Фобос и Дэймос с любопытством осматривали крышу — Ви впервые выпустил их в доме, где жил (на самом деле существовал).
     Найти новых фамильяров оказалось сложнее, чем сохранить собственную душу в старых, поэтому Ви сделал то, что делал раньше. С той лишь разницей, что теперь он облёк в плоть (если так можно сказать) собственные страхи.
     Фобос — огромный белоснежный лев — лениво разлегся прямо на сохранившей дневное тепло крыше. Платиновый блеск его гривы был до боли под ребрами родным, и вместе с тем вызывал дрожь где-то глубоко внутри Ви — он предал доверие Неро, лгал, скрывал не только свои мотивы, но и правду о Вергилии. Дэймос — полуптица-получеловек, настолько чёрный, что заставлял думать о пустоте космоса — сложил свои огромные крылья и пугающим истуканом застыл на краю печной трубы, отбрасывая неестественно-холодную тень. Вряд ли кто-то кроме Ви мог угадать в этой фигуре из перьев, крыльев и когтей Вергилия, да и какая разница; всё, о чём по ночам в холодном поту он мог думать — не захотят ли Данте и Вергилий вернуть, впаять на место своевольный осколок мятежной души? Когда он думал об этом, мозг словно окутывало чем-то холодным и липким, и не важно было, что ни Вергилий, ни Данте не в курсе его существования, что они в аду и не скоро оттуда выберутся (в том, что обязательно выберутся Ви не сомневался) — всё это не имело никакого значения, стоило солнцу скрыться за горизонтом, а ночи раскрыть свои жаждущие объятия.  
     Солнце размытым тусклым пятном висело ещё достаточно высоко. Небо тоже казалось блёклым и грязным, словно кто-то протёр его старой и грязной тряпкой, размазывая все цвета, превращая их в отталкивающее месиво.
     — А ты любишь тут бывать? — Фобос перевернулся на бок и взглянул Ви в глаза.
     Это было довольно иронично — человекоподобный Дэймос был лишён речи, тогда как Фобоса заткнуть было сложнее, чем Грифона.
     — Здесь хорошо думается.
     — Не хочу ни на что намекать, но ты слишком много думаешь и слишком мало делаешь, — лев поднялся и вальяжной походкой обощёл Ви кругом.
     — Что ты делаешь?
     — Пытаюсь понять, не отрос ли у тебя дополнительный мозг от умственных усилий.
     Ви фыркнул — не хватало, чтобы фамильяр его пытался высмеивать, — и поднял глаза к небу.
     Ещё секунду назад этот закат мог претендовать на место самого уродливого зрелища в его жизни — а Ви каждый день имел дело с демонами! Но сейчас солнце огромным сверкающим диском висело над кромкой горизонта и затапливало все вокруг теплым оранжевым светом. Острые, угловатые, изломанные края города, топоршившиеся в небо, вдруг стали мягкими и плавными, словно спины котов, которых только что погладила любимая теплая рука. Воздух колыхался и в нём кружились оранжевые искры, вспыхивая и исчезая в прекрасном хаотичном танце.
     Как бы сильно Уризен не изуродовал этот город — жизнь — вечная, рвущаяся, несгибаемая — брала своё. Форзиция желтыми брызгами окрасила улочки старой части города, одуряюще пахло сиренью и рододендроны гнулись чуть не до земли от веса пурпурно-красных шаров. Соловьи выводили бесконечно-длинные трели, что само время могло позавидовать. По вечерам слышались истошные вопли гуляющих котов.
     Мир жил своей жизнью.
     И ему следовало.
     Но Ви не чувствовал себя его частью. Он словно могильный камень посреди оживленной улицы, словно фальшивая нота в фуге Баха. Он всё ещё такой потерянный мальчик.
     — Где ты, отец мой? Тебя я не вижу, трудно быстрей мне идти. Да говори же со мной, говори же, или собьюсь я с пути! — выдохнул Ви в оранжево-синие сумерки. — Долго он звал, но отец был далеко. Сумрак был страшен и пуст. Ноги тонули в тине глубокой, пар вылетал из уст.
     — Как же можно кого-то найти, если этот кто-то даже не пытается кричать “ау”? — усмехнулся Фобос и, обратившись чёрным дымом, въелся черными узорами в бледную кожу.
     Дэймос издал пронзительный клёкот, наполненный отчаянием напополам с болью, и тоже растворился.
     Май подходил к концу.