Свернув за угол, мальчик перешёл на бег. Он тихо, но быстро крался по узким дырам в стенах, искал вентиляционные решётки, чтобы туда влезть и быстрее добраться до убежища Номов. Его вело привычное чутьё, так что он ни на мгновение не замедлился и не стал менять маршрут. Он, как и Шестая, чувствовал изменившийся ритм качки. И это беспокоило, заставляло идти быстрее, нервничать, терять осторожность. Раз он едва не попал в расставленную для крыс ловушку, но вовремя заметил приманку. Это всегда выдаёт ловушку, и Беглец не попался. Вот только его всё больше отвлекали грохот под ногами и мысли о Шестой. Зачем он её оставил? Ведь она его подруга. Они так много пережили, чтобы просто… разойтись в такой момент.
Но в тот миг ему показалось, что она думает только о себе и о мести, о так называемой «высшей справедливости». Мелькнула мысль, что Шестая считает себя вправе решать, кому пора умереть. И он снова и снова вспоминал, как она была способна убить, чтобы только утолить голод. Не так важно, на кого направлена ненависть — виноват тот, кто попался. Эта жестокая логика вновь и вновь заставляла его сжимать кулаки и двигаться быстрее. Неужели в таком месте, когда ужасов кругом и так тьма, нужно становиться одним из них и терять всё человеческое? И не просто человеческое — детское! Да! Они ведь дети, разве они должны рассуждать так?
Беглец представлял Шестую и прокручивал в голове, как она бросает всех маленьких забавных существ на смерть, чтобы «покончить». Ради завершения личного кошмара она готова заставить заснуть навсегда всех!
Беглец не представлял боль, которую она терпела всё это время, не представлял её жизни, её опыта, который, возможно, преследовал её по ночам. Беглец просто знал, что не хочет обрекать на смерть тех, кто приютили его, когда он был беспомощен, растерян и лишён частички себя. Разве так сложно спасти всех?
Дорога до Убежища слишком длинна. Под ногами тарахтело всё громче, а Беглец всё ещё не приблизился к цели. Из раздумий его вырвал крысиный писк. Беглец оглянулся и в стене обнаружил прогрызенную дыру. Крысы лезли из неё и бежали, бежали прочь. Знают ли они способ уйти отсюда? Вряд ли: корабль не приставал к земле со времени приёма новых гостей. А других путей для крыс нет. Если только крыса — не человек.
Что примечательно, нора достаточно велика, чтобы вместить ребёнка вроде него. Он не колебался. Не так много вариантов, чтобы срезать путь, а если он не успеет, то не спасёт ни Номов, ни себя. Он нырнул в крысиный ход и пополз, доверяя своему чутью. Оно редко его подводило, и мальчик надеялся изо всех сил, что оно не подведёт и в этот раз. Он с горечью думал о том, что Шестая, вероятно, уже выбралась с тонущего корабля. Всё же ему было жаль, что их пути разошлись так.

Шестая замерла, уставившись в одну точку. Вот он — безопасный способ выбраться отсюда, перед ней. Не чутьё привело её сюда. Шутки про «шестое чувство у Шестой» так и оставались шутками, ведь интуиция подсказывала ей что-то очень редко. Шестой помогли крысы. Стремясь покинуть тонущий корабль, они спускались всё глубже и глубже. Помня о рассуждениях Беглеца, Шестая тоже решилась следовать в глубь Чрева. Чем ниже опустишься, тем вернее найдёшь секретные пути спасения. Шестая карабкалась по трубам не хуже любой крысы. Перемазавшись, пару раз свалившись со скользких труб, она всё же не упустила мохнатых животных и спустилась достаточно быстро.
И вот теперь не смеет сдвинуться с места. Перед ней висели не шлюпки, не плоты, а маленькие копии Чрева. Конусообразные башни, неизвестно как управляемые. Они позволят находиться и под водой, и над ней, а поместиться туда могли пять Шестых и столько же Беглецов при наличии только двух мест. Интересно, они предназначены для эвакуации работников? Вряд ли Гостей… Эти сюда бы не влезли, да и они слишком тупы и никчёмны. Хозяйка Чрева их не ценила. Впрочем, и работников она не ценила тоже… Мини-лайнеров всего несколько, но про них, наверняка, все давно позабыли.
Здесь же и запасной люк, чтобы убраться отсюда. Шестая не была уверена, что сможет управлять таким чудом, если техника чуть сложнее, чем «дёрни за рычаг». Но не это останавливало её. Где-то, далеко отсюда, но в этом же громадном Чреве, пытается добраться до Номов её друг, которого она бросила. Какая, чтоб его, разница, что он про неё думает и что сказал? Она смеет называть его своим другом, но бросает? Шестая сжала кулаки. В животе что-то шевельнулось, и она панически убеждала себя, что бушующее внутри чувство — решительность, а не ненависть.
Разобравшись, как влезть, он села за руль, осторожно коснулась его. Кресло было для неё велико, приходилось удерживаться на самом краю, чтобы доставать до пульта управления.
«Спокойно, — сказала она себе, — я справлюсь». Даже в голове голос неубедительно дрожит. Дрожит и всё вокруг, Чрево не просто тонет — оно погибает, захлёбывается. Догадки Шестой оказались верны: проклятый лайнер не просто погрузится в пучину неизвестного ей моря, он попросту прекратит существование. И придётся приложить все силы, чтобы не сделать этого вместе с ним. Найти нужный канал. Глубины… Шестая много бы отдала, чтобы просто открыть люк. Иррационально, но на самом деле, она отдала всё, чтобы его не открывать.

Если когда-то давно Беглец и пребывал в уверенности, что крысиные норы — чистенькие ходы со спальнями, теперь-то это выветрилось из его головы напрочь. Он перемазался и не раз вляпался в крысиные фекалии. Хуже того, чутьё не спасало его от некрепких полов и дыр в стенах. Он несколько раз проваливался через трухлявое дерево вниз и в стороны. Выкатывался кубарем прямо на кухню, прямо к стойке с ножами. Но, что удивительно, все комнаты, куда он ни попадал, оказывались пустыми. Но не заброшенными, а словно только что оставленными. Краем уха Беглец постоянно слышал фоновой шум, заглушённый стенами и потолками топот, чьи-то басы. Похоже, весь этот губительный водоворот втянул в себя, как вермишель, всех здешних обитателей.
Беглец поёжился. Вот уже минут пять он ползёт наверх, как на крысиный чердак. Руки устали, ладони успели покрыться свежими мозолями. Чтобы сосчитать все занозы, собранные им, пришлось бы утопиться вместе с Чревом. Беглец сам стал как крыса — серый, грязный, с розовыми больными лапками. Сначала скрипнула под коленом доска. Он не обратил внимания, измотанный однообразием дороги. Затем затрещала фанера под рукой. Он остановился, прислушался. Ему показалось, что это шорох за стеной. Но звук не повторился, и Беглец передвинул ногу, перенеся вес тела на руки. Мостик из мусора, выдерживающий даже самых жирных крыс, промялся под Беглецом, и тот рухнул вниз. Царапнув ладони о край в попытке зацепиться, мальчик растерялся и тут же шибанулся спиной о балку, потянулся к трубе, отдёрнул руки, обжёгшись.
Голова кружилась, и Беглец никак не мог ухватится за что-то. Удар при падении всё равно всегда оказывается неожиданным, даже если падаешь с осознанием, что он последует. Это падение выбило из лёгких весь воздух, из тела — весь его дух и что-то ещё, очень важное. Беглец лежал на какой-то куче и пытался вдохнуть. Но не выходило. Он глотал ртом спасительный кислород, но ничего не происходило, только рвущееся шипение. Глаза расширились, по коже зазмеился ужас.
Беглец задыхался, хрипя из последних сил. Он не мог подняться, извиваясь, как червяк, и пытаясь скинуть пелену с глаз. И все бы потемнело для Беглеца навсегда, если бы его организм все же не вспомнил, как дышать. Воздух ворвался в его лёгкие ледяным вихрем, и мальчик закашлялся. Беглец перевернулся на четвереньки и с наслаждением кашлял, а потом дышал грязным серым воздухом.
Придя в себя, он наконец взглянул, куда же его выбросило. Ладони перемазались чёрным, что, учитывая мозоли и царапины, не очень хорошо. Сфокусировав взгляд, Беглец понял, что свалился в огромную кучу угля. Повертев головой, он отметил знакомые детали: большую печь, неработающий лифт и даже несколько фигурок Номов, суетящихся вокруг.
— Всё-таки добрался, — облегчённо выдохнул мальчик. Так хотелось снова упасть на мягкий уголь и отрубиться. Болело всё: мышцы от ползания по крысиным норам без передышки и бега, спина от падения, кожа на месте царапин и содранных мозолей. Как же хотелось оказаться в безопасности и без обязательств!
Но гора угля дрожала от исходящих из глубин Чрева вибраций и грохота. Номы вокруг бегали, как будто в панике. В то же время их было на порядок меньше, чем раньше. Беглец беспомощно скатился вниз, разбросав кусочки угля в разные стороны.
— Друзья, помните меня? — без особой надежды спросил он, присев на корточки. Номы не обратили на него внимания, кроме одного. Он не бегал туда-сюда вместе со всеми, а сидел где-то в тени. Теперь он с опаской вышел и подбежал к мальчику.
— Привет, — неуверенно сказал Беглец. — Я вас не очень различаю, но я был здесь в подругой. Я был таким же как вы некоторое время…
Сказав это, он понял, что, наверное, говорит слишком быстро и непонятно. Однако Ном неожиданно оживился. Он подпрыгнул на месте то ли оттого, что понял, то ли потому, что Номы часто так делают, а затем присел на корточки, копируя позу Беглеца. Мальчик вздохнул.
«Нет, объясниться с ними…» — он не успел закончить мысль. Ном показал свои маленькие ладошки и неожиданно сложил их таким образом, что это стало напоминать…
— Зажигалка! — выкрикнул Беглец, поражённый догадкой. — Да, зажигалка принадлежит моей подруге.
Он вспомнил чёрно-белые кадры, где Шестая освещает их маленьким пламенем зажигалки и показывает пальцем на детские тени. Ном наклонил голову, а затем, указав на Беглеца, жестом обозначил вспышки света.
— Что?.. — озадаченно пробормотал тот. — У меня нет зажигалки, она осталась у Шестой.
Но Ном требовательно тянул ладонь, как бы прося что-то отдать.
— Может, фонарь? — предположил Беглец. — Держи.
Он неуверенно достал фонарик и протянул Ному. Вряд ли он его сломает. Но в то же время Беглец как будто нервничал, что пришлось передать эту важную вещь в руки Ному. Однако тот бережно держал двумя ручками фонарик и рассматривал его в каком-то немом умилении. Под колпачком как всегда ничего не было видно, но Беглецу показалось, что маленькие плечики Нома вздрагивают. Мальчику нужен был фонарь, но у него почему-то вырвалось:
— Хочешь, оставь себе. Дарю.
Ном поднял головку, и Беглец впервые увидел лицо такого существа. Оно на пару секунд поразило его своей неорганичностью. Маленькое детское личико с абсолютно детскими эмоциями было покрыто паутинкой морщин, как у старушки. Сморщенное, с великоватой кожей оно смотрелось противно, но в то же время невероятно трогательно. Ном покачал головой и протянул фонарик обратно. Беглец заметил блеск на его глазах и механически принял фонарик. А Ном снова опустил голову и спрятался за колпаком. Беглец не придумал ничего лучше, кроме как протянуть руки и обнять маленького гномика.
Резкое усиление грохота в комнате заставило Беглеца встрепенуться. Если он хочет спасти их, то должен для начала собрать. И мальчик знал, что это непросто. Он свистнул, привлекая внимание, Номы повернулись к нему, замедляясь. Мальчик попытался им говорить что-то, как этому, первому, который теперь спокойно стоял рядом, но не вышло. Номы быстро потеряли к нему интерес. Однако его первый здешний знакомый подёргал его за штанину и изобразил свист. Беглец послушно свистнул ещё раз, а этот Ном высоко подпрыгнул и шумно топнул ножками об пол. Тогда Номы снова зашевелились, как муравьи в муравейнике, но теперь, заинтересованные, они подбежали к своему другу. Беглец не понял, как Номы общаются, но они сгрудились кружком и что-то молчаливо обсуждали. Как — осталось для мальчика загадкой, хотя уж он-то, побывав одним из них, должен был знать. Тогда Беглец подобрался поближе и обнял руками эту кучу Номов. Они зашебуршали и запищали, как котята, но стали кучнее.
Беглец знал, куда идти, но дорога пугала его. При мысли, что придётся проделать весь этот путь, который он нарисовал в голове, внутри всё сворачивалось, как ёжик, и кололо. Но он всё же попытался объяснить Номам, что нужно идти за ним, и те вроде бы даже что-то поняли. Во всяком случае, послушно побежали следом. Каким-то образом, непонятным даже для себя самого, Беглец различал среди этой кучки цыплят того самого Нома, который показал своё лицо. Он словно и не отличался ничем, но Беглец точно знал, что это он. Все команды он говорил именно ему, смутно надеясь, что тот передаст своим друзьям. И то ли схема работала, то ли как-то иначе Номы понимали, чего именно он хочет, но всё шло гладко. До первых препятствий.
Номы прыгали невысоко, не карабкались, не подтягивались. Беглецу пришлось при первых же появившихся нагромождениях клеток, которые упали наверняка из-за тряски, перекидывать каждого Нома отдельно.
Это длилось, как бесконечная пытка. Руки болели. Номы лёгкие, как куклы, но подкидывать каждого из них оказалось невыносимо. После приключения по крысиным лазам Беглецу хотелось лишь отрубиться, забыть об усталости, но он вновь плёлся по осточертевшим коридорам и с замиранием души слушал грохот из нутра Чрева. Шевелиться больно. После падения он так и вовсе отбил себе всё, что можно. Боль в спине не позволяла сгорбиться, а идти прямо Беглец был не в состоянии. Он не мог позволить себе передышку: Чрево уже горело в агонии, и скоро в нём не останется ничего живого. Он это знал.
Несколько раз он механически пытался нащупать руку Шестой, чтобы успокоиться, но вспоминал, что её нет, и словно получал под дых. Что он ей наговорил…
Пару секунд мальчик стоял неподвижно, в упор смотря на стену и ничего не делая. Его подёргал за штанину Ном. Тот самый — мальчик снова определил это.
— Я не могу, — прошептал он, закрывая глаза. Прилечь бы, хоть на секунду. Ном покачал головкой, осмотрелся вокруг… и убежал куда-то.
«Вот и он меня покинул», — пронеслось в голове под слоем тумана усталости. Беглец упёрся лбом в стену, не открывая глаз. Грохот под ногами становился тише, тише, пока не превратился в привычное жужжание над ухом и лёгкую вибрацию под ступнями.
Он видел Шестую. Она не выбралась из Чрева. Её поймали, она попалась так глупо и не могла ничего сделать. Он смотрел, как она сворачивается на дне клетки в комок, прижимая руки к животу. От боли она не могла даже предпринять попытку побега. Беглец пытался добраться до неё, но вместо Шестой на дне клетки сидели несколько Номов, слоняясь туда-сюда. И чей-то чужой голос произнес: «Они не виноваты, в отличие от неё».
Резкий бабах заставил его встрепенуться, полирнув шершавую пыльную стену. Он заозирался, спрашивая себя, где клетки и куда утащили Шестую. Но перед ним была только какая-то трухлявая доска, сваленная сверху и мостиком уложенная на проём в стене, до которого не могли допрыгнуть Номы. Зато теперь они шустро взбирались по дощечке наверх, и хотя она шаталась, всё же не ломалась.
— Это ты придумал? — безошибочно выделив «того самого» Нома, спросил Беглец. Тот его, похоже, не понял, но подбежал и в который раз подёргал за штанину.
— Спасибо, что мне не пришлось подкидывать всех, — вздохнул Беглец, — не уверен, что я справился бы.
Ном то ли снова не понял, то ли проигнорировал его слова, настойчиво подталкивал к стене, очевидно намекая, чтобы Беглец и сам забирался. Тот послушно, но тяжело подпрыгнул, уцепился за край проёма и с трудом подтянулся. Руки налились болью, но мальчик всё же втащил себя в проём и повалился на пол. Раньше такое давалось ему легко, а теперь… Как же он устал…
Номы тоже забрались, и Беглец повёл их дальше. До каналов, через которые он надеялся попасть в запасной отсек, оставалось недолго. Впрочем, ему ещё как-то придётся переправлять Номов по воде. Беглец тяжело вздохнул.

Темнота всегда была рядом с ним в этом месте. Кошмары всегда были с ним в этом месте. Даже когда он держал в руках фонарь, вокруг была темнота и монстры. Всегда с ним в этом месте. А ещё однажды появилась девочка в дождевике цвета солнца, которое он не видел так давно. И она была с ним всегда в этом месте. И хотя он всё ещё просыпался с криком, она была рядом. И он прошёл через это. И хотя она, казалось, не ценит его присутствие, не хочет знаться, она всё же была рядом. Её голодный блеск в глазах, её вечная жажда страшного, её ненависть были с ним. А ещё её помощь, её рука, её тепло. А теперь нет. Никто не смотрит на него, как хищник на жертву, никто не вгрызается в запястье и никого рядом с ним не рвёт темнотой. Отвратительно. Как же теперь ему отвратительно.
Номы бегали и суетились: им было страшно. Неожиданно это стало раздражать. Он оказался не готов к тому, что нужно тыкать каждому маленькому человечку на нужный ход, не готов, что у его птенцов не будет никакой самостоятельности. Только грустно качал головкой «тот самый», умненький Ном, гладил его по коленке. А Беглец тихо плакал. Так, чтобы не было сильно заметно. Грохот в глубине Чрева достиг того уровня, когда его всхлипы заглушались и меркли, как будто их и нет.
С потолка начала сыпаться труха. Ему на голову постоянно падали пауки, своими мерзкими лапками заставляя кожу подёргиваться и покрываться мурашками минут на пять. Хуже того, вместе с этим с потолка капала вода. Сначала по чуть-чуть, затем всё больше, напоминая грибной дождь. Как потоп мог начаться с верхних этажей, Беглец не знал, но его беспокоило, что доски пола становились влажными и скользкими. Когда они обходили свежую дыру в полу, один из Номов поскользнулся на плесневелых досках и рухнул вниз. Беглецу показалось, что он услышал только короткий писк. Он кинулся к провалу, посветил фонарём, позвал Нома, но никто не отозвался. Фонарь выхватывал из темноты только какие-то рыхлые очертания. С ним было ещё около полутора десятка Номов, он не мог терять времени и спускаться, им пришлось идти дальше. Номы словно и не заметили, что их стало меньше на одного. Только «тот самый» Ном грустно надвинул колпак на лицо, даже не повернувшись к Беглецу. Что-то заныло в груди, а в ушах всё ещё звучало эхо падения.
Они шли по рушившимся на глазах коридорам, отскакивали от падающих канделябров и светильников. Беглецу сложно было контролировать такую толпу Номов, его глаза разбегались. Мальчик терялся.
Затрещали балки под потолком. Номы вдруг потеряли организованность, удерживаемую с таким трудом, и забегали туда-сюда. Беглец попытался собрать их всех подальше от эпицентра угрозы, но слова не помогали, а схватить их всех разом у него не могло получиться. Беглец кинулся в угол комнаты, сбивая несколько Номов и утягивая за собой. А в следующий миг потолок рухнул. Грохот ударил в уши, оглушив на пару секунд, поднялась пыль, которая лезла в глаза и нос и заставляла кашлять. Несмотря на этот серый грязный заслон, Беглец поднялся и огляделся.
Перед ним возвышалась гора досок и мусора, мальчик окликнул Номов, и они, на удивление, послушались и принялись вылезать из своих убежищ. Беглец начал пересчитывать их, а потом снова кричать, поднимать доски, искать остальных. Перед ним переминались с ноги на ногу только шесть Номов. Трёх из них он смог спасти сам, ещё трое укрылись самостоятельно, но где остальные… Он знал, впрочем, ответ. Завал не был очень плотным. Если его разобрать, они наверняка нашлись бы целые, хотя бы некоторые. Завал погрёб под собой больше половины его маленьких друзей, и Беглец не хотел оставлять их, даже не попытавшись сделать для них всё возможное.
Однако оставил. В голове пронеслось, что если бы с ним была Шестая, он бы бросился разгребать завал, отшвыривать доски и балки. Он бы царапал руки, вымещая свою горечь. А она бы оттащила его, потому что нет времени, потому что надо спешить. А он бы вырывался и кричал, хотя бы пытаясь что-то сделать.
Но Шестой нет. А он слышит её голос в голове: «Чтобы разобрать завал, даже при помощи Номов, придётся потратить около часа. Ты готов потратить его так?». Он слышит её голос, но оттащить его некому. И нет смысла делать вид, что пытаешься. Беглец сгорбился, морщась от боли в спине. Он отвернулся от завала, хотя его больной голове чудилось, как под ним что-то шебуршит и бьётся, как подбитая птица. Он окликнул оставшихся Номов, зацепился взглядом за «того самого» и про себя тихо порадовался, что этот Ном всё ещё с ним. Тот не посмотрел на мальчика, но стоял неподвижно, в отличие от других. И тоже, как и Беглец, не смотрел на завал.
«А ведь это он помог двум друзьям спрятаться, — понял с горечью Беглец, — сейчас ему, как и мне, нелегко». В который раз мальчик почувствовал единение с этим маленьким существом. На миг ему стало легче. Он сделал шаг вперёд.
Как ни мерзко было Беглецу признать это, но контролировать пять Номов было в разы легче. Их шаг ускорился. Подкидывания каждого из группы уже не занимало столько времени. Беглец даже приободрился, вслушиваясь в гибель раненого Чрева. Оно ещё умирало, держалось за последнюю возможность дышать. И Беглец надеялся, что они успеют уйти. В некоторых коридорах он слышал чужой топот и какие-то крики. Кто-то метался в соседних комнатах, которые мальчик желал поскорее пройти и не заглядывал туда. Впрочем, тело одного из Гостей они всё же нашли.
Труп перегораживал проход, бесконечные складки растеклись по всему коридору. Беглец безумно хотел бы просто обойти, а не перелезать через жирное тело, надеясь, что оно всё же мертво и в то же время ненавидеть такие надежды. Отчего он умер? Жертва Чрева или других его обитателей? Этот вопрос пронёсся в голове Беглеца и никогда больше не посещал её. Мальчик просто старался забыть, как таращились на него помутневшие, мёртвые, но всё ещё голодные глаза чудовища, которое при жизни только ело, и больше ничего.
Когда в комнатах стало холоднее, темнее и сырее, Беглец вспомнил о начале своего пути. О мокрой одежде и о том, как он дрожал, слушая бурлящую воду и гадая, в какой момент всё кончится. Когда у него не было определённой цели, ведь это место казалось бесконечностью, от которой не убежать, он чуть не потерял себя. Беглец вспомнил, как сводило судорогой ноги, когда он с помощью своих детских сил пытался уплыть от гадких морских тварей. Не было ничего больше: только он и кошмары. Чутьё вело его в ту сторону, и Беглец как никогда надеялся, что не ошибается. Если он не найдёт способа сбежать через каналы, останется только утопиться или отдаться Пиявкам, прежде чем Чрево окончательно сгниёт.
А Номы проявляли беспокойство всё сильнее, пока они приближались к водам. Едва Беглец нашёл первый канал, они и вовсе отошли от него как можно дальше, прижавшись к стене. Внизу, на этаж ниже от них, мутно блестела вода. Нужно было спускаться. Обернувшись к Номам, Беглец на миг растерялся. Ему показалось, что «того самого» Нома нет, что они все одинаковые. Однако, присмотревшись, он выдохнул. Впрочем, ему было неспокойно. «Тот самый» Ном всё же немного изменился. Он жался к стене, как и остальные, хотя раньше, Беглец предположил, что он бы уже стоял рядом, у края.
— А ты-то чего? — беспомощно спросил Беглец. — Тоже так сильно боишься воды?
«Тот самый» Ном на секунду замер, потом помотал головкой, словно не понимая, о чём речь. Вдруг он встрепенулся и посмотрел на свои маленькие ладошки, присел на корточки и задрожал.
— Эй, ты что? — Беглец так испугался, что тут же подскочил к маленькому другу. — Видимо, вы все немного боитесь воды. Но это ничего. Я спущусь первый и помогу вам.
Он говорил быстро. Ном не понимал его. Остальные столпились вокруг них, качая головками туда-сюда, но не соглашаясь или отказываясь, а как будто танцуя. Беглец был уверен, что они не понимают, что происходит, в полной мере.
И вдруг Беглец задумался, почему же его друг такой особенный. Чем отличается от остальных.
— Твою душу… — прошептал мальчик, — забрали не так давно. Она ещё кружит где-то там, и ты не потерял ещё связи с ней, правда? И… — Беглец осторожно положил кончики пальцев на плечико Ному, — ты теряешь с ней связь. Всё больше отдаляясь, ты становишься, как и все они, так ведь?
Ном вдруг повернулся к Беглецу и обнял, щекоча кончиком колпака мальчику нос. Номы не обнимали первыми, никогда. Они так не умели. Если только они Номы в полной мере. Беглец обнял его в ответ, не в силах сказать что-то ещё. Ему ведь ничем не поможешь. Даже побывав сам таким, Беглец не знал, каково оно: остаться Номом навсегда и отпустить свою душу. Он помнил только чёрно-белые картинки, но не свои ощущения. И он понятия не имел, каково это: медленно глупеть и осознавать это. Терять себя и мириться с этим. Беглец ничем не мог помочь своему маленькому другу и сейчас не имел права чего-то требовать от него.
Каким-то образом нужно найти путь через эти затопленные канализации к запасным отсекам. Беглец несколько секунд помялся у обрыва.
«А что, если там что-то острое? А если глубина не такая уж большая? — звучали в голове тошнотворные вопросы. — А если разобьёшься в лепёшку?» Если бы у него был выбор, предпочтительней был бы вариант по безопаснее. Но такого Беглец не видел. Поэтому он с разбегу прыгнул в тёмную бездну, не дав себе размышлять более. В тот же миг, как его ноги оторвались от пола и он полетел вниз, Беглец пожалел, что сделал этот последний необдуманный шаг. Он летел в воду, задержал дыхание, но уже мысленно прощал себя за такую глупую смерть.
Ледяная вода ударила по телу, словно электроразряд. Он не удержался и открыл глаза, о чём тут же пожалел. Вода такая мутная, что не только ничего не разглядишь, но ещё и глаза начало щипать. Беглец не увидел опасности, никаких существ, но всё же предпочёл грести и бултыхать ногами, чтобы поскорее выплыть. Глотнув такого тёплого теперь воздуха, Беглец растерялся от ломоты в висках из-за резкой перемены температуры. В контрасте ледяная вода обжигала гораздо сильнее.
Но за всем этим, однако, Беглец не забыл здешних правил. Он мигом забрался на плавучий ящик, с трудом удерживая равновесие и вспоминая, как трясся на похожем несколько дней назад и цеплялся за деревянные края. Он взглянул наверх. Номы смотрели на него, высунув свои колпаки за край.
— Эй, друзья, — он неуверенно запнулся на этом слове. Хотелось сказать «малыши», но это было бы, наверное, неприятно. — Прыгайте по одному сюда. Только не слишком быстро, а я поймаю!
Номы переглянулись между собой. Кажется, никто из них или не понял, что сказал мальчик, или боялся сделать требуемое.
— Ну давайте же! — с отчаянием выкрикнул Беглец. Что он будет делать, если никто так и не решится? Наверх забраться уже не получится…
Но его беспокойство разрешил один из Номов. Он привлёк внимание мальчика, пару раз подпрыгнув, и затем спрыгнул с края. Беглец быстро среагировал и поймал его над водой. Это оказалось не намного сложнее, чем ловить мяч, который тебе бросают из окна. Ном (разумеется, «тот самый») попрыгал на ящике, словно проверяя твёрдость. Беглец махнул рукой в надежде, что остальные Номы последуют. И они последовали. Они спрыгнули один за другим, и Беглец смог поймать всех, не уронив в воду. Правда, теперь ящик значительно опустился, да и места не хватало. Шесть Номов и один большой человек с трудом помещались на нем.
— Итак… каков теперь план? — спросил сам у себя Беглец. У него-то плана не было. Отлично, они добрались до старой затопленной части канализаций. Как теперь добраться до нужных каналов, а по ним — до отсеков? На ящике?
Мальчик вздохнул. Да, он шёл сюда без чёткого плана, полагаясь на чутьё. Он ждал трудностей. И сейчас никто не постелет ему ковровую дорожку.
Беглец спрыгнул в воду. Ящик закачался, едва не скинув Номов, но выплыл чуть выше над уровнем воды. Беглец упёрся руками в край ящика и что было сил, а их оставалось совсем мало, заработал ногами. Ящик с Номами, как со спасёнными на плоту от потопа зайцами, понёсся по мутной воле.
Пока плыть было возможно только в одну сторону, но что дальше? Чутьё, шестое чувство. Мальчик был уверен, что в трудный момент оно подскажет.
Руки быстро затекли, вспомнилась недавняя усталость, и теперь она навалилась с новой силой. Ноги онемели в холодной воде и двигались с трудом. Ящик плыл всё медленней и медленней, пока не остановился. Беглец отпустил руки и уронил лицо в мутную ледяную воду. С трудом забравшись на ящик, он пробормотал:
— Немного отдохнуть… — и опустил руки, позволив им свисать плетьми. Как бы он хотел присесть, а лучше лечь, но места так мало, что любое передвижение сбросит в воду пару Номов. Беглец не был уверен, как они относятся к воде, тем более, такой холодной. А ещё мальчику казалось, что если он присядет, то уже не встанет.
Минутку постояв, Беглец решил не прыгать в воду снова, а сразу махнуть на другой берег. До него было метра три, но мальчик решил, что всё равно ничего не теряет. Присев и раскачавшись руками, он оттолкнулся и прыгнул. Бетонный край берега больно ударил его углом в живот. Беглец резко выдохнул и всё же смог удержаться на руках. Подтянулся, перекинул ноги по одной и перекатился. Он лежал, раскинув руки. И ничего, абсолютно ничего не могло бы быть сейчас лучше. Удивительно, что Номы не выказывали беспокойства. То ли давали ему время, то ли им было всё равно, где стоять и на что смотреть. Про себя Беглец больше склонялся к второму варианту и ненавидел себя за это.
На новый берег Беглец перетащил всех Номов снова по одному. Они все смогли допрыгнуть так, чтобы он их поймал. Пожалуй, благодаря помощи одного из них, «того самого». Он придумал, как подсадить каждого и подкинуть, чтобы увеличить расстояние. Нашёлся и аналог ящика в новом канале — толстая доска, смотревшаяся как настоящий плот. Но была и одна вещь, которая беспокоила Беглеца. Дотянувшись рукой до воды и поболтав в ней пальцами, Беглец насторожился. Тёплая. Это скверно. Конечно, в такой воде он не замёрзнет и не будет потом, как сейчас, стучать зубами и переступать с ноги на ногу. Конечно, ему будет легче плыть. Вот только, если мальчику легче существовать в такой воде, то и любой твари.
— Вероятно, этот канал каким-то образом затрагивают трубы… — протянул Беглец вслух. Он немного отогрелся и уже мог вести связный диалог. А не распугивать все дельные мысли, десять минут выговаривая «в-вер-р-роят-т-т-тн-но».
— Что ж, выбора всё равно нет, — шепнул мальчик, надеясь, что это его оправдает. — Все на борт!
Номы послушно пересели на плот. Беглец прыгнул в воду, схватился за край и поплыл. Впереди не было видно никаких берегов, лестниц, а только одинокие острова из мусора.
Что-то его беспокоило. И Беглец с надеждой вслушивался в себя, надеясь, что это близость выхода. Он трезво осознал, что это не так, только когда по воде вокруг пошли круги. Беглец сглотнул. Внутри все засвербило и скукожилось. По воде прошлась мутная рябь, уже ближе. Мальчик не выдержал и вскарабкался на плот. Он давал хотя бы иллюзию безопасности, ведь его ноги не мелькали теперь в воде.
— Так, нам придётся что-то придумывать… — дрожащим голосом пробормотал Беглец. Он тщетно пытался успокоиться. Он ещё помнил Бабулю, которую прикончил с таким трудом. Твари в воде быстрые и ловкие. Вода — их преимущество, а ребёнок в воде неуклюж, неловок и слаб. Беглец стоял ногами на плоту, таком нетвёрдом и ненадёжном, и ощущения были, словно он уже в воде. В тёплой, но тёмной, доходящей до горла, но желающей сомкнуться над его головой. По коже поползли мурашки, усталые ноги подкосились. Всё. Ещё секунда, и он сам прыгнет этой неведомой твари в пасть.
И Беглец прыгнул. Не в пасть, конечно же. Он оттолкнулся от плота и прыгнул как можно дальше. Он не увидел, но своим чутьём беглеца от чудовищ почуял, что оно резко сменило направление. Выходит, его не так уж интересуют Номы… Пожалуй, это хорошо, он сможет это использовать.
Мальчик плыл изо всех своих последних сил. Он стремился к островку из мусора и надеялся, что тот выдержит его вес и подводное существо не опрокинет его. Мышцы душила такая боль, что мальчику казалось счастьем остановиться хотя бы на миг, но это роскошь в таком месте. Сделай он это, и больше ему никогда не чувствовать боль. Беглец уже почти плакал, протягивая руку к берегу острова из хлама. Он вскарабкался по древесине и фанере, больно отозвались ранки на ладонях, но мальчик ликовал. Сердце билось в груди, ноги ныли и подгибались: он жил. Водная рябь дошла до мусорного острова и обогнула его. Тень под водой изогнулась и поплыла дальше.
Беглец поднял голову. На его лице блестели слёзы, его захлестнула боль и радость, он забыл о Номах и о Шестой. На этот краткий миг, пока ноги взбивали пену в грязной воде, Беглец ощутил, что хочет жить где-то ещё. Самим собой, таким, какой он сейчас. Вдыхать чистый воздух, погружаться в прозрачную воду и попробовать на вкус весенние молодые почки с деревьев. Его охватила такая дикая жажда жизни, что показалось, он одним прыжком способен пробить стены и одним гребком переплыть океан, только бы встретиться с этой новой жизнью. Он смотрел в старый заплесневелый потолок и видел небо с белоснежной рябью.
Но Беглец опустил голову. Перед ним на плоту толпились Номы, они оглядывались, словно потеряли его. Лишь один, «тот самый» повернул головку в его сторону и не вертелся. Он словно говорил: «Без нас добраться будет проще». И Беглец с ним соглашался: «Да, проще. Но если я поступлю так, кто я?». Ответ был прост, он его знал, как, наверняка, знал и «тот самый» Ном. Беглецом. Вот кем он станет.
Мальчик осторожно спустился по покачивающимся частям островка к воде. Рябь кружила туда-сюда, не отплывая далеко. То ли её и правда не интересовали Номы, то ли она их просто не чуяла. Беглец не был уверен, что это за тварь, но это не занимало его в той же мере, как вопрос о её умерщвлении.
Увы, но нет теперь телевизора, который можно свалить в воду. Нет никаких гигантских лезвий и смертоносных лучей. Единственная вещь, которая приносит здесь смерть, — тварь под водой.
Чрево загрохотало, напоминая о том, что оно вообще-то умирает, и этот грохот отозвался в Беглеце раздражением. Когда вибрация под ногами утихла, по воде всё ещё расходились круги: с потолка в воду падали мелкие щепки и кусочки дерева. Беглец внимательно посмотрел на то место на потолке, откуда сыпалось больше всего. Балки там совсем прогнили. Возможно, это место следующего обвала, и ему стоит чуть помочь. Столб, уходящий в воду и поддерживающий потолок, тоже покрылся плесенью и потемнел. Беглец к таким столбам старался не приближаться, чтобы лишний раз не способствовать падению потолка. Но сейчас, похоже, это и предстояло устроить. В голове у мальчика родился довольно любопытный план. Однако он требовал больших усилий.
Первым делом Беглец откопал в мусоре старый ремень, металлическую деталь и блёклую тряпку. Её мальчик испачкал в крови, обтерев ладони и ещё несколько ранок. Предположив, что тварь в воде реагирует либо на подводный шум, либо на запах крови, Беглец обернул деталь из металла в эту тряпку. Правда, могло статься, что монстр реагировал на что-то другое, — какой-нибудь запах души, например. Это бы серьёзно повредило плану. Беглец только мог надеяться, что тварь глупа и не прозорлива.
Ремень Беглец обвязал вокруг себя, а свободный конец обернул петлёй. Ремень, видимо, на какого-нибудь здешнего гостя — очень длинный. Чтобы носить такой, не волоча по земле, Беглецу бы понадобилось обернуть его вокруг себя раз десять. Приготовившись снова прыгать в воду, мальчик размахнулся и запустил «приманку» в виде крови и металла далеко в сторону. До ушей донёсся всплеск. Беглец уставился на тень в воде. Напряжение не отпускало, держало в стальном капкане. Он даже задержал дыхание раньше необходимого. Но тень вильнула, развернулась и нырнула глубже за его подарком. Беглец не стал терять времени, прыгнул в воду и поплыл к плоту с Номами.
Невозможно плыть бесшумно и заглушить запах ран, однако тварь почему-то не развернулась на полпути и не показалась в поле зрения. Это одновременно радовало и беспокоило. Беглец затянул петлю вокруг выпирающего сучка, привязав плот к себе, и поплыл к новому мусорному острову и прогнившему столбу, держащему потолок. Да, он не терял времени, но двигался медленно. Плот тянул его назад, плыть с ним оказалось труднее, чем он предполагал. Снова пробудилась боль в усталых ногах, ведь он не отдохнул и десяти минут. Снова захотелось остановиться, но ещё больше — бросить проклятое бремя, отвязать тяжеленный плот и вздохнуть спокойно. Беглец трижды проклял себя за опрометчивые решения, но всё равно тянул за собой чёртову доску, как вечное ярмо. Судя по звукам, Номы старались ему помочь, гребя или просто болтая в воде руками, и это была ещё одна вещь, которая не позволяла бросить всё.
Он уже чувствовал кожей на затылке, как тёмная тень нагоняет их. Мальчик не мог знать, на каком она расстоянии от них, но ощущение близкой гибели подталкивало его. Он стремился к узкому проходу между слабым столбом и мусорным островом. Сзади послышался мощный всплеск, спину обожгло подавляющей волю силой, как раньше, как в кошмарах. Но Беглец уже провозил плот в нужном коридорчике. Снова плеснуло что-то сзади, а затем — спасительный треск дерева. Беглец позволил себе обернуться один единственный раз. Из воды показался серый хвост с грязными перепонками и зазубринами, будто кусками бритвы. Затем столб медленно повалился, а следом рухнула часть потолка.
Беглец скинул ремень и вскарабкался на плот. Куски потолка падали в воду, душа и задавливая тень. Беглец вцепился в плот так, что побелели пальцы, но в тот же миг он понял, что это бесполезно. Его план сработал. Действительно сработал. Вот только одного не учёл Беглец — огромной волны, которая поднимется после такого обвала. На их крошечный плот шла стена воды, и Беглец, не отдавая себе отчёта в том, что после такого шторма мало шансов выжить, рыбкой прыгнул в воду, стремясь уйти на глубину. Номов смело с плота в разные стороны. Плот щепкой закрутило и бросило в стену. Для волны это была всего лишь дощечка, крошка в канализационной пустыне. А песчинками в ней были и Беглец и каждый из Номов.
Мальчик грёб вниз, смутно надеясь, что хватит воздуха выплыть обратно. Его тоже куда-то швыряло, лепило пакеты и прочий мусор на лицо, но ничего серьёзного. Когда шторм чуть утих, Беглец выплыл и глотнул воздуха, но его тут же накрыло снова. Волны накатывали, но мальчик раз за разом показывался над водой, чтобы вдохнуть. Наконец он смог плыть, ориентируясь на чутьё. Ухватился за что-то, подтянулся, перетащил тело на очередной островок мусора. Лёжа на спине, он тяжело дышал, пытаясь сообразить, что делать теперь. Вдруг очевидная, казалось бы, мысль пронзила мозг. Беглец подскочил, заозирался, но, конечно же, никого из Номов не увидел.
То место, где они проплывали в момент обвала, теперь представляло собой нагромождение кусков потолка и столбов. Из-под такого не смог бы выбраться ни один монстр, но это почему-то не принесло Беглецу ни капли облегчения. Он пытался найти на других островках хотя бы одного Нома, но и все островки смыло и разбросало по всему пространству нескончаемой воды. Хотелось крикнуть, позвать, но Беглец осадил себя. Так он сможет привлечь только ненужное внимание, ведь Номы не реагируют на обычные окрики.
«Но ведь никто из них не умеет плавать», — с горечью подумал Беглец, до боли вглядываясь в тёмную мутную воду. Никого. Он присел и обхватил голову руками. Неужели он снова один, неужели он совершил такую огромную ошибку, и теперь не осталось надежды?.. У единственного островка поблизости вдруг послышался всплеск — кто-то барахтался недалеко от него. Беглец подскочил, обернулся и облегчённо вздохнул. Рядом барахтался один из Номов, у него не получалось плыть, он только пытался держать голову и не опускаться под воду. Даже сейчас колпак не слетел с его головки, прикрывая лицо. Но Беглец всё равно с первого взгляда понял, что это «тот самый». По тому, как он пытался спастись, несмотря на безнадёжность положения, по тому, как плыл, не умея плавать.
Мальчик кинулся к своему другу, протянул руки и вытащил его на свой островок из бутылок и грязного хлама. Ном дрожал, жался к Беглецу и явно был ошарашен всем, что произошло. Беглец обнял его, стараясь согреть. Ему самому не было холодно. Усталому телу было просто не до этого, потому что всё болело: усталые мышцы, синяки на спине и царапины на ладонях.
— Я всё же не уберёг их, — сказал Беглец, вздохнув наконец, потому что мог излить кому-то свою душу. Ему так важно было сказать это живому существу, пусть Ном и не поймёт его. Наверное, он почувствует хотя бы интонацию…
Ном крепче сжал ладошками свои плечики и затряс головкой. Может, он пытался утешить своего большого друга?
— Да, — выдохнул Беглец. — Я бросил подругу, чтобы помочь всем, наговорил ей такого… А всё потому, что мне казалось: я способен вас спасти. Но оказался бесполезен, — мальчик закрыл глаза. — На самом деле, выходит, могу позаботиться только о себе.
Ном в его руках затрепыхался, словно доказывая, что он всё ещё тут.
— Нет, дружище… — Беглец шмыгнул носом. — Не стоит полагаться на меня. Я не смогу тебя уберечь. Это сложнее, чем я думал.
Волны совсем утихли. Они сидели на мусорном островке посреди затопленных канализаций в тишине. Только дрожащий голос Беглеца нарушал её.
— Шестая могла спасти не только себя, но и меня тоже. Она брала на себя ответственность, зная, с чем способна справиться. А я такой глупец…
Ном выскользнул и подпрыгнул на месте, кажется, забыв о холоде. Он становился всё легковерней и забывчивей — скоро и он пропадёт, оставив только сухую глупую игрушку.
— Боже, неужели я так подумал? — воскликнул Беглец, на миг зажмурившись. — Они были больше, чем просто сухие оболочки. Они были моими друзьями!
Ном опустил голову на бок, задавая непонятный вопрос, а червяк сомнения уже вгрызся в Беглеца. Пожалуй, в то самое запястье, на котором отметились зубы Шестой когда-то.
— Пойдём, — встал Беглец, не позволяя мысли зайти дальше. — Попробуем поискать выход.
Беглец посадил Нома на плечи. Не очень удобно, но он схватился за мальчика и держался крепко. Беглец спустился с островка и поплыл, стараясь не трясти сильно. Куда плыть, он не знал. Нужно спешить: подпольный грохот поднимается из глубин и отдаётся тряской где-то между внутренностей. Но плыть быстро уже нет никаких сил. Осталось только медленно продвигаться в неизвестном направлении, и ждать чего-то… но чего? Вдруг сзади что-то задрожало. Сильнее, весомей, чем все судороги Чрева. Беглец обернулся. Завал, который Беглец спровоцировал, словно отозвался эхом. Гора из обломков зашевелилась.
Беглец быстро отвернулся и больше не смотрел туда. Он ускорился, уже понимая, что сейчас всё и закончится. Даже обрушившийся потолок заставил глубинную тень лишь на несколько минут отключиться, а теперь она снова расправлялась. И едва эта тварь выберется из своей мусорной зловонной пещеры, мальчик с Номом на плечах пропадёт в ней навсегда. Беглец трезво оценил, что нет уже подходящего плана. Нет ни берегов, куда стремиться, ни ловушек, куда он мог бы заманить тварь опять. Лишь плесневелые стены и мутная гладь.

Содрогается Чрево, выбирается из-под завала гигантская тварь, а Беглец делает последнюю в своей жизни вещь — бежит. Он даже не страдает теперь над своими бесплодными попытками, он вообще ни о чём не думает, просто зачем-то бережёт дыхание и плывёт.