С самого утра мы с Виллом строго решили навести порядок в моей старой комнате. В ней нужно убраться: разобрать весь хлам, что складировался в небольшом помещении долгие два года, протереть всё от пыли, вымыть окна. Да и Виллу понадобится время, чтобы на новом месте освоиться и стать в маленькой, но уютной комнатке полноправным хозяином. Резона выходить на улицу не было — вчерашний ливень продолжается, а ветер пробирает насквозь, заставляя всех спрятаться в тёплых квартирах и не вылезать оттуда ни под каким предлогом. Некоторые фигуры проносятся по улице, прячась под зонтами и стараясь не опоздать на нужный автобус и на работу. Одной из них с утра был я, а по окончанию учёбы поспешил вернуться скорее домой. Вилл, стоило мне переступить через порог, тут же забегал по квартире — то на кухню, накрывая мне на стол, то в ванную, чтобы застирать испачканную в ходе беготни под дождём одежду, то за Кригером, что пытался съесть мой ботинок. Я даже поначалу немного опешил от такой резвости моего брата — Вилл напоминал бурю, пока преодолевал расстояния от комнаты до комнаты. Ни капли усталости на его лице не было заметно. Напротив, Вилл с улыбкой со мной разговаривал, оживлённый и полный сил.

Немного позже мы отправились в комнату, чтобы полностью вычистить её и сделать для моего брата уютной и приятной. Ключ от неё я нашёл легко — Элис держит его всегда вместе с ключами от квартиры. Комната встретила нас пылевым облаком, которое слетело с двери, стоило той сдвинуться с места. Вилл тихо закашлялся и заглянул всё-таки внутрь. Стопками стояли коробки со всяким барахлом, а окна были завешены старыми занавесками, выгоревшими и потускневшими за два года. В углу мной была замечена большая чёрная полоса на светлых обоях — плесень. Я уже прикидывал, что именно нужно тащить сюда и что делать сначала, а что уже после. А Вилл уже сделал первый шаг внутрь комнаты. Из-за урагана на улице и с завешенными окнами здесь было довольно темно, и Вилл сразу умудрился запнуться за старую коробку и чуть было не свалиться в ворох пыли. Я схватил брата за руку, удерживая на месте, тихонько усмехнулся.

— Смотри, как бы не сломал себе ничего, — с улыбкой предупредил я его. — Пойдём за тряпками и вёдрами.

Всю уборку Вилл был достаточно молчалив. Он улыбался на какие-либо шутки, которые мелькали в воздухе время от времени, но любую тему поддерживал слабо и почти не был заинтересован в каком-нибудь разговоре. Первым делом мы занялись разборкой хлама. Половину точно нужно отправить на мусорку, чтобы не занимала места ни в доме, ни в голове. По очереди коробки открывались, наполняя комнату шуршанием картона, а содержимое их высыпалось на пол и перебиралось. Какие-то вещи были уже совсем не нужны — какие-то старые записки и тетради, маленькая одежда, сломанная донельзя техника, которая вообще неизвестно зачем хранилась столько времени. Какие-то вещи ещё можно было оставить, но очень сомнительно — техника или предметы мебели, которые ещё можно починить или которые работают с перебоями. Вилл сразу оставлял книги, которых оказалось невероятно много в самых разных коробках. Он заботливо протирал обложки еле влажной тряпкой, перелистывал страницы и рассматривал потрёпанные или порванные участки, кусая губы от сочувствия к таким нужным и незаменимым предметам нашего обихода, как книги.

Скоро больше половины коробок были опустошены, а хлам сложен в мусорные пакеты и поставлен у выхода из квартиры. Вилл выудил откуда-то коробку, на стенке которой большими буквами было выведено «Не выкидывать ни в коем случае». Почерк Элис я узнал сразу и тут же с любопытством присоединился к брату, когда тот принялся разбирать её. Худощавые руки разомкнули створки коробки, и моему взгляду предстала настоящая тайна, которую Элис от меня заботливо прятала. Пока я перенял коробку в свои руки, внимательно рассматривая её содержимое, Вилл взглянул в сторону и вытащил из завала ещё одну такую же. На ней так же было выведено «Не выкидывать ни в коем случае» и так же в ней могло храниться что-то сокровенное для Элис. Пока мы решили разобраться с первым тайником моей опекунши, и Вилл просто поставил вторую коробку рядом с собой. Нашим с братом глазам предстала настоящая посылка из прошлого, которая была собрана Элис очень и очень давно, ещё в её школьные годы. Здесь было очень много тёплых вещей, которые навевали такие приятные ощущения. Вилл с удивлением вытащил из коробки небольшой пакет, в котором были ровной стопочкой сложены фото с полароида. На каждой из них была написана дата красивым узорчатым почерком. Вилл трепетно по одному доставал из пакета снимки, а пальцы его дрожали. У меня и у самого было на душе неспокойно — ладони вспотели, а в голове зародился ураган эмоций. Вот Элис в обнимку с блондином, выше её головы на полторы, стоит на фоне небольшого озера. Вот Элис и этот же юноша все в ярких красках, на улицах какого-то города и ужасно счастливые. Вот Элис и этот юноша в шумной компании где-то на природе. Вот этот юноша оставляет на щеке Элис поцелуй. Элис такая юная и молодая… На некоторых фото видны брекеты и блестят очки, а волосы короткие и сплетены в тонкие маленькие косички, прямо как на фото с её выпускного. И этот блондин тоже с фото с выпускного… Это наш с Виллом отец. Доминик Сайфер… Мы сразу узнали его, стоило только заметить фотографии через мутноватую стенку пакета.

— Билл, — Вилл взглянул на меня, крепко держа в своих руках снимки. — Я же не ошибаюсь?

— Нет, — покачал я головой, не сводя глаз с одного из последних снимков — на нём Элис и Доминик так похожи на пару, оба так нарядно одеты… а на следующем, последнем, они оба в слезах и совсем взрослые. Эта была сделана незадолго до смерти папы — даже дата соответствующая. — Не ошибаешься, Вилл.

— А… эта женщина? Она мне будто бы знакома, но вспомнить никак не могу

— Это мой опекун — Элис Аддерли. Она приезжала со мной и папой в суд, когда родители разводились, — я взял в руки последнее фото и внимательно всмотрелся в дату. — Пятнадцатое декабря. На следующий день папа умер, и ещё спустя время мы с Элис уехали из Гравити Фолз.

Я произнёс это невольно, словно в трансе. Вилл придержал снимок с одной стороны, внимательно всматриваясь в образы на нём. Папа просто в ужасном состоянии — в таком, в каком он был перед своей смертью. Но выражение его лица… оно ужасно разнилось с его состоянием. Сердце могло остановиться в любой момент, приступы тахикардии навещали папу с устрашающей частотой. Кожа приобрела мертвецки белый оттенок, глаза впали и очертились чёрными синяками, белки глаз украсились сеткой выступивших капилляров. Слабость переполняла всё его тело… а он сидел рядом с Элис и улыбался. Глаза сияли несмотря на ужасную болезнь. И весь он лучился… Он не позволял ни мне, ни Элис убиваться из-за того, что его скоро не станет. Папа сделал вместе с Элис этот последний снимок… С тем человеком, с которым всю жизнь был связан воспоминаниями и полароидом. Вилл тяжёло и прерывисто выдохнул, и я внимательно посмотрел на своего брата. Он взял фото в руки, задрожал весь. А после разразился слезами. Так громко, что у меня сердце в груди сжалось до размеров колибри. Я поспешил успокоить Вилла, но тот не сводил глаз со снимка и впадал в настоящую истерику. Как можно быстрее я забрал из ослабших рук брата фотографию и отбросил её в сторону вместе с остальными, а Вилла прижал покрепче к себе. Он уложил мне голову на плечо и, заикаясь, попытался что-то мне сказать. Только ничего не вышло, и Вилл просто обмяк в моих руках, совсем расклеившись.

[•]

— Мне так его иногда не хватало… Я всегда по вам с папой скучал и мечтал когда-нибудь снова вас увидеть. Думал, уеду прочь из города в Гравити, к соснам и дому, по которому так заскучал… А там — ты и папа. Увижу вас, и все беды махом слетят с моих плеч.

Мы просидели на полу среди коробок около получаса, пока я пытался успокоить брата. Вилл ужасно расстроился, из него будто все силы высосали. Он крепко сжимал в руках стакан с водой и, плача, смотрел в потолок, дабы успокоить слёзы.

— Билл, — чуть не заикаясь, начал братик. — Ты говоришь… папа умер? Давно?

— Восемь лет назад. Сразу через несколько недель после развода… Ну же, прекращай плакать, — заметив снова зарождающуюся на глубине голубых глаз тревогу, я поспешил оборвать эту грустную тему.

— А я ведь так надеялся когда-нибудь его снова увидеть… — в руках Вилла снова оказался снимок. Брат крепко прижал его к своей груди, прошептав дату. — Папа, папочка… как же мне тебя не хватает…

Я уже и не надеялся на возвращение былого спокойствия. У Вилла совсем настроение под откос ушло, ему сегодня уже очень сложно будет снова улыбнуться.

Вилл последний раз взглянул на фото и убрал его обратно в пакет к остальным. В коробке его ещё многое привлекало. Там и какие-то записки, и памятные вещички типа билетов или значков, и полароид с бумагой для снимков.

— Билл, а у Элис с папой что-то было?

— Да, в школе. Папа был первой любовью Элис. Вроде как, эта женщина настолько предана этим чувствам к нашему папе, что не нашла себе кого-то ещё после окончания школы. Это даже грустно… Всю жизнь Элис питала безответную любовь к одному мужчине, который поселил её раз и навсегда во френдзону. Элис сопровождала папу до самого его конца, похоронила его, оформила надо мной опеку… Она любила папу до самого конца.

— Как это грустно, — выдохнул Вилл, отводя глаза в сторону. — Не могу больше плакать… Билл, давай отвлечёмся, пожалуйста!

На губы моего брата легла улыбка. Я усмехнулся в ответ и отложил коробку в сторону. Её я уберу куда-нибудь в другое место… Интересно, почему она пылилась столько времени здесь, а Элис не забрала её с собой? Вторую коробку с такой же надписью Вилл решил отнести в гостиную, чтобы вечером мы и её тоже перебрали.

[•]

В комнате стало намного просторнее, когда коробки оказались вынесены оттуда. Замеченную полоску плесени на обоях мы решили пока не трогать — может, завтра или чуть позже мы отыщем обои и клей, освободим место, где зародился грибок, и выведем его. Пока Вилл вооружился тряпкой и водой, я взялся за швабру. Вилл тщательно отмывал полки, подоконники, стол и прочее от пыли, часто промывая тряпку и внимательно рассматривая каждый уголок на наличие пыли. Занавески тоже были отправлены в мусорный пакет, так как стали вообще никуда непригодны, а окно немного приоткрыто, чтобы в комнату проникал свежий воздух. Иначе здесь просто-напросто можно задохнуться от пыли. Ещё немного, и этот уголок станет таким же, каким был ранее — чистым, уютным и удобным. Виллу здесь будет вполне хорошо.

Я посчитал, что сейчас как нельзя подходящий момент, чтобы разговориться с братом о том, как у него были дела всё это время. Этот вопрос меня все восемь лет мучил, где бы я ни был и что бы со мной ни происходило. В школе на уроках, на улице с друзьями, в комнате или в туалете с таблетками в руках — я боялся подумать о том, как мать с ненавистью обходится с моим братом. Из-за этого всё больше всякой дряни в себя пихал, чтобы забыться и не бояться. Пока Вилл оттирал пятно со стола, я отжимал швабру и тщательно перебирал у себя в голове, как бы начать разговор. Слишком мало ещё времени прошло, как Вилл плакал, смотря на фото папы и Элис. Не могу я снова задеть брата за больное… Нужно начать разговор как-то плавнее.

— Вилл? — я привлёк его внимание.

— Да? — Вилл лучезарно улыбался, не смотря на погоду за окном и недавний случай.

— Я просто поговорить хотел… Даже не знаю, как начать. Боюсь, что тебе не очень приятно будет поддерживать эту тему.

— Посмотрим, — Вилл пожал плечами и ободряюще мне улыбнулся. — Начинай, не волнуйся.

— Хорошо… — я чуть прищурился. — Мы ведь с тобой совсем друг о друге ничего не знаем: что с нами было эти восемь лет, как было, как мы росли, с чем сталкивались и что преодолевали. Может, поговорим об этом? Меня просто терзает любопытство… Как с тобой мама обходилась? Как вы жили, м?

— Уф… ну, ты был прав — тема не очень-то и лёгкая, — Вилл вздохнул, присел на кровать, отложив тряпку в сторону. — Начать могу с того, что не очень было легко мне вместе с мамой жить… Я ей, кажется, вообще не нужен был — вот только зачем тогда она меня забрала с собой. Она всё свою личную жизнь наладить хотела, а я был предоставлен сам себе двадцать четыре часа в сутки на протяжении всей недели. Я ей даже мешал, потому иногда мне приходилось ночевать на улице…

Я остановился, опёрся о швабру руками, внимательно выслушивая рассказ брата. Тот спокойно держался, рассказывая мне и о том, как он сам научился и привык готовить себе завтрак, выискивать деньги на учёбу и на какие-либо нужды, преодолевать длинную дорогу до школы пешком, высыпаться, проводя во сне только час-два… Ни в школе, ни дома моему брату не было спокойно: в школе толпы обидчиков, которые хотят посмеяться, бьют и отбирают деньги на обед, а дома — мать, которой плевать, что её сыну сегодня чуть не отбили почки. Кто-нибудь из отчимов ещё проявлял к ребёнку сочувствие — один из мужчин даже желал отсудить у женщины Вилла, пойти в суд с полным списком грехов матери. Вот только не смог — мать сошлась с судьёй, который размазал все обвинения в лепёшку. А некоторые моменты Вилл специально и слишком подозрительно обходил: перескакивал, замолкал вдруг, затихал, волновался и заикался… За них я пока решил не цепляться — Вилл, если посчитает важным и нужным, расскажет потом. Вилл вырос как дикое растение — кто-то польёт, подкормит, а кто-то ведь и пнёт, потопчет. Как-то вырос и теперь пытается как-то существовать. Как-то, как все существуют, как все живут. Но не всегда получается. У Вилла всё ещё много обидчиков и мало удач в такой ещё долгой жизни. Я тяжело выдохнул, присев рядом с братом, убеждая того прекратить рассказ. Мы снова замолчали, каждый думая о своём и смотря в свою сторону. Не должны такого дети переносить… ни один из детей в целом мире. Но на долю Вилла выпало уж слишком много таких неудач.

— Я даже обрадовался, когда услышал, что поеду к тебе. Мама просто зашла ко мне в комнату и сказала, чтобы я собирал вещи. Сначала я перепугался, мол, зачем это ещё… А потом искренне заулыбался, впервые за последние восемь лет. Я ведь и мечтать об этом не мог…

Я приобнял брата за плечи, прижимая к себе и утешая.

— Был бы у меня тогда ещё один шанс, я бы ни за что не позволил тебе уйти с матерью… Я бы не отпустил тебя, оставил вместе с собой и папой. Или же попытался дольше скрываться с тобой в городе, пока родители были в суде, чтобы потом вместе с тобой уехать к Элис.

— Билл, — братик прижался ко мне крепче, обняв меня за шею и тихонько засмеявшись. — Поверить не могу… как же мне с тобой повезло.

Уборка была скоро закончена. Все тайны раскрыты, а весь хлам и из души, и из окружения вывезен прочь, подальше, за пределы сознания. Вилл перенёс свои вещи в шкаф, по хозяйски расположился в своей новой комнате. Место на столе уже заняли его книги и многие другие вещи. Чемодан остался в дальнем углу комнаты. Пока я готовился встречать Элис, Вилл оставался в своей комнате. В ванной шумела стиральная машинка — стиралась одежда, плед с кровати из комнаты Вилла и старое постельное бельё оттуда же. Элис совсем недавно звонила и предупредила, что уже минут через двадцать будет у меня. Она пока не знает про Вилла, и такой факт заставляет меня понервничать. Но братец предусмотрительно помог мне приготовить ужин к приезду гостьи, а ещё помог прибраться в остальной квартире хоть мельком. Без него я, наверное, и не смог бы тщательно подготовиться к визиту Элис… Может, при таком настрое моего брата, Элис будет не против, если он останется со мной очень надолго. Вдруг в коридоре зазвучали быстрые шаги, а после передо мной оказался Вилл. Он, переминаясь с ноги на ногу в проходе в гостиную, смотрел на меня немного растерянным взглядом и держал что-то в руках. Это были какие-то бумаги, скрытые от пыли и грязи в файлы и в папку.

— Билл?

Бумаги оказались в моих руках, а Вилл присел на диван рядом со мной, подобрав ноги к животу и крепко обхватив их руками. Глаза на мокром месте и плечи дрожат… Я внимательно вгляделся в бумаги, раскрыв папку. Это документы Вилла из его старой школы… Я сорвался с места в поисках телефона. Меня злоба колотила, а стоило мне взглянуть на опустошённого и потерянного брата, как силы и вовсе меня покидали. Хотелось об стены биться, лишь бы скинуть с себя сформировавшийся груз боли за самого родного мне человека. Номер матери у меня ещё оставался — она оставляла мне его вчера вместе со своим мелким.

— Она… — до моего уха донёсся тихий и лишённый всяких эмоций голос Вилла, когда я вернулся обратно в гостиную. — Она меня бросила? Увезла сюда, чтобы потом не вспомнить?

Я сел рядом с Виллом, боясь и слова сказать. Тот упал в мои объятия, так и смотря безжизненным взглядом в одну точку.

— Ну же, Вилл, нашёл из-за кого реветь… Я бы от такой матери и сам сбежал, не дожидаясь, когда она меня куда-то сама увезёт.

Вилл только сильнее задрожал, чуть не плача. Всё самое плохое, как оказалось, только впереди…

[•]

Элис с удивлением смотрела на квартиру. Всё буквально блестело — Вилл за пару минут до появления Элис на пороге ещё раз пробежался по всему обширному пространству с влажной тряпкой. Пока Элис сидит на кухне за столом и мы с ней обсуждаем случившуюся позавчера аварию, Вилл сидит у себя в комнате. Пока что он решил не показываться моей опекунше, да и к встрече с новой школой ему стоит подготовиться. Раз уж сложилась такая ситуация, Виллу лучше поступить в здешнюю школу и продолжить обучение уже на новом месте. Из комнаты ни звука, что заставляет меня немного понервничать. В глазах Элис я заметил огонёк, когда, после увиденного порядка в без исключения всей квартире, она вернулась взглядом ко мне.

— Даже не верится, что ты мог здесь такой порядок навести, — в голосе женщины звучало явное недоверие. — Помог кто? Только честно…

— Ну, если честно — да, — кивнул я, не сводя глаз с коридора.

Я рассказал Элис всё, как есть. Женщина внимательно слушала меня, не перебивая. В её глубоких зелёных глазах засело сожаление к моему брату. Она ведь помнила его — маленького светленького мальчика, с которым я сбежал из здания суда и с которым прятался на протяжении двух суток в незнакомом для нас двоих городе. Элис прекрасно помнила, как ругалась с нашей матерью из-за того, что она забирала Вилла у отца и у меня. Когда я закончил, Элис молча уставилась в воображаемую точку перед собой. Она о чём-то думала, а выражение её лица говорило о том, что женщина переживает за Вилла сейчас так же, как переживала за меня в первые годы нашей жизни с ней. Элис — очень добрый человек, который сострадает всем, кто этого заслуживает, и который видит насквозь абсолютно каждого.

— Ты как-то слишком сильно напряжён, Билл, — подметила Элис. Она взяла мои ладони в свои, заглянула прямо мне в глаза. — Ты за брата переживаешь? Что именно тебя терзает?

— Да, переживаю… Элис, Вилл останется здесь?

— Конечно! Ты можешь вообще не переживать из-за этого. Вилл может оставаться с тобой столько долго, сколько потребуется. Пусть хоть насовсем сюда переезжает… Я уверена — ему тут будет намного лучше чем с матерью-кукушкой! — Элис вновь взглянула в коридор, чуть нахмурившись. — Слушай, а где он сейчас? Почему не показывается? Стесняется…?

Я кивнул и тут же направился в комнату к брату, где застал его за довольно странным занятием. Вилл лежал на своей кровати, в абсолютной темноте и крепко прижимая к груди папку с документами из школы и пакет со снимками Элис. В руках брата снова была крепко сжата предсмертное фото папы и Элис. Пустым взглядом он упёрся в потолок, почти не двигаясь и даже очень редко моргая. Я присел рядом с Виллом на кровать провёл ладонью по его лбу. Вилл тут же перевёл заинтересованный взгляд на меня. Он тихонько кивнул, спрашивая меня, как прошло с Элис. Я кивнул в ответ, широко улыбнувшись.

— Пойдём заводить знакомство…

Вилл заулыбался и махом подскочил с места. Документы и снимки остались в стороне, а дверь в комнату неслышно прикрылась. Вилл немного переживал, шёл, обхватив предплечья ладонями и кусая губы. Он взглянул мне в глаза и нашёл в себе новые силы, чтобы без страха встретиться с Элис.