☼☼☼☼☼☼☼☼☼☼

Постель мягкая, уютная, именно такая, из которой не хочется выбираться по утрам. Минсок потягивается и ощущает приятную тяжесть на бёдрах. Он ощупывает лежащего на ногах кота, но хмурится, потому что вместо мягкой шерсти под пальцами жёсткие волоски, он трогает нечто и понимает, что это нога. Мужская, с красиво очерченными мышцами. Он приоткрывает глаз и видит смуглую, покрытую тёмными волосками ногу. Минсок протирает глаза и поворачивает голову к лежащему рядом человеку и давится вскриком, боясь разбудить.  

Рядом спит Чонин, уткнувшись носом Минсоку в шею, перекинув через его бёдра ногу и закинув на грудь руку. Такую красивую, что Минсок сглатывает и вновь думает об идеалах. Он считает до десяти, потом до ста, но сердце не унимается, продолжая бешено колотиться о грудную клетку.

А взгляд всё равно скользит по обнажённому Чонину, его невозможно идеальному телу бога. Минсок откидывается головой на подушки и вымученно кусает губы. Он не помнит, как оказался в постели с Чонином. Он не помнит ничего. Ну как так? Мечтая о ночи любви с самым горячим преподавателем университета, не запомнить по факту ничего.

Откровенный конфуз, даже вспомнить будет нечего. Обидно. А глаза всё равно изучают красивое тело и останавливаются на нескольких светлых пятнах на широкой спине.  Минсок осторожно ведёт рукой и оглаживает их, понимая, что это шрамы. И явно не простые, а последствия пулевых ранений.

Минсок замирает, когда Чонин потягивается сытым котом, открывает один глаз, потом второй, и довольно улыбается, обнимая Минсока крепче. Минсок зависает на чёрных глазах и тонкой паутинке на смуглой коже от долгого лежания в одном положении. А потом давится воздухом, стоит Чонину провести носом по шее и коснуться её губами.

– Господин Ким, я, наверное, пойду. Да? – хрипит Минсок и пытается выпутаться из объятий. Но Чонин держит крепко и никуда не пускает. А потом и вовсе прижимается всем телом, и Минсок чувствует упирающийся в бедро член. Сглатывает и жалобно смотрит на Чонина.

– Мин-а, откуда этот официоз?

– Ээээ, – глубокомысленно замечает Минсок и старается не двигаться, чтобы не провоцировать Чонина на более активные действия. Не то, чтобы он не хотел, но... – Господин Ким, я не хочу, чтобы вас уволили, а меня исключили.

– Мин, что ты такое говоришь? – спрашивает Чонин и обеспокоенно смотрит на Минсока. Трогает его лоб рукой, а потом губами. Минсок почти не дышит и смотрит во все глаза на Чонина, точнее - на смуглую шею и линию челюсти прямо перед глазами.

– Вроде температуры нет. Ты настолько соскучился, что бредишь?

– А?

– Мин, ты меня пугаешь. Где болит?

– Я… у меня… – Минсок что-то лепечет, окидывает взглядом комнату и замирает – на прикроватной тумбочке стоят фото, он смотрит на них и не верит глазам. Во-первых, Чонин военный, во-вторых, они оба счастливые и улыбающиеся на фото. Свадебном фото. Минсок медленно опускает глаза на свою руку - на безымянном пальце серебрится кольцо с тонкой вязью в сердцевине, он переводит взгляд и видит, что у Чонина на безымянном пальце такая же серебряная обручалка.

– Опять болит? Я принесу таблетки.

– Стойте, – говорит Минсок  и тут же исправляется под потяжелевшим взглядом Чонина, – постой, не надо. Просто сон приснился реалистичный.

– Какой?

– Я был вашим… твоим студентом. И ты мне очень нравился. Но ты сильно придирался, постоянно, ещё и после уроков оставлял.

– Ха, зная себя, скажу, значит, ты мне очень нравился тоже, раз я себя так вёл. Не люблю тратить драгоценное время на неинтересных мне людей, – Чонин целует живот Минсока, ведёт губами по рёбрам, согревает дыханием кожу, но волоски у Минсока всё равно становятся дыбом, и от этого он  никак не может сосредоточиться. –  Что ещё было?

– Ничего такого, ты спас меня от секса на троих.

– Я возмущён, – громко говорит Чонин, и Минсок сжимается, ожидая чего угодно, но не бархатистого смеха. – И после этого, надеюсь, уволок тебя к себе, показывая, как можно использовать учительский стол? – Чонин не отрывается от Минсока, всё настойчивее гладит и целует.

– Нет. Потом я отключился и проснулся, – Минсок едва удерживает язык за зубами, чтобы не добавить слово «здесь», но в итоге громко стонет, когда зубы Чонина смыкаются на тазовой косточке.

– Я смотрю, ты так соскучился, что сам не свой. Мин, закончится эта командировка, и я переведусь сюда, как обещал. Веришь мне?

Минсок смотрит на него во все глаза и медленно кивает. Он не понимает ничего, но подыгрывает, называя своего преподавателя, который внезапно оказался военным да ещё с наградами миротворческой миссии, на «ты». Взгляд Чонина теплеет, Чонин обнимает его и перекатывается, теперь не он нависает над Минсоком, а наоборот. Минсок сидит на бёдрах Чонина и думает, что ему плевать, как он оказался здесь, когда Чонин трётся об него котом, он не в силах сопротивляться напору.

Чонин оказывается куда лучше самых смелых фантазий Минсока, и от этого голова кружится ещё больше, чем от приятной усталости и сковывающей тело истомы. Они ходят друг за другом хвостиком, не упускают возможности прикоснуться друг к другу и постоянно целуются. Минсок жаден до поцелуев и никак не может оторваться от Чонина, а Чонин только рад стараться.

– Увольнительная надолго? – спрашивает Минсок, перебирает влажные после душа волосы, чтобы сохли скорее, и потягивается.

– Нет. Вчера приехал, завтра уезжать. Не грусти, Мин-а, – Чонин целует Минсока в висок и вздыхает, – когда я вернусь, ты ещё плакать будешь, чтоб я свалил подальше.

Минсок толкает Чонина локтем в рёбра, но промахивается, и тихо стонет, когда Чонин на автомате его скручивает и прижимает к стене. Чувствовать щекой шероховатую поверхность жидких обоев непривычно, но почему-то крайне волнующе, особенно, когда Чонин дышит в затылок.

– Прости, – говорит Чонин и тут же отпускает Минсока из захвата.

– Повтори, – шепчет Минсок и борется с накатившей волной возбуждения, но оно оказывается сильнее.

Минсок прижимается спиной к груди Чонина, кожей чувствует напрягшиеся мышцы и лукаво улыбается сам себе, когда полотенце с бёдер ползёт вниз. Чонин отстраняется, но Минсок призывно изгибается в пояснице, опираясь на стену, трётся ягодицами о смуглые бёдра, и терпение Чонина испаряется, он несдержанно рычит, вплетает пальцы в волосы и тянет голову Минсока на себя.

Потом ведёт рукой ниже, и широкая ладонь ложится на горло, совсем легко, но  Минсок выгибается дугой и стонет от того, насколько ему приятна несдержанность и совсем маленькая толика грубости Чонина. Придётся снова идти в душ, но какая разница, если тебя целует и дарит наслаждение любимый мужчина.

Утро медленно превращается в день, а день в вечер, когда они отрываются друг от друга. Минсок готовит, а Чонин сидит на диване, и Минсок готов поклясться, что Чонин не сводит с него глаз. Но из любопытства он решает это проверить, немного поворачивается и  погружает испачканные в сливках пальцы в рот. Глухое рычание становится ответом на все вопросы.

Чонин оказывается рядом в считанные мгновения, разворачивает его к себе и смотрит так, что Минсоку на секунду становится страшно. В поясницу давит кухонная тумба, но Минсок, как зачарованный, не может оторвать взгляд от чёрных глаз. Чонин медленно, не разрывая зрительного контакта, склоняется и слизывает сливки с губ.

– Господин Ким, если вы будете вести себя так всю увольнительную, то не сможете сидеть ещё долго, – тихо говорит Чонин.

Минсок сглатывает и улыбается, его влияние на Чонина тешит самолюбие, даёт возможность почувствовать себя нужным и любимым и распаляет желание. Но Чонин в чём-то прав, и дело не в том, что он не сможет сидеть, просто он не может оставить любимого мужа без еды, хотя и оторваться от Чонина невозможно, да и не хочется совсем.

Но едят они, тем не менее, лишь спустя два часа. Чонин постоянно напоминает Минсоку о таблетках, которые он послушно глотает, получая поцелуи взамен. Чонин пишет расписание приёма лекарств и вешает на холодильник, берёт обещание не пропускать приём и долго и увлечённо сжимает Минсока в объятиях.

А потом вечером качаются на больших садовых качелях и смотрят в небо. Минсок готовь продать все свои пожитки, отдать все свои сбережения, лишь бы это всё не заканчивалось. Чонин поглаживает кольцо на пальце Минсока и мягко улыбается, глядя вверх, на бледные звёзды.

– Люблю тебя, Мин-а, – говорит Чонин, и Минсока обдаёт жаром, в груди скребётся какой-то зверь и переворачивает всё с ног на голову, и Минсок не знает, не понимает, как успевает ответить: «Люблю тебя, Чонин».

Чонин раскачивает качели сильнее, укладывает голову Минсока себе на плечо и тихо напевает, а сердце Минсока готово вырваться из груди и обнять весь мир под бархатистые обертоны и красивые слова.

You're better than drugs
your love is like wine
Feel you comin' on so fast
Feel you comin 'to get me high
You're better than drugs
Addicted for life
Feel you comin 'on so fast
Feel you comin' on to get me high

Минсок открывает глаза от настойчивого тормошения и слышит странный звук, не сразу понимая, что это он смеётся сонным, сиплым голосом, и вроде как кашляет. Он трёт глаза костяшками пальцев и смотрит на обеспокоенного Чонина, освещённого мягким светом бра.

– Ты чего? Это что? – удивляется Минсок, рассматривает странную коробочку в смуглой ладони и надсадно дышит.

– Ингалятор.

– А? Зачем?

– У тебя приступ, и я проснулся. Дыши, – говорит Чонин и помогает сделать вдох, нажимает на баллончик, и смотрит на Минсока, пока у него выравнивается дыхание.  – Что случилось?

– Смешной сон приснился, – говорит Минсок, отдышавшись, и укладывает вихрастую голову себе на свою грудь, где ещё гуляют отголоски смеха и кашля. – Снилось мне, что мы уехали в горы. Я собираю грибы в большое такое ведро, тебя почему-то не видно. Срезаю я очередной гриб, кладу в ведро, а там все грибы надгрызаны. Я оглядываюсь, но тебя всё равно нет. Хотя я и чувствую, что рядом. А потом оборачиваюсь, а ты хомячишь сырой гриб.

– Прям сырой? – удивляется Чонин. – Никогда не пробовал. Как вернусь, обязательно вгрызусь в податливую грибную плоть.

– Вот дурак, – возмущается Минсок и продолжает: – Я на тебя обиделся – грибы были такие красивые, ровные, не всегда такие сыщешь, а ты взял и понадкусывал. Стыдоба одна, даже не сфотографировать. В общем, обиделся и отошёл от тебя вглубь леса, а там огромная поляна черники. Думаю, раз так, жуй грибы, а я черники насобираю. Сварю немного джема и испеку пирог. Собираю в непонятно откуда взявшуюся корзинку чернику, а она так пахнет, что слюнки текут. Ягоду за ягодой в рот отправляю и оглядываюсь, будто злодеяние какое творю. А тут ты кааааак прыгнешь… эй, не ржи.

Чонин похихикивает, кусая губы, поднимает голову с груди Минсока и внимательно смотрит на него. Как будто не сон слушает, а пророчества или раскрытие вселенских тайн. А у самого глаза хитрые-хитрые, будто уже задумал что-то. Минсок щурится и оценивает наглую рожу мужа, но продолжает:

– Схватил корзинку, всё, что было захрумал, а потом ко мне повернулся. Взгляд такой плотоядный, даже страшно. И почему-то мы оба голые, в общем, странновато. Вдруг люди заметят, штраф выпишут. А ты повалил меня в чернику, я брыкаюсь, вырваться не могу. Давленые ягоды пахнут так одуряющее, ты дал мне перевернуться и вновь прижал всем телом. А потом развернул и начал слизывать сок с рёбер. Щекотно. Вот я и засмеялся… Эй, прекрати… что ты… Чонин… а… ах…

Минсок пытается оттянуть Чонина за волосы, но вместо этого только разжигает желание в любимых глазах, а спустя мгновение ему становится всё равно, что  Чонин не дослушал, что снилось. Он прижимается к Чонину и кусает его куда придётся, распаляясь от ответных укусов и скользящего по телу языка. Между поцелуями и толчками Чонин обещает обязательно испробовать способ из сна, даже если он разорится на чернике.

Незаметно за окном рассветает, а они до сих пор не насытились друг другом, Минсок желает, чтобы время остановилось, и Чонин был рядом всегда. Но рядом с Чонином мысли быстро улетучиваются, и возвращаются лишь спустя время, когда утомлённые сексом, они принимают душ и неспешно целуются под струями воды.

Они снова валятся в кровать, стараясь не упустить оставшиеся до расставания часы. Просто лежат и смотрят друг на друга в тишине, слушая сердцебиение и тиканье часов. Чонин жмурится сытым котом и не отрывает взгляда от Минсока, а он мнётся, подбирая слова. Сжимает между пальцев тонкую ткань футболки, что набросил на влажное тело и думает о Чонине.

– Откуда это? – спрашивает Минсок и указывает на светлое пятно на рёбрах Чонина, трогает пальцем – рубец с жёсткой подложкой, будто под ним плохо сросшаяся кость. Он отличается от тех, на спине.

– Мин?

– Просто расскажи. Мне нравится слушать твой голос, – врёт Минсок.

Чонин поджимает губы и вздыхает, словно история ему не нравится, он берёт Минсока за руку и смотрит в глаза долго, кажется, что проходят часы, пока он начинает говорить. Но сначала он трогает грудь Минсока справа, ладонь немного шершавая и горячая. Минсок щурится, ему тепло и приятно. Чонин ведёт рукой вниз и забирается под футболку, оглаживает кожу и задирает подол вверх, оголяя кожу.

– Вот это, – Чонин обводит неровный круглый шрам на бледной груди Минсока, и тот напрягается: он был слишком занят Чонином, чтобы осматривать своё тело, – и это, – Чонин показывает на свою грудь, – мой подарок на твой день рождения.

Чонин сцепляет зубы и хмурится, и вновь кладёт ладонь на вздымающуюся грудь Минсока. Желваки играют на лице, делая его более хищным, и Минсок осторожно трогает складочку, залёгшую между бровей. Покусывает губу и гладит настойчиво, пока лицо Чонина не расслабляется хоть немного. Он невесомо целует Чонина  в ладонь и вновь возвращает её себе на грудь.

– Почему ты всегда просишь рассказать это?

– Не знаю, прости. Я, правда, не знаю.

– Я виноват. Если бы я не пригласил тебя в то кафе… теперь ты не задыхался бы постоянно.

– Ин, я люблю тебя, слышишь? Мы живы, вместе, что ещё нужно?

Чонин вздыхает и смотрит на Минсока, кусает губу до крови, Минсок тут же слизывает проступившие капельки крови и целует в нос и лоб, успокаивая его и себя. Он видит, как тяжело Чонину, но он уже начал этот разговор, и отступать не хочет.

– Я тогда заказал столик в нашем ресторанчике. Ты только подошёл, и мы обнялись, когда снайпер сделал первый выстрел. Ты так стиснул меня, что в первую секунду я обрадовался, что после утренней ссоры ты рад видеть меня. Но быстро понял, что всё не так, и потащил тебя на пол, когда зазвенела витрина, и упал первый человек.

 Чонин замолкает и прикрывает глаза. Минсок не торопит, он лишь кладёт ладонь на грудь Чонина и задумчиво смотрит ему прямо в глаза. На дне плещется много боли и чего-то ещё, но если Минсок останется здесь, он должен знать всё, что только можно.

– Рядом падали люди, вокруг опять была война. А ты вцепился в меня, смотрел и улыбался. Так безумно, что мне было не по себе. Ты попросил не уходить, когда я молил всех богов, чтобы не забирали тебя. Меня даже из машины скорой не смогли вытолкать, – Чонин усмехается.

– Умеешь быть убедительным, – улыбается Минсок и прижимается к Чонину.

– Я был рядом, когда ты пришёл в себя. А к вечеру получил по шее за то, что скрыл своё ранение. Пуля прошла навылет сквозь тебя, но застряла у меня в ребре. Ты сказал, что это отличный подарок на день рождения. И наконец-то принял моё предложение, спустя три долгих года отказов.

– Знал бы, раньше б стрелял в меня? – шутит Минсок, но тут же осекается под потяжелевшим взглядом Чонина.

– Не говори так.

– Прости.

Минсок целует скулы Чонина и шепчет, что виноват, что не хотел обидеть, Чонин напряжён, но всё равно прижимает к себе Минсока и шумно дышит ему в шею, так и не убирая руки со старого ранения.

– С тех пор запрещаешь мне дарить что-то и дуешься, если я всё равно делаю подарки.

–Да, я странный, – кивает Минсок, а сам думает, что это действительно странно. Но если рядом Чонин, то ему больше ничего и не нужно. – А что со стрелком?

– Он выстрелил в восемь человек, считая нас, и застрелился сам.

Чонин вновь замолкает и гладит шрам на груди Минсока, а потом перекладывает ладонь на спину и греет шрам с другой стороны, стискивает зубы всё крепче, отчего крупные губы бледнеют и сжимаются в узкую полоску. Минсок чувствует чужую боль куда лучше своей, ведь у него почти ничего не болит, и если тот Минсок воспринимал ранение как подарок судьбы, то он тоже уверен, что это было перстом судьбы.

– А это, – Минсок убирает свою ладонь с груди Чонина, а его руку со  своей спины, прижимается шрамом к шраму и говорит, – это наша история любви. И никто не сможет её отобрать у нас.

– Мин, ты меня иногда пугаешь.

– Я сам себя боюсь, – улыбается Минсок и жмурится от жгучих поцелуев в шею.

Оторваться от Чонина невозможно, Минсоку кажется, что Чонин смазан мёдом, а он, как наивная мушка не может не соблазниться, но и уйти не может тоже, он влипает с головой, а не только лапками. И барахтается в обволакивающей медовой сладости, и не хочет спасения. Лишь бы Чонин был рядом.

Чонин завтракает, а Минсок неотрывно смотрит на него, подперев щёку рукой. В такие моменты Чонин такой домашний и уютный, что Минсок готов выучить ещё хоть сотню тысяч рецептов, лишь бы радовать Чонина вкусной едой и смотреть, как он её неспешно пережёвывает и как дёргается кадык, когда он глотает.

«Такими темпами можно превратиться в фетишиста», – думает Минсок, – «но я и так давно им стал, как только познакомился с человеком по имени Ким Чонин». На язык сами собой ложатся слова песни: «Ты лучше наркотика, твоя любовь, как вино».

– Кто это? – спрашивает Минсок и весь сжимается от звонка в дверь. Кажется, что вот придёт настоящий Минсок, которому принадлежит этот Чонин, и размажет самозванца по стенке.

– Доставка. Открой.

Минсок угукает, набрасывает халат, проходит в коридор и осторожно приоткрывает дверь. Там действительно мнётся парень из доставки, переступает с ноги на ногу, чешет шею и смотрит куда угодно, только не на него.

– Ким Минсок?

– Да.

– Распишитесь.

Минсок подписывается в графе «получено» и принимает коробочку из рук курьера. Закрывает дверь и идёт в кухню, по пути сбрасывая халат. Ставит коробочку на стол и приобнимает Чонина со спины.

– Откроешь? – интересуется Чонин.

– Не знаю, – пожимает плечами Минсок и обнимает крепче.

– Открывай.

Минсок кивает и тянет атласную ленту, развязывая узел. Приоткрывает крышку и начинает хихикать, а потом и вовсе заливается смехом.

– Когда ты успел?

– Неважно. Тебе нравится?

– Да, – Минсок с улыбкой смотрит на горсть черники в коробочке.

– Когда я вернусь, скуплю полмагазина. И точно повторю твою эротическую фантазию.

– Эй, это был всего лишь сон!

– А будет фантазия, воплощённая в жизнь, – хихикает Чонин и, зажав между губами несколько ягод черники, целует Минсока.

Минсок вцепляется в форму Чонина и никак не хочет отпускать, дышит надрывно, а пальцы скрючиваются и не разгибаются. Всё кажется ерундой, и двух дней с Чонином мало. Ему невыносимо мало Чонина. Хочется, чтобы он был частью его и никуда не уходил. Чонин шумно дышит Минсоку в макушку, а потом медленно разжимает пальцы один за другим.

– Ещё неделя, Мин-а, всего лишь неделя, и я успею тебе надоесть.

 Он целует Минсока, обжигая своим внутренним огнём, прижимает так, что Минсок чувствует, как пуговицы впечатываются в его кожу сквозь футболку. Чонин открывает дверь, ступает за порог, оборачивается и говорит:

– Люблю тебя, я скоро вернусь.