☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼

Минсок чувствует себя дураком и старается не опаздывать на занятия не потому, что он такой правильный, а потому что не хочет лишний раз привлекать внимание их преподавателя словесности. Ким Чонин – мокрая мечта всего потока, и за спиной у него шепчутся, что он явно не только мастер словесности, но и мастер языка, а после хихикают и краснеют, когда за их спинами как призрак из ниоткуда появляется тот самый Ким Чонин и вежливо интересуется, готовы ли проекты.

Он уже откровенно жалеет, что перевёлся на последний курс именно сюда, а не в какой-нибудь богами забытый университет. Ким Чонин постоянно придирается к нему, оставляет после занятий и требует вразумительных ответов, а не невнятного бульканья, которое издаёт Минсок на занятиях. Даёт дополнительные задания и терпеливо ждёт их выполнения. И не сказать, что находиться с Чонином рядом Минсоку неприятно, наоборот. Но каждый раз ему нечем дышать, когда безупречный Ким Чонин в идеально выглаженной чёрной рубашке склоняется над ним и проверяет выполнение задания.

Минсоку кажется, что аромат парфюма Ким Чонина у него остаётся не только на языке, но и оседает где-то внутри, там, где безумно колотится сердце. Энергичные, бодряще-пряные нотки можжевельника с  черникой, кориандра, перца и сосны, с оттенком ладана и пачули будто въелись под кожу. И этот запах ему мерещится везде, особенно тогда, когда этого не хочется.

Потому Минсок в первых рядах спешит скрыться из аудитории, потому что у него откровенно стоит на преподавателя. И всегда лелеет мечту, что Ким Чонин просто не заметит его и не станет будоражить собой. Каждый раз после лекций и практических занятий Минсок развивает крейсерскую скорость и вылетает из кабинета, чтобы скрыться за хлипкими дверями одной из подсобок.  Но, увы, выходит нечасто, и он, прикрываясь рюкзаком, мнётся у преподавательского стола, кивает и кусает губы. Чтобы потом вернуться на дополнительное занятие.

Ключ от заветной двери Минсок нашёл давно, но так и не осмелился отдать вахтёру, что коршуном выслеживал всех правонарушителей и доводил до белого каления своими придирками даже невиновных. Минсок был уверен, что и в данной ситуации виновным окажется он, потому просто сунул ключ в карман джинсов и забыл о нём до первой стирки.

Сколько он времени потратил, чтобы незаметно попробовать открыть ключом кабинеты. Он и не собирался делать что-то недозволенное или предосудительное, но отчего-то так сладко сжималось всё внутри, когда он приставлял ключ к замку и гадал, подойдёт или нет. Когда же ключ подошёл, счастью не было предела. Хотя как может пригодиться ему непонятная подсобка на тот момент, Минсок не понял.

Зато теперь каждый раз,  запершись внутри и снимая напряжение, он радуется, что занимается столь постыдным делом не в кабинке туалета. Потому что никто не мешает шуршанием, голосами разных тембров, требованием освободить место или стуком в хлипкую дверь. Здесь можно и застонать, сцепив зубы, и неспешно и обстоятельно привести себя в порядок. Он заслушивает до дыр Skillet - Better than drugs, чувствуя, как под кожей горят слова его любви к преподавателю. Неправильной, но такой сладкой.

Fee you when I'm restless
Feel you when I can not cope
You're my addiction, my prescription, my antidote
You kill the poison
Ease the suffering
Calm the rage when I'm afraid
To feel again

Кто ж знал, что с приходом в новый университет Минсок будет в подсобке заниматься самоудовлетворением, вместо отлынивания от нудных пар? А сегодня он вообще стал свидетелем такого, отчего и без того узкие джинсы стали теснее в десяток раз – Ким Чонин танцевал. Минсок едва в голос не застонал и вспомнил незлым тихим словом проректора, который послал его в актовый зал.

Если бы он знал, что увидит, как преподаватель будет страстно прижимать к себе партнёршу, по совместительству преподавателя танцев, как будет сжимать её талию и закидывать её ногу себе на бедро, Минсок послал бы проректора по адресу, где уже очереди стояли на пропускном блокпосте.

Во рту пересыхает, и Минсок пытается сглотнуть слюну, чтобы не капала на форменную рубашку. Он представляет, как Чонин сжимает не преподавательницу в своих объятиях, а именно его. Как протискивает ногу между его ног и прижимается с хищной грацией, наклоняет и кружит, отталкивает и вновь притягивает. Минсок хлопает глазами, совсем позабыв обо всём, кроме грациозного Ким Чонина.

Зачем он тут вообще? Зачем он ещё и танцует? Ещё и так провокационно. Мало того, что он выглядит, как мечта или как бог? Минсок и так сон потерял, а теперь ещё и это. Просто предел всего. Минсок стонет в голос, и Ким Чонин своим шикарным – боги за что?! – голосом интересуется, отрываясь от партнёрши:

– Минсок, вы что-то хотели?

Минсок моментально краснеет и убирает руку с  паха –  когда только он успел её туда опустить, сжимая возбуждение? – что-то нечленораздельно мычит и вылетает из актового зала в сторону подсобки, чтобы заняться всё тем же, чем и в последнее время. Иногда ему кажется, что он натрёт мозоли и сотрётся к чертям от постоянного самоудовлетворения, даже смазка, которая стала неотъемлемой частью рюкзака, не спасёт.

– А кто это у нас такой сладкий? – бросают в спину, и тяжёлые шаги будто грохочут в мозгу.

Минсок замирает, разворачивается и ускоряется, направляясь к лестнице, лелея надежду, что он успеет показаться в пределах видимости вахтёра, что спасёт его от общества двух выпускников, которые остались при университете для прохождения стажировки. Но спуститься хотя бы на полный пролёт Минсок не успевает, сначала его ловят за руку, скручивают и прижимают худыми лопатками к груди, а потом и вовсе зажимают между двух тел.

– Может, не надо? – шепчет Минсок и смотрит на вечно улыбающиеся губы Чондэ.

– Почему же, сладенький? – тихо говорит на ухо Бэкхён, касаясь мочки уха. Минсок протяжно вдыхает и пытается вырваться, но Бэкхён держит крепко, а Чондэ расстёгивает воротник рубашки Минсока и щурится, от чего лицо превращается в морду довольного жизнью кота.

Натиск на запястья слабеет, Бэкхён стискивает оба одной рукой, а другую руку запускает под рубашку и гладит напрягшийся живот Минсока, пока Чондэ вылизывает шею, смыкая зубы на ключицах. Минсок открывает рот, чтобы позвать на помощь, но в рот проскальзывают длинные пальцы, и Минсок давится криком.

В университете пусто, никто не поможет, но хотя бы и не увидит, и не выложит потом в сеть, собирая миллионные просмотры. От происходящего сердце готово выскочить из груди. А возбуждение почему-то только растёт. Возможно, он бы и не отказал настырным выпускникам, но не на лестничной же площадке заниматься тем, к чему он даже не готовился.

Он был с каждым по отдельности, но он определённо точно не готов к сексу втроём, ещё и на лестнице университета. Но сопротивляться почему-то не хочется, когда, прикрыв глаза на ласкающих его парней, он видит Чонина. И становится плевать на всё. Абсолютно.

Чондэ расстёгивает джинсы Минсока и припадает губами к тазовой косточке. Бэкхён целует шею Минсока и, отпустив запястья, потирает соски между пальцами, вызывая тихий стон - Бэкхён ловит его губами и проталкивает язык в рот Минсока. А Чондэ тем временем приспускает бельё и покрывает поцелуями уже стоящий колом член, размыкает губы и облизывает головку.

– Бэкхён, Чондэ, рекомендую вам отпустить Минсока.

Голос кажется знакомым, но Минсок не соображает ничего от возбуждения и стучащей в висках крови. Он лишь чувствует, как натиск ослабевает, когда Чондэ с хитрой улыбкой целует его член, натягивает бельё, а потом с натугой застёгивает его джинсы и отходит. Бэкхён разжимает руки, которыми прижимал к себе, и Минсок едва не падает.

– Простите, господин Ким. Мы решили немного пошалить, – говорит Бэкхён.

– В университете всё равно никого нет, – добавляет Чондэ. – Да и Мин не против.

– Это так? – спрашивает Ким Чонин, а Минсок опускает глаза. – Завтра у меня в кабинете, в девять. Свободны, – говорит он выпускникам, и те исчезают из поля зрения в считанные доли секунды.

Ким Чонин подходит к Минсоку и, подцепив пальцами подбородок, смотрит тому в глаза. Минсоку стыдно и невыносимо хочется получить оргазм. Тело звенит от возбуждения. Он стоит весь растрепанный и красный перед своей мокрой мечтой. Ему хочется провалиться под землю и перестать существовать, лишь бы преподаватель Ким – а в мыслях Минсока просто Чонин – не смотрел на него так.

А преподаватель смотрит на него нечитаемым взглядом, и угадать, что он думает, невозможно. Лишь зрачки будто пульсируют, закрывая и так почти чёрную радужку. Минсок пытается отстраниться, делает шаг, оступается, нелепо взмахивает руками и катится вниз по ступенькам, больно ударяясь головой, коленками и спиной.

Приземлившись окончательно, скручивается от боли и тихо стонет, пытаясь понять, жив ли он вообще. И очень надеется, что нет. Что не придётся смотреть в глаза Чонину, снова краснеть и объяснять, что здесь происходило, зачем и почему Минсок позволил такое.

Он закрывает лицо ладонями и пытается стать незаметным, слиться с лестницей, не существовать и не быть, но это не помогает. Его ладони мягко отнимают от лица и помогают подняться. А потом ведут куда-то за руку, как маленького ребёнка, а он позволяет, идёт следом и боится поднять голову, что уж говорить о том, чтобы встретиться глазами с Чонином.

– Рюкзак, – тихо говорит Минсок, вспоминая об оброненном на ступеньках рюкзаке.

– Потом, – отрезает Чонин.

Вахтёр что-то бурчит невразумительное, но Минсок не разбирает, что именно, - он смотрит на смуглые пальцы на своей руке и потеет. Отчаянно и сильно. Кажется, что рубашка совсем прилипла к телу, он осторожно отлепляет её от спины и застывает. Рубашка призывно расстёгнута, а на уровне пояса джинсов на выступающей тазовой косточке красуется яркий засос. Что подумает вахтёр? Что скажет Чонин? Его сразу отчислять или сначала поиздеваются?

Стыд накатывает с новой силой, колени становятся ватными и тошнота подступает к горлу. Если и раньше не было шансов соблазнить Чонина, то после увиденного и подавно ему ничего не светит. Он и сам от себя не ожидал такого, что уж говорить о том, как это выглядело со стороны.

Чонин тянет его за собой, и Минсок послушно переставляет ноги, хотя хотел бы уже сгореть со стыда. Он запахивает борта и пытается одной рукой застегнуть рубашку, но пуговицы отчаянно не хотят лезть в петли и выскальзывают, будто насмехаясь. Лишь одна поддаётся, и то не та, что надо, - и рубашку перекашивает.

– Садись, – говорит Чонин, и Минсок сжимается от проскальзывающих в голосе стальных ноток. – И не дёргайся.

Минсок вскидывается и оглядывается. Он сидит на кушетке в медпункте, на столе горит настольная лампа, мягким светом освещая комнату, а Чонин уже приближается с банкой анестетика в руке. Он щёлкает выключателем и загорается яркий свет, в котором не скрыть своего растрёпанного вида. У Минсока холодеет всё внутри, и всё отчётливее кружится голова. А потом он проваливается в спасительную темноту.