Когда Вельстадта окончательно загрызает совесть, Рейме чудесным образом находится. Черед два года угорелой беготни по городу, безуспешных попыток найти везде и всюду. Через сотни тысяч потраченных нервных клеток, постоянных звонков в морги, обшаривание архивов вдоль и поперек.
Его видят мельком – в отделе кадров, но взгляд внимательных голубых глаз насквозь пронизывает. Не холодно, но от боли выть хочется – столько на дне их дичайшего страха, печали. И ни единого всполоха ненависти, как будто за сотни лет бесконечных перерождений-поисков она сгорела, как дрова в печи, давая крупицы энергии, силы возрождаться вновь и вновь. Давала цель и постепенно покидала разум.
Второй раз – на пару минут – они встречаются взглядами уже в коридоре. Притворяться никто не собирается: Вельстадт смысла не видит, все равно давно спалился, а Рейме сразу сдается, молча ничью предлагает. И в глаза глядит, словно душу пытается изучить-отсканировать. Так упрямо, так по-реймовски. Знакомо до ужаса, и кажется, вот-вот загремит упавший на разбитые каменные плиты шлем и откинутый в сторону гигантский меч врежется в стену.
Что-то действительно гремит – бывший Дымный Рыцарь роняет кружку, разбивая к чертям о кафель. И тут же разрывает зрительный контакт, уходя от игры в гляделки. Оставляет бывшего товарища недоумевать, что же смогло упрямство Рейме исчезнуть.
Что его ломает, что к чертям разбивает крепкую броню, почти непробиваемую, Вельстадт не понимает – видит своими глазами. Нашандра. Порождение зла, до слуги короля это уже успело дойти за несколько веков. Повод боли и страданий Дымного Рыцаря, несправедливо изгнанного, за правду униженного, прилюдно растоптанного. И причина ужаса в леденеющих голубых глазах, стоит ей появиться в поле зрения.
Хорошая новость – женщина абсолютно чистым листом стала, не знает ничего из прошлых жизней, кем была, что с Дрангликом сотворила.
Плохая, просто ужасная новость – Рейме помнит все. От каждого слова её сжимается, как дикий зверь перед броском, пытается спрятаться под маской холодности. От дружеских прикосновений, каждой похвалы тактильной стискивает зубы до скрежета, бледнеет, цветом сливаясь с уголком рабочим. Но бежать ведь не по-рыцарски, нам важнее рогами упереться и сидеть, терпеть.
И Вельстадт, как гребаный принц на белом коне из детских сказочек, идет спасать свою «принцессу» от «злого и ужасного дракона». Нашандре лишь бы поболтать в рабочее время, чтобы не мучиться с горой бумаг (муж все равно простит да отпустит свою ненаглядную), а языком из дуэта воинов только он мастер чесать. И чешет, герой хренов, под злые (благодарные до ужаса, но такие же чертовски упрямые) взгляды Рейме.
А потом приглашает на «пьянку старых воинов», получая по шее за излишнюю самодеятельность. Смачно так получает, в качестве расплаты и за погасшую ненависть, себя изжившую, и за публичное унижение, и за тупые фразочки, которыми бесили уже давным-давно. А еще за то, что сверкает своим лицом довольным так же, как и доспехами своими золотыми.
Но Рейме приходит, ожидаемо настороженный, с опаской глядит на дверь, а потом на радушного хозяина, и проскальзывает котом в приоткрытый проем. Дымный Рыцарь снимает свой шлем, свою любимую прочную маску, под которой не разобрать нихрена, и очень тихо начинает разговор.
– Извинения принимаются, – от подобной дружеской наглости даже Вельстадт впадает в ступор. А Рейме только улыбается, с таким удовольствием тонкие губы в ухмылке растягивает, что перебивать не хочется. Только пялиться в открытую, охреневая максимально сильно. А потом сгрести в охапку, шепча слова извинений от лица всех, кого только Вельстадт знает, кто посмеялся над позорным поражением Дымного Рыцаря, над его словами «лживыми». Что и приходится сделать, чтобы ухмылочку с лица стереть, в ответ ошеломить. И следить, изучать чужое лицо, каждую черточку в памяти освежая, не давая оправиться. Не отпуская.
– Извинения приняты? – Рейме удивляется, затем ругается на чувствительный укус, по спине колотит наглеца. Больше в шутку, понимает ведь – никуда уже не денется, нашелся ведь, в чужие лапы попался. А от рыбы-прилипалы в исполнении дражайшего «просто друга, не подумай ничего», придурка совестливого, хрен избавишься.