Говорят, хорошие слуги на вес золота. А если являешься личной горничной единственной наследницы престола и вот уже больше года взбалмошная, но справедливая молодая госпожа не жалуется на твою службу, наверное, можно считать себя просто отличной служанкой.
А как должна поступить отличная служанка в… немного необычных обстоятельствах? Например, когда ранним утром, как всегда, тихо, как мышка, пока принцесса Джессамина изволит почивать, приходишь подготовить её покои для утреннего туалета, а она оказывается в покоях не одна? Хоть и госпожа, и её ночной гость пока что, кажется, спят…
Этим вопросом вот уже минуту задавалась юная горничная Саманта, замерев на пороге при виде открывшейся ей картины. Нет, не ей осуждать господ, тем более наследницу престола и лорда-защитника с его практически безграничными привилегиями, но нужно как-то выкрутиться из этой щекотливой ситуации. Девушка двинулась вдоль стены – бесшумно, как ей самой казалось, — но на полпути её настиг негромкий оклик Джессамины:
— Саманта, подай мне мой портсигар. Там, на столике.
Сонно хлопая глазами, будущая императрица Островной империи зябко поёжилась, кутаясь в одеяло; приняла портсигар из рук девушки и закурила, будто не замечая мирно сопящего мужчину рядом с ней в постели. Когда Саманта уже собралась было присесть в книксене и улизнуть, Джессамина выдохнула дым и заговорила – так же тихо и хрипловато:
— Сэмми, ты хорошо исполняешь свои обязанности, и обычно мне нет нужды лишний раз ругать тебя. А если к сегодняшнему вечеру Башня не будет полниться сплетнями, то за верную службу тебя будет ожидать вознаграждение. Надеюсь, ты правильно поняла меня.
— Да, Ваше Высочество, — пролепетала служанка, стараясь не поднимать взгляда. – Я могу идти, Ваше Высочество?
— Конечно. Ах, да… Распорядись, чтобы в мои обеденные покои подали завтрак… Нет, лучше сделай это сама. На двоих, конечно, — принцесса выразительно приподняла бровь и кивком указала на выход.
Когда двери покоев захлопнулись и торопливые шаги служанки стихли, Джессамина бросила окурок в пепельницу на прикроватной тумбе.
— Совсем как настоящая строгая императрица, — раздался рядом хриплый насмешливый голос. Девушка хмыкнула, встретив взгляд прищуренных карих глаз лорда-защитника.
— Слышал всё? – она с нежностью провела рукой по его растрёпанной каштановой шевелюре.
— В конце концов, это моя обязанность – слушать и знать всё о моей госпоже, чтобы быть способным защитить её, — Корво отвёл взгляд, видимо, смутившись, и сел на постели. – Но, если Ваше Высочество считает моё общество докучливым, лорд-защитник отбудет в свои покои в любое мгновение, — по-прежнему не глядя на неё, он отвернулся в поисках своей одежды, однако мягкое прикосновение женской руки к его плечу заставило его замереть.
— Если бы наше высочество так считало, вряд ли лорд-защитник был бы допущен так близко к нашей персоне, — вкрадчивый шёпот и последующее нежное касание губ к его шее заставили его сердце биться чаще, а голову – слегка закружиться, так что он позволил ей уложить себя к ней на колени.
— Но ведь я причинил боль Вашему Высочеству этой ночью, — севшим голосом пробормотал мужчина, безвольно прижимаясь к шелковистой ладони, гладящей его по щеке.
— Это должно было произойти рано или поздно, как происходит в жизни всякой женщины, и я довольна выбором: у меня это произошло с тем, с кем эта боль была желанной…
Разве есть в жизни моменты слаще, чем те мгновения, которые ты проводишь в объятиях любимой, когда кровь несётся по твоим жилам с безумной скоростью и ты чувствуешь себя по-настоящему живым и счастливым, когда с каждым вдохом, каждым прикосновением и движением ты принимаешь её тепло, её нежность, её трепет как свои? И разве мог безродный выходец с Серконоса когда-то помыслить, что таковой окажется для него та, кому предстоит однажды принять под своё владение целую империю… Впрочем, плевать! Кем бы она ни была, сейчас важно лишь то, что она – его женщина… только его…
Немало приятных мгновений провели вместе новоиспечённые любовники, и к завтраку они выбрались не скоро. Тихий шелест дождя за окном, полностью оправдывающего название только начавшегося месяца, сопровождал их всю трапезу, иногда заглушаемый их разговором, а иногда убивающий тишину в паузах, когда парочка увлекалась завтраком – или друг другом.
Во второй половине дня лорду-защитнику пришлось привести себя в порядок и совершить обязательный ежедневный обход Башни, во время которого в одной из комнат он наткнулся на Саманту. Служанка тихо пролепетала традиционное приветствие и мгновенно скрылась за дверью, ни разу не взглянув прямо на него. Хотя она давно знала о том, что между ним и Джессаминой есть некие чувства, но теперь, когда их отношения перешли официальные границы, девушку обуял священный трепет, как будто Корво мог заставить её замолчать гораздо более действенным способом, чем это сделала утром принцесса. Странные мысли… Ведь, несмотря на свою военную подготовку, не такой он человек, чтобы ужасать одним своим видом. Или есть в нем что-то такое, что видят все остальные, кроме него самого? Нужно спросить принцессу, что она думает по этому поводу, ведь не зря она в своё время избрала своим защитником именно его.
Но наследница престола думала лишь о том, что целый час обхода – это слишком много для женщины, которая уже успела соскучиться по своему любимому. И сегодня поговорить с ней хоть сколько-нибудь серьёзно не вышло.
А после потянулись дни, наполненные рутинной дворцовой суетой: приёмы и собрания чрезвычайной важности, на которых непременно должна была присутствовать будущая императрица. И, разумеется, её тень – преданный телохранитель и советник. До чего же мучительны тянущиеся целую вечность мгновения на этих скучных, но обязательных мероприятиях, когда не можешь позволить себе ни словом, ни жестом выразить внезапно нахлынувшие чувства к возлюбленной, которая томится этим так же, как и ты. И ваш обмен многозначительными взглядами превращается в своеобразную игру, а необходимость скрывать происходящее между вами придаёт ситуации некую остроту. О, как разжигают кровь мысли о том, что никто больше в этой Башне, в этом городе, в этой стране не представляет, что такая серьёзная, взыскательная, строгая будущая правительница становится совсем другой, когда на Гристоль спускается ночь и стихает дневная суета! Что при приглушённом свете свечей в спальне её напускная несгибаемость и самовластие превращаются в нежность и покорность, а единственным, кому она подчиняется, становится тот, кому не нужно иного господства, кроме этой недолгой ночной власти, которая рассеивается с лучами рассвета… А утром роли снова меняются: из покоев она выходит властной благородной леди, за которой след в след шагает её безропотный немногословный телохранитель, её защита и опора, тот, кто знает, насколько она на самом деле нежна и ранима.
В один из дней, на важном приёме, любовникам выдался момент, когда они неожиданно оказались наедине. Приём проходил в особняке, полном небольших проходных комнат, в одной-то из них Корво и Джессамина и остались одни, когда последняя устала от бесед и выпроводила очередную назойливую собеседницу. Принцесса утомлённо опустилась в кресло, возле спинки которого тут же привычно стал её телохранитель.
— Вся эта светская болтовня невероятно выматывает, — вполгоса пожаловалась ему девушка, откинув голову назад, так, чтобы поймать его взгляд. — Постой… — уголки её пышных губ поползли вверх, — мы что, наконец-то остались наедине?
— Похоже, что так, — Корво бросил беглый взгляд на вход в комнату и склонился ближе к лицу возлюбленной. — Непривычно вот так легко общаться со мной днём, не так ли, Ваше Высочество?
— Бесстыдник, — бросила та в ответ сквозь смех. — А если тебя кто-то услышит?
— Значит, этот кто-то узнает то, о чём мне хочется кричать всему миру, но я сдерживаюсь. Что я люблю одну восхитительную женщину, и что она моя и я безумно от этого счастлив, — он успел подарить ей краткий поцелуй, а после, заслышав приближающиеся шаги, парочка успела принять непринуждённый вид. А пылающий на щеках принцессы румянец можно было принять за признак волнения или лёгкого опьянения от местного вина…
Тем же вечером, уже у себя в покоях, Джессамина с нетерпением ждала появления своего телохранителя. Наконец раздался долгожданный стук в дверь.
— Корво! — при виде него она расцвела дивной улыбкой, той, от которой у него всегда сладко щемило сердце: до чего же прекрасна его возлюбленная. Она порхнула к нему и, бегло одарив поцелуем, увлекла к высокому окну, указывая бледной ладонью вдаль: — Смотри, как хорош вид сегодня…
Пейзаж и вправду был необычайно живописен. Башня Дануолла славилась тем, что из её окон можно было взглянуть на город во всех его деталях, будто держа его на ладони. А сегодня ночь была тихой и лунной, серебристый свет плясал на холодных, бегущих вдаль водах реки Ренхевен, блистал на городских крышах и шпилях. Любуясь этим великолепием, лорд-защитник ощутил неожиданный прилив странной тоски и мягко привлёк любимую ближе к себе — та не сопротивляясь прильнула к его плечу. Ещё от силы пара лет — и его нежной хрупкой Джесс придётся принять бразды правления, ведь её отец уже стар и слаб, особенно с тех пор, как почила его супруга, и вряд ли он долго протянет. И его милой молодой леди будет принадлежать и этот город, и простирающаяся далеко за его пределы громадная Империя. Справится ли она с таким непомерным грузом? Хватит ли ей сил управлять этой безумной, на всех парах несущейся вперёд машиной государства? Даже если её будет поддерживать он и другие люди, например, тот же лекарь-натурфилософ, её друг и наставник, всё равно она слишком мягка и добра для такого призвания. Если бы только ей родиться не в императорской семье… Но тогда всё было бы по-другому, и два любящих сердца вряд ли бы когда-то встретились.
Принцесса заметила его грусть и задумчивость:
— Что-то не так, любимый? Устал за день?
— Не стоит волноваться, Ваше Высочество. Единственное, что меня утомило — это невозможность к Вам прикоснуться за весь день, — пряча печаль своих мыслей, он обратился к ней нарочито официально, зная, как это веселит её.
И это, как всегда, сработало: светящаяся счастьем принцесса прильнула к нему в поцелуе, запустив тонкие пальчики в его волосы, которые он всегда оставлял немного длиннее, чем того требовала гристольская мода — потому что ей так нравилось. И тяжкие думы мгновенно покинули его.
Одной Бездне известно, как они оказались потом в постели, но дальше мгновения неслись как в сладком сне, и немыслимый вихрь ощущений доводил до головокружения. Ей нравилось вновь и вновь покоряться ему, а его пьянило это призрачное господство — власть нежных прикосновений над шёлковой кожей, обволакивающих объятий над тонким станом, чувственных поцелуев над трепетной плотью. Её сила и её слабость были сейчас в его сильных руках, и её это устраивало — быть госпожой, которая на ночь теряет свою власть перед единственным достойным этого.
Когда же любовники ненадолго насыщались страстью друг друга, утомлённые, они лежали в обнимку, и, ощущая её в своих объятиях, глядя на волны её иссиня-чёрных локонов, разметавшихся по подушке, Корво тихо изнывал от щемящего ощущения бесконечного счастья, волнами накатывавшего на него. Джесс обычно засыпала первой, уткнувшись носиком в его плечо, а он ещё долго мог лежать замерев, сторожа её сон. Ему хотелось подольше оставаться здесь, в этом их особом ночном мире, тонком и эфемерном, существовавшем только до появления первых солнечных лучей. Потом начиналась утренняя суета, и будущая императрица и её защитник снова принимали свои дневные роли — лишь для того, чтобы в мыслях с нетерпением дожидаться вечера, когда выходит на горизонт луна, когда приглушается свет в покоях, когда можно дать волю скопившейся за день нежности.
Он быстро привык засыпать вот так, оберегая любимую в своих объятиях. А ведь совсем недавно они оба никак не могли решиться перейти на эту ступень, где так легко рушатся все стены смущения и недоверия.
Тот вечер он помнил во всех деталях. До чего мучительно было разрываться между долгом лорда-защитника и лирическим порывом, зовом плоти, желанием обладать ею — такой хрупкой, такой тонкой и бледной, нерешительно замершей в незавершённых объятиях. Точёные кисти её рук лежали на его плечах, и она, наверно, долго стояла бы так, не позволяя себе сомкнуть их за его шеей и привлечь мужчину к себе, хотя именно с её подачи всё это и началось. Так что справляться с собой и преодолевать неловкость первым пришлось именно ему.
Действовать поэтапно. Расчётливо. Как в поединке. Он не умел по-другому.
Опустить ладони на её талию. Она вздрогнула, лихорадочно блеснули серые очи, поднимая взгляд на него. Не отпуская мягко привлечь к себе, заставив обвить руками его шею. Лунно-белое лицо в обрамлении растрепавшихся чёрных локонов оказалось совсем близко, восхитительно очерченные губы были слегка приоткрыты из-за участившегося дыхания. Наконец-то можно ощутить их вкус и мягкость... Одновременно с поцелуем позволить руке скользнуть ниже, по покатому бедру, к низу сорочки, чтобы, проникнув под этот тонкий полупрозрачный край, заскользить вверх, по спине. Какая же у неё обольстительно бархатистая кожа… И, кажется, её высочество не против этой его наглости. Что ж, можно дать себе волю и продолжить это бесстыдное наступление. Стянуть с неё ночную рубашку и начать покрывать эту стройную фигурку поцелуями — со всем вниманием к каждому сладкому изгибу, упиваясь музыкой её судорожных вздохов. Тонкая шея, изящные ключицы, трогательно розовеющие плечи. Такая хрупкая, как фарфоровая статуэтка… Боязно лишний раз сильнее сжать её запястье, чтобы не причинить боли. Он же сильнее, старше, он обязан защищать её. А тут такое… Как уберечь эту воплощённую трепетную женственность от самого себя? От непреодолимого желания стать для неё больше, чем телохранителем, советником, другом. Стать её мужчиной. Покориться ей — и покорить её себе.
Ему уже не справиться с собой, да и она смиренно нежится в его неожиданно ласковых руках, не оказывая ни капли сопротивления. Она давно мечтала об этой ночи, когда молчаливый лорд-защитник покажет истинного себя — внимательного и чувственного, такого беззащитного в любви к ней. До чего же сладко наблюдать, как он реагирует на её прикосновения: уже не смущаясь крепче прижимает её к себе, трепетно и осторожно, но внутри него искрится с трудом подавляемая страсть.
То была очень долгая ночь. Они тщательно изучали друг друга, наслаждаясь каждым мигом, и лишь под утро, сражённые усталостью, притихли в объятиях друг друга.
Забывшись в воспоминаниях об этой их первой ночи, лорд-защитник уже почти уснул, когда услышал негромкий шёпот. Джесс (как же просто, когда можно называть её так, а не Её Высочество или леди Джессамина) негромко говорила во сне, прижавшись к его руке. Он разобрал в словах что-то про холод и страх и привлёк её к себе, поглаживая по голове. Тихо шепнул:
— Джесс, проснись.
— Корво… — она позвала его ещё сквозь сон, а потом всё-таки открыла глаза, не осознавая, где находится. Инстинктивно прижалась к нему, повторяя его имя.
— Тебе снился кошмар?
— Да… Нет… Не кошмар, это что-то другое, — ещё не оправившаяся от испуга девушка мельком заглянула ему в глаза и снова прильнула к нему, согрев жаром дыхания ямку между ключиц. — Мне там было очень странно. Холодно. И кто-то смотрел на меня, пристально, долго, кто-то, имени кому я не знаю. И… я не могла дозваться тебя, как ни пыталась.
Лорд-защитник не знал, что на это сказать. Да, это всего лишь сон, но… Не зря ли он за эти шесть лет знакомства воспитал в ней такое чувство доверия и уверенности в нём? Даже во сне она теперь первым делом зовёт его, если снится что-то пугающее. А ведь он не всесилен. Что если он однажды не сумеет защитить её? Не успеет, не сдюжит, просто не будет рядом? И простит ли он себе подобный промах?..
От сгущающихся мрачных мыслей его отвлекло шёлковое прикосновение губ к его шее. Джессамина, уже пришедшая в себя, успокаивающе улыбнулась:
— Не обращай внимания на мои сны. Пока ты рядом, мне ничего не страшно…
Она продолжила дорожку поцелуев, которая привела к его губам, и Корво пришлось отбросить тяжкие думы и подчиниться госпоже, которая сегодня была особенно убедительна.
Может, и правда беспокоиться не о чем? Это просто сон.
У них и их любви ещё всё впереди, и будущее манит своей безоблачностью.
В конце концов, что или кто может посметь разлучить лорда-защитника и его императрицу?..