насмерть перепугав всех ночных существ, во время одного из привалов в лесах между селениями, слушая незамысловатые шутки о деревенской жизни от Мо Сюаньюя.
В другой раз, проходя по лагерю, Цзинь Гуаньшань видел, как юнец сидел у костра с адептом, несущим дозор. Они касались друг друга плечами и даже головами, будто очень тихо говоря между собой о чем-то. Увидев Главу, оба тут же вскочили. Приветствовали.
Удалившись, Цзинь Гуаньшань конечно уже не видел ни легкого, будто невзначай касания к плечу, ни мягкого движения изящной руки, заставившей молодого адепта клана Цзинь повернуть голову на встречу тут же захватившим его губам, телу, гибкой змейкой прижавшемуся к нему.
Мо Сюаньюй выглядел почти женственно хрупким, особенно в сумерках, тем сильнее поражали уверенность и нескрываемый огонь его любовных ласк. Будто то, что он делал, было вовсе не предложением вкусить от запретного плода, а скорее стремлением утолить жажду после трудного знойного дня. Движения его были столь прямолинейны и точны, словно он вовсе не предполагал встретить отказ или грубость, или, может быть, случись ему встретить такое в свой адрес, даже это никак не задело бы силу его духа. Как знать. Да и ловя поцелуями сладостные приглушенные стоны, кто ж станет задаваться такими вопросами?
До Ланьлина оставалось каких-то три дня и две ночи пути, за которые сравнительно небольшая группа адептов Цзинь все же не успела узнать, скольким из них случилось понравиться Мо Сюаньюю в том самом смысле.
Возможно, они были бы немало удивлены, узнав.
В отличие от отца, Мо Сюаньюй на самом деле не страдал тягой к сладострастию. Все это было для него лишь еще одним новым впечатлением. Ведь юнец вовсе не предполагал, что сможет однажды вырваться из довольно скудной на впечатления и однообразной крестьянской жизни, сбежать из родной деревни, от склочной завистливой родни, увидеть невероятный огромный мир, попробовать действительно вкусное вино, ощутить внутри жар, заставляющий его прикасаться губами и кожей к другому человеку.
Традиционно подобное должно было происходить между мужчиной и женщиной. Мо Сюаньюй это знал. Но также он чувствовал, что вот лично ему нравятся только мужчины и отказывать себе в этом он совершенно не собирался. Тем более теперь, познав на себе, что есть те, кто также вовсе не против быть согретыми и удовлетворенными им.
Наконец молодого человека встретил шумный и пестрый, людный, веселый и быстрый город. Много красоты и яркости, которая буквально ослепляла взор. Дорога до Башни Кои, поднимающаяся по холму, была и вовсе невероятной.
Поглощенный всеми этими впечатлениями, Мо Сюаньюй во все глаза смотрел по сторонам ровно до тех пор, пока не увидел Благоуханного Дворца, но поразила его вовсе не архитектура, помпезность, величие. Его наповал сразила улыбка того, кто их встречал. Взгляд юноши буквально прилип к невысокому черноглазому адепту в золотом одеянии, который вежливо и очень приятно приветствовал Главу ордена, грациозно склонившись перед ним.
Тогда еще Мо Сюаньюй не понял в полной мере, насколько он пропал, лишь остановился, исполнившись вдруг крайнего удивления, восторга и счастья. «Это однозначно то, для чего я живу,» — подумал он, еще толком сам не сознавая, о чем именно.
Кто-то дернул его за рукав, окликнул и потянул за собой. Мо Сюаньюй послушно шагнул и чуть не запутался в собственных ногах. Тогда он попытался сосредоточиться и быть внимательнее, но перед его глазами так и стояли изящный силуэт, лучащиеся теплотой темные глаза, мягкая, чуть сдержанная улыбка и соблазнительные ямочки на щеках.
Увидев в числе сопровождающих отца нового человека, совсем еще юнца, явно из простых и бедных, с довольно приятной при этом статью и внешностью и, немного слишком прямым и открытым, будто обнаженным взглядом, Цзинь Гуаньяо испытал неожиданное чувство отвращения.
Улыбка его от этого доброжелательно сиять на лице вовсе не перестала. Он тут же запомнил черты юноши до последней мелочи, хотя и отвернулся от него чуть слишком поспешно, пожалуй.
Входя с отцом во дворец, он на секунду задумался, что же в самом деле в этом парнишке было не так? Ничего конкретного на ум не пришло.
По настроению Цзинь Гуаньшаня он понял, что расспрашивать его о результатах предприятия сейчас совершенно не стоит. Дело в том, что о побеге и планах отца на Сюэ Яна, не единственный грех Цзинь Гуаньшаня догадался сам и, едва ли не в последний момент, ухитрился вмешаться, нарушив замысел. Дальнейшую игру нужно было вести весьма осторожно.
Поскольку побег находящегося под надзором — важное дело, Цзинь Гуаньяо конкретно это сообщение не стал откладывать на потом и был несколько сбит с толку тем, что Цзинь Гуаньшань вовсе не выказал никакого удивления, не попытался притвориться непричастным, напротив сначала он просто кивнул. А спустя пару минут и вовсе отчитал «нерадивого сына» за то, что тот смел предположить, будто в ордене Цзинь есть хоть что-то, что сотворяется без высочайшего ведома и согласия его Главы.
После этого Цзинь Гуаньяо спешно принес свои извинения, откланялся и удалился. Следовало все хорошенько обдумать. Да еще и этот мальчишка, бледным пятном мелькающий среди золотых орденских мантий. Слишком невзрачный и от того слишком заметный.
За один только день он попался на пути Цзинь Гуаньяо еще не менее пяти раз. В конце концов этот неуч даже освоил положенное приветствие. Его исполняли все адепты почти постоянно. Кто легко, кто более глубоко, выражая и простую вежливость, и уважение, иной раз даже насмешку. Один и тот же жест был невероятно индивидуален и многогранен. Цзинь Гуаньяо давно привык подмечать подобные вещи. Крестьянский юнец же выглядел наивным, угловатым, гротескным, как будто неловким, и очень неуместным. Хотелось взять и просто выставить его вон или хотя бы не видеть. И зачем только отец притащил с собой это убожество? Вот будь он молоденькой девушкой, а не женоподобным подростком — все было бы ясно…
Впрочем, ясно все стало довольно быстро. Да так, что у Цзинь Гуаньяо сердце перевернулось в груди и в таком положении замерло. Конечно, он знал характер и склонности своего отца. Семя Цзинь Гуаньшаня было разбросано по миру весьма щедро. Но от чего-то сын шлюхи старательно избегал мысли, что в Башне Кои может появиться еще кто-то из внебрачных детей кроме него.
Да еще и так…легко?
В то время как самого Цзинь Гуаньяо в первый же миг просто спустили с лестницы и весь дальнейший его путь в родной орден, к родному отцу был для него далеко не легкой прогулкой, а тяжким кропотливым делом. А тут вдруг является он, какой-то Мо Сюаньюй, которого отец лично приводит, чуть ли не за руку, сразу устраивает жить во Дворце.
Неудивительно, что при одном лишь взгляде на этого юнца Цзинь Гуаньяо ощутил именно отвращение. Обида и горечь заполнили его до краев. Очень сильно. Но вместе с тем, слишком искусный в притворстве и слишком привыкший скрываться, он все еще держал лицо.
Его родитель же взирал на него с легкой усмешкой, в которой явно читались презрение и издевка. «Ты слишком угодлив, слишком старателен и улыбчив», — будто говорил взгляд Цзинь Гуаньшаня и весь его облик. «С первого дня я показал тебе твое истинное место — в грязи на коленях и не смей думать даже, что однажды поднимешься в полный рост».
Конечно, все это не было произнесено вслух. А сердце, раненное осознанием тщетности многих стараний, склонно преувеличивать.
В дополнение, чтобы просто поддержать разговор, Цзинь Гуаньяо завел тему надзорных башен. И снова был резко обруган за это. К слову сама идея поначалу казалась неплохой. Глава ордена Цзинь оценил ее и использовал как предлог для путешествия в своих целях.
Однако, уходя, он все еще предполагал найти возможный способ реализовать ее. Со временем же, маясь от гнева и сомнений близь могильного кургана, он окончательно ушел от мысли сделать что-либо для кого-то другого.
Надзорные башни требовали немалых вложений, прежде всего от клана-инициатора. В перспективе это могло бы окупиться, даже сторицей. Но Цзинь Гуаньшань больше не хотел ждать милости от судьбы, благодарности от других кланов, больших или малых, он уже желал лишь подчинять их всех силой, заставить заискивать перед ним и дрожать. Мирный подход, долгосрочные вложения могут дать прибыль уже и после него, и какой тогда во всем в этом прок, если все золото и вся власть достанутся только наследникам?
Цзинь Гуаньшань был глубоко расположен в душе к законному сыну, заботился его судьбой. Но вопрос собственных амбиций все же стоял для него выше. А наследник, что ж, он сможет сделать все, что сочтет нужным, когда настанет его черед.
Поэтому вопрос строительства надзорных башен был осужден, как лишняя бесцельная трата.
Замечая, как легко и часто отец стал приходить в несдержанный гнев в его адрес и отклонять его предложения, почувствовав соперника рядом, Цзинь Гуаньяо больше не колебался с решением и упросил Цзинь Гуаньшаня разрешить ему сыграть для него одну из песен, которой он недавно обучился у Главы клана Лань.
— Он все еще продолжает учить тебя? — сердясь и не следя за языком, бросил Цзинь Гуаньшань.
Но все же, смягчившись, позволил сыну принести гуцинь и упражняться в игре рядом с ним. Надо сказать, что Цзинь Гуаньяо обращался с этим музыкальным инструментом более чем достойно, особенно для того, кто впервые коснулся струн уже далеко не в детстве. На этот раз отец остался им наконец-то доволен и искренне сообщил об этом. Только Цзинь Гуаньяо уже принял решение и не собирался сворачивать с выбранной дороги, искусно вплетая в прекрасную музыку разрушительные звуки для смятения души и сердца того, кто, думая, что может видеть и контролировать все, повел себя слишком неосмотрительно и легкомысленно.
Разумеется, явление очередного наследника вовсе не избавило Цзинь Гуаньяо от необходимости продолжать служить отцу, выполнять поручения, в частности связанные с Сюэ Яном. Будучи названным братом Главы Не, а заодно весьма неплохо ладя с Не Хуайсаном, Цзинь Гуаньяо нередко бывал в Нечистой Юдоли.
На этот раз Цзинь Гуаньшань отправил его туда в приказном порядке с целью узнать у Сюэ Яна, почему он посмел ослушаться приказа, отступил от первоначального замысла и, что смог узнать в результате своей дурацкой затеи?
Глава ордена Цзинь к тому времени уже был в курсе, что вместо того, чтобы отправиться в Илин, Сюэ Ян рванул прямиком к Старейшине, Вэй Усяню. При всей нелепой взбалмошности такого предприятия в нем можно было угадать и здравое зерно. Цзинь Гуаньшань решил, что необходимо проверить это. Возвращать же узника к себе, в Башню Кои, он вовсе не собирался, мальчишка не стоил того, чтобы вступать из-за него в лишние споры с Главами Великих кланов. Если им было угодно сплавить эту проблему Не Минцзюэ, пусть будет так. Иной раз вполне неплохо сделать вид, что покорился мнению большинства. Тем более, что в числе поддержавших решение был Цзинь Цзысюань и давать повод для распрей в собственном ордене тоже было бы абсолютно лишним. Поэтому то, что законный сын решил, отец конечно же поддержал. А Цзинь Гуаньяо тем временем отправился в Цинхэ для разговора.
В Нечистой Юдоли он застал картину, свидетелем которой с небольшими вариациями бывал уже неоднократно: Хуайсан быстрым решительным шагом удалялся от боевого поля в направлении своей комнаты, старший брат, ругаясь, преследовал его, надо сказать все же не слишком старательно. По крайней мере младшему Не в конце концов всегда удавалось скрыться.
— Сабля, сабля…каждый день одно и то же, — бормотал он на ходу. — Учись рубить, учись сражаться. Ну, а если я не хочу?!
Цзинь Гуаньяо попытался остановить его, придержав за рукав, но тот отдернул руку, бросив в его сторону лишь краткий взгляд искоса.
Странное дело. Обычно он был рад приходу сангэ{?}[третий брат], ведь тот приносил подарки, с ним было интересно, и он не называл его увлечение веерами пустым девчачьим занятием, недостойным уважающего себя взрослого мужчины.
— Тренируй тело. Закаляй душу, — продолжал бормотать младший Не себе под нос, удаляясь. — Зачем? У нашего ордена уже есть один Глава. Суровый, впечатляющий, страшный! А я не буду! Ни за что не стану — и всё тут!
— Дагэ! Дагэ, прошу тебя, — тем временем позвал Цзинь Гуаньяо старшего из братьев Не, который в свою очередь явно намеревался проследовать мимо него.
Но Третий брат набрался поистине неслыханной храбрости и преградил ему путь:
— Дагэ, пожалуйста, остановись. Объясни мне, в чем дело? Почему ты преследуешь Хуайсана и почему он так расстроен?
«Дагэ», — таким образом, как старшего кровного брата, Главу клана Не звали оба младших названных брата. От Лань Сиченя это звучало очень доверительно и тепло. От Цзинь Гуаньяо Не Минцзюэ всегда подспудно ждал фальши и подобострастия, но в этот раз его слова отчего-то остановили его.
— В чем дело? Будто бы ты не знаешь! Подумай хоть сам, все его сверстники давно продвинулись далеко вперед в совершенствовании, а он так и бегает от тренировок с саблей, да собирает эти свои веера. А все потому, что ты потворствуешь ему в этом! Смотри, если опять принес ему что-то, сожгу к чертям и это, и вообще все, что только найду у него!
— Дагэ, нет! — Цзинь Гуаньяо одновременно схватил его за запястье и опустился перед ним на колено. — Я ничего не принес. И не принесу больше, если ты возражаешь. Только, пожалуйста, не тронь его вещи. Не обижай его так. Это — слишком суровое наказание. Расправься лучше со мной, если хочешь выпустить наружу свой гнев.
Не Минцзюэ посмотрел на него новым взглядом. Прекрасный актер. Но все же сейчас он являл еще и небывалую, несвойственную ему смелость.
На мгновение вспомнилось, как он также встал в Башне Кои между ним и Вторым братом, в тот самый день, когда выяснилось, что Лань Сичень пустил в Гусу и фактически взял под свою защиту Старейшину Илина, который силой увел с тропы Цюнци военнопленных, принадлежащих клану Цзинь, убив при этом четырех заклинателей.
В глубине души Не Минцзюэ все же понимал, что временами становится слишком резок. Кроме того, он вспомнил последний разговор со Вторым братом. Он знал, что и в этот раз был очень суров, потому что не мог принять его выбора и сполна понять его просьбу. Если разум еще внимал аргументам после некоторых раздумий, то дух и сердце противились. Прямолинейный и непреклонный нрав Не Минцзюэ был чужд сомнениям, и все же пребывал в замешательстве.
— С ума сошел? Встань немедленно, — глухо произнес он, обращаясь к Цзинь Гуаньяо.
Тот поспешил подняться, пристально всмотревшись в лицо Старшего брата, он осторожно предложил:
— Дагэ, пойдем со мной. Позволь, я немного сыграю для тебя? Эргэ научил одной мелодии. Он наверняка был бы рад узнать, что ты ее слушаешь. Она помогает сохранять внутреннее равновесие.
В ответ Не Минцзюэ лишь коротко кивнул ему. Но Цзинь Гуаньяо прекрасно знал, что уже одно это — огромное достижение в их общении, потому что сейчас Старший брат не был с ним так отдален и строг, как обычно. Он будто бы позволил ему проявить себя. И Цзинь Гуаньяо не преминул использовать эту возможность, он очень старательно, вкладывая немало сил, сыграл для Не Минцзюэ сначала Песню Очищению, а заметив, что тот будто задумался и ушел в себя, исполнил еще и Омовение. Повторил так несколько раз, пока не устал, играя усердно и как положено.
Наконец он накрыл ладонью струны гуциня, и тот замолчал, уступая место мирной тишине. Довольно долгое время Цзинь Гуаньяо смотрел на крепкую, могучую фигуру, строгое, сосредоточенное лицо, которое, неуловимо смягчившись, стало выглядеть более возвышенно и благородно. За гневом и резкостью часто меркла его природная красота, Цзинь Гуаньяо будто только сейчас наконец смог разглядеть ее. Поддавшись наитию, он тихо признался:
— Дагэ, послушай, я ведь в этот раз не просто так переступил твой порог. У меня есть поручение. Прости, если оно доставит тебе неприятностей.
— Что еще? — проронил Не Минцзюэ.
В его голосе вновь не прозвучало привычной плохо скрываемой враждебности. Цзинь Гуаньяо немного замешкался, боясь, что сам же испортит все прямо сейчас. Но и иного выхода у него по сути не было, пытаться пробраться к Сюэ Яну тайком было бы еще хуже.
— Отец приказал мне встретиться с Сюэ Яном, — сказал он, вздохнув.
Не Минцзюэ перевел на него взгляд. Его глаза сверкнули, он резко вдохнул, но сдержался, оценив несвойственную прежде Цзинь Гуаньяо, прямоту.
Тот, выждав немного, заговорил дальше:
— Он хочет знать, как мальчишка попался и почему.
— Ты же и сам это знаешь, — заметил Не Минцзюэ.
— Лишь со слов Вэй Ина. Но я не говорил с самим Сюэ Яном, — ответил Цзинь Гуаньяо. — Пойми, дагэ, если я не увижусь с ним, отец все равно узнает.
— Что ты хочешь этим сказать? — слова падали холодно и тяжело. — В моем ордене, что, есть ваши шпионы?!
Цзинь Гуаньяо опустил взгляд. Ранее, когда он предпринял неудачную попытку проникнуть в библиотеку Гусу, он также сказался отцу, что отправился в Нечистую Юдоль. Но отец каким-то образом узнал, что он «задержался в пути». Следил ли он за ним, да так, что Цзинь Гуаньяо не засек наблюдателей, — это весьма мало вероятно. А значит, в Не вполне могли быть если не шпионы, то во всяком случае осведомители или адепты, купленные золотом Сияния Средь Снегов.
— Рассказывай живо! — прорычал в нетерпении Не Минцзюэ.
Цзинь Гуаньяо, собравшись с духом, поднял на него взгляд:
— Дагэ, я не знаю. Прошу поверь мне. Я сам серьезно задумался об этом только сейчас.
Глаза Не Минцзюэ презрительно сузились.
— Клянусь, я все разузнаю и расскажу тебе. Я не стану скрывать от тебя такую информацию. Ты здесь — Глава. Это твой орден.
— Это очень хорошо, — кивнул Не Минцзюэ, произнося слова свистящим от яростного придыхания шепотом. — что ты все-таки помнишь об этом!
— Дагэ, я никогда не забывал… Я просто… Я правда…не знаю… Прости.
Как ни странно, слушая его сбивчивую речь, Глава Не смягчился. А поразмыслив немного, прямо спросил:
— В самом деле пойдешь против своего отца и выдашь мне своих? Что за причина?
Несмотря на вспыльчивый, яростный и сложный характер, в некоторых вопросах Не Минцзюэ оказывался весьма проницательным. Все это можно было счесть и простым совпадением. И внутренним желанием Цзинь Гуаньяо все рассказать. Тем не менее он все-таки не торопился с ответом, будто проверяя себя самого, не сойдет ли на нет столь внезапный душевный порыв. Не придется ли пожалеть, что открылся человеку, который временами видел его насквозь, вместе со всеми уловками и хитрыми планами? Что в конце концов толку юлить, если правда рано или поздно все равно раскроется? Так может быть все же лучше самому все рассказать?
— Из своей последней поездки отец вернулся с юным помощником. На вид ему не больше тринадцати — почти ребенок. Но из крестьян. Они привычны с малых лет к довольно тяжкой работе и быстрее взрослеют. На днях я узнал, что это еще один ребенок отца. Он сам сказал мне. Как будто бы в назидание, в наказание даже. Только я не понимаю, за что. За одну лишь попытку проявить инициативу и что-то предложить самостоятельно? Я ведь всегда был готов выполнить все, что он просит. Любое дело. Лишь бы он был доволен. Но я…также хотел предложить что-то сам. Сделать что-то полезное и хорошее…для многих. Но ему не нужен тот, кто…пытается работать умом. Я, наверно, был дураком, всякий раз пытаясь придумать что-то, создать собственный план. Но я лишь хотел что-то значить, добиться чего-то, в его глазах и в глазах других людей. Но теперь мне это все едва ли удастся.
— Не пристало заискивать перед другими, чтобы значить что-то. Благодетельный честный муж достоин уважения и значим сам по себе, — бросил в ответ Не Минцзюэ.
— В самом деле? — горько усмехнулся Цзинь Гуаньяо. — Ты так считаешь? — он покачал головой. — Но это…только если ты был рожден заклинателем в законной семье, а для сына шлюхи все совсем иначе. Ужасно то, что это совсем не насмешка, дагэ, это самая обычная, ничем не прикрытая правда. Если бы из-за этого только смеялись мне в спину или даже в лицо, я бы…не воспринимал это так…болезненно. Но когда все, что ты способен придумать, предложить, изобрести отвергается, ни во что не ставится или крадется у тебя другими лишь потому, что ты родился в притоне…это, — он всплеснул руками. — это буквально уничтожает меня. Хуже, чем унижение. Больше похоже на полное несуществование. А ведь мама не была на самом деле просто продажной женщиной. Она читала, немного занималась музыкой, была образована, умела поддержать беседу. Всему, что сама знала, обучала и меня и даже больше пыталась сделать. Верила, что я смогу добиться чего-то. Что этот мир все же примет меня. Но я, вероятно не справился с этим. Из всех, кого я успел встретить, только ты, дагэ, тогда оценил меня за то, что и как я для тебя делал. Но я…мне не стоило искать большего, пожалуй. После того как тебя спускают с лестницы, наверно бесконечно глупо все еще надеяться доказать, что ты чего-то достоин.
— Ты был достоин и без всего этого, — проронил Не Минцзюэ. — Был бы достоин и сейчас, если бы не сбился с дороги.
— Я знаю, — кивнул Цзинь Гуаньяо. — Мечтать встать однажды вровень рядом с такими, как ты и эргэ, для меня слишком наивно и глупо. Но я все же хотел попытаться. И знаешь, попав в клан Вэнь я был удивлен именно этим. Я знаю, что ты скажешь, брат, собаке среди псов самое место. Но там никогда… я сам уже даже не верю в это, но никто из них ни разу не указал мне на мое происхождение, ни одного упрека, ни одного тычка. Вэнь Жохань действительно был жесток до бесчеловечности к тем, кого презирал, считал врагами, слабаками, недостойными. Но кое-чего он не позволял ни себе, ни другим. Если ты в клане, то уже неважно, кем ты был до этого и где рожден, ты — часть семьи, как все. Там могли унижать и унижали жестоко, но не за это. И все же я убил его. Потому что изначально пришел именно для того. Исподтишка, потому что наверняка бы не справился в честном бою, у меня ведь нет своей техники, я нахватался по верхам уже в очень приличном возрасте, в то время как все другие практиковались в совершенствовании с оружием с раннего детства. А мне тогда никак нельзя было не справиться и проиграть. И я…действительно не жалею об этом… Мало на самом деле о чем жалею из того, что сделано. Только вот эргэ я сильно подвел и огорчил. Мне стоило тогда просто прямо ему все рассказать, а не лезть в библиотеку его ордена посреди ночи. Но я вдруг подумал, что он не позволит мне, не поверит…
— Да уж, — хмыкнул Не Минцзюэ. — Нашел, кому не доверять. После того, что ты для него сделал, он ведь для тебя на все готов. И уж наверняка тоже никогда не пенял на твое происхождение.
— Все верно, дагэ, все так. Я поступил в тот раз очень нелепо. Совсем не подумав, — он чуть помолчал и спросил. — Скажи мне, пожалуйста, после всего, что было, что ты услышал сейчас, если я бы вдруг ушел из клана отца, ты бы согласился снова принять меня к себе помощником?
Спросив наугад, под действием воспоминаний и внезапной смелости, Цзинь Гуаньяо был внутренне готов услышать жесткий отказ, решительное «нет», но ничего подобного не прозвучало. Совсем ничего.
Не Минцзюэ промолчал, не удостоив его ответом. И все же, в итоге он ведь ему не отказал. От осознания этого на душе у Цзинь Гуаньяо вдруг сделалось очень хорошо, тепло и приятно. Так, что он, улыбнувшись, поднял на Старшего брата свои темные, глубокие глаза и, кажется осмелев еще больше, попросил:
— Дагэ, позволь мне приходить чаще, чтобы играть для тебя? Я знаю, ты — не любитель мелодий. Но мне все равно нужно тренироваться, и я бы хотел…
— Ты можешь приходить, если хочешь, — коротким ответом прервал Не Минцзюэ поток его немного утомительного красноречия.