Мысли паники, смятения, непонимания, обиды и не до конца принятой злости так и роятся в затуманенной голове, но внимание Уолтера почему-то концентрируется не на побеге, не на том, что нужно вырваться и всё будет хорошо — главное сбежать, не на предательстве частичном Лэнса, а лишь на том, что чужая теплая рука жестко поглаживает его кожу, касаясь грубо, с нажимом, спускаясь всё ниже, на талию, на бедра, перемещаясь на пах, и сразу сдавливая грубо между ног, настолько, что парнишка дергается, как от удара током, невольно взвыв в голос. Больно! И вместе с тем отклик заинтересованности проносится по телу, а его нижняя часть реагирует даже на такое жесткое прикосновение.

— Прекра… — стальные тиски сжимаются сильнее, и Уолтер прерывается, сипло обрывая слово, хватаясь рукой за металл на шее в попытке разжать, но ничего не выходит.

Новая волна боли, с жаром напополам, резко бьет по телу, когда мужчина быстро расстегивает молнию на джинсах и уже просовывает руку так, через ткань вниз, сжимая полувставший мальчишеский орган.

Всё же это был транквилизатор с подавляющим возбудителем? Вот так просто и позорно одновременно?

Уолт шипит и морщится от того, насколько противно, но в мутной голове проносится ненавистное и впервые такое злое: — «Ты не сможешь противиться, ведь через три минуты кровь полностью разнесет этот наркотик по организму, и мозг переключится, желая лишь скорейшей разрядки. А учитывая, что ты на эмоциональном пределе, тебя переключит на раз-два. Ты ученый, ты экспериментатор, ты знаешь как на такое реагирует тело, знаешь прекрасно, что тебе это понравится. Ты знаешь, что твой организм уже реагирует соответственно. Ты вынужден это пережить!»

«Но я не хочу!» — рявкает подсознание, на пару секунд проясняясь, что дает ему сил на действия и слова.

— Пусти сволочь! — дергаясь настолько резко и больно для себя, рычит Уолт, чувствуя, как наравне с возбуждением в нем поднимается злость. Злость и ненависть на всё вокруг, на ситуацию, на этого муд..мудака, пусть он и не ругается, на Лэнса, на Штаб, на свою глупость, на свою тупую, всё ещё детскую, наивность.

Да неужели?! Эта дрянь ещё и эмоции замещает?.. Агрессия, полный неконтроль… Когда такое с ним было?..

«Нет. Быть не может! Это уже не я! Я не такой!»

— Будь честен с собой, — шелестящий злой шепот на ухо, от которого у мальчишки мурашки по телу и дернувшийся ещё раз член в руке мужчины.

Дело не в возбуждении. В эмоциях. Вот чем парня легко сломать.

Он высвобождает из белья полувставший член мальчишки полностью, ещё раз грубо проводя по всей юношеской малой длине, чувствуя, как Уолтер содрогается от этого движения всем телом, прогибаясь в пояснице.

— Так скоро? Уже не можешь ждать?

— Господи... — вымученно сипит Уолт, прикрывая слезящиеся глаза и не в силах противиться, — Я тебя ненавижу...

— Это хорошо... — опаляя горячим шепотом чувствительную шею мальчишки с правой стороны. Он не церемонится с ним, отступает назад, на два шага, и выпускает из захвата, позволяя свалиться к себе под ноги.

Смотрите-ка, личный мальчишка Стерлинга сейчас у его ног, и готовый на всё. Растрепанный, зареванный, с кровящем от незначительной раны горлом… Киллиан присаживается рядом с вымученным парнишкой, жестко хватая металлическими «пальцами» его за подбородок, заставляя поднять голову, и пристально смотрит в потухшие голубые глаза. Не совсем потухшие, на дне ещё плещется нечто опасное — ни то черное, ни то огненное. А он ненавидит огонь. И боготворит его же…

Воспоминания некстати вмешивающиеся в сознание вместе с эмоциями, и он, тихо рыкнув, брезгливо отшвыривает от себя учащенно дышащего мальчишку, так, что Уолтер чудом не бьется головой о жесткий пол, выставляя в последний момент руки перед собой и садясь на колени.

— Лучше... убей. Давай!.. — хрипит юноша, зажмуриваясь и желая, чтобы эта проклятая зачистка началась на несколько часов раньше. Прямо сейчас. Только над секретной базой не слышно ни звуков вертолетов, ни сверхзвуковых самолетов, один гул моря внизу и ветер, шелестящий и растрепывающий его волосы.

Молоденький изобретатель не хочет чувствовать, знать и понимать, как тело его предает; впервые его ученость и знание таких биохимических процессов протекающих в организме ненавистно. Уолтер закусывает губу, не в силах сдержать позорный всхлип, не то от боли, гуляющей в теле, не то от нового грубого прикосновения к себе. Его мучитель позади, дергает на себя, обхватив живой рукой поперек талии. Ни грамма нежности, ни намека на игру. Это правда.

«Теперь тебе нравится, Уолт? Нравится быть секретным агентом? Верить в благополучное завершение миссии, в идеальный, без насилия, исход? В то самое добро..

Да какое же добро? Какое…»

Мальчишка вскрикивает громко, срывая голос, когда механика протеза с силой зажимает шею сзади, так, что хрустят шейные позвонки, и давит вниз, настолько сильно, что ему приходится упасть лицом в пол, дабы хоть немножко ослабить давление. Мальчик задыхается, бессильно елозит руками по литому металлическому полу, с ужасом ощущая, как возбуждение лишь нарастает, когда ему разводят ноги шире, заставляя привстать на коленях.

«Не…надо! Это нечестно!»

Уолт всхлипывает, чувствует горячую влагу на щеках — не то дань последним крохам осознанности, не то от переизбытка эмоций и нетерпения. Он скулит, чувствуя, как мужчина прижимается к нему вплотную, пару раз на пробу, ещё будучи в одежде, проезжаясь меж ягодиц.

Будет больно, он знает, но он… хочет этого даже через боль. Пелена экстаза затаскивает в жестокую зыбку, и Уолт лишь бессильно вскрикивает, подчиняется, когда с него резко сдергивают джинсы вниз вместе с бельем. И горячие пальцы больно мнут ягодицы, но ещё не дразнят, ещё даже и близко не пытаются растянуть.

Мальчишка задыхается, пытается и увернуться от прикосновений и поддаться ближе одновременно. Уолт хрипит, что-то загнанно шепчет и дышит громко, жадно хватая холодный морской воздух. Он мечется под мужскими касаниями, не понимая ни себя, ни того, что с ним толком делают. А может… Может наоборот понимает слишком хорошо.

В любом случае Киллиана это ничуть не волнует. Ему нужно другое от этого птенчика.

Высвобождение всех эмоций и внутренних чувств.

Мальчишке надо показать, насколько он заблуждается со своим пацифизмом, насколько заблуждается в своей доброте и прощении ко всем. Так не бывает и он сам-то не святой. Превратил лучшего агента в голубя, экспериментатор мелкий. Хоть и умен не по годам. Но как и все ученые, плюющий смолоду на жизни. Сейчас ещё с ценностями о доброте. Но в будущем… на благо общества, да? Нет. Не так.

Беккета втянули во взрослую безжалостную игру, где подыхают сотнями, а он все носится со своими глупыми детскими идеями. Но всё это не значит, что он равнозначно не причем. Вот такие, по сути, и пытаются ровнять мир, а в итоге делят лишь хлеще на добрых и злых. Ученые, работающие на «благо» добра и против жестокости, первые в списке Ада.

Злой рык мужчины, и Уолта небрежно дергают слегка вверх, но только ради того, чтобы засунуть два пальца в рот, заставляя сосать. Не с руки будет самому на сухую брать мелкого девственника — заебется, а так… Как минимум — посмотрит на реакцию, может, этот молодой недогений и сообразит, что здесь не так, может поймет, что его не…

Киллиан обрывает ненужные домыслы, грубо несколько раз проталкивая пальцы дальше в рот пацану, даже не реагируя на его скулеж и как тот давится. Давится, но облизывает — хорошо, пошло, находит даже в этом для себя садизм, и самозабвенно сосет, подрагивая хрупким телом и виляя задницей, в попытке хотя бы потереться.

Хороший, послушный, делает правильный выбор. Играться с ним не весело, но хоть что-то, прежде чем начать вторую волну и уничтожить всех кого так ненавидит. Он хмыкает, недовольный от того, что Уолт капает слюной на пол и стонет слишком томно, медленно, потому резко добавляет ещё и безымянный палец, несколько раз проезжаясь по языку и небу мальчишки, трахая его рот, и... судя по всему кое-кому даже это унизительное нравится. Но он ему вроде как боль хочет причинить, а не удовольствие, по-большому счету, потому выдергивает пальцы с влажным хлюпом, и вновь клешней давит на шею, заставляя парня принять прежнее положение — утыкаясь лицом в грязный пол.

Да... Да, да! Уолтер скулит, хватая ртом воздух, когда сразу два мокрых, в его же слюне, пальца обводят сжатое колечко мышц, и не зная что в таких делах делают, лишь помня теорию, пытается расслабиться, жмурясь от боли, которая начинает брать вверх.

Крик разрывает давящую тишину, но прибой не перекричать. Юного гения трясет, и он смаргивает слезы, чувствуя жгучую боль от всего лишь двух пальцев, наскоро его растягивающих. Больно! Чертовски… Невозможно же так поступать! Почему… люди такие злые, почему он сам позволяет такое с собой дел…

— Господи-да-ещё! — вскрикивает одним словом Уолт, почувствовав нечто новое, огнем прошившие тело, когда Киллиан добавляет третий палец, жестко растягивая и разводя пальцы в стороны.

Уолт теперь течный, Уолт не соображающий, даже непомнящий из-за чего он так сильно сейчас горюет и ненавидит. Всё смешивается в гремучий коктейль боли, бешеного, никогда ранее им не ощутимого, удовольствия, и одновременно желания поскорее всё закончить. Собственный член давно истекает смазкой, так же пачкая пол, но мальчишка не может даже дотянуться до него, скребя пальцами по металлу и вскрикивая на особо жестких прикосновениях.

В юношеском сознании проскальзывает неправильность, то сожаление и страх, но всё это глушится диким желанием обладать и чувствовать сильнее, и той самой злостью, которая кладет его на нет. Уолтер взбрыкивает, повинуясь сейчас гольным инстинктам и эмоциям, но его моментально осаждают, больнее вминая лицом в пол, а пальцами до упора входя во влажный слегка растянутый вход, отчего мальчик лишь шипит, переходя на глухой тихий рык, но вскидывая бедра выше, в попытке получить ещё. Ещё боли, ещё этих ощущений! Ещё этой... жизни? Эта боль делает его живым?.. Почему ему так хорошо от того, что с ним делают?

Потому что могут.

А поломать его сейчас проще. Киллиан медленно вытаскивает пальцы из парня, сразу расстегивая собственные брюки, давая налитому кровью члену свободу и проходясь пару раз по всей длине, смотря на невменяемого под собой мальчишку.

Показать изобретательной пташке насколько в нем самом таится ненависть… Доломать, как игрушку. Сначала проигрался Стерлинг. Но теперь его очередь…

Мужчина с тенью мстительной улыбки приставляет головку внушительного члена к пульсирующему блестящему от слюны входу, едва надавливая, не обращая внимания на затяжной вой дергающегося парня.

Он будет играться с ним до конца…

Через секунду бездействия он входит в податливое тело до упора, одним грубым толчком, под захлебывающийся крик Уолтера, который кончает сразу и от боли поджигающей всё тело, и от желанной наполненности и переизбытка удовольствия. Сиплый долгий стон мальчишки, который переходит в беззвучное хватание воздуха…

Играться, пока сердце не остановится…

Выходя наполовину и сразу же жестко поддаваясь обратно, заставляя Уолтера вздрогнуть и бессильно всхлипнуть. Молоденький экспериментатор теперь не сопротивляется.

Пока взгляд, подернутый похотью, полностью не остекленеет, с безразличием на всё…

Ещё толчок, загоняя член полностью, чувствуя, как тугие мышцы едва ли пускают его на всю длину.

Пока тому, кто боролся за мир во всем мире и щадящие методы борьбы, не станет всё равно на добро или зло…

Ещё два грубых толчка, замечая, как член покраснел, а на пол сорвались несколько капель крови. Прорвал всё же… Этого и следовало ожидать. Но Киллиан лишь малозначительно хмыкает на это, двигаясь сильнее.

Пока этот хороший мальчик не всадит, не один раз, нож в печень того самого идеального шпиона…

Уолтер слегка шевелится, хрипит, хотя по сути что-то неразличимо шепчет, но ему плевать, он лишь цепко, пальцами правой руки, удерживает обессиленного мальчишку за бедро и продолжает его трахать, не останавливаясь, набирая темп, выбивая хриплые жалобные стоны из полусознательного тельца.

… А после этот «хороший» мальчик раздвинет ноги, желая лишь очередной порции удовольствия. Вот как он поломает его. Изменит навсегда. Будет ломать каждый раз.

Киллиан кривит губы в брезгливой насмешке, но движения не замедляет, лишь ускоряется, отдаваясь ощущениям и на пару секунд прикрывая глаза, довольно ощущая, как член начинает скользить в узком горячем проходе лучше — кровь значительно облегчила процесс, да и Уолт не настолько теперь зажимается, лишь вскрикивает на особо глубоких проникновениях. Правильно, так и нужно.

Злодей не останавливается, даже когда Уолтер, относительно пришедший в себя, хочет вырваться, и от новой волны возбуждения желающий отползти подальше. Но попытки тщетны, и вместо долгожданной свободы, прекращения этого ужаса, прекращения собственного непонятного желания, яркая вспышка удовольствия пронзает тело, заставляя похабно прогнуться ниже, гортанно застонав.

Парнишка облизывает до крови покусанные губы и теперь сам несмело поддается назад, а на островке осознанности единственный вопрос: почему действия возбудителя не прошло после первого оргазма? Почему ему вновь становится хорошо от жестких движений этого садиста, почему наравне с острой режущей болью от проникновения, он каждый раз хочет ещё и ещё. Он... зависим теперь от боли?

Уолтер стонет, расслабляется, обещая подумать об этом, если выживет, хотя зачем ему теперь жить? Он всеми брошен, лежит на краю раскуроченного секретного склада, лежит и сам насаживается на член мужчины, который им просто пользуется, дабы насолить Стерлингу.

Ланс… Он ведь там…

Яркая вспышка не то обиды, не то злости вспыхивает в затуманенном сознании, и Уолт капризно дергается, только представив лицо своего бывшего напарника. Неужели такое могло произойти? Почему? Почему за ним не пришли? Почему его не спасают, почему… Мальчишка шмыгает носом, но не может по-настоящему горевать — желание перебивает это, и комок жидкого «хочу ещё» скручивается вновь внизу, пульсируя в такт движениям мужчины.

Ему никогда не было так хорошо, никогда он не мог настолько забыться, но сейчас: Уолтер встречает каждое движение, хныча и моля себя лишь о том, чтобы не начать просить в голос, не начать стонать громче, как... как течные шлюхи в порно... Это унизительно, это не правильно, это не может делать он! Это не должно продолжаться!

— Пусти... меня!.. — хрипит Уолт набравшись сил, — Пусти сволочь!..

Парень вскрикивает это наобум, не ожидает реакции, вообще не ожидает, что его услышат, но его резко хватают за волосы той самой железной пятерней и мальчишка вынужден оторваться от пола, вставая на руки и задирая голову назад, дабы хоть немного ослабить хватку выдирающую пряди волос.

— Так? — хмыкает Киллиан, замирая внутри него, — Отпускаю, свободен!

Мужчина брезгливо одергивает кибернетическую руку от головы парня, и даже руку с его бедра убирает. Мелкому гению, больше сейчас похожему на течную сучку, по сути нужно лишь сделать одно движение вперед, соскочить с члена, и уползти в уголок, или с дури прыгнуть вниз на скалы, не пережив такого унижения и позора собственных реакций.

Гнетущее молчание нарушается лишь сбитым дыханием Уолтера, который, стоя на четвереньках, ненавидит себя и сделать единственное — это самое движение — не может. Член болезненно пульсирует, и он, несмотря на присутствующую боль от любой мизерной попытки сжаться, не хочет, чтобы это прекращалось. Он. Так. Ненавидит. Себя. Сейчас. За. Это. Но... он умрет, если Киллиан не продолжит.

Уолтер зажмуривается, сжимает челюсть до скрипа зубов, но не может противится, не может сбежать. Не теперь. Похоть захлестывает, ненависть захлестывает, и он лишь, на позор себе, прогибается в пояснице, достаточно резко поддаваясь назад, насаживаясь на толстый член до конца сам и сразу же вскрикивая от режущей боли и новой волны удовольствия растекающейся по телу.

— Я ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу! — вскрикивает Уолт и позорно всхлипывает, не желая терять хоть ещё одну секунду, — Двигайся же!

Ухмылку на суровом лице он не видит, зато в следующую секунду чувствует, как холодный металл клешни давит на лопатки, и послушно прогибается, ложась грудью на пол, встречая новый толчок на всю длину. Мальчик задыхается от возобновившейся уже полностью желанной для него пытки, не замечая слез от разочарования всем миром и в частности собой. Наивный паренек забывается в жарком удовольствии, позволяя этому жестокому мужчине брать себя, как только заблагорассудится.

***

После очередного, кажется третьего, ошеломляющего и выбивающего все силы оргазма мальчишки, Киллиан наконец оставляет его в покое, отшвыривая от себя, и Уолтер сжимается в комок на полу, ещё не в силах унять волнительную дрожь, гуляющую от телу.

Пока мужчина приводит себя в порядок совсем рядом, Уолт с мыслительным процессом улитки, медленно соображает, где вся его одежда,  как-так получилось, что он остался без ничего, почему на полу так много крови и почему, по ощущениям, превалирует лишь усталость. Почему не боль? Почему внутри всё так... выжжено? Неужели последствия введенного наркотика? Ладно, он знает, как работает тело после такого стресса, он знает, что не чувствует боль из-за выброса гормонов в результате оргазмов и плюс, адреналин неплохо так справляется, защищая мозг от возможного болевого шока.

Но почему он так странно себя…

Паренек медленно облизывает обветренные в запекшейся от крови губы и морщится. Он терпеть не может этот металлический привкус.

— Кстати, — решает заговорить Киллиан, он поправляет манжет на слегка помявшемся рукаве дорого пиджака и, достав из кармана ту самую ампулу, швыряет под ноги сжавшегося голого мальчишки, — Это был не возбудитель...

Мужчина в полной невозмутимости, будто не трахал мальчишку на полу в разных позах на протяжении сорока минут, разворачивается и уходит, перед этим закрывая стену пуленепробиваемым, тем же темным, окном. Только вот Уолтер не слышит даже затихающих шагов, и улетевшего вместе с террористом дрона.

Он только в упор смотрит на матовый пузырек ампулы. На название… Хлорид натрия. Физраствор.

Плацебо.

Уолтер сдерживается изо всех сил, дабы не засмеяться, понимая, что это будет далеко не смех облегчения, а лишь крах его психики.

Он сам захотел, он сам это чувствовал — никакого наркотика не было, лишь банальные реакции тела на защиту… Адреналин сыграл злую шутку, усиливая эмоции, но никаких стимуляторов не было.

Он орал и выгибался, просил ещё и жаждал боли вперемешку с диким экстазом…. Всё это он сам. Первые три слезинки срываются с глаз и падают возле ампулы. Его начинает бить крупная дрожь. Уолт сам, самолично…. Никакого наркотика-возбудителя не было. Ровно, как и не было измененных эмоций… Он кончил несколько раз в руках этого мужчины, он умолял не останавливаться, он сам хотел жёсткости, боли, наслаждения, недообъятий и захватов удушья, хотел даже поцелуев…

Уолтер поднимает голову, встречаясь со своим отражением в темном стекле и не узнает в бешеном изуродованном пареньке себя прежнего. Что у него с глазами? Почему там нет ни прежнего спокойствия, ни доброты, ни вечной наивности и главное, почему нет знания, что всё будет хорошо?

«Ты ведь ненавидел в это время — пока тебя драли на изляпанном кровью полу — весь мир. Проклиная свою доброту и агентство, чертов несправедливый мир, который отнял у тебя всё. Ты ведь сам желал всё это время посмотреть, как боевые беспилотники захватят штаб. Этот террорист... Киллиан тебя не накачивал. Он показал тебе лишь правду о самом себе. Не так ли, Уолтер Беккет? Теперь паленый пацифизм не прокатит...»

Уотлер срывается на крик, отчаянный и громкий. Он теперь, оставленный в одиночестве, сломленный самим же собой, не понимает, как выбраться из этой агонии.

Киллиан лишь.. открыл,  показал через свою чернильную призму, каков мир, каков сам Уолт, когда не прячется за розовыми очками доброты.

Его отражение единственное, что сейчас правдиво. Отражение похищенного парнишки, который мечтал сделать мир лучше, но был уволен и брошен своими же, ибо никому не нужны его глупые игрушки. Мальчишка в логове террориста-киборга, открывший свою злобу и отчаяние миру, свою ненависть и одновременно… желание быть хотя бы капельку признанным, нужным?  Сейчас в отражении не вечно оптимистичный изобретатель, с довольной улыбкой рассказывающий любимому суперагенту насколько кошко-блестки эффективнее всяких там взрывчаток... Сейчас и здесь всего лишь мальчишка с недосягаемыми идеалами, растраханный, убитый самим собой и своими внутренними демонами, изуродованный, но довольный тем, как его выдрали пять минут назад. Всего лишь... конченный во всех смыслах мальчишка. Которому теперь одна дорога.

Уолт слышит шум разбивающихся о скалы волн и довольно улыбается.