Страхи

Регулус не знал, чего боялся. Вернее, он мог бы назвать длинный список, в который входила бы любая мелочь, считающаяся нормальными людьми совершенно не страшной. Еще вернее он мог бы мысленно перечислить все это, чтобы никто ни в коем случае не услышал. Но он совершенно не знал, чего боялся больше всего.

Это проблема, учитывая, что профессор Торо задал написать сочинение на полтора свитка о том, какой облик мог бы принять его боггарт и каким образом лучше всего было бы его обезвредить. Профессор сказал, что это поможет ученикам, если им доведется встретить настоящего боггарта. Регулус понимал это, но совершенно не имел понятия, кем бы стал боггарт при виде него.

«Практика бы спасла», — думал Регулус, бессмысленно разглядывая чистый пергамент на столе прямо перед ним. Но профессор Торо сказал, что не позволит им экспериментировать с боггартом перед всем классом, чтобы страхи учеников не стали общественным достоянием, а поодиночке слишком опасно.

Регулус вздохнул. Жаль, что если он не напишет сочинение сейчас, то просто не напишет его вообще, потому что урок защиты уже завтра, причем самым первым. А за отсутствующим сочинением неминуемо последуют проблемы. И не дай Мерлин выговор от матери…

Регулус не хотел что-то сочинять или врать, считая, что это в первую очередь было бы ложью самому себе. В конце концов, это его боггарт, а не профессора Торо, какое тому дело. А Регулусу еще жить и жить со своими собственными страхами.

Он задумался, опуская голову на сложенные на парте локти.

Регулус всегда боялся змей. Еще с тех самых пор, как Белла давным-давно принесла одну из леса прямо в их с Сириусом спальню, а потом долго смеялась, что Регулус испугался обычного ужика. И с тех пор приносила ужей каждый раз, как Регулус приезжал к кузинам в гости, пока Регулус не научился притворяться, что ему не страшно.

Еще Регулус боялся отрубленных голов эльфов в коридоре. Иногда, когда уже зимними вечерами в том коридоре было довольно темно, он просто не мог ходить мимо них и просил Сириуса идти с ним. Но после пришлось, конечно, научиться ходить мимо останков в темноте самому, потому что Сириус уехал в Хогвартс и не мог больше защищать его от его же страхов. Да и Регулус уже не был ребенком.

Регулус понял, что боится частей тел покойников. Людей, слава Мерлину, он видел только одним глазком, и то в Лютном, и точно не хотел бы увидеть снова. Но вот животных — постоянно. На зельеварении, когда без них просто невозможно почти ничего сварить, в гостях или даже у себя дома, когда замечал ведьминские амулеты из чьих-то лапок или костей…

Но на эти страхи легко закрыть глаза и еще легче притвориться, что ему совершенно не страшно. Это явно не подходит для боггарта.

Регулус, лежа на парте, чуть не заснул. В спальне никого нет, все его однокурсники на ужине, на который он отказался идти, чтобы написать сочинение. Будет обидно, если они вернутся, а он так ничего и не придумает.

Возможно, Регулус боялся матери. Или отца. Или деда. Или… Ладно, ему следует остановиться на матери, потому что отец и дед далеко не такие страшные.

Он, конечно, боялся не самой матери, он, конечно, любил её и, конечно, это было искренне. Он же не как Сириус, в самом деле. Но Регулус признал, что несколько побаивался, когда она злилась, а вернее был в чистом ужасе, стоило ей хоть немного повысить голос, а палочке в её руке дрогнуть. Да, вызвать матушкин гнев — это очень страшно, вероятно грозит болью, небольшим голодом и всепоглощающим чувством вины и презрения к самому себе.

Но мать точно не могла стать его боггартом. Регулус надеялся на это. Какая же они семья, если он ее боится?

Возможно, он боится ее разочарования. Возможно, он боится стать таким же разочарованием для нее, как Сириус. Регулус помотал головой, чуть не ударившись лбом. Нет, Сириус кто угодно, только не разочарование. Но Регулус все равно не хотел бы, чтобы его родная мать так на него смотрела.

Регулус чувствовал себя так, будто зашел в тупик, когда потерял нить рассуждений. Может стоит перебрать всякую банальщину. Смерть? Регулус, конечно, прожил всего четырнадцать лет и хотел бы прожить еще, но если внезапно окажется, что он мертв, он вероятно примет это. От метаний в этом вопросе только хуже, если смотреть на призраков или бегущих за бессмертием. Мертв — значит мертв, придется умереть — значит придется, и все тут. Остальное — лишние нервы.

Регулус не боялся бедности или голода главным образом потому, что не мог представить свою жизнь в подобных условиях. Он не знал, хорошо это или плохо, но надеялся, что так будет до самого конца его жизни.

Чего еще он мог бы бояться? Болезней? Но ведь если болезнь излечимая, ее надо не бояться, а лечить, а с неизлечимыми никакой страх не поможет. Смерть близких? Регулус не знал, насколько бы его задела чья-либо смерть, а как он может бояться того, чего даже представить не может?

Война? Отец говорил, что война неумолимо надвигается, и избежать ее уже не выйдет. Что некий Тёмный Лорд, о котором говорят то все тише, то все громче, зависимо от того, кто говорит, получит власть несмотря ни на что. Мама добавляла, что гордилась бы, если бы кто-то из ее сыновей встал под знамёна Лорда, и Регулус видел тень ужаса на лице Сириуса и недовольство в беглом взгляде отца.

Война, конечно, стоит страха; Регулус читал не одну военную хронику, взятую из отцовской библиотеки. Но Регулус не хотел ее бояться. Если уж она все ближе, то его страх сделает все только хуже для него же самого. Ему стоило бы подумать о своей защите, а не стенать в ожидании неизбежного.

Регулус абсолютно безнадежно не знал, чего боялся. Он два раза ударил лбом о сложенные руки. Мыслей, конечно, это не прибавило, в отличие от мерзкого головокружения.

Регулус вздохнул, сел ровно, поправил челку, окунул перо в чернила и принялся излагать на пергамент все свои метания, объясняя профессору Торо, почему так и не смог написать сочинение. И будь что будет.

* * *

Темно просто ужасно, почти противно и неудобно, но Регулус все же смог найти спрятанную за спинкой кровати бутылку отцовского вина. Он не знал, почему не зажег ни палочку, ни несчастную свечку. Не хотел, наверное.

Сжал холодную тяжелую бутылку в дрожащих руках, наслаждаясь шершавой от пыли прохладой на коже. Кажется, с нее упал паук, на несколько секунд оказавшийся на рукаве Регулуса. Но ему глубоко все равно, он лишь задумался, как лучше открыть бутылку.

Регулус сел на кровати и пробормотал Люмос. Огонек на палочке зажегся около подушки, и он протянул к ней руку. Свет упал на тёмно-зелёные полотна одеял и бесконечные вырезки на стене, и Регулус поморщился, глядя на них и понимая, что ужасно не хочет смотреть.

Он откупорил бутылку подобранным заклинанием и сделал два глубоких глотка, не переживая, что у него нет бокала. Тепло мягко, но настойчиво растеклось в груди, и он неуклюже слез с кровати, туша огонек и вслепую добираясь сначала до коридора, а после до комнаты напротив.

Регулус смутно понимал, почему ему так хотелось в спальню Сириуса. В ней уже несколько лет никто не жил, но дух хозяина чувствовался очень стойко. И неважно, что ало-золотые драпировки покрыты серым слоем пыли, как и пол, постель, плакаты с практически обнаженными девицами.

Эта комната поистине ужасна. Регулус сел прямо на пол, рассматривая ее в желтоватом свете уличного фонаря. Бутылка чуть не упала, с громким стулом опустившись на грязный ковер и обронив несколько капель на пальцы Регулуса.

Из темноты странные, едва слышные потрескивания, будто скребется кто-то. Тут вообще странно. Регулус рассеянно провел языком по костяшкам, чувствуя кисловатый вкус вина. Тут будто бы теплее, однако совершенно также. Уютнее, несмотря на то, что совершенно отвратительно.

Регулусу выть хотелось в этом доме ровно как Сириусу когда-то. Он с недовольством, но признал это и нетерпеливо ждал окончания чертовых пасхальных каникул, иногда почти забывая скрывать это.

Не то чтобы было нечем дышать, но неприятно так, будто воздух пропитан гнилью. Кроме этой комнаты. Здесь воздух кристально чистый, пусть и дышать им — будто блуждать ржавым лезвием по горлу.

Регулус сделал еще глоток и обхватил руками колени, замирая в неясном ощущении тепла. С другого конца комнаты, возможно со стороны шкафа, раздался тихий треск, будто кто-то отломил маленький кусочек дерева. Может, это мыши или даже пикси. Кикимер совсем разленился.

— Хозяину Регулусу не следует быть здесь. Хозяину Регулусу не следует пить вино.

Кикимер зажег свечу. Регулус мысленно выругался. Черта помянешь…

— Я совершеннолетний, Кикимер.

— Кикимер знает, сэр, — серьезно кивнул домовик, и его морщинистые уши всколыхнулись. — Но хозяйка Вальпурга просила Кикимера присмотреть за молодым хозяином Регулусом, потому что волнуется с прошлой ночи, когда хозяин Регулус провел всю ночь в библиотеке за чтением очень темных книг.

Регулус тратил все силы, чтобы его не передергивало при каждом скрипучем «хозяин» или «хозяйка» Кикимера, но мерзкие мурашки бешенства все же побежали по коже.

Домовик прошел прямиком к шкафу, снизу вверх светя на его пыльные лаковые дверцы дрожащим огоньком.

— Хозяин Регулус что-то сделал со шкафом? — спросил он, глупо поднимая вверх уши, прислушиваясь. Регулус помотал головой и под укоряющим взглядом Кикимера сделал еще один глоток.

Бутылка из его рук исчезла, оставив его самого задыхаться от возмущения. Регулус не очень любил алкоголь, но он был его единственной отдушиной в этих гниющих стенах.

Он хотел возмутиться, но Кикимер распахнул дверь шкафа и молнией ринулся вперед, с тихим хлопком и треском одной из полок куда-то трансгрессировав. Регулус решительно ничего не понимал.

— Кикимер? — спросил он в пустоту.

Эльф возник перед ним через пару секунд, серьезный и спокойный, как ни в чем не бывало.

— Там был боггарт, хозяин Регулус. Совсем еще детеныш. Кикимер увел его в лес.

Регулус рассеянно кивнул. Боггарт, вот кто робко скребся в темноте. Регулус так ни разу в жизни не столкнулся с боггартом и не был уверен, что вообще столкнется. Любопытно было бы взглянуть на него.

— Верни бутылку, — мягко, почти равнодушно, но все равно в повелительном наклонении.

— Хозяйка Вальпурга была бы против, — помотал уродливой головой Кикимер и с воодушевлением добавил. — Кикимер может принести хозяину Регулусу его любимый земляничный пирог и мятный чай, а в наказание плохой Кикимер может обжечь себе руки.

Регулус вздохнул. Ему сейчас кусок в горло бы не полез, но он знал, что в любое другое время с удовольствием бы согласился. Казалось, сейчас он вообще ничего не хотел. Кроме алкоголя, да. В котором ноль смысла.

— Без вредительства, Кикимер. Принеси зелье сна без сновидений.

— Оно закончилось, хозяйка Вальпурга за последний месяц израсходовала все запасы.

Регулус не заметил, что маман сидит на зельях. Но ему, честно, наплевать, пусть и неловко перед собой за это осознание.

— Сходи купи.

— Так ночь, хозяин Регулус! — воскликнул Кикимер, и Регулус почти слышал, как он намеревался окатить себя кипятком за споры с хозяином.

— Или зелье, или алкоголь, — просто оборвал Регулус, наблюдая за слугой, склонов голову набок. Кикимер олицетворял собой сплошные сомнение и сожаление, будто диковинная интерпретация старой картины.

— Хозяин…

— Тащи бутылку, — оборвал он. Кикимер съежился под безразлично-твердым взглядом, но помотал головой так, что уши хлестнули по дряхлым щекам.

— Я заварю хозяину Регулусу травяной чай и остаток кипятка вылью на плохого Кикимера, — огорченно пробормотал он и с трудом, но трансгрессировал прочь. Регулус уронил голову на колени, сдавленно простонав. Это ж надо было так облажаться…

Он с равнодушием посмотрел на обнаженных неподвижных красоток и темные силуэты мотоциклов. Не найдя смысла тут оставаться и дальше, ведь больше эта комната не давала того режущего ощущения покоя, он пересек коридор и упал на свою кровать.

Возможно, это было странно, но теперь ему было так глубоко все равно совершенно на все. Только на краю сознания глухо пульсировала неприязнь, стоило ему подумать хоть о чем-либо, но с этим можно смириться. И скука, дьявольская скука, накинувшаяся на Регулуса, стоило лишь упасть на ненавистную кровать.

Кикимер вскоре вернулся и поставил на прикроватный столик поднос с кружкой чая, от которой слышался запах мяты и ещё каких-то трав, и совсем маленьким кусочком теплого земляничного пирога. Регулус хотел уже возмутиться, но домовик исчез с тихим хлопком и уже точно не должен был беспокоить до самого утра.

Парень фыркнул, но все же взялся за чертов пирог. Будет жаль, если этот кусок пропадет только из-за странного желания Кикимера его хоть чем-то накормить. Возможно это месть за пропущенный ужин, на который домовик потратил много сил, лишь бы порадовать хозяев.

Ладно, вероятно, пропущенный ужин все же был ошибкой, понял Регулус, когда осознал, насколько вообще голоден. И снова разозлился, глухо и бессмысленно, но в этот раз на себя.

Чай приятно грел, острее и слаще, чем вино, и совершенно не так. Регулус грел руки о хрупкую кружку, бессмысленно глядя на огонек свечи.

А все же было бы интересно взглянуть на боггарта. Регулус не знал, чего боялся.

Он знал, что ненавидел. Лицемерные улыбки с холеных лиц, клеймо на запястье, фанатиков, и не важно, за что они сражались, войну, кровавую, ужасающую и отвратительную войну, груды трупов, которые приходилось уносить и хоронить после каждого бессмысленного сражения. Пустоту во взгляде угасающего отца, одобрение матери, маниакальный блеск ее глаз, товарищей, уходящих на тот свет, будто их на этом и не было, и снова остывающие тела…

Возможно, это все и было одним его огромным страхом. Но Регулус предпочитал ненавидеть. Так, правда, намного легче.

Еще он ненавидел свою жизнь за то, что он вынужден ее терпеть, и себя за то, что так и не придумал, как хоть что-то изменить к лучшему. Как спасти хотя бы себя, если близких уже спасти невозможно.

Глоток душистого чая показался совершенно безвкусным. Однако, возможно, Регулус придумал, что могло бы ему помочь.

Это, определенно, единственный выход. До другого, до окончания войны, он все равно не дотянет. Да и смысл, если уже вся жизнь ушла под откос.

Регулус не смотрел на Смерть иначе, как на верную подругу, мрачную и холодную, но ласковую и дающую спокойствие каждому, кого забирает. Он ненавидел трупы, кровавый и грязный след, который оставляет подол Ее мантии, но само Ее существо виделось ему идеально чистым.

Она блаженна и прекрасна, и прокляты те, кто не понимает, что лучше Нее никого нет. Да навеки будет проклят Том Марволо Риддл, который так отчаянно от Нее убегает, что ведет Ее за собой всю жизнь и дразнит, дразнит, да кормит и потешает.

Регулус подавился чаем, который показался практически мерзким. Он точно не хотел узнавать о крестражах, даже от мыслей о них к горлу подступала тошнота.

Как можно бежать от Смерти ровно вверх по горе из трупов, отдавая на эту борьбу собственную душу и пытаясь смеяться над Ней? Риддл в итоге смеется только над собой, и Регулус честно его не понимает. Для него смерть определенно точно единственное спасение.

Регулус убрал чашку и потушил свечу, кладя голову на подушку. Ровно над его спутанными волосами начинались вырезки, все посвященные Тому Риддлу. Регулус подавил желание сорвать их все и сжечь под молчаливым лунным светом.

В голове мелькнула очередная глупая мысль, и он невесело усмехнулся. Конечно, он не боится Риддла, что за глупость! Риддл мерзок и жалок в своей чертовой мании бессмертия и побеге от собственной тени. Риддл, который крепко сжимает руку точно на шее Регулуса, но все не душит, не дарит блаженной Смерти, а держит на правах пушечного мяса, как и всех прочих ПСов. И угрожает, но угрожает, разумеется, не Регулусу, а его семье. Нарциссе, которая совсем недавно стала миссис Малфой и которую убить много проще, чем перестать ею любоваться. Беллатрисе, которая сама с безумным удовольствием стала бы его жертвой. Родителям, у которых едва ли хватило бы сил бороться…

Регулус закрыл лицо руками. Уже нет сил. Темнота мягко накрыла его и не отпускала до самого рассвета, к которому он забылся пустым сном.