— Скорее! Несите как можно больше воды!
— Помогите мне спасти людей! Я, кажется, слышал крики.
Шэнь Цзю знал, что тот человек не ослышался. Знал лучше, чем кто бы то ни было, ведь сам убедился в том, что от этого треклятого места не останется даже пепла. Душераздирающие крики, мольбы о помощи, плач и стоны — прекраснейшая мелодия для его ушей. А чего только стоил вид адского пламени, охватившего всё это грешное, лживое поместье! Воистину великолепие и отрада для ядовито-зеленых глаз!
Широкая кривая улыбка растянулась на почерневшем от сажи детском личике.
Наконец-то этот дом, эти люди получили то, что действительно заслужили. Наконец-то он сбежит от этих «господ», этих тиранов, возомнивших себя императорами. И на сей раз он точно не будет ничьим рабом.
Шэнь Цзю кое-как остановил себя от приступа истеричного хохота. Столь весело, столь радостно ему не было никогда. Ему хотелось найти того, по чьей вине случился этот пожар, и искренне, от всей души поблагодарить. Хотелось рассмеяться в лицо бывшим «хозяевам», кинуть в них деньгами и плюнуть: «Ну как? Спасут вас ваши деньжонки от этого огня?»
— Хахаха! Наконец-то! Хаха! Хах…
Шэнь Цзю вдруг рухнул на колени, не найдя в себе больше сил стоять. Комок горьких слёз застрял в горле, и с каким же трудом он его проглотил! В стеклянном взгляде, помимо адского пламени, отразилось ещё и мертвенно-бледное лицо прекрасного юноши. До боли знакомое, но в то же время чужое.
— Ци… гэ? — голос прозвучал слишком хрипло, слишком тихо.
Маленькое слабое тельце стиснули в несильных объятиях.
— Всё хорошо, сяо Цзю. Ци-гэ здесь, с тобой. Ци-гэ пришёл забрать тебя.
Юноша шепотом повторял одно и то же и боялся — до дрожи в коленях боялся — выпустить маленького мальчика из своих рук. Мальчик выглядел таким хрупким и беспомощным, что юноше казалось, будто он отныне и впредь должен посвятить всего себя, чтобы отгородить его от всех невзгод. Иначе в этом безжалостном мире от этого дитя не оставят и косточек.
Юноша не был похож на Ци-гэ, того сироту с чумазым лицом и рваными одеждами, — сейчас он больше напоминал благородного господина из знатной семьи. Аура, походка, одежда, волосы — казалось, от того побитого сироты не осталось ничего, но Шэнь Цзю почему-то сразу узнал в нём своего давнего друга.
Он ведь обещал. Обещал, что придёт за ним, когда станет сильнее. И вот он здесь, берёт Шэнь Цзю на руки и шепчет ему на ухо разные успокаивающие глупости.
Догорающее поместье вскоре скрылось из виду; юноша ускоряет шаг, а Шэнь Цзю невольно улыбается, кладя голову ему на плечо.
Он ведь так ждал! Так долго ждал, когда за ним придут, когда его спасут из этого рабства! Шэнь Цзю ведь… так хотел почувствовать себя кому-нибудь нужным.
В ту ночь Шэнь Цзю едва нашёл в себе силы, чтобы не заплакать. А юноша так и не смог сдержаться и тихо зарыдал, успокаивающе поглаживая маленького брата по спине.
В школе, где учился Ци-гэ (ныне — Юэ Цинъюань), было много разных учеников, одетых точно так же, как и он. Они словно общались на чужом языке, который Шэнь Цзю не мог понять; ступали походкой, которую Шэнь Цзю не было дано освоить; одевались в одежды, что Шэнь Цзю совсем не шли. Шэнь Цзю заметно выделялся на фоне этих прекрасных молодых господ из обеспеченных семей, и, сколько бы ни старался, он всё не мог стать похожим на них.
Шэнь Цзю стремился к ним, летел навстречу, словно мотылёк — к огоньку света, но вскоре заметил, что задыхается, стоит только Юэ Цинъюаню оставить его одного.
Тогда же он начал сторониться мужчин. Шэнь Цзю и сам не мог назвать причину своего странного поведения, но люди одного с ним пола вызывали лишь тошноту. И панику. Он до такой степени пугался оценивающего взгляда мужчин, что несколько дней подряд не мог уснуть от кошмаров. И, как назло, на этом пике не было ни одной женщины. Даже еду в столовой подавали адепты-мужчины.
Шэнь Цзю так боялся однажды проснуться среди ночи и обнаружить себя на холодном полу длинного темного коридора, что в первое время перед сном задавал Юэ Цинъюаню один единственный вопрос: «Ты ведь на самом деле пришёл за мной?». И прижимался к старшему брату так сильно, как только мог.
Юэ Цинъюань не ругал Шэнь Цзю, когда тот огрызался в ответ на простое приветствие или пожелание доброго утра. По глазам цвета весенней травы Юэ Цинъюань понимал, что тот делал это неосознанно: сяо Цзю ещё не привык к тому, что в этом месте к нему все относятся с дружелюбием. Юный адепт складывал руки в почтительном жесте и приносил свои искренние извинения, краем глаза замечая, с каким недоумением смотрит на него младший брат. Он запомнит и повторит, он обязательно научится.
Шэнь Цзю так и не смог заставить себя съесть хоть что-то в общей столовой. Глаза разбегались от большого количества изысканных блюд (для помойной крысы даже свежая долька яблока — блюдо), но еда попросту не лезла в горло. Спиной он чувствовал на себе чужие мужские взгляды, от коих хотелось скрыться, убежать, спрятаться.
Юэ Цинъюань заметил это только тогда, когда собрат по мечу спросил: «Почему твой младший брат ничего не ест? Так он никогда не нарастит мясо». Стоит ли говорить, как сильно он испугался этих слов? Как сильно задрожали его руки, стоило только взглянуть на худощавое тельце брата? Благо, неподалеку от его комнаты располагался тихий уютный сад (не такой пышный, какой ему доводилось видеть на Цинцзин), и он тут же предложил с сего дня начать есть там. О страхе сяо Цзю он не сказал ни слова.
Шэнь Цзю, хоть и мало что понимал в заклинательской иерархии, глупым никогда не был: он прекрасно знал, что Юэ Цинъюань сейчас слишком занят, что он еле пищу успевает принимать, а тут сам предложил подобное, так ещё и добавил сверху: «Мне очень хочется проводить с тобой как можно больше времени». Шэнь Цзю оставалось лишь скрипнуть зубами и согласиться с ним.
«Непроходимый тупица! Как можно тратить время на такую мелочь, как я, когда у тебя вовсю идёт борьба за право называться Первым Учеником?!» Шэнь Цзю бы не стал. Зубами вырвал бы себе эту должность, расшибся бы в лепешку, извёл бы себя тренировками, но о какой-то помойной крысе подумал бы в последнюю очередь.
После нескольких ночей, что Юэ Цинъюань провел, выполняя поручения учителя, Шэнь Цзю решил во что бы то ни стало догнать его. Они — выходцы из одной канавы, так почему он всё ещё топчется на месте и прячется по углам, словно крыса, в то время как Юэ Ци величественным фениксом порхает в небесах?
Слабые бледные ручонки впервые сжимали меч и изо всех сил били старое тысячелетнее дерево — Шэнь Цзю учился направлять удары, попутно стараясь избавиться от этого приевшегося «стиля» уличных драк.
Юэ Цинъюань упорно делал вид, что ничего не знает. Не замечает ночных вылазок в лес, не замечает, что на складе не хватает нескольких деревянных мечей. Лишь днём он как бы между прочим делился подробным рассказом о тренировочных битвах, показывая и разъясняя каждое своё движение. Ночью же наблюдал за тем, как Шэнь Цзю, еле держась на ногах, применял полученные знания на практике. Яркий блеск в его глазах не иссякал даже тогда, когда у него что-то не выходило; но особенно сильно Юэ Цинъюань любил моменты, когда у Шэнь Цзю получалось всё в точности, как он и показывал. Как же прекрасна была его улыбка тогда! Кроткая, искренняя, веселая, подобная цветкам весенней вишни. А сколько невинности и чистоты в ней было! Юэ Цинъюань жадно ловил взглядом каждое его движение, чтобы потом навсегда сохранить в своём сердце.
Строгий учитель очень долго отказывал, доходило даже до наказаний, но Юэ Цинъюань наконец смог получить его разрешение. Разрешение на то, чтобы Шэнь Цзю тренировался вместе с другими учениками.
Через некоторое время старый Лорд пика Цинцзин разглядел в мальчике огромный потенциал и забрал к себе.
Юэ Цинъюань молил всех богов о том, чтобы его улыбка не дрогнула, чтобы голос оставался тверд, ведь сердце болезненно заныло, когда Шэнь Цзю повернулся к нему спиной и ушёл вслед за своим новым учителем.
Спустя несколько месяцев им удалось повстречаться вновь, но Шэнь Цзю тогда и вовсе перестал существовать. Вместо него рядом со старым Лордом пика Цинцзин стоял высокий статный юноша в опрятных одеждах цвета цин, что так подходили его глазам. Он гордо вскидывал подбородок и безразлично оглядывал адептов вокруг, из взгляда будто исчезла былая подозрительность и враждебность; движения его были легки, словно покачивающиеся на осеннем ветру листья, грациозны и элегантны; одна рука лежала на рукояти уже собственного меча, а другая свободно висела вдоль стройного тела. Всего за несколько месяцев он превратился из гадкого утёнка в прекрасного лебедя, журавля, что порхает высоко в небе. Юношу звали Шэнь Цинцю, и это имя подходило ему гораздо лучше, чем просто «девятый».
Когда же юноша заговорил, сердце Юэ Цинъюаня пропустило удар. Уверенный, твердый голос сладостной музыкой раздался в ушах, а взору предстало утонченное белоснежное лицо.
— Шисюн?
Юэ Цинъюань только сейчас заметил, что разглядывал юношу непозволительно долго. Позднее он обязательно накажет себя за подобное непотребство дополнительными тренировками, но…
Сейчас ему хотелось лишь смотреть и смотреть на этого юношу, слушать его мелодичный голос, обнимать и никогда больше не отпускать.
— Ш-шиди Шэнь, — Юэ Цинъюань едва заставил себя это произнести, боясь, что голос вот-вот сорвется.
Со дня знакомства с Шэнь Цинцю он потерял всякое понятие слова «покой».
Шэнь Цинцю с гордостью императора носил своё новое имя, что ему выбрал мастер. Ему не нравилось конечное «цю», не нравилось, что он должен был делить свои покои с соучениками, но ему нравился новый мастер. Старый Лорд пика Цинцзин не внушал страх, тревогу или тошноту, подобен был ледяной глыбе, но только рядом с ней Шэнь Цинцю обрел душевный покой. Мастер подходил к обучению с большим усердием и ответственностью, никого не выделял, никого не обделял: для него все ученики были равны. Он являл собой воплощение строгости, мудрости и справедливости. Двигался с удивительной легкостью, будто и не двигался вовсе, а парил над землей; его светло-зеленые одежды всегда были опрятны и аккуратны, и даже в самом яростном поединке он не допускал, чтобы хоть волосок выбился из его элегантной прически. Некоторые за глаза называли его «Юной принцессой», но Шэнь Цинцю с этим не мог согласиться. Несгибаемый, грациозный, величественный и загадочный, никогда не появляющийся на людях без веера — старый Лорд пика Цинцзин был для Шэнь Цинцю идеалом.
И Шэнь Цинцю учился, чтобы его достичь. Учился день и ночь, с жадностью впитывая все знания из книг. На занятиях всегда внимательно следил за каждым движением своего мастера, чтобы потом, поздно ночью, сесть за цинь и повторить всё с удивительной точностью. И вскоре это дало плоды: старый Лорд пика Цинцзин неосознанно стал выделять его среди остальных. И Шэнь Цинцю готов был работать над собой каждую секунду, лишь бы мастер его заметил, лишь бы на фоне других он казался особенным.
Несколько месяцев спустя Лорд пика Цинцзин пришел на собрание вместе со своим первым учеником.
Шэнь Цинцю теперь не ощущал той гадкой зависти, что сковывала его душу тогда, несколько лет назад. Юэ Цинъюань… определенно заслужил свою должность. Заслужил за свои способности, свой талант и упорство. И с каждой новой встречей Шэнь Цинцю убеждался в этом сильнее, чем раньше: лучшего Главу Ордена не сыскать во всей Поднебесной. К тому же, Юэ Цинъюаню к лицу власть.
Но не другим, нет.
Шэнь Цинцю до скрежета в зубах раздражали эти глуповатые лица первых учеников остальных пиков, выводила из себя их напускная вежливость, их лицемерие. А особенно сильно его тошнило от этого наглого самовлюбленного «принца» Лю Цингэ, который каждый раз придумывал все более абсурдные причины, чтобы подраться с ним.
Но у них было все: прославленная семья, любящие родители, богатство. У него же — только Ци-гэ. Они никогда не будут на равных, как бы Шэнь Цинцю ни говорил, во что бы ни одевался. Крыса везде останется крысой.
Да вот только ни кому бы то ни было, ни уж тем более себе Шэнь Цинцю в этом никогда не признается. На данный момент у него была цель, и он ее практически достиг.
После назначения нового главы школы все остальные лорды потихоньку отправлялись на покой, и старый Лорд пика Цинцзин не стал исключением. Готовился он недолго, с собой практически ничего не взял, да и с учениками прощаться не стал. Со своим приемником был предельно краток, но в то же время очень нежен:
— Цинцю, носи одеяния Лорда пика Цинцзин с гордостью.
Он захлопнул веер и одарил своего ученика самой мягкой из всех улыбок, которыми только мог наградить отец любимого сына. Легким движением руки расписной веер он протянул Шэнь Цинцю, а после развернулся и ушёл с гордо поднятой головой.
Шэнь Цинцю ещё долго смотрел ему вслед, сжимая длинными пальцами самый дорогой подарок, который только получал. Победная улыбка озарила его лицо, а шепот растворился средь стволов старого бамбука:
— Я не подведу Вас, Учитель.
Он сделал это. Он сделал это! Наконец-то сумел взойти на пьедестал! Наконец-то стал хоть в чем-то выше остальных!
Ему предстояло много работы: переезд, небольшой ремонт в бамбуковой хижине, обучение младших учениц. Но он был готов к этому и с нетерпением ждал мгновения, когда сможет приступить к своим обязанностям.
И со всей этой суматохой Шэнь Цинцю совсем позабыл о самом главном: поздравить старшего брата с новой должностью.
Несмотря на поздний час (вырваться раньше никак не удалось), открыли ему почти сразу же. Юэ Цинъюань стоял в легких домашних одеждах черного цвета и с нескрываемым удивлением глядел на своего незваного гостя. Сколько же месяцев они не виделись! Казалось, будто целая вечность прошла с момента, как они разговаривали в последний раз.
Юэ Цинъюань любезно налил гостю чая и присел рядом. Он открывал было рот, чтобы что-то сказать, но вместо нужных слов вылетали официальные поздравления с новой должностью и вопросы, касающиеся положения дел на Цинцзин. Собеседник отвечал кратко и по делу и, казалось, будто специально не хотел опускать лишний официоз при разговоре с ним, пряча нижнюю половину лица за веером. И Юэ Цинъюань не мог его винить: сам готов был спрятаться в любой момент и прекратить этот неловкий разговор.
Однако вскоре как-то сама собой тема повернула в нейтральное русло.
Шэнь Цинцю захлопнул веер и бесшумно положил его на стол. Каждое его движение было легким, грациозным и изысканным, а сам он — не Шэнь Цзю, которого Юэ Цинъюань когда-то знал — походил более на живописную картину, на статую, слепленную талантливейшими мастерами Поднебесной. И когда же тот тощий мальчик, которого он спас от пожара, успел превратиться в величественного лебедя?
— Шисюн…
Юэ Цинъюань, шокированный подобным обращением (впервые за этот долгий вечер его так назвали), резко повернулся и столкнулся губами с Шэнь Цинцю. На мгновение он замер, боясь даже вдохнуть. Крепко прижавшись к чужим губам, Юэ Цинъюань слабо осознавал, что происходит. Но стоило изящной руке чуть толкнуть его в грудь, он отскочил, словно ошпаренный. Что только что произошло?! Что он натворил?! Всего мгновение назад они ведь… сделали что?!
Шэнь Цинцю поспешно вскочил, тут же схватил веер со стола и раскрыл его, тщетно стараясь скрыть охваченные пламенем щеки. Глупое-глупое сердце продолжало бешено стучать, и Шэнь Цинцю в мыслях проклинал и его, и себя (вот надо же было ему явиться посреди ночи с поздравлениями!). Избегал взглянуть Юэ Цинъюаню в лицо, боясь увидеть… что? Отвращение? Презрение? Его губ ведь коснулись губы другого мужчины, любой бы возмутился!
Стояли бы они застывшими статуями всю ночь, если бы Юэ Цинъюань не решился заговорить первым:
— Лорд пика Цинцзин, думаю, Вам лучше…
— Можете не продолжать, уважаемый Глава, этот Лорд Вас понял.
Они не стали тратить время на поклоны; Шэнь Цинцю удалился столь же быстро и незаметно, как и пришёл. Он не злился, вовсе нет. Ведь сам бы поступил точно так же: сейчас им обоим требуется немного времени, чтобы привести ум в ясность.
Шэнь Цинцю не смог выбросить то нелепое прикосновение из своей памяти ни через день, ни через два, ни даже через три недели. К счастью, не было нужды во встречах с Главой Ордена, что дало ему ещё немного времени как следует осознать свои… Чувства? Откуда только появились эти гадкие мысли, гадкие низменные желания, гадкие сны! Откуда только взялась эта огромная пустота в сердце, откуда только взялась эта тоска?
Каждую секунду он неосознанно дотрагивался до своих губ кончиками пальцев, а перед глазами роем проносились воспоминания о той постыдной ночи: мягкость его губ, легкий запах ароматного чая, черные глаза, расширившиеся от удивления. Шэнь Цинцю и не сомневался, что Юэ Цинъюаню, этому святоше, которому совестно было даже плакать на публику ради лишних монет, стало противно. Он ведь… никогда не испытывал влечения к мужчинам, а Шэнь Цинцю всегда их сторонился. Так что же изменилось?
В конце концов, Шэнь Цинцю потерял сон и сосредоточенность на занятиях. Не желая мириться с постыдными «кошмарами», кои преследовали его даже наяву, после Собрания Глав Пиков он попросил Главу Ордена ненадолго задержаться.
Ооо, его спокойствию можно было только позавидовать! Юэ Цинъюань тепло улыбался, говорил уверенно, четко, при этом не разрывая зрительный контакт. Словно и не было вовсе никакого поцелуя! Словно только один Шэнь Цинцю столь долго себя изводил.
И это злило. Злило настолько, что хотелось…
— Так о чем Вы хо…
…до потери сознания целовать его.
Шэнь Цинцю смело шагнул вперед и накрыл его губы своими. Рука шокированного Юэ Цинцъюаня легла ему на грудь, но Шэнь Цинцю лишь стиснул ее и завел за спину, а сам прижался так тесно, что меж двумя заклинателями не осталось и крошечного расстояния.
От Юэ Цинъюаня веяло сладким душистым чаем, тем самым, что они пили в ту ночь, слабым ароматом чернил и старых книг. Юэ Цинъюань напоминал Шэнь Цинцю его бамбуковую хижину — единственное место во всем этом мире, где он мог расслабиться, где он чувствовал себя в безопасности.
Шэнь Цинцю кротко улыбнулся сквозь поцелуй, а после отстранился, с невероятной быстротой скрывая свои губы за веером.
Юэ Цинъюань замер, словно каменная статуя, и только громкий стук сердца давал понять, что пред ним живой человек. Щеки вдруг вспыхнули пламенем, а ноги будто стали чужими: не в силах сдержаться, он рухнул на стул.
— С-сяо… Ц-цзю… — прошептал он, легонько касаясь своих губ.
Шэнь Цинцю лишь развернулся на пятках и прошествовал в сторону выхода, моля всех богов о том, чтобы никто не заметил его горящих смущением щек и кончиков ушей.
Он наконец смог ответить на давно терзавший сердце вопрос.
Задерживаться после каждого собрания уже стало традицией. Возмущения остальных лордов, их насмешки и шепотки Шэнь Цинцю пропускал мимо ушей, прячась за веером. В конце концов, обо всём знать им было необязательно.
Поцелуи же давно перевалили за десятку.
Шэнь Цинцю удобно устроился на коленях Юэ Цинъюаня и жадно впивался в его губы, словно дикое изголодавшееся по мясу животное. Он едва успевал хватать ртом воздух, как снова припадал к мягким губам, не желая отстраняться ни на секунду. Шэнь Цинцю до безумия любил терзать их укусами, посасывать, а после проходиться влажным кончиком языка, залечивая кровоточащие раны. Юэ Цинъюань никогда не жаловался на боль, только крепко придерживал его за талию. Спуститься ниже он не позволил бы себе даже после письменного разрешения, боясь оттолкнуть лишним движением. Шэнь Цинцю порой напоминал ему агрессивного кота, что приходит и уходит, когда ему вздумается, но ни за что не даст себя приручить.
Шэнь Цинцю легким движением руки распахнул слои его одежд и прильнул уже к белоснежней шее. Осыпал ее поцелуями, прикусывал нежную кожу, а после облизывал место укуса, словно кот. Он не мог насытиться им, одних лишь поцелуев было чертовски мало. Он хотел быть ближе, хотел чувствовать его прикосновения, хотел… намного большего, чем то, что происходит между ними сейчас.
С мягких губ Юэ Цинъюаня срывались нецеломудренные стоны, кои тот изо всех сил старался сдержать, а с губ Шэнь Цинцю — лишь его имя.
— Ци-гэ… — прошептал он ему на ухо, мочку которого тут же несильно укусил. — Ци-гэ… Как же сильно… я хочу, чтобы ты сделал меня своим…
Юэ Цинъюань вздрогнул и без промедления взглянул в потемневшие от желания зеленые глаза. Сяо Цзю говорил всерьёз. Он, правда, хотел этого. Хотел столь сильно, что почти молил его между короткими поцелуями. А разве сможет Юэ Цинъюань хоть в чем-то ему отказать?
И под покровом ночи лишь бамбуковая хижина знала, что творилось за ее запертыми дверьми.
Шэнь Цинцю был подобен нефритовой статуе при слабом свете луны. Тело бледное, худое, но в то же время хорошо натренированное; от былых шрамов не осталось и следа — казалось, вместе с ними канул в безликую бездну ещё и маленький мальчик, которого Юэ Цинъюань когда-то спас. А ведь потребовалось всего-то несколько быстротечных лет, чтобы гадкий утенок обернулся величественным лебедем. Но как же прекрасен был этот лебедь! Слишком прекрасен, чтобы позволить кому-то другому видеть его таким, слушать его тихий шепот и сладкие стоны и смотреть в эти полные огня глаза.
Юэ Цинъюань нависал сверху и дрожащими пальцами тщетно пытался развязать пояс своих одежд. Почему-то в последнее время ему не удавалось сохранять былое спокойствие, разум затуманился, над телом властвовало сердце. Шэнь Цинцю лишь усмехнулся. Бледные пальцы потянулись к поясу, и в то же мгновение одежды с тихим шорохом сползли с сильных плеч. Могло показаться, что Шэнь Цинцю ведет в этой «битве», но не обратить внимания на дрожащие руки было невозможно. Он нервничал и до ужаса боялся, однако умело скрывал это за усмешкой.
Юэ Цинъюань мягко улыбнулся, поцеловал Шэнь Цинцю в губы и нежно погладил по щеке.
— Я не хочу делать тебе больно. Если не нравится, мы можем остановиться в любой момент.
Фарфоровые руки легли ему на затылок, притягивая как можно ближе.
— Ци-гэ… ты можешь, наконец, отбросить свою сдержанность и отнестись ко мне как к равному? Я далеко не такой слабый, как ты думаешь.
Он уже давно не был слабым, это так. Но Юэ Цинъюань просто не мог игнорировать мелкую дрожь, что охватила всё тело Шэнь Цинцю, не мог не заметить помимо возбуждения в зеленых глазах ещё и искру страха. Юэ Цинъюань знал, что он прячет своё лицо за веером не просто из прихоти, знал так же и то, что на Цинцзин обучаются в большинстве своём девушки не из-за «извращенной», как любили злословить многие, натуры его Лорда.
Юэ Цинъюань жалел лишь о том, что попал в заклинательскую школу слишком поздно и не смог забрать сяо Цзю до того, как тот начнет панически бояться мужчин.
— Только не надо себя ещё в чем-то винить! — Шэнь Цинцю нахмурился и ткнул пальцем ему в лоб. — Иначе я выставлю тебя вон. Терпеть не могу твой побитый взгляд!
— Хорошо-хорошо, как скажешь.
Юэ Цинъюань, наконец отбросив все ненужные мысли, с нежностью и заботой огладил его грудь, а после медленно осыпал ее поцелуями. Он не мог унять дрожь на кончиках своих пальцев, не мог перестать думать о том, что делает что-то неправильно. Ведь это же его дорогой сяо Цзю! Как он может опорочить его тело своими непристойными метками?
— Так ты… ха… до утра провозишься… — ухмыльнулся Шэнь Цинцю и вовлек Юэ ЦИнъюаня в страстный поцелуй, проникая языком в его рот. Целовал долго, страстно, до крови кусая и облизывая его губы. — Ты никогда не сделаешь мне больно, я знаю, — прошептал он после на ухо и слабо улыбнулся. — Именно поэтому я тебе доверяю, Ци-гэ. Ты всегда выполняешь свои обещания.
Его сладостный голос, его губы, словно мед, с которых срывались тихие стоны — словно музыка для ушей. А бледное стройное тело реагировало на каждое прикосновение, просило ласки, так и молило, чтобы к нему притронулись.
Юэ Цинъюань не мог сдержать счастливой улыбки.
— Я никогда тебя не оставлю, сяо Цзю. Что бы ни случилось, как бы ни сложилась судьба, я всегда буду рядом с тобой… Поэтому… позволь…
Слабый, но уверенный кивок служил ему разрешением на дальнейшие действия.
Шэнь Цинцю напрягся всем своим телом, всё повторяя про себя, что выдержит, что сам на это пошел, однако… Юэ Цинъюань столь осторожно и тщательно подготовил его, что боль практически не чувствовалась. Ощущалось лишь странное, но в то же время приятное наслаждение, удовольствие. Они двигались вместе, крепко держа друг друга за руки; стоны прерывались поцелуями, жаркими и страстными, как и сама ночь, что они провели вместе.
И впервые за столь долгое время Шэнь Цинцю удалось спокойно заснуть в чужих объятиях.
Ох, и сколько же слухов тогда поползло, сколько же языков его оклеветало. «Бесстыдник!» — верещали одни. «Коварный соблазнитель!» — вторили им другие. Порой он сам с интересом слушал сплетников, которые всё шушукались о том, что «место-то своё этот Шэнь занял не из-за великих талантов, а через ложе старого Лорда пика Цинцзин. Лорд отошёл на покой, и Шэнь, дабы сохранить свою должность, принялся обхаживать нынешнего Главу». Ему хотелось расхохотаться им в лицо, плюнуть и наслать пару проклятий, но он сдержался. Ему нет нужды делить с кем-то постель, чтобы доказать свои умения и таланты. Ему вовсе не требовалось для полного счастья занять ещё и место Главы Ордена. Зачем, если в сердце этого самого Главы Ордена есть лишь он, Шэнь Цинцю, и никто более?
Зачем, если собственное сердце ничего больше и не желает?
Из-за своих обязанностей виделись они крайне редко, а посему каждую свободную минуту старались проводить вместе, лишь подливая масло в огонь. Сплетня за сплетней — и вот Глава Ордена уже полностью находится в подчинении у своего коварного любовника, что «метит на его место». В их глазах он превратился в безвольную марионетку, что позволяет собой управлять, но лишь Шэнь Цинцю знал, на что он действительно способен. Юэ Цинъюань занял своё место далеко не из-за красивых глаз.
Последней же каплей для Шэнь Цинцю стала внезапная весть о том, что, видите ли, заклинателям вообще не положено возлежать с кем-то до брака. Абсурднее он ничего не слышал, но зато немногим позже в его голове зародилась неплохая идея.
— Связать нас… чем? — переспросил Юэ Цинъюань.
— Узами брака. Теми, что заключаются на Небесах, — совершенно спокойно повторил Шэнь Цинцю.
Оба были слишком пьяны, чтобы мыслить здраво. Тогда обоим казалось, что это решит все их проблемы. Друг для друга они станут не просто друзьями детства, не просто партнерами по самосовершенствованию, а супругами. Однако они были выходцами из одной канавы, никогда не видевшими своих родителей, так откуда они должны знать, как подобает себя вести супружеской паре? Что вообще изменится в их отношениях после «свадьбы»? Станут ли они ближе, чем сейчас?
Мужчины не могли дать ответ на эти вопросы, но почему-то им казалось, что они всему научатся.
Новобрачные медленно глоток за глотком опустошили чаши с красным вином, а после страстной ночи сжали друг друга в крепких объятиях. Юэ Цинъюань под действием алкоголя уснул первым.
«Мой супруг, мой муж… хах… муж…» — Шэнь Цинцю чуть приподнялся на руках и мягко поцеловал спящего в щеку. Слегка погладил, улыбаясь уголками губ, а после лёг обратно, слушая биение мягкого сердца, в коем был лишь он один. — «Теперь ты навеки мой. Никогда не смей оставлять меня».
***
Кап-кап-кап.
С потолка медленно капля за каплей стекала вода; в помещении царил промозглый холод, пахло разлагающимися трупами крыс. Ни единый лучик света не проникал в это темное сырое и богом забытое место. Слышался хохот — злобный самодовольный хохот демонического ублюдка, что так любил над ним измываться.
Шэнь Цинцю с большим трудом разлепил единственный оставшийся глаз и вздохнул.
Это был сон.
Всего лишь один из тех многочисленных снов, что мучали его в последнее время. Сон о счастье, о любви с единственным человеком, которому он был дорог. Который любил его искренне, но так и не сумел простить самого себя за ту ошибку.
И за что действительно ненавидел Шэнь Цинцю подобные кошмарные сны, так это за их реалистичность. Временами он лишал своё глупое безвольное тело сна, чтобы не погрязнуть в этой пучине желанного счастья и покоя вновь, а затем очнуться и обнаружить безногого себя в грязной темнице.
Юэ Цинъюань ведь действительно явился за ним, чтобы спасти дорогого сяо Цзю из лап очередного спятившего «молодого господина», но… было уже слишком поздно.
Лучше бы он и вовсе не приходил. Лучше бы он и вовсе не знал, что с ним произошло.
В конце концов, Шэнь Цзю был всего лишь крысой, которой удалось немного погреться в огненных лучах феникса. Он родился крысой, жил, как крыса, и умереть должен был как крыса. Другого не дано.
Шэнь Цинцю с огромными усилиями повернул голову и вместо теплой улыбки Юэ Цинъюаня увидел лишь осколки некогда прославленного древнего меча. Он прижался к ним, совсем не заботясь о том, что может пораниться; по грязной впалой щеке покатилась одинокая кровавая слезинка.
Шэнь Цинцю слишком устал просыпаться.