☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

Oh memories where'd you go 
You were all I've ever known 
How I miss yesterday 
And how I let it fade away 
Where'd you go

– Исин, прости, но это всё.

Исин тяжело вздохнул и посмотрел прямо на Сехуна. Тот выглядел удручённым и даже подавленным, но твёрдо смотрел в глаза и отступать от своих слов не собирался. И совершеннейше плевать, что ещё неделю назад, в день рождения Исина, они целовались так, что губы опухли как в их первые встречи.

Они впервые целовались вот так, не таясь, не по закуткам и тёмным углам, они стояли под проливным дождём и, отпустив себя, целовались, как впервые. Будто и не было этих двух лет, будто не переживали вместе смерть любимого деда Сехуна, женитьбу старшего брата на первой влюблённости самого Сехуна, обиды на одноклассников и непонимание с родителями. Словно не было взлётов и падений, будто Сехун не лил слёзы у Исина на плече, и не учился улыбаться, вопреки всему.

Слова Сехун никогда не умел подбирать. Он говорил прямо, иногда слишком резко. Но всегда хмурил брови, как сейчас. Исин понимал, что проблема даже не в том, что Сехун больше года жил в мегаполисе, бывая в городке лишь наездами. И в те короткие минуты, что он уделял Исину, они не занимались китайским, не гуляли и даже не готовили вместе, как прежде. Они успевали лишь заняться сексом, к которому Исин долго готовился. А после Сехун уходил, потому что его ждали родители. Он никогда не оставался с Исином на ночь. А Исин сидел у распахнутого окна и пытался собрать рассыпающиеся частички себя.

И совершенно плевать, что неделю назад Сехун подарил красивый серебряный кулон в виде лунного затмения. На светлый диск накладывался тёмный и оставался небольшой проблеск светлого, не чернёного серебра. Как обещание, подумалось Исину. Будто всё вернётся на круги своя.

– Я хотел сделать тебе прощальный подарок, чтобы ты запомнил своё тридцатилетие надолго. Я очень старался.

С Сехуном Исин наконец-то научился любить дни рождения. Раньше они были связаны со смертями близких, с потерями и переживаниями, Исин часто забывал о нём. На первой  работе поздравляли нечасто – коллектив сменялся со скоростью звука, запоминать что-либо никто не удосуживался.

В школе же его впервые поздравили коллеги, а потом и высокий нескладный ученик О Сехун, в чьём классе Исин начал читать китайский в начале учебного года. Сехун стоял красный, как помидор и крутил в руках расписную тарелку. Даже взгляд поднять боялся. Но всё-таки подарил, с запинкой тараторя что-то на ломанном китайском. Исин поблагодарил и стал собирать материалы, но Сехун так и мялся у двери.

Зато когда в коридорах затихли последние отзвуки шагов, он собрался с духом и напрямую спросил Исина: «Вам мог бы понравиться ученик?», явно намекая на себя. Исин хотел ответить, что нет. Пусть даже ему нравился Сехун, что был способным мальчиком. Но трепет сердца при виде Сехуна сдержать было невозможно.

И когда Сехун подошёл вплотную, едва не прижимая Исина к доске, взял его за запястье, отсчитывая бешеный пульс кончиками пальцев, прижался всем телом и впился в губы, Исин не смог оттолкнуть. Страх потерять работу, ощущение неправильности и прочие идиотские заморочки вмиг вылетели из головы под напором требовательных губ.

Их отношения надо было прекратить ещё тогда, накричать на Сехуна, может, даже влепить пощёчину, чтобы не было этих двух лет тягучих ласк и признаний в любви. Чтобы не было этих слов, что ударили под дых. Хотя Исин и был к ним готов, когда Сехун вошёл в его дом.

После дня рождения Сехун избегал всяческих контактов, находил отговорки и долго не отвечал на сообщения, хотя прежде никогда не позволял себе такого. Исин что-то чувствовал сердцем, что колотилось, будто в полном вакууме. А в последнее время вообще замедлилось в предчувствии.

Сердце упало, скатилось на пол и разбилось на мелкие осколки. Он только научился любить день рождения, как мог начать его ненавидеть с удвоенной силой. Уж лучше бы не было ничего, чем вот так, когда он поверил, что всё отлично, Сехун его бросил. Вот так вот просто оставил одного, погружаясь в новую жизнь. Что говорить, Сехун взял, что хотел. Видимо, Исин больше не нужен.

– Ты всё равно знал, что у нас нет общего будущего. Признайся хотя бы сам себе.

Уголок рта Исина непроизвольно дёрнулся. Он хотел возразить, что он не знал, что он не хотел этого, старался даже не думать о том, что Сехун с ним ненадолго, что у него впереди вся жизнь, карьера и, вероятнее всего, мегаполис. Молодой и перспективный Сехун вряд ли бы мог связать свою жизнь с простым учителем из глубинки. Что их отношения изначально были обречены, и Исину не было на что надеяться, несмотря ни на какие слова и обещания. Лишь Сехун покинул город для поступления в университет, отношения начали стремительно рушиться. Исин как мог поддерживал не клеящийся разговор, кормил любимыми блюдами и отдавал себя с таким отчаяньем, будто каждая минута может быть последней.

Ничто не могло удержать Сехуна, когда он что-то решал. И сейчас Исин смотрел на Сехуна, что так и не разулся, стоя у входа, в любой момент готовый сорваться и бежать куда подальше. От этого было больно, так больно, что Исину хотелось выть. Но он не мог себе этого позволить. Он был слаб тогда, два года назад. Значит, постарается быть сильным сейчас. Сильным, вопреки всему.

– У тебя всё впереди, – сказал Сехун. – У тебя будут новые отношения, лучше. С тем, кто даст тебе то, что тебе хочется. У тебя будет дом и семья.  Тебе нужен не я.

Сехун хлопнул дверью и не услышал слов Исина: «Глупый, как раз ты мне и нужен». Но даже если бы Сехун услышал, он бы не вернулся. Потому что если он вбивал себе что-то в голову, разубедить его было невозможно. Ноги задрожали, и Исин сполз вниз по стене, кусая ребро ладони. Просто он стал не нужен Сехуну. Вот и всё. Он был просто ступенью, был первым, но не последним.

Ураганом Сехун внезапно вошёл в его жизнь, так же неожиданно решил уйти, обрубив все концы. Глупый, мальчик. Исин видел кучу фотографий студенческой яркой жизни. Видел девушку, которая слишком близко прижималась к Сехуну, и прекрасно всё понимал. Просто он не думал, что всё случится так скоро. Что у него не будет времени сказать всё. У него просто отберут шанс сказать хоть что-то.

Как помог вновь поверить в себя и полюбить жизнь, так и отобрал всё одним махом. С другой стороны, Исин был рад, что было вот так. Радость была мазохистская, но ему не пришлось ничего говорить Сехуну, не пришлось объясняться и что-то доказывать, ломая тем самым его жизнь.

Исин с трудом поднялся, добрёл до аптечки, высыпал на дрожащую ладонь таблетки и забросил их в рот, забыв запить водой. Лекарство неприятно драло горло, но Исин не обращал внимания. Он забрался под душ в одежде и долго стоял под тугими струями, подставляя лицо, стараясь смыть боль, что свила гнездо в его груди. Ни плакать, ни даже выть не получалось, какие-то хрипы и всхлипы – всё, что вырывалось из сведённого судорогой горла.

Правда, Исин долго оттирал татуаж, что он согласился нанести на кожу, уступив Сехуну, тщательно прикрывая его выглаженными рубашками. Снять рисунок не вышло, но кожа покраснела и неприятно пульсировала, хотя Исин не чувствовал этой боли, его разрывало изнутри. Он выбрался из душа и, как и был, в мокрой одежде, рухнул на постель, зарываясь лицом в подушки.

Противоречивые чувства разрывали его. Он хотел вернуть Сехуна, он вновь хотел любви, но при этом он понимал, что ничего из этого не выйдет. И пусть будет так, как вышло, Сехуну ни к чему знать то, что хотел рассказать Исин.