Шестая пировала. Она праздновала своё исцеление. Да… эту боль, когда тебя сворачивает и разъедает изнутри, она не забудет. Она просто не имела возможности есть вволю, а теперь она может. И Шестая ела. Втягивала в себя, как вермишель, солёные и затхлые сущности этого коридора. Не так уж мало их здесь было, пока она не пришла. Они, глупые, пытались нападать и бежать. И Шестая, когда-то маленькая и пугливая, теперь словно обрела себя заново.
Свобода пьянит и смывает тяжёлым потоком все воспоминания, и Шестой уже всё равно, куда стремиться, куда лететь. Важно лишь наслаждение собственным судом и своей силой, которой ей всегда так не хватало. И вдруг её отвлекло какое-то движение. И запах…
«О да!», — Шестая потянула носом, распахнув глаза, словно очнувшись. Зачем ей эти гнилые твари, когда есть такой деликатес, такая чистота! Она повернулась, и что-то внутри шевельнулось, как будто бы живое. Напротив неё, внешне словно сжавшись, стоял мальчик с упрямым взглядом исподлобья.
Шестая медленно наклонила голову. Удивительно, она на голову его выше и смотрит свысока, он такой маленький и слабый, что даже смешно. Вдруг в голове что-то щёлкнуло. Какая-то неуловимая ассоциация проскользнула в отравленном сознании, Шестая попыталась зацепиться за неё, но она так и висела, как забытый сон.
— Ты помнишь меня? — с какой-то жёсткой прямотой спросил мальчик.
Шестая не ответила, она всё ещё пыталась понять, кого же ей напоминает этот забитый паренёк.
«Кого же, кого…» — металась она, прищурившись и всё пристальнее вглядываясь в его фигуру.
— Я… я не знаю, что сказать, — прошептал он почти неслышно. Шестая разобрала слова, но совсем не поняла смысла, он её не трогал.
— Шестая, это твоё имя. Имя, которое ты носила не так давно. Пожалуйста, вспомни! Мы с тобой были… мы друзья, слышишь! — его голос резко обрёл силу и ударил по ушам. Шестая вздрогнула, отвлеклась, обратила внимание не на него самого, а на смысл его слов.
Друзья? Знакомое слово. Шестая мотнула головой, она не хочет рассуждать об этом, она хочет есть. Этот мальчик пахнет так ярко и чисто, что хочется его вынюхать всего. Она готова протянуть к нему руку, чтобы ощутить этот запах ярче, громче, острее. Но он ошарашил её, сам двинувшись навстречу. Он дрожал, но шёл, Шестая даже шагнула назад, неуверенная, чего можно ожидать. Впрочем, он же явно её боится, зачем идёт тогда! Или весь секрет в этом чудном слове «друзья»?..
— Ты сорвалась... да, ты сама сказала, — дрогнувшим голосом сказал мальчик. Новая эмоция странных высоких нот отразилась в этой дрожи и ударила по Шестой. Она тряхнула руками; чёрный вихрь скользнул между пальцев; что-то больно резануло в животе.
— Но я не знаю никого сильнее, чем ты. Самоконтроль, умение держать боль в узде, стойкость — вот твои качества, которыми не обладает больше никто, — он убеждённо говорил, глядя в темноту под капюшоном. — Значит, искушение было столь велико, что никто бы не справился. Я не виню тебя ни в чём.
— Я не виновата, — повторила Шестая с механическим удивлением.
— Нет, просто так сложилось. Это бремя, которое ты несла… Я пытался разделить его с тобой — не вышло, — с горечью в голосе он опустил взгляд на её руку, висевшую вдоль тела. Шестая прислушивалась, пытаясь всё же решить, что он за непонятное существо такое. Разделённое бремя? Он говорит о том, что было раньше? Шестая попыталась вспомнить, она как-то не задумывалась о том, откуда всё взялось. Только помнила, как твари вокруг глумились над ней, как она ненавидит их… Ну конечно! Вот кого ей напоминает этот мальчик — её саму. Она такая же, дрожала постоянно всю свою жизнь, вот оно, её бремя. Но теперь она скинула его, больше нет той тяжести, ведь теперь ей легко! Она счастлива!
Её скрутило. Острой иглой кольнула паника и отравила всё внутри. Шестую скрючило, как тогда, как всегда! Почему?! Ведь теперь она из другого теста, она не боится, она здесь главная!
— Я Хозяйка! — крикнула Шестая, сжимая живот руками. — Я здесь главная, почему… так больно?!
— Смотри на меня, — Беглец, да именно так его зовут, ну конечно, присел рядом с ней, — смотри в мои глаза.
Шестая сосредоточилась на тёмно-синей радужке, и дышать стало легче. Она разжала пальцы.
— Всё это время, — он говорил, протягивая к ней руки. Он коснулся жёлтой ткани, и чуть вздрогнул, задев чёрный сгусток былого вихря. Беглец словно обжёгся, но протянул и вторую руку. Он держал её за плечи. Их лица были на одном уровне. Как странно, ведь она могла поклясться, что была выше его и, даже согнувшись, смотрела сверху вниз.
— Да, всё это время, я пытался помочь тебе утолить голод, — он говорил медленно и ровно. Шестая перестала отвлекаться на боль — она чувствовала её, но и его голос тоже. — Я не понимал, что это бесполезно, и не понял, даже когда Леди назвала голод ненавистью и проклятьем. Я понимаю теперь.
— Я проклята, — кивнула Шестая, — это не изменить. Уж лучше я буду главной проклятой, чем вообще ничем.
— Нет, нет! — замотал головой Беглец. — Всё всегда можно изменить. Это место — ужасно, но ты должна поверить мне, хорошо?
— Верю, — неожиданно для себя сообщила Шестая. Она вдруг осознала, что нет тех запахов, что так манили её, что она снова ощущает себя маленькой и хрупкой, словно вся эта сила — наваждение. Или она в самом деле глотнула её?..
Её затрясло. По телу прошлась судорога, она упала на пол, согнувшись, словно получив удар под дых. Беглец не смог удержать её, но закричал что-то. Она кое-как упёрлась коленями и руками в пол. Живот разрывало так, как никогда прежде. Ей хотелось разорвать что-то зубами, но одновременно начало и тошнить. Она открыла рот и начала глубоко дышать, и тут же от желудка поднялось что-то тяжёлое к горлу. Дыхание перекрыло, она ничего не слышала и не видела, только расплывчатое пятно пола. Шестая всё открывала рот, пытаясь сплюнуть всё. Её крутило.
Она наклонилась, и её наконец стошнило чем-то чёрным и мерзким. Эта чернильная клякса расползалась по полу, а её всё рвало. Сквозь пелену прорвался голос Беглеца, он всё кричал что-то, поддерживал её, чтобы не упала. По коже танцевал озноб, горло драло, как наждачкой, но в животе стало чуть легче.
Шестая не успела прийти в себя, а Беглец рванул её за руку, помогая подняться. Голова кружилась, она плохо соображала: что произошло, что они бегут и куда бегут, и почему с её дождевика капает какая-то чёрная дрянь. Шестая с трудом повернулась, и её снова чуть не стошнило: перед глазами замелькали пятна. За ними на полу растекалось чёрное пятно, но оно быстро трансформировалось в новую воронку смерча и поднималось в воздух с пола.
— Что это? — пробурчала Шестая.
— Тебе лучше знать, — сбивая дыхание, отозвался Беглец.
— Сила? Сила Хозяйки?
— Не разговаривай, беги! — оборвал её Беглец. Его, кажется, не интересовала природа чёрного вихря. Но куда, в таком случае, они бегут? Он вообще не может знать, как устроено это место и как сбежать! Шестая попыталась сфокусировать зрение, но картинка расплылась. Она несколько раз споткнулась, Беглец дёргал её за руку, вынуждая бежать дальше.
Постепенно девочка начала понимать, что всё-таки происходит. Она покончила с Хозяйкой, и даже вернула Беглецу душу, раз он сейчас с ней, и даже сохранила себя. Хотя Шестая жмурилась, понимая, что она шагнула за грань дозволенного. Она могла балансировать до этого. Качаться. Терпеть боль или поддаваться ей. Но в этот раз вместе с избавлением она приняла такой бонус, что уже не была собой. Что это было: какая-то энергия, часть ложной души Хозяйки или абстрактная сила? Шестая не знала ответа. Но данное «нечто» уверенно летело за ними. Оно вихрилось, словно петушась. Эта чёрная клякса не гналась за ними принципиально, а как будто осматривалась и параллельно пасла их. Фора. Пока они бежали. Дети с маленькими ногами и без крыльев.
Беглец вдруг остановился, как вкопанный. Шестая от неожиданности чуть не пролетела вперёд, но мальчик дёрнул её за руку, останавливая.
— Теперь посмотрим, насколько безумен мой план…
— У тебя был план? Почему не рассказал?
— Если помнишь, ты была немного не в себе, — хмуро заметил Беглец. На его лбу образовались морщинки. Он о чём-то сосредоточенно думал. Шестая заглянула за угол и тут же спряталась обратно.
— Жуть! Зачем мы пришли сюда? — она распахнула глаза и задрожала. Это место отпечаталось в её памяти парочкой кошмаров. Белый свет, ослепляющий на миг и навсегда.
— Посмотрим, как подействует на эту штуку.
— Но она же нематериальна! — в отчаянии зашептала Шестая, ощущая липкий зов преследователя. — Оно же не превращает воздух ни во что!
— Теперь поздно об этом думать, — шикнул Беглец. — И потом… Чутьё подскажет путь.
Поколебали ли её доводы друга или нет, Шестая не поняла. Впрочем, она согласилась, что поворачивать некуда. Свет за углом потух, и дети тут же кинулись в другой конец комнаты. Беглец шустро добежал до прикрытия в виде тележки, обернулся. Шестая чуть отстала. Сердце у него ёкнуло, когда она оступилась. Свет зажёгся. Шестая тоже это поняла, он отразился бликом и ужасом в её глазах. Беглец протянул ей руку. Он не раздумывал мучительно, что рука не нужна, а Шестая нужна. Он просто сделал это.
Она схватилась за его руку, он дёрнул на себя, и в этот момент их накрыл свет. Рука онемела. Но не за раз. А как будто медленно стала чужой, отмирая и отбрасываясь за ненадобностью. Ладонь Шестой вмиг стала ощущаться как нечто сухое и неживое. Она похолодела.
Но Беглец напряг окаменевшие мышцы, чувствуя, что вот-вот рука осыплется песком и его подруга тоже. Шестая оттолкнулась онемевшими ногами, хотя уже не ощущала этого. И в следующий момент она уже сжалась за тележкой, а Беглец растирал руку. Шестая мелко дрожала и бормотала что-то. Свет добежал до другого конца.
— Нужно дойти до конца, — вздохнул Беглец.
— Нет!
— Что «нет»? — он даже удивлённо посмотрел на подругу.
— Только не опять, только не опять… — она обняла колени и принялась раскачиваться, безумными глазами провожая снова зажёгшийся свет. — Мои ноги, их нет.
Беглец сейчас мог подобрать тысячи разумных и успокаивающих слов, но не было времени говорить эти тысячи.
— Слышишь свист? — наклонился он к девочке и страшно шепнул. Шестая подняла глаза, как будто прислушалась. — Это та чёрная дрянь, ищет нас. Либо луч справится с ней, либо придётся тебе. — Беглец упустил тот факт, что луч — лишь теоретическое решение.
Шестая кивнула, хотя и чуть заторможено, но теперь Беглец собирался держать её за руку. Сзади раздалось шипение, словно масло на сковороде. К ним летел чёрный вихрь. Точнее, он летел к Шестой. Они взяли низкий старт и рванулись, как молнии-близнецы. Вихрь, взревев, кинулся вслед, развёртывая воронку торнадо. Беглец не оборачивался, Шестая тоже. Они видели только манящий конец пути, конец этой комнаты. А затем сзади усилилось шипение, оно стало раза в два громче и ударило по ушам; дети даже вздрогнули как от ожога. Добежав, они обернулись. Луч осветил вихрь и тот стал ещё чернее на свету. Он медленно, словно в желе, заметался, но движений не прекратил. Эта дёрганная конвульсия продолжалась, пока свет падал на его клубы.
— Похоже, это ненадолго, — беспомощно пробормотала Шестая.
И они, не сговариваясь, метнулись дальше, в следующий коридор.
— Куда теперь? — сбивая дыхание спросила Шестая.
— Обратно, — отозвался Беглец.
Они и правда, выходит, делали крюк. Нужно пробежать ещё пару пролётов, проскользнуть мимо нежелательных персонажей, и они снова в гостевой зоне, а там мифический выход. Но там нет никакого выхода! Так твердило чутьё Шестой всё это время. Там дверь, но она не приведёт вас никуда, говорило ей шестое чувство. Шестая хмыкнула.
— Ты чего? — Беглец так удивился, что сбился с шага.
Шестая остановилась и прислонилась к стене.
— Каламбурю в голове, — нервно хихикнула она. — Мне, Шестой, шестое чувство подсказывает, что за дверью ничего. Шестое чувство, понял?
Беглец прыснул, и вот они оба смеются, как в последний раз, хлопая друг друга по плечам.
— А что же тогда делать? — резко протрезвел Беглец. Хотя его голос дрожал и в уголках глаз ещё остались крохотные слезинки.
— Не знаю, — серьёзно ответила Шестая. Они переглянулись, пару секунд смотря друг на друга. И снова заржали, как ненормальные. Смех Шестой быстро перерос в истерику и слёзы.
Она не знала, что делать. Её душил страх и воспоминания о недавних событиях. Беглец тоже боялся, но лишь смерти. Вряд ли ему грозило повторное превращение в Нома. А вот Шестая боялась, что станет не собой, а кем-то иным, вроде Хозяйки, которая теперь словно восстала и опять смотрит на неё свысока.
«Ну что, девочка, — смеётся она, — попробуешь сожрать саму себя?».
— Мы можем выбраться иначе… — протянула Шестая. — Чрево, это место… Огромный корабль, верно?
— По ощущениям, вроде, — кивнул Беглец.
— В корабле должны быть шлюпки или батискафы! Ну, или ещё что! — Шестая сверкнула глазами, стирая с них тусклый налёт. — Нам просто нужно добраться до них!
— Звучит логично, но где они? — Беглец раздумывал некоторое время, а затем протянул: — Впрочем, я догадываюсь, где.
— Серьёзно? — Шестая скрестила руки на груди.
— Ну, я только подумал об этом, — пожал плечами Беглец, — но зацепки серьёзней всё равно нет.
Он оглядел коридор, попытался припомнить что-то. У него раньше плохо было с ориентированием. В таком месте он мог бы плутать целую вечность. Но опасность стимулирует память. Теперь он мог зваться почти профи в ориентировании на больших кораблях. По декору стен, пыли, качке — всяким мелочам он определял, в какой точке относительно искомой они находятся. Да, он определённо стал мастером в брожении по кораблям Ада.
Шестая хотела что-то сказать, но её резко схватила боль. Беглец уже различал это на её лице за секунду до того, как её скрутит. Он поддержал её, напрягшись.
— О чём ты подумала прямо сейчас? — с осторожностью спросил он, не отпуская её локоть.
— С-с… — Шестая выдохнула сквозь сжатые зубы. — Я подумала о том, что, если бы не эта чёрная дрянь, мы бы так не паниковали, не торопились бы, — Шестая начала опять впадать в истерику, её голос сорвался и ускорил темп. Её ещё сильнее скрючило, она согнулась настолько, что почти падала. — А-а, как я ненавижу места вроде этого!
— Остановись! — с грубоватой резкостью оборвал Беглец. — Слушай меня.
Шестая подняла голову. В её глазах опять плясала свой дикий танец боль, но она послушно доверилась ему.
— Ненависть невозможно насытить, перестань её плодить, — он вложил в свой голос всё убедительные и умоляющие нотки, на которые был способен. — Просто отпусти. Это место… Не оно виновато во всех бедах. И ты не сможешь наказать его сильнее, чем само его существование.
— Хорошо, не место! — огрызнулась Шестая, с неё слетела сонная доверчивая заворожённость. — Хозяйка, эта мерзкая тварь, которая управляет всем, ненавижу её!
— Но её уже нет! — в отчаянии выкрикнул Беглец. Он заметил, как Шестая уже почти падает на колени от боли, её глаза помутнели. Он уже даже не был уверен, что подруга слышит его. Они спешили — вот-вот выберется из той губительной комнаты чёрный вихрь, а Шестая тратит время на свой неутолимый голод. Она уже бешеными глазами смотрела на него. И Беглец с радостью бы вновь пожертвовал ей всего себя, если бы это помогло. Но теперь он знал, что не поможет, и старался вытащить её из этой трясины ненависти.
— А Гости? Жирные ублюдки, кот… — Шестая будто захлебнулась.
— Твоя ненависть ничего не изменит! — уже отчаиваясь, Беглец присел рядом с ней. — Отпусти это, я тебя прошу! Ради себя, отпусти!
Она чуть расслабилась, как будто голод чуть ослабил поводок.
— Но… как это? Я держусь наплаву только благодаря этой ненависти, сколько себя помню.
— Это не правда, тебя только сильнее затягивает… — Беглец осёкся. По коже словно пробежался сквозняк. Из глубины коридора донёсся свист. Это догонял их чёрный вихрь. Беглец до конца не был уверен, как именовать его про себя: уважительным «вихрь», уничижительным «клякса», признать абстрактной силой или душой Хозяйки.
— Ты прав, — неожиданно прохрипела Шестая. Будто что-то щёлкнуло в её голове. Девочка поднялась, распрямилась и смахнула пот со лба — её ладонь стала мокрой. Она тяжело дышала, но глаза больше не заволакивала мутная пелена, её кулачки сжались. Беглец невольно улыбнулся. Она восхищала его. Вихрь из непонятной силы приближается, и с ними прямо сейчас произойдёт что-то ужасное, а он стоит и улыбается.
— Тебе уже не больно? — уточнил он.
— И я даже не хочу сожрать своего друга, — ухмыльнулась девочка.
— Ты выглядишь так радостно, словно у тебя есть план и мы не умрём в мучениях через полминуты.
— Все, кто существуют здесь, — жалкие создания. Они слабее меня, слабее тебя и уж тем более слабее нас с тобой. Так что я легко справлюсь с этими, — она брезгливо кивнула в глубь коридора, — остатками…
Беглец не смел выразить сомнения в силах своей подруги и не смел напоминать ей о том, что «остатки» в прошлый раз справились с ней самой, едва не подчинив. Но Шестая так уверенно вздёрнула подбородок, так решительно сверкнула глазами в сторону приближающегося свиста, что нельзя было ей не поверить. К тому же, бежать уже поздно, они не успеют добраться до шлюпок. Возможно, решительная встреча со страхом — единственный вариант.
Беглец, держась поближе к стене, отошёл подальше. Неизвестно, что отрикошетит от такого столкновения. Свист, от которого скручиваются уши, усилился резко. В комнату влетел чёрный вихрь. Он звучал злостно, по-звериному бешено. Шестая только хмыкнула. Беглец не видел её лица в тот момент и не мог сказать, пытается ли она себя подбодрить или настолько не колеблется. Она расставила руки, словно готовясь обнять заблудшую душу. Вихрь будто споткнулся от неожиданности, но тут же сгустился и ринулся навстречу. Он закрутился кольцами вокруг Шестой, как удав, желающий задушить её.
У Беглеца на миг дрогнуло внутри, показалось, что Шестая снова растёт и повторяет тенью фигуру Леди. Но девочка обернулась, и он выдохнул: её фигурка осталась прежней, хотя и лицо даже сквозь тень капюшона казалось сосредоточенным. Она опустила голову ниже, и Беглец уже не мог рассмотреть выражения, но детально представил её закушенную губу и лихорадочно блестящие глаза. Шестая вдруг согнулась, как от удара в душу. Неужели снова ненависть? Беглец судорожно пытался придумать, что делать ему. А если подруга не справится? Вон, как она трясётся, словно в припадке смеха. Если её вырубить, это поможет? Или он должен не мешать ей? А вдруг прямо сейчас она пытается кричать: «Беги!», — потому что уже не справляется с концентрацией черноты. Он вжался в стену, глядя, как она скрючивает пальцы, будто стараясь удержать сыплющийся песок.
Привычная качка вдруг стала для Беглеца какой-то иной. Корабль словно затрясся изнутри, но из-за гигантских размеров это чувствовалось слабо. Шестая же будто впала в ритм, она твёрдо упёрлась ногами в пол и напряжённо «дожимала» руками невидимые рычаги.
— Шестая?.. Это ты делаешь?..
Она мотнула головой с явным усилием, и Беглец расценил это как согласие.
— Но зачем, прекрати! — он кинулся к ней, думая, что она всё же не справилась. Но тут корабль качнулся ещё сильнее, а затем дрогнул так ощутимо, что Беглеца отшвырнуло к книжному шкафу. Он цепанулся локтем об угол и зашипел, а Шестая вдруг вскинула голову и глубоко, шумно вобрала в лёгкие воздух. Это даже сложно было назвать вдохом, она жадно проглотила кислород и выдохнула сквозь сжатые зубы. Вместе с выдохом светлел её дождевик, утекали, растворялись чёрные струйки. Они не утекали в пол, не впитывались в ковёр, не испарялись. Что с ними происходило? Шестая словно впитывала их, но не менялась. Беглец сказал бы, что это невозможно, ещё пять минут назад. Может ли быть такое, что она очищает эту чёрную субстанцию, будь это сила или душа?
Беглец смотрел во все глаза, как его подруга становится всё светлее и светлее под грохот корабля. Что-то шло не так, корабль словно волновался, а Шестая становилась всё более светлым пятном на фоне замызганных стен. Беглец бы даже сказал, что дождевик его подруги начал бледно светиться. А потом всё резко кончилось.
Шестая упала на колени.
Снова обыкновенная девчонка. Она жадно глотала воздух. Беглец подошёл и помог подняться. Он двигался с осторожностью, всё опасаясь Шестой. Но она подняла голову, на её лицо упал свет, и сразу исчезли все сомнения. Ни острой жажды, ни дикого голода, но она всё ещё была собой.
— Что произошло?
— Чрево, — просто сказала Шестая, — идёт ко дну. Идём, нам нужно торопиться.
Беглеца словно пригвоздило к месту. Её слова прозвучали в голове абсурдным звоном.
— Это сделала ты? — тихо спросил он.
— Да, — Шестая, поймав его серьёзный взгляд, ответила так же серьёзно. — Эта сила… всё же как-то связана с Хозяйкой. Перехватив контроль, я дотянулась до чего-то важного на корабле и сломала. Теперь он идёт ко дну. Но я не знаю, сколько у нас времени, лучше поторопиться.
— Я-то думал, ты покончишь с ненавистью! — выкрикнул Беглец, махнув рукой. Шестая, которая уже сделала несколько шагов по коридору вздрогнула и обернулась.
— Ты чего?.. Я-я… Не в ненависти дело! — от неожиданного срыва Беглеца она растерялась и тут же огрызнулась. — При чём тут это? Я нашла способ покончить со всем!
— Покончить… — хмыкнул Беглец. — Разве не именно это есть ненависть? Просто жалкая месть!
Его кулаки сжались, какая-то мысль довела его до такого состояния, что он угрюмо опустил голову и смотрел на Шестую исподлобья.
— Да что с тобой! — беспомощно пролепетала Шестая, не узнавая друга. — Это не месть вовсе. Но то, что творится здесь, нужно прекратить!
— Да, верно, — горьким эхом отозвался Беглец. — Заодно прекратить существование всех тех, кто живёт здесь.
— Если они и это место исчезнут, всем станет лучше. Не будет больше детей, которых украдут и съедят или ещё хуже. Станет меньше загубленных здесь душ.
— Их уж точно станет меньше, ведь ты уже списала их со счетов!
Шестая на пару секунд замолчала, пытаясь понять, о чём он говорит. Под полами что-то барахлило, как ржавый механизм. Шестая не была уверена, как действительно работает Чрево: корабль со своими двигателями или организм с деталями машины, но она точно знала, что Чрево умрёт в каком-то смысле.
— Номы… — вдруг поняла Шестая, — ты про них.
— Неужели вспомнила, что в мире есть кто-то, кроме тебя, кто ни в чём не виноват? — Беглец отвернулся. — Впрочем, тебя-то как раз нельзя назвать такой.
Шестая отшатнулась. Ощущение было, словно друг наступил на неё, придавил к земле. Заныло в груди. Шестая не двигалась, не смея напомнить о том, что они спешат. Да, она совсем забыла про Номов. Но… в глубине души она уже задумалась о том, что для них это тоже было бы освобождением. Их души не вернуть, теперь она знала наверняка. Душа Беглеца была отнята так недавно, что не растворилась в той силе и не забыла сама себя, но души остальных детей слишком давно покоились во тьме. Они стремились только вырваться, и когда это удалось, они уже не помнили себя. Они навсегда потеряны. Возможно, для всех этих Номов так будет лучше.
— Я и правда о них не подумала, — с осторожностью сказала она, подбирая слова. Но Беглец её перебил:
— …но делать ничего не собираешься, так?
— У нас нет времени… — умоляюще протянула Шестая. — Я не знаю, уйдёт ли Чрево плавно под воду или взорвётся, уничтожившись в миг.
— Тогда иди, — спокойно сказал Беглец.
— Что? — Шестая была уверена, что он имел в виду, что-то другое. Нет, он не может бросить её вот так. И ради чего? Ради детей без души?
— Ты достаточно хорошо ориентируешься в этом месте, — безразлично отозвался Беглец, словно не об их судьбе шла речь. — Ты найдёшь спасительный выход.
— А ты? — всё ещё не веря, спросила Шестая.
— А я попытаюсь добраться до Убежища, — бросил через плечо Беглец, — пока не поздно.
— Но…
Шестая оборвала себя. Беглец двинулся по коридору, ссутулившись и сжав руки в кулаки. Так сильно злился?
«Попробовать пойти с ним? — спрашивала себя Шестая. — Я не хочу его терять ни из виду, ни вообще!». Она открыла рот, чтобы крикнуть: «Подожди, я с тобой!», — но осеклась. Может, он просто использовал такой предлог. Он ведь напрямую сказал, что она ему противна, что сделанное ею не забыто. Что она виновата. Может, ему просто хотелось разминуться с ней наконец? Тогда бессмысленно тянуть с этим, лучше позволить ему сделать этот выбор. И Шестая тоже отвернулась, побрела по коридору дальше. Она не заметила, как на секунду остановился Беглец, но не обернулся, покачал головой и ускорил шаг.