Он сидит в наручниках и всего с одной рубашкой накинутой на голое тело, с подтеками слез на щеках, и никак не может оторваться от просмотра камер слежения, хакнутых и показывающих в данный момент штаб. Снова.

Пока Киллиан досоздаёт ту самую армию боевых дронов, мальчишка не шелохнувшись, без попыток сбежать, смотрит, как на закрытом собрании командования вновь превращенный в человека Ланс, с остальными действующими агентами, изучают план новой местности и ищет террориста. Киллиана. Не его. Потому что его нет. Он умер. Уолтер умер.

Мальчишка едва ли щурится, вслушиваясь в знакомый голос шпиона доносящийся из динамиков. За всё это время — два часа прослушивания — его имя Лэнс произнес его лишь всего один раз, и то потому, что нужно было упомянуть жертв Киллиана. Жертв. Как иронично...

Его бывший напарник даже и не заикался о том, что можно решить всё более мирно, без жертв и крови. Конечно, положение до сих пор тяжелое, банк данных всех агентов H. T. U. V не найден, однако и ни на кого еще пока не нападали.

О том разговоре на яхте, о добре, о том, что нужно отвечать добром или хотя бы перемирием, Ланс словно забывает. Он теперь сам предлагает запустить оставшиеся на их складе Ассасины, и послать выискивать цель. В противном случае штаб, кроме финансов, ничего не теряет. Ланс предельно молчалив в этот раз и профессионально сосредоточен.

Но Уолт смотрит на это всё, стирает дорожки слез и прекрасно знает, что их планы, какие бы они продуманные и гениальные не были, провальны. Они не готовы к тому, что Киллиан создаст целую непобедимую и неуязвимую армию Ассасинов. Скоро закончит тысячный или трехтысячный дрон. Точнее проверит, как машины их закончили штамповать, загрузит в эту железную черную армию программу с банком данных, и шпионам вместе со всем штабом H. T. U. V. придет конец. Юный ученый лишь едва передергивает плечами на свои мысли, и вновь вслушивается в незначительный уже разговор, пытаясь понять через камеру, что сейчас испытывает сам Стерлинг.

Киллиан заходит почти бесшумно, и лишь отсвет красного от кибернетической руки его выдает, и парнишка сразу оборачивается, смотря на мужчину.

Они в этом новом бункере, хотя если быть точнее, то укрепленный, но давно разграбленный склад с оружием и автоматикой, уже три дня. Однако их всё ещё не нашли. Тот же… на утесе, разбомбили.

Даже несмотря на подлую проверку Киллиана, бункер разнесли в щепки. Просчетливый киборг лишь оставил наживку — какого-то бедолагу, предположительно одного из ведущих специалистов когда-то там работающих, щупленького мертвяка в одежде Уолтера. Оставил на стуле, прикованного и  в окружении трех беспилотников.Но группа зачистки даже не попыталась... Они, встретив сопротивление дронов, быстро смотались, запросив разрешение у авиации на разрушение всей базы особо мощными ракетами.

Лэнс его уже убил. Лэнс ведь… командовал. Супер шпиона тогда не выпустили из штаба, но возложили серьезную задачу — командовать группой по дистанционке...

И вот, прошло уже три дня в новом убежище, а Уолта за это время ещё не попытались убить. Лишь по приезду швырнули в эту комнату, где так же полно экранов, толстые стены, пару дронов в спящем режиме, и несколько матрасов набросаны на середину пола; добротных и черных, на которых его сразу же и трахнули, так же жестко, как и в первый раз, без прелюдий и почти без подготовки, засаживая глубоко, жадно, грубо. Только на сей раз без дополнительных «стимулянтов». Хотя они теперь были ни к чему…

И в следующую ночь также, с той же фиксацией металлической «руки» на горле, только во вторую ночь Уолт сам хотел знакомой боли и удушья. Не понимая зачем, но он сам унизительно раздвинул ноги шире и прогнулся, осознанно давая разрешение на всё, что с ним захочет сделать его садист. С таким-то прозорливым аналитическим умом, Уолтеру уже глупо было отрицать, что он подсел на эти ощущения…

Вот и сейчас... Третья ночь пошла, а он вновь наблюдает, выспавшись днем, за тем местом в котором работал четыре дня назад. Киллиан же молчит, смотрит на поуспокоившегося парня, и мысленно хмыкает, предугадывая его будущую реакцию. А Уолтер прекрасно знает, что через два часа, отсчет уже пошел, в полном составе дроны сорвутся с места, и атакуют ничего не подозревающее агентство.

Пусть группа зачистки после той бесчеловечной бомбардировки поняла, что это лишь была подстава и, как следствие, террорист сбежал с базой данных, но весь штаб H. T. U. V более успокоился, сохраняя повышенную безопасность, но надеясь, что в ближайшее время на них не нападут.

И действительно — три дня были отсрочкой и передышкой. Последней передышкой, как думается самому мужчине.

Уолтеру же… Уолтеру никак. Он наблюдает за тем местом, что четыре дня назад был для него домом, его жизнью, и не понимает, как так случилось. Что стало с ним и с его эмоциями? С моралью, жизнью, принципами?.. Может это и называется ломкой сознания? Подменой личности? Почему ему всё равно, смотря как весь его мир и всё за что он боролся, вскоре исчезнет. Почему он не сбегает от этого тирана террориста?

«Потому что тебе уже всё равно?»

Нет же! Как минимум он переживает за свою Лави, которая, как умная девочка, решила остаться рядом с Марси, а девушка и вовсе не против, подкармливая своенравную голубку.

«Тебе некуда возвращаться, потому что они думают, что ты мертв?»

Опять не то. Многие, наверное, будут рады его возвращению, даже Лэн…

«Дело в нем, в Лэнсе? Не можешь простить?»

Нет. Он поступает как человек, как человек на военной секретной службе. И плевать он наверное с самого начала хотел на пацифизм и игрушки в виде защитных и оборонительных гаджетов...

«Не можешь простить себя за слабость и глупость?»

Да.

«Ненавидишь именно себя за наивность, за то, что верил в недостижимое, прикрывался глупой, ничем не обоснованной верой, и как маленький червяк в своей подземной норке!»

Уолтер сжимается сильнее, не желая спорить сам с собой, потому что прекрасно знает ответ. Он знает, что чувствует на самом деле, знает также и то, чего сейчас наверняка не хочет. Не хочет прошлого себя и наивности. Не хочет чтобы им пользовались. Не хочет быть чудиком...

Ирония заключается в том, что он не против стать сексуальной игрушкой Киллиана, но наотрез отказывается возвращаться в мир, где его будут держать за маленького наивного ребенка, не воспринимая его идеи даже на грамм серьезно. Людям, как оказалось… плевать на добро. Плевать сколько погибнут, скольких убьют, подорвут на минах, перережут глотки. Всем так же было плевать на его маму… И тем людям в группе зачистки было плевать, когда они отступали, испуганные дронами. Они видели привязанного к стулу человека, по идее его, но по приказу отступили, даже слово не сказав против. А тот на кого парень надеялся, кого так… боготворил? Нет, просто уважал и желал подружиться… Он…

Парнишка дергается, передергивает плечами, отчего рубашка соскальзывает на пол, и надо бы прикрыться, ведь здесь не так уж и тепло, хотя, и замерзнуть невозможно. Но накинуть пока-что нужно. Благо одежду этот деспот-террорист обещал достать.

Однако даже потянуться за тканью на шершавом бетоне Уолту не суждено. Ведь он забыл, витая в своих размышлениях о главном. О том, кто всё это время за ним наблюдал. Но сейчас Киллиану надоедает прибитый видок паренька, и он, быстро преодолев разделяющее их расстояние, грубо швыряет его на матрац, в этот раз даже снимая собственный пиджак и отшвыривая к валяющейся рубашке. Будет удобнее и без стеснения движений, потому что в этот раз — сейчас, он хочет отодрать мелкого по особой причине, накануне своего грандиозного плана, перед падением всего ненавистного агентства.

Мальчишку сразу же переворачивают на живот, фиксируя в знакомой позе, и Уолт не ожидавший, однако подсознательно желающий, как только Киллиан вошел в комнату, сразу реагирует, сам встает на колени, прогибаясь в пояснице и разводя ноги в стороны. И голубые глаза моментально подергивает неразбавленная ничем похоть.

Вот тебе и глупая дорама с сопливым концом... Только у них соплей не бывает. Уолтер горько улыбается.

Гениальный экспериментатор, а ныне просто мальчишка со слабостью, даже не скрывает своего настроя и медленно встающего члена; парень лишь жалобно вскрикивает, когда клешня намертво сходится на глотке вновь. Наконец горячая головка высвобожденного члена проходится по воспаленному входу, и Уолт предвкушающе дрожит, облизывая быстро губы и неосознанно потираясь о твердое достоинство мужчины. Будет больно, его вновь порвут, и потечет кровь…

— Кил… — хрипло зовет мальчик, побеждено прикрывая глаза и желая лишь новой порции этого яда, боли. Ему нужна эта боль. Нужна…

— Ты его полюбил? — вместе с этим злым вопросом мужчина без предупреждений засаживает член в податливого мальчишку, размашисто и на всю длину, отчего Уолтер дергается, а на глаза моментально наворачиваются слезы.

Но это не от того, что от грубого проникновения всё по новой горит внутри лавой и разрывает его на части, это от… слов. От грубости этого бестактного, но настолько проницательного сукиного сына, под движения которого Уолт лишь желанно поддается, но отрицательно всё же мотает головой, не в силах ответить устно.

Хлесткий и болезненный шлепок по правой ягодице заставляет вскрикнуть и уронить голову на запястья, частично чувствуя холодный металл от наручников. Ну за что он с ним так?

— Полюбил. Эгоистичного. Идеального. Самодостаточного... Этого... человека искрометность!

Каждое слово хуже пощечины, потому Уолтер впервые настолько осознано дергается, пытаясь уйти от соприкосновения телами и движений внутри, сжимается весь, и хныча от резкой боли пронзившей тело.

— Давай, зажимайся сильнее. Будет лишь больнее. Ты ведь это любишь, — ещё толчок, несдержанный, до конца, так что мальчишка прокусывает нижнюю губу, опять попадая на старую рану, и морщась от противного вкуса металла на языке.

— Сильнее… — хрипит Уолтер, едва не умоляя, уже влажный от испарины и прижимающийся к мужчине ближе, но по прежнему не желающий слышать ненавистные слова.

— Полюбил, не так ли? — издевательским вопросом, ломая ещё одну моральную сторону пацана, — Верил в иллюзию. Маленький, хрупкий… Малыш не знал, что Стерлинг таких как ты пачками…

— Сильнее! — насколько может рявкает Уолт, сдерживая непрошеные слезы и прогибаясь в пояснице ниже, жадно поддаваясь теперь сам.

Киллиан на такое лишь самодовольно ухмыляется, исполняя просьбу мальчишки. Сейчас по-настоящему раскрывшегося и не скрывающего себя настоящего. Не прячущегося за ширмой.

Три дня правды и почти непрерывного садисткого траха, и мелкий гений таки увидел мир в его паршивом лицемерии, скотстве и всепожирающей злости. Неужели для того, чтобы встать мозгам на место, умным мозгам, к слову, нужно настолько ломать? Но ему понравилось. Им обоим. Только мальчишка слишком распоясался и сам теперь приказывает, не порядок... Перехватить железякой по-другому, утыкая лицом в матрас, прижимая за шею вниз и фиксируя клешню на затылке, двигаясь намеренно жестче, чувствуя теплую влагу внутри. Опять порвал? Хорошо, так мальчишка орет в конце громче, вместе с удовольствием испытывая нестерпимую боль, отчего его кроет и он теряет сознание на несколько часов.

Но всё же... сознание у него хорошее. И не Стокгольмский. Ни разу. Всего лишь мазохист, прячущийся за пацифизмом. Удивительно и редко. Но на то он и гениальный юный изобретатель. И, всё же… Брошенный, непонимаемый всеми с детства, чудик, как его обзывали, верящий слишком сильно в добро. Настолько сильно верящий... На самом же деле, под всей этой коркой бравады о доброте и любви в мире, всего лишь подросток, неистово пытающийся спасти себя самого от желания чувствовать боль и страдания постоянно, потому что думает, что заслужил их. Веря в пацифизм и желая его лишь потому, что другого не остается, альтернатива — своя же темная сторона, которая каждый раз напоминает, что люди — твари, их не спасти, как и они не спасли его мать, кинули на растерзания тому самому слову пацифизм. Одиночка с характером, заставивший себя поверить, что добро спасёт этот прогнивший мир, желающий его изменить и принявший на веру, что такие как он действительно могут что-то изменить на благо всего человечества.

Но здесь раскрылся, здесь принимает свое наказание, и притом не ломаясь как жертва. И убивать его теперь не так уж и хочется. Наоборот. Изменить до конца, показать всю гниль людей, насколько они его «ценили», насколько он со своим добром был нужен. Переродить. Показать другую сторону и после представить перед Стерлингом. А ведь, это дополнительная идея…

Мальчишка уже будет другим — сломленным и новым, и это подействует на давнего врага сильнее, нежели просто кукла. Мальчишка сломает его…

У него зреет новый план, а потому мужчина останавливает таймер, прекращая старт всей своей армии дронов. Их не найдут здесь ещё, как минимум, день, но уже вечером он найдет более надежное убежище, и заляжет пока что на дно. Инсценирует свою смерть и подрыв нескольких беспилотников. А пока…

Уолт вновь капризно вскрикивает, встречая каждое движение, и Киллиан переключается на мелкого, больно сдавливая ему голову клешней и притом удерживая живой рукой за бедро, вторгаясь в податливое колечко мышц до конца, впервые намеренно задевая простату и проезжаясь по ней, выбивая из бедного Уолтера крик чистого удовольствия.

— Он растоптал тебя. Ты это знаешь? — хриплым шепотом, наклоняясь к мальчику ближе, — Плевать ему на добро, на хорошие планы. Он лишь любит делать «бум»! Не забыл?.. Он убил тебя. Маленького мальчишку…

— Не надо!.. — сипит Уолт, вымокший и задыхающийся, он действительно сейчас не хочет ничего кроме их болезненного секса, тем более слышать настолько ранящие его слова, — Не делай этого, не...

— Полюбил того, кто тварь похлеще меня? И каково? Оправдалось? — рычит зло Киллиан, и клешнёй намеренно сдавливает сильнее, оставляя царапины на нежной и так уже поврежденной коже парня.

— Не надо! Прошу… Просто…

— Просто что?

— Делай, что хочешь, но не говори мне о нем! Не говори мне…ай!

— Что хочу, да? Даже так? — шлепок по красноватой ягодице, а парень лишь стонет громче, провокационнее, оттопыривая задницу и расставляя ноги шире. Хорошая реакция, Уолту явно нравится. А значит стоит включить порку в их временное развлечение.

— Ещё… — едва смущенным шепотом проговаривает мальчик, зажмуриваясь от того, что просит, и от кого конкретно.

— Показать тебе последнее видео, сразу после того, как его «расколдовали» от твоей замечательной сыворотки?

— Нет! Не смей! Нет!.. — Уолтер резко начинает вырывается, понимая, что не выдержит этого. Не тогда, когда его берут и он подобен низкосортной шлю... Не под голос Ланса. Только не так. Он не хочет, чтобы все в душе опять болело, он не хочет ненавидеть, и не хочет слышать нечто новое и как всегда страшное для себя.

Но Киллиан решает всё сам, он больнее давит пареньку на голову и механизм прекрасно справляется, заставляя юношеское тело расслабиться и больше не сопротивляться. Всё та же дистанционка, и на экране запись камеры, с одного из кабинета лаборатории; Стерлинг на ней невозмутимо и без стеснения надевает свой костюм, пока Марси смотрит отчеты рядом, давая голому только что обратно обращенному агенту одеться.

— И что ты планировал? —  уставше ставя подписи где нужно, спрашивает Марси, — Зачем подставлял его под пули? А если бы я в него выстрелила там, в Венеции?

— Не выстрелила. Я тебя знаю. Ты всегда проверяешь информацию.

— Лэнс, он... ребенок. Он тебя сделал птицей и…

— Я сам намудрил. Но он был мне нужен. Очень смышленый парень…

— И? Ты б его послушал? — она всё же не выдерживает и поднимает голову, пристально заглядывая в глаза агента.

— Шутишь? Этому ребенку, что объясняй, что нет. Сам бы понял, когда... вырос. С огнем…

— Нужно бороться огнем, да? — хмыкает Марси.

— Да. Сам бы создавал взрывчатки, прекрасно осознавая сколько на них подорвется. А добро, супер изобретения, эти игрушки, которые не вредят... Я хотел бы жить в таком плюшевом мире, где это действенно… — шпион прерывается, медленно опуская голову, — Но у нас так не бывает. И мальчишка лишь зря...

— Прекрати! Выключи это! — вскрикивает Уолтер, не в силах больше это слушать и сдерживать поток слез, но на него никто не обращает внимания, и на экране запись продолжается, и после небольшой паузы девушка вновь заговаривает:

— Не бывает. Но ты ведь ему поверил. Я читала записи, которые вытащили ребята. Там, на яхте… он доказывал тебе…

— Про добро и что всё хорошие?  Думаешь я поверил и повелся бы? Господи! Да он, он ведь ещё не осознал, как опасен мир и что этим ублюдкам плевать на обнимающие пледики и блестки с котиками. Ты вдумайся, Каппел, вдумайся! Слышишь, что я говорю? Хорошо читала те записи? Он ведь наивный ребенок, потерявший мать и решивший, что добро и его кошко-блёстки спасут мир! Марси, мы тут для чего с тобой? Зачем отказались от нормальной жизни и каждый раз рискуем своими гребаными жизнями?

— Не тебе мне это объяснять, агент Стерлинг. Но ты ему врал.

— Всего лишь подумал, что, если в Венеции что-то получится, прислушаюсь. Хотя бы для того, чтобы благополучно завершил сыворотку. Он хороший парень... был... Черт! Хватит об этом. Ты видишь, такие как он погибают первыми. Слишком наивны.

— Он верил в тебя и в добро.

— Только я не верю, и придерживаться не собираюсь. Иначе бы давно погиб на задании, если б верил в чертов пацифизм, — Лэнс, полностью одевшийся и больше не желающий говорить на эту тему с агентом безопасности, довольно мрачный выходит из кабинета, громко хлопая дверью и оставляя девушку в одиночестве.  

Запись ещё длится какое то время, но никто больше не произносит и звука на ней, в конечном итоге выходит и Марси, забыв про отсчеты на столе.

Уолтер же медленно открывает крепко зажмуренные глаза, и не понимает, почему черная дыра всё глубже затягивает его, расползаясь там, где обычно у него щемило от просмотра дорам. На периферии белый шум от оборвавшейся записи, и такая нужная боль вперемешку с нарастающим возбуждением внизу живота. Он кажется… ненавидит себя. Ненавидит свою наивность, ненавидит потраченное время, ненавидит свою веру в людей и миролюбие...

— Кил... Сильнее... — желанно просит Уолт, прикрывая глаза и разрешая черноте забрать себя насовсем.

В защищенной комнате наблюдения, с двумя светящимися экранами, вновь раздаются громкие стоны и вскрики юного измененного мальчика, только теперь они точно не от слабости и боли.

Конец. 
26.03.2020
Лисkey.