В окутанных голубым туманом елях, на их пушистых иголках повисли аккуратные, точно искусственные капли недавно прошедшего дождя. Чётким неиспорченным книгами взглядом рассматривать — а не просто смотреть — их из окна было поистине приятным занятием.

Белые локти на подоконнике, тёмная рама самого окна, глаза, с каждым брошенным любовным взглядом на простилающийся лес становившиеся всё зеленее, пшеничные волосы, тонкой речкой острой косы утекающей вниз по плечу — всё было красивым, всё было родимым и тёплым.

Чувствовалось единение с природой. Особенно сейчас, в час неспешного рассвета, когда отдельные пряди Олесеньки на мягком дуновении казались прозрачными, а спина, закрытая в шёлковом ночном платье, расслабленной, как сгибающаяся по ветру ива.

Олесенька, видно, почувствовав, что я смотрю не на пейзаж за окном, а на неё саму, повернула ко мне своё бледное — не по болезни какой, а по родной красоте! — личико и улыбнулась одной из моих самых любимых успокаивающих улыбок, говорящих «всё хорошо, я здесь». Она единственная, кто могла улыбаться ею без притворства, без коварства, с чистыми и искренними побуждениями, стараясь приободрить меня, уверить, что лучше и быть не может. И я верую, верую ей одной.

Я поднялась с кресла и тихой поступью подошла к ней, кладя свою тяжёлую руку на её нежное оголённое плечо. Она улыбнулся мягче, ласковее. Я не могла не улыбнуться в ответ. Повернувшись обратно к окну, Олесенька вдохнула утренний запах, и я последовала её примеру.

Между нами не было произнесено ни слова, но я прекрасно слышала, как она поёт сейчас. Внутри поёт, сердцем своим. Поёт ветру, лесу, мне, но не самой себе. Это несколько печалило, но я привыкла к её всецелому бескорыстию и не стремилась как-то исправлять это. Исправлять… звучит так, будто она делает что-то плохое. Я усмехнулась своим глупым мыслям. Олесенька, поняв причину этого смеха, прекратила беззвучно петь и вторила моему смешку.

День начинался спокойно и мирно. Она пододвинулась, я осторожно присела рядом, боясь спугнуть эту прекрасную тишину. Конечно, Олесенька найдёт, если я потеряю. Конечно, но с её верностью я играться не имею права.

К моему удивлению, она сама заговорила, вернув звуки в окружающий нас мир:

— Ты не пила таблетки? — её робкий голос звучал обеспокоено.

— Нет ещё, — спокойно ответила я, подхватив пальцами её косу. — После завтрака выпью.

— Хорошо, — она снова улыбнулась, доверчиво прильнув ко мне. — Не заставляй тебе напоминать, пожалуйста.

— Не буду, — пообещала, невесомо поцеловав Олесеньку в лоб, цепляясь губами за её прозрачные пряди.

Последний раз посмотрела в окно, поднялась и, сжав в своей руке тонкие пальцы Олесеньки, повела за собой, завтракать. На первом этаже кухня только-только просыпалась, неохотно пуская к себе весенние лучи в безуспешных попытках загородиться портьерами. Вокруг узорчатой вазы на столе призывным ореолом кружили лекарства. После. Сначала — еда.

Олесенька по своему обыкновению позавтракает дома, но на всякий случай предлагаю. Ожидаемо отказывается, присаживается за стол и наблюдает за моими движениями. Готовлю незамысловатую глазунью с острыми приправами. Олесенька смотрит неодобрительно, но молчит. Я на это только улыбаюсь, разбивая яйцо в сковороду.

Опять тишина. И опять — приятная. Давно такого не было. Только масло шипит, да мои неуклюжие руки слишком громко переставляют баночки и орудуют лопаткой. Олесенька что-то мурлычет себе под нос, качается из стороны в сторону, и я снова вижу вместо неё голое осеннее деревце. Она отодвигает в сторону вазу, чтобы незабудки не заслоняли обзор. Время от времени оборачиваюсь на неё и каждый раз ловлю её заботливый аккуратный взгляд.

Скрипит вымытая до блеска тарелка. Ставлю готовую яичницу на стол и сажусь напротив Олесеньки. Ем молча, изредка встречаясь с Олесенькой глазами и посмеиваясь. Рот горит, но и это приятно. Она берёт мою свободную руку и вырисовывает какие-то знаки на ладони. Гадает? Может быть. Ей нравятся такие вещи. Простые, домашние, что-то уже ставшее обыденным, как каждодневный ритуал наподобие чистки зубов или плетения косичек.

Со звоном откладываю вилку, сжимаю её руку крепче и веду за собой на середину комнаты. Олесенька непонимающе смотрит на меня. Я опускаю руку на её талию и делаю шаг вперёд; она — отступает назад, хихикая.

— А таблетки? — спрашивает, не отворачиваясь.

— Позже, — пожимаю плечом и начинаю петь. Не слишком-то красиво и мелодично, но чтобы задать хоть какой-то ритм, вполне сгодится. Олесенька через какое-то время подпевает, и вот это — уже и вправду красиво. Мы танцуем вальс. Или что-то вроде. Всё равно.

Мои волосы вконец растрепались; её платье мягко шелестит по полу во время поворотов. Я веду, но очень скоро забываюсь, и Олесенька берёт это право на себя. С ней легко забыться, сбиться с ритма, но и она же напоминает, возвращает потерянный такт. Лёгкая и прекрасная, как незабудки в вазе. В порыве необъяснимой нежности подхватываю её и начинаю кружить; Олесенька охает от неожиданности и смеётся. Я смеюсь вместе с ней.

Опускаю на пол, тянусь к её щеке, но Олесенька уходит от поцелуя, в два плывучих шажка оказываясь рядом со столом — и снова возвращаясь ко мне с трескучей упаковкой. Смотрит на меня так, что у меня не получается найти способ уйти от этого.

Вздыхаю, всё-таки получаю свой поцелуй и отхожу к графину с водой. Запиваю таблетку, по-детски показываю язык Олесеньке, и пачка благополучно возвращается на своё место.

— Молодец, — хвалит меня Олесенька и коротко смотрит на часы.

Ох. Уже? Неужели завтрак так быстро закончился?

— Уже, — отвечает на мой незаданный вопрос. Наверно, недовольство как-то показалось на моём лице. Но я тут же подхожу к Олесеньке и обнимаю её, как маленькая девочка обняла бы любимую фарфоровую куклу — осторожно, боясь разбить.

Она обнимает в ответ, вытаскивает из вазы цветок и вдевает его в мои непослушные волосы, говоря что-то о поразительном сходстве с ними. Может, разве что только в цвете.

Олесенька обувается в прихожей, так и не переодевшись из ночного платья. Ну да оно и не слишком-то отличается от её повседневного, никто не заметит.

Открываю перед ней дверь и возвращаю цветок, продевая через пряди в её косе. Олесенька обещает, что скоро вернётся, целует меня в щёку и скрывается за дверью.

Вернётся. Обязательно вернётся.

Когда я снова забуду принять таблетки.