☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

С неба сыпались снежинки, завораживая своим танцем и разнообразием своих искристых кружев. Они красовались, кружа прямо перед янтарными глазами, и таяли на густых ресницах и мягких ушках, что стояли торчком и изредка подрагивали, стряхивая снег. Парень смаргивал влагу и продолжал начатое, складывая всё собранное в холщёвый мешочек с витиеватой вышивкой.

Ветер усиливался, и парень постоянно принюхивался. Пахло опасностью. Но он должен был успеть собрать необходимое количество веток, листиков и ягодок остролиста, чтобы хватило до следующего года. Можно было бы и для оберегов набрать, но затылок покалывало от ощущения близких неприятностей, потому парень спешил.

Мягкие светло-рыжие ушки подрагивали, чутко прислушиваясь к происходящему, а ловкие пальцы продолжали собирать ингредиенты будущих лекарств. Снег начал сыпать ещё с утра, но тогда лис уже пришёл к подножию горы. Он планировал собрать куда больше разных заготовок, но снег скрыл практические всё, кроме остролиста. Ну, хоть такого наберёт. В следующий раз будет читать прогноз погоды и обязательно послушает болтливого братца. Который опять оказался прав.

От осознания этого пушистый хвост вздрогнул и сильно ударил по одному бедру, потом по другому и случайно зацепился за острые иголочки остролиста. Лис закатил глаза и, громко фыркнув, взялся за спасение своего светло-рыжего пушистого сокровища. В котором умудрились запутаться маленькие шишечки не пойми откуда взявшегося репейника, которые надо было отцепить сейчас же, пока не образовались неэстетичные колтуны. Парень вынул из рюкзака гребень, что до сих пор пах вишней, из которой был изготовлен умелым Сехуном, и тщательно прочесал влажный хвост, вынимая колючки и расправляя шерстинки.

Покрутился, рассматривая работу и свой прекрасный хвост и удостоверившись, что всё в порядке, спрятал расчёску обратно. Потоптался немного и обратил своё внимание к следующей «жертве» лечебного сбора.

Его определённо расстраивала мысль, что брат снова оказался прав. Что в его нескончаемом потоке слов опять была доля правды, и ехать стоило на недельку раньше, чтобы успеть до приближающегося снегопада. Если бы он только знал, что задержка приведёт к таким последствиям, то, не раздумывая, бросил бы все дела.

Тогда можно было собрать и корневища бадана и горянки, листьев и корней вечнозелёного барвинка, да ещё кучу всего. И вообще! Что за снег в ноябре?! По какому такому праву?! «Ну, ничего, морда хитрая, я тебе всё выскажу!», — фыркнул лис и вовремя поймал свой хвост, который так и норовил вновь запутаться в кустарнике.

Брат лиса — Бэкхён — чувствовал непогоду в любой точке мира, стоило ему расслабиться, забравшись в кресло с ногами, выпить определённого отвара, взять в руку красивую выточенную из тонкоствольной рябины фигурку, прикоснуться тонким пальцем к карте мира и посидеть так несколько минут, прикрыв хитрые глаза. И, о ужас, даже помолчать несколько минут. И прогноз всегда был правдив. Но на этот раз брат не стал тратить время, сказал лису: «Жопой чую непогоду!», и, показав язык, сбежал с мужем, по совместительству демоном-бакэнэко, с подозрительно корейским именем Чондэ в заграничную поездку.

Верить такому прогнозу лис не стал, за что и расплачивался теперь, утопая в снегу в далёкой Японии. И довольствуясь сбором остролиста. Парень вздохнул и огляделся. Стремительно темнело, хотя едва перевалило за обед. Он покрутил головой и к своему вящему недовольству заметил темноту, двигающуюся с севера. Огромные, тяжёлые тёмные тучи стремительно надвигались и зависали над головой, отказываясь проходить мимо, и как назло останавливались над вершиной Тетейямы, словно привязанные.

Пора было возвращаться, хватать первый попавшийся билет и лететь в Сеул. Чтобы потом вывалить всё своё недовольство на едва вернувшегося влюблённого брата. А что? Поделом ему, надо говорить точно. Мало ли что у него под хвостом чует. Надо было сказать чётко: «Минсок, Тетейяма, снег, полная жопа». Так нет же! Жопой, он, видите ли, чует. А что он ею чует неясно. Если бы ветра или дожди, то взял бы с собой дождевик да собрал всё, что надо, главное тогда было бы подсушить собранное вовремя.

А тут… Придётся довольствоваться скудными прошлогодними запасами. Или же покупать у этой морды кирпичом, что клеится уже не первый год. Сехуну только повод дай, пусть даже это будет банальная покупка крокусов, копытня или редкой мандрагоры, тот тут же распустит свои шаловливые руки, или уши мять будет или, того хуже, пушистый хвостик лапать начнёт. И лису плевать на то, что на него обратил внимание могущественный чансын, даже если Сехун может защитить его дом и лавку от напастей и нечистой силы.

Потому что даже чансын-хранитель не сможет уберечь лиса от гнева огненной птицы фэнхуан в лице разъярённого Чанёля, имевшего виды на того самого чансына. И лишь Сехун плевать хотел на внимание феникса, одаривая своими редкими, немного пугающими, улыбками и концентрировано интимным вниманием только рыжего Минсока. Чем доводил до белого каления в прямом смысле вспыхивающего Чанёля и до дрожи в коленках обыкновенного маленького кицунэ Минсока, что уже не раз зарекался обращаться за помощью к Сехуну. Но у того были колоссальные связи и иногда, скрепя сердце, лис шёл за помощью, от которой потом отходил неделями.

План свести хранителя и феникса зрел давно, чтобы каждый получил желаемое, один успокоился и перестал поджигать взглядом одежду лиса или его лавку, а другой получил бы объект, на котором можно вымещать нерастраченную нежность и желание защитить. Но пока все поползновения в эту сторону заканчивались глобальной неудачей, подожжённым хвостом и до боли затисканными ушками.

Каждый раз после неудач Минсока каким-то немыслимым образом появлявшийся не ко времени Чондэ ржал, как конь и тянул губы в чеширской улыбке, за что не единожды был луплен братьями в назидание, но не переставал всё так же остро реагировать и появляться в самое неуместное время. Брат и лучший друг по совместительству лишь с досады прикусывал изящный палец и помогал выстригать обгоревшие шерстинки либо капал ушки Минсоку обезболивающими каплями, шипя на острослова-бакэнэко и обещая тому месячное воздержание и вечное полшестого, если тот не закроет рот.

«Ох, пушистый мой хвостик, как там в лавке-то? Справляется ли Чанёль? Хоть бы ему смелости хватило позвать Сехуна, который также разбирался в товаре, но предпочитал сбывать ингредиенты вместо приготовления и вырезать прекрасные гребни из дерева».

Снег всё сильнее и сильнее сыпал из порвавшейся подушки небес, покрывал всё новыми сантиметрами землю, вываливая месячную норму осадков, ветер вихрил и кружил снежинки, заметая следы. И уже не таял на подвижных ушках, налипал комьями на ресницах и неприятно лез за шиворот. А ощущение надвигающихся неприятностей пронзало позвоночник и заставляло отвлекаться и дуть на исколотые остролистом пальцы.

Пора было уходить, снегопад намеревался затянуться, что-то собрать ещё не представлялось возможным, а оставлять лавку на брата с его блудливым котярой Чондэ было чревато. Затолкав холщёвый мешочек с собранным богатством в рюкзак, лис повёл носом и учуял человека, вмиг насторожившись.

Заоглядывался, стараясь увидеть что-то сквозь мельтешащую снежную мешанину и увидел вдалеке яркую жёлто-синюю точку. Вопреки всему, вместо того, чтобы делать ноги, Минсок пошёл навстречу человеку. Что он делал здесь в такую непогоду? Ни один нормальный человек не вышел бы. Да и лис бы не пошёл, посмотри он в прогноз погоды.

Чуткие ушки дрогнули, а волосы на затылке тут же встали дыбом от ощущения опасности. И лишь спустя долгие несколько секунд, лис услышал грохот лавины, что летела навстречу стоящему на склоне человеку. Тот стоял, не шевелясь, и словно ждал её, раскинув руки.

Минсок закричал, стараясь привлечь внимание почему-то замершего человека, но тот не слышал или не хотел слышать. А рокот нарастал вместе с приближающейся снежной волной. Лис даже ахнуть не успел, как человека смело лавиной. От неожиданной человеческой покорности стихии и увиденного, у Минсока защемило сердце и разжались пальцы. Веточка остролиста упала в снег, тут же скрываясь под новыми снежинками.

Вместо того чтобы убегать от лавины и снегопада, лис спешил к тому месту, где скрылся под снегом человек и молил всех известных богов, чтобы его найти. Он не был настолько щепетильным или принципиальным, как многие его сородичи, чтобы не оказывать помощь людям, которые имели смелость обратиться с просьбой или нуждались в подмоге, и он не мог спокойно смотреть, как кто-то страдает, а уж тем более гибнет у него на глазах. Потому летел вперёд, оценивая ситуацию и делая в уме расчёты.

Лавина ушла вперёд, сметая всё на своём пути, но уже явственно замедляясь и сходя на нет. Лис принюхивался, пытаясь вычленить запах человека в снежном месиве и отделить от других хоть и слабых, но многочисленных ароматов, сам себе напоминая собаку на охоте.

Он едва не подпрыгнул от радости, когда учуял-таки человека и принялся рыть снег, тихо пофыркивая и вспоминая, как лисы роют снег во время охоты на мышей. Но прыгать на жертву Минсок явно не собирался, лишь активнее работал руками, надеясь успеть оказать помощь и вызвать спасателей.

Заплутав в своих мыслях по поводу того, почему до сих пор не начинается спасательная операция, Минсок не сразу разобрал, что за неприятный привкус на языке. Металлический, словно лизнул медный провод. И немного тошнотворный и опасный. «Пушистый мой хвостик!», — прошептал Минсок, наконец, понимая, что это запах крови. А значит, что человек либо, ранен либо погиб. И он быстрее заработал руками, разгребая снег.

У человека и так было немного времени и кислорода в снежном капкане, а тут ещё и раны. Лишь бы не потерял сознание, лишь бы не задохнулся от снежной массы, лишь бы был жив. Минсок не боялся трупов, просто очень не хотел корить себя за то, что не успел. Не хотел себя чувствовать, как Чанёль, которому просто не хватило времени, чтобы вынести из огня всех людей. Он прекрасно помнил, как долго восстанавливался после этого феникс, считая себя виновным в произошедшем.

Минсок не раз думал, что какие-то у него странные друзья и соседи. Они все слишком, по мнению соплеменников, пеклись о людях. Не просто помогали, но и работали с людьми, как, например, Чанёль или Сехун, или они с братом, или даже этот наглый бакэнэко Чондэ.

Минсок фыркнул, угораздило же брата влюбиться в кота! Лисы и коты были извечными врагами. А эти, как Ромео и Джульетта, решили пойти вопреки всему. Хоть Чондэ частенько и раздражал Минсока, но явно делал брата счастливее, а противиться этому, как старший брат и ответственный лис, Мин не мог. Да и не хотел. Ведь счастливая семья — это то, о чём он мечтал. Пусть даже с бакэнэко.

Но сначала, прежде чем окончательно одобрить создание супружеской четы, Чондэ стоило проверить очередным мартом. Вдруг он окажется совсем больным придурком? Минсок готов простить даже серенады под окном и на крыше, даже вечно отсутствующую парочку, что не может оторваться друг от друга. Но если эта гадская морда посмеет изменить и припереться с чужим запахом на себе или пропасть на время блуда с другими… Минсок чувствовал, что может сделать даже невозможное, чтобы избежать слёз младшего братишки, за которого он готов был грызть и страшного в гневе Чанёля, и опасного даже не в волчьем обличье Исина, и приставучего хранителя Сехуна, даже пусть он бы и принял это за своеобразные ухаживания. Лишь бы его брат был счастлив. Даже если с этой наглой кошачьей мордой.

Достаточно быстро под снегом показалась жёлто-синее пятно, и ногти скользнули, неприятно скрипнув по ткани. Минсок с трудом выровнял дыхание и освободил от снега ещё небольшой участок. Под снегом оказался парень, лежащий в позе эмбриона. У головы и ног алели кровавые пятна. Минсок вздохнул и перевернул парня, стряхивая залепивший лицо снег. Человек оказался неожиданно красив и оттого стало ещё паршивее. С чего бы он стоял и словно ждал, когда его поглотит лавина? Словно искал смерти. Глаза лиса расширились. А вдруг, и впрямь, ждал?

Не суть. Сейчас спасти главное, а потом пусть что хочет со своей жизнью делает, лишь бы виноватым в его смерти себя не чувствовать. Минсок напрягся и преобразился, скрывая ушки и нежно любимый пушистый хвост. Человек дышал, пусть слабо, пусть немного придушенно, но дышал. Светлые волосы спутались и слиплись от крови и снега. Рана была неглубокая, но, как и все рассечения кожи на голове, кровавой. Конечности не были сломаны, но на левой голени обнаружилась длинная рваная рана.

Минсок провёл носом от открытой шеи до уха парня, втягивая аромат человека. Смертью он не пах, значит можно спасти. Человек слабо простонал и разлепил глаза, пытаясь сконцентрировать внимание на мелькающих и танцующих пятнах.

— Что болит, человек? Есть дискомфорт в спине?

В уши пострадавшего проник мягкий, бархатистый голос. Словно зверь какой чудный на чутких лапах прошёлся, обласкав теплом. А улыбка тёплая и лучистая согрела похлеще батареи, вызывая неконтролируемое желание расплыться в улыбке в ответ.

— Голова. Болит. Нога. Всё, — выдохнул с трудом парень.

— Отличненько, значит, остальное целое.

Лис порылся в рюкзаке, достал оттуда футболку, которую собрался пустить на бинты, быстро нарезал полос, спрятал свой любимый нож обратно в чехол, подумал немного и достал из кармашка стеклянный пузырёк. За толстым стеклом плескалась золотая влага, вспыхивая искорками. Лис приложил горлышко к губам парня, заставляя сделать маленький глоток. И принялся обрабатывать рану на голове.

— Этот напиток поможет сохранить силы и тепло. Не бойся, я не отравлю тебя, человек. Сейчас обработаю ещё ногу и подожду спасателей. А дальше ты уж сам.

— Не прилетят. Я не сообщал. Я сам ушёл.

— Ты что сделал?! — лис изумлённо оторвался от перевязывания ноги. — Ты идиот, да? Смерти искал?

— Искал, — согласился парень.

— Ну, дела, — вздохнул Минсок, — ещё самоубийц мне не хватало. Ладно, сначала раны, потом остальное. Мобильник есть?

— Нет. Оставил в гостинице.

— Идиот, — простонал лис, понимая, что вокруг горы, лес и до ближайшего населённого пункта почти два дня пути. А с такой погодой и ещё раненным, минимум три. Он устало потёр лоб и вздохнул. — Какого лешего тебя понесло сюда?!

Парень забегал глазами, невольно жмурясь от пронзающей голову боли, и промолчал, сильно побледнев. Но протянул руку лису, представляясь:

— Ким Чунмён.

— Аааэээ… Минсок. Ким Минсок.

— Очень приятно, — прохрипел парень, цепляясь за одежду Минсока и пытаясь усесться.

— Сомневаюсь, — буркнул лис и помог ему сесть, но Чунмёна качнуло, и он потерял сознание. — Эй, ты чего? Ну вот… — Минсок вздохнул и уложил человека обратно, кинув на снег полипропиленовый коврик и, перевернув человека на бок, уложил его на каремат. Стянул с себя куртку и укрыл сверху, а сам взял нож и отправился к ближайшей ели. Пока срезал ветки, бухтел, не переставая: — Я тебя от такого важного дела оторвал. Помешал. Ты вон собирался на встречу со смертью. А тут я со своими принципами. Вот я дурак, надо было идти себе. Пусть бы свидание удалось, — но понимал, что врёт сам себе. Не ушёл бы никуда. Всё равно кинулся бы помогать. Потому что слишком добрый и мягкий. Даже когда не нужно. И с теми, с кем не стоит.

Лис сплёл из еловых веток и мотка верёвки своеобразные носилки, закрепил на них каремат и рюкзак, пообещав купить новый коврик по возвращению, и мысленно попросил прощения у брата, чей каремат по ошибке схватил. Сложил все вещи, привязал, тщательно проверил все узлы, дал ещё глоток золотистого напитка пришедшему в себя Чунмёну, помог забраться себе на спину и двинулся вперёд, волоча за собой как санки еловые ветки с грузом.

Далеко уйти не удалось. Лис увязал в снегу под весом человека, стремительно темнело, да и снег мело и кружило так, что скоро Минсок потерял нужное направление. Побоявшись сбиться с пути и уже не надеясь на острый нюх в таком буране, лис принялся мастерить укрытие. Давненько он подобным не занимался, но руки помнили. Изредка поглядывая на человека, Минсок согнул несколько молоденьких деревьев дугой, извиняясь за кощунство перед ними, лесом, духами и богами. Мгновенно согрелся и укрыл не только курткой, но и лёгким свитером подрагивающего от холода человека.

Чунмён скрутился на каремате и умудрился задремать. Значит, тратить силы на маскировку не имело смысла. Минсок стряхнул с ушей снег и с удовольствием потянулся, махнув хвостом, насобирал сухостоя, что виднелся ещё сквозь снег и валежника, навалил на согнутые деревья, присыпал снегом и тщательно его утрамбовал, похлопывая руками по всей поверхности укрытия.

Разбудил продрогшего Чунмёна и помог устроиться внутри навеса на каремате. Насобирал мелких веток и принялся колдовать над разведением костра. Достаточно быстро весело затрещало пламя, согревая вынужденное укрытие и продрогшего человека. Минсок достал из рюкзака бутерброды и термос, осторожно потрогал человека за плечо. Чунмён зашевелился и открыл глаза. Минсок помог человеку сесть и протянул бутерброд и термокружку с горячим ароматным чаем.

— Ссспппасссибббо, — прошептал Чунмён, с усилием двигая челюстями и морщась от накатившей головной боли. Лис махнул рукой и, подумав, отдав второй бутерброд человеку. — А ттты? — всё ещё дрожа, спросил Чунмён.

— Я уже ел, пока ты дремал.

— Ннне верррю, — Чунмён напрягся, стараясь справиться с дрожью и стучащими зубами, и протянул Минсоку половину бутерброда. — Дддержи, хоть половину съешь.

— Сам ешь.

— Вот ещё. Не хочешь, на завтра оставлю тогда, — Чунмён зашевелился, стараясь впихнуть в руки Минсоку часть бутерброда, и охнул, хватаясь за голову и едва не опрокидывая на себя чашку с чаем.

— Тшшш, вот же недоразумение, — фыркнул лис и взял протянутую еду. Есть хотелось зверски, он рассчитывал завернуть к вечеру в охотничий домик Исина и переночевать там, но теперь вот сидел в невысоком, но на удивление уютном укрытии, смотрел на снежную бурю и думал о том, когда всё опять пошло не так. — Я за ветками. Скоро приду.

Минсок почти вышел, но Чунмён схватил его за ногу, упёрся и отказался отпускать Минсока наружу без куртки, которую снял с себя и протянул лису.

— Ты дурак? — участливо поинтересовался лис, видя, как человек тут же застучал зубами, несмотря на тёплый воздух в укрытии.

— Нннеттт, — простучал зубами Чунмён, посмотрел серьёзным взглядом в глаза лису и покраснел. — Одденннь, пжалсттта.

— Хоть свитер мой надень, чудо.

Чунмён, подрагивая, снял с себя куртку и натянул чужой свитер поверх своего, а потом втиснулся в куртку, до предела застегнул и натянул на голову капюшон. Шапки он лишился в лавину, а голова и уши отчаянно мёрзли.

— Вот же чудовище, — простонал Минсок и зарылся в рюкзак, доставая оттуда тёплый бафф. — Держи, наденешь под капюшон. Как говорит Беар Гриллс, голова должна быть в тепле, иначе теплопотеря составит 40%.

— Надеюсь, есть давно умершего лося мы не будем? — вновь согреваясь, спросил Чунмён, заглядывая в глаза.

— Это как повезёт, — лис фыркнул, накинул куртку и подбросил побольше дров в костёр перед тем, как уйти, чтобы этот странный человек не замёрз.

Он выглядел так, что сердце лиса дрожало и горло болезненно сжималось. Чунмёна хотелось спрятать от невзгод и лишений, холить и лелеять, наслаждаясь смущённой улыбкой.

«Мой пушистый хвостик! Что за мысли?!», — думал лис, пока собирал ещё дрова, раза два возвращаясь из уютного тепла в свирепую метель. Он напевал какую-то дурацкую песенку себе под нос, чтобы отвлечься от нелепой мысли, что назойливо стучала в голове. Лис вновь извинился перед лесом перед тем, как нарезать веток покрепче.

Чунмён вскинул глаза от огня и расфокусированно прищурился, пытаясь разглядеть через костёр вернувшегося Минсока. На миг ему показалось, что в копне золотистых волос дрогнули красивые мягкие ушки, похожие на кошачьи. Чунмён неловко улыбнулся и подумал о том, какой он идиот.

Минсок отряхнулся и влез в укрытие, тут же укрывая своей курткой воспротивившегося было Чунмёна. Но Минсок шикнул и так зыркнул, что Чунмён зарылся носом в высокий ворот и накинул капюшон, чтобы тот скрыл его смущённое лицо. Ему было крайне неудобно перед парнем, что явно путешествовал налегке и не планировал возиться с таким неудачником, как он.

Чунмён уже не пытался отдать куртку обратно, но с дрожью в сердце смотрел на достаточно лёгкое термобельё, что облегало неожиданно крепкое тело нового знакомого, и думал не совсем о том, о чём должен. Еды у Минсока было и без того мало, а тут ещё лавина, метель и раненый чудак. Это не лезло ни в какие ворота. Потому Чунмён пообещал себе обязательно отплатить Минсоку за добро. Компенсировав хотя бы…хотя бы…ужином бутерброды и горячий чай.

Минсок сидел на ветках для костра и мастерил снегоступы, в очередной раз благодаря свою запасливость и таскание в рюкзаке всякой дребедени, что не так уж и часто могла пригодиться и добавляла лишний вес. Его часто подначивали, что даже в городском рюкзаке он таскает кирпичи, а в походном — явно прячет Йетти.

Но зато всегда в самые странные моменты он мог достать ту или иную вещь из рюкзака и спасти ситуацию. Вот и сейчас неизвестно каким образом затерявшийся в недрах рюкзака моток шпагата, мог спасти их в метель, позволив скорее добраться до домика Исина.

Чунмён моргал через раз, но смотрел на занятого делом Минсока и пытался понять, что было бы, если бы тот не кинулся спасать его. Как скоро нашли бы тело? Нашли бы вообще? Как бы повели себя Ифань с Кёнсу? Сильно бы убивались родители? Кто бы закончил начатое дело? Вопросы блуждали в мозгу, а глаза неотрывно следили за сновавшими туда-сюда ловкими пальцами, что плели паутину, создавая снегоступы.

Минсок вспомнил, как однажды в путешествии в эти горы они с братом познакомились с Исином. И если бы не забытый на дне рюкзака чайный божок, древний кинжал и мешочек со специями, была бы колоссальная драка. Лисы зашли на чужую территорию, проигнорировав все метки, они искали редкий цветок призраков, который в Японии называли также лисий цветок. А он, как оказалось, рос именно на территории, принадлежащей волку.

Да, их было двое, да кицунэ сильнее, но не факт, что этот волчара не потрепал бы их изрядно, прежде чем пасть под лисьим огнём. Зато начавшаяся было перепалка быстро сошла на нет, стоило лишь волку потянуть носом и поинтересоваться, что за волшебный запах доносится из-за спины опешившего Минсока. Тот подумал, прикинул и закопался по уши в рюкзаке, вываливая всё из карманов и кармашков прямо на траву. Исин ходил, подобравшись, и принюхивался ко всему, что извлекал из, казалось бы, бездонного рюкзака Минсок. Брат вертелся волчком, ожидая нападения со всех сторон, что-то бурчал под нос и следил за Исином, что с горящим взором и невероятным трепетом держал в руках древний кинжал.

Как оказалось, кинжал принадлежал семье Исина и был утерян ещё в середине 19 века. Волк не верил своим глазам, ласково гладил почерневшие ножны и до пятен перед глазами внюхивался в семейную реликвию.

Минсок нашёл этот кинжал совершенно случайно. В Китае, когда искал очередные травы для снадобий. Он тогда умудрился свалиться в овраг и, зацепившись ногой за корягу, повиснуть вниз головой. С тех пор он никогда не надевал конверсы на прогулку по траве и злился, когда брат напоминал ему то нелепое и крайне смешное, с точки зрения брата, падение.

Специи и чайный божок пошли в оплату за ночёвку и еду в доме волка. Чжан согласился взять специи, понимая, что не отвяжется от лисов даже по возвращению в Корею, потому решил отделаться малой кровью, учитывая, что он всё-таки был глубоко неравнодушен к специям и ароматным блюдам. Минсок пытался всучить ему и глиняную статуэтку для чайной церемонии и сколько Исин не говорил, что он не проводит церемонии и чай предпочитает из пакетика, Минсок качал головой и говорил, что эта статуэтка пригодится ему в тот момент, когда Исин и ждать не будет. Волк долго махал руками и отказывался, но упёртый Минсок всё равно оставил божка на полке за большим древним фонарём, пока Бэкхён успокаивал волка и просил простить упёртого барана, который по ошибке оказался его братом.

Что примечательно, чайный божок всё же пригодился именно тогда, когда никто бы не подумал. Исин охотился, наслаждаясь тишиной и свободой, когда дождь полился, как из ведра и вынудил спрятаться под раскидистое дерево. Там обнаружился милый и абсолютно продрогший паренёк. Они представились друг другу и выяснилось, что паренька звали Лу Хань, что работал он в Корее, а в Японии оказался на помолвке, с которой сбежал вместе с женихом, но в разные стороны, и вот он заблудился в лесу.

Исин пригласил его на чай к себе в дом и пообещал, что не отдаст его ни за какие коврижки никаким пришлым незнакомцам. А про себя подумал, что это первый феникс в его жизни и уж хотя бы долгую беседу он никому не уступит. Паренёк согласился и стремглав бежал за Чжаном, придерживая кожаную куртку, наброшенную волком на его плечи и остро пахнущую зверем.

Волк сунул парню в руки сухую одежду и отправился на кухню. Смущаясь, Хань переоделся в чуток великоватую ему одежду и осторожно бродил по дому, пока Исин гремел чайником. Хань взял книгу с полки, но случайно зацепил древний фонарь, что покачнулся и едва не свалился. Парень едва успел его поймать, но потом отбросив книгу и фонарь, Хань смотрел на стоящее на полке запылённое сокровище и не верил своим глазам.

Этот чайный божок из редкой, меняющей цвет глины, был детской мечтой Ханя. И никак не желал показываться ни в магазинчиках старьёвщиков, ни в частных коллекциях, ни у антикваров. А он вот где прятался, в доме у волка. Хань прекрасно понял, кто перед ним, потому что тоже не был человеком. Единственное, что почувствовать феникса мог далеко не каждый.

Исин вернулся с двумя чашками, чайником и подносом, заваленным всяческими плюшками, которые сам обожал. Чжан всегда держал стратегический запас продуктов. Не только консервы и полуфабрикаты, но и кое-что для выпечки и прочих кулинарных извращений.

Хань стоял и не смел коснуться той дурацкой фигурки, что Минсок таки умудрился оставить. Ох уж эти братья-лисы. Один другого стоят. Волк едва сдержался, чтобы не бросить поднос на пол. Но его удержали сладко пахнущие корицей плюшки собственного приготовления. А посуду побить он и так сможет, но сначала выпечка. А потом уж разнос и аннигиляция.

— Син-а, — мягко протянул Хань, поворачиваясь к волку с таким горящим взором, что Чжан отступил на шаг. — Что ты хочешь за это?

Тонкий палец ткнул в глиняную статуэтку и Исин запоздало вздрогнул от такого мягкого и неожиданно нежного обращения. К нему так очень давно никто не обращался, если не сказать никогда.

— Да забирай так, — махнул рукой Исин и поставил поднос на стол. Но не успел он разогнуться, как в него впечаталось тело и обвило его конечностями. — Ты что это?

— Я знал! Я всегда верил! Пророчество не врало! Возьмёшь в качестве оплаты меня?

— Что? — волк хотел удивиться и возмутиться нелепому предложению, но горячие мягкие губы помешали словам сорваться с языка. А потом Исин просто забылся, сжимая в объятиях податливого и ставшего неимоверно горячим Ханя.

После самой горячей в жизни Исина ночи, во всех смыслах, выяснилось, что маленькому тогда ещё фениксу напророчили, что там, где он найдёт фигурку Чайного Странника, его ждёт судьба и любовь всей жизни. Потому и сбежал юный Хань от жениха, лишь только узнав, что тот вообще не имеет в хозяйстве статуэток, даже в гараже, подвале и на чердаке, что тот терпеть не может всякие статуэтки и фигурки. Так нелепый подарок Минсока превратил случайную встречу в лесу в годы семейной жизни с луань-няо Лу Ханем.

Ветер гудел и подгонял тучи, кружа снежные вихри в неистовом танце. Костерок мирно потрескивал, иногда колеблясь от порывов ветра, медленно заглатывая всё новые и новые веточки, что неустанно подкладывал Минсок, дремля вполглаза.

Вопреки всему нежеланию Чунмёна ложиться ближе к костру, он уснул быстро, хотя и долго извинялся и говорил, что это он виноват, что Минсок задержался и тратит время, силы и еду на него, потому и греться должен Минсок, а не он. Но сильная головная и пульсирующая боль в ноге, быстро усмирили взъерошенного человека. Он с трудом глотнул нечто остро пахнущее озоном, что Минсок держал у его губ, пока он не соизволил их открыть. Чунмён случайно обхватил губами палец Минсока и зарделся, как маков цвет, сглатывая освежающий комочек.

По телу быстро распространилось приятное тепло и боль ушла, уступив место сладкой дрёме. Минсок удовлетворённо хмыкнул и придвинулся ближе к человеку, прижимаясь грудью к его спине. Куртку он так и не решился снять с уснувшего Чунмёна, спальника у них не было, а сейчас лис немного озяб и устал. Но прижавшись к человеку и укрыв его своим хвостом, он успокоился и согрелся, слушая бушующую непогоду и прикидывая, как ему добраться до домика Исина поскорее. Сквозь полудрёму он изредка подкладывал ветки в костёр, перекидывая руку через спящего.

Лис сам не заметил, как уснул, продолжая обнимать человека и зарывшись носом в волосы на макушке. Разбудил его затихший ветер. Лис повёл ухом и принюхался, убирая нос от приятного тепла человеческого тела. Костёр потух совсем недавно, угольки ещё тлели в полумраке, а ветер, действительно, поутих. Минсок приподнялся и с удивлением обнаружил свою, перекинутую через спящего, руку. С подозрением прищурился и посмотрел на неё, как на предателя.

С трудом выбравшись сквозь наметённый за ночь снег, лис огляделся и принюхался. Природа дарила временное затишье и передышку, чем следовало тут же воспользоваться. Он вернулся в укрытие и осторожно потряс за плечо крепко спавшего Чунмёна. Тот медленно открыл глаза и ему вновь примерещились мягкие ушки, Чунмён протянул руку, чтобы погладить их, но руки лишь зарылись в мягкие светлые волосы Минсока. От неожиданности окончательно проснулся.

— Ох, прости, — человек отдёрнул руку и попытался сесть. Голову вновь пронзило болью, а в горле неприятно пересохло.

— Нам пора идти, — лис протянул человеку чашку с чаем и тот наскоро её выпил, закусывая половинкой бутерброда.

Лис уже собрал все вещи, примотал их к веткам и приготовил снегоступы, разровнял согнутые деревца и извинился перед ними, раскланиваясь во все стороны, осталось лишь натянуть куртку да взять на спину Чунмёна. Он помог человеку подняться из укрытия, закрепил на ногах снегоступы и подставил спину. Чунмён неловко забрался, припадая на раненую ногу, и обхватил лиса конечностями.

Они двигались гораздо быстрее, чем вчера, и Минсок прикидывал, что таким темпом к вечеру они будут у дома волка, если, конечно, снежные девы не заведут хоровод и их опять не завалит снегом по уши.

Дыхание с хрипом вырывалось из груди и растворялось в воздухе клубами пара. Минсок откровенно устал, но упрямо продолжал идти, не решаясь глотнуть бодрящего напитка из наполовину опустевшего пузырька. Эликсир пригодится человеку куда больше. Лис хмыкнул, представляя, что бы сказал Чанёль или как бы фыркнул Чондэ на это нелепое, на их взгляд, замечание.

Лис вздрогнул, выныривая из мыслей, что-то было не так. Он повёл носом и оглянулся. Опасности не было, духи леса не совали в снегоступы палки и не заводили в заваленные снегом овраги, а снежные девы затаились в облаках, хихикая над ним и его ношей. Минсок чуть нагнулся и подтянул Чунмёна за бёдра повыше на спину. От прикосновения к человеку, зрачок тут же заполнил радужку, и лиса накрыло пониманием, человек горел в лихорадке и, судя по всему, достаточно давно отключился, а он за своими мыслями, усталостью и издевательским хохотом снежных дев, не сразу почувствовал жар человеческого тела.

Минсок осторожно сгрузил человека на еловые ветки, предварительно отмотав от них вещи и застелив ветки карематом. Лицо Чунмёна было покрыто лёгкой изморозью от выступившего пота, дышал он надрывно и прерывисто. Лис с трудом влил между стиснутых зубов небольшое количество золотистого напитка, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы продержаться до вечера.

Взвалив рюкзак на плечи и привязав Чунмёна под руки к веткам, чтобы не упал с импровизированных носилок, лис насколько удавалось быстро, двинулся в направлении домика. Он взмок от усилий и усталости, перед глазами плыли разноцветные пятна, а в груди неприятно жгло, но он переставлял ноги, с каждым шагом приближаясь к цели. Волосы и шерстинки неприятно свалялись, а разлепить смёрзшиеся ресницы было и вовсе непросто.

Внезапно Минсок почувствовал, что тянуть ветки стало легче, и он в испуге оглянулся, переживая, что потерял человека, но Чунмён всё так же лежал на носилках, склонив голову на грудь. Зато вокруг веток толпились маленькие лесные духи.

— Ох, простите, малыши, — Минсок присел перед ними и протянул руку, на которую тут же забрались несколько духов. — Я виноват, знаю. Но вы же видите, что я не со зла, просто очень хочу помочь человеку, — вот только зачем, я и сам не знаю, добавил он про себя. — Я принесу в ваш лес прекрасные цветы весной, хотите?

Духи застрекотали, качая головами каждый в своём ритме и скорости. Одни утвердительно кивали, другие вертели головой и указывали крошечными ручками на Чунмёна. Несколько даже сцепились и покатились по снегу. Когда же Минсок опустился на колени и опустил ладонь на снег, на неё взобрался крупный дух с посохом, а все мелкие быстро слезли с тёплой кожи. Парень склонил голову и церемонно опустил ресницы, приветствуя маленького шамана. Тот сделал знак и Минсок поднёс духа поближе к лицу, шаман же коснулся бархатистой кожи лиса посохом и что-то прострекотал. Минсок не всё разобрал в мельтешивших перед глазами образах, но главное, что он понял, духи пришли помочь и не очень злятся на вынужденные меры и порчу леса, но взамен просят посадить у них редкую камелию.

Минсок пообещал привезти самую красивую и редкую, какую только удастся отыскать. Он посадил шамана себе на плечо после того, как взвалил на спину рюкзак и схватился за носилки, которые стало гораздо легче тащить, потому что маленькие духи толкали и тянули ветки изо всех сил и иногда грозили кулачками особо проказливой юкки-онне, что сыпала в них снежинками.

К вечеру лис вышел к охотничьему домику друга. Если бы не маленькие стрекотуны, он бы не успел добраться к нему до заката. Потому Минсок порылся в рюкзаке и выудил оттуда последний бутерброд, нарезал его на мелкие части на плоском камне, что предварительно очистил от снега, и пригласил духов угоститься. Малыши налетели на угощение и смели его под чистую в считанные секунды.

— Может, в дом? Я ещё приготовлю угощений? — спросил лис, но шаман покачал головой и коснулся рукой щеки Минсока, прощаясь. Парень ссадил маленького шамана на снег и поклонился, благодаря за помощь. Он всё равно ещё вынесет что-то вкусненькое на этот камень, потому что за эти сутки он непривычно много наследил в лесу.

Лис открыл дверь в дом ключом, который хранился только в известном друзьям месте и пробормотал нужный заговор. Затем внёс Чунмёна и уложил на кровать, втащил вещи и занялся камином. Вскоре пламя весело затрещало и загудело в трубе, а чайник засвистел. Минсок, раздевшись и приготовив миску с водой, отправился возиться с Чунмёном. Он раздел его, протёр тело губкой, обработал раны и одел в чистую одежду Исина. Капнул пару капель золотого эликсира на потрескавшиеся губы и ушёл на кухню звенеть кастрюлями.

Исин, умничка, запасливый, вскоре обнаружилось всё необходимое как для плотного ужина, так и для зелья. А за строгий порядок в доме следовало поблагодарить Ханя, который терпеть не мог беспорядок и начинал искрить в случае хаоса, что иногда сеял волк направо и налево. Да и домик был непростым, вода, электричество и канализация. Вот что значит — технический прогресс и «умные» дома.

Вскоре, Минсок опустился в горячую ванну и с удовольствием завис в ней до остывания воды, размышляя над событиями последних суток. Оттаяв и расслабившись, он выбрался из ванны и прошлёпал на кухню, где как раз подоспел ужин и настоялось зелье.

Сунув в рот кусок мяса, лис налил в баночку настой и прошёл к Чунмёну. Он спал, раскинув руки, комкая в руках подушки. Не успел Минсок подойти, как Чунмён распахнул глаза и уставился на лиса.

— Минсок, можно же тебя так называть, да? — прохрипел Чунмён. — Я должен тебе рассказать. Просто обязан, они попросили меня.

— Кто они? — изумлённо поднял брови Минсок и огляделся.

— Призраки, — закивал головой Чунмён и постарался осмотреться, но тут же упал на подушки, бледнея и хватаясь за голову.

— Так, давай выпей лекарство, а потом поешь, поспишь. И расскажешь с утра.

— Нет. Я обязан сегодня. Ты должен знать.

— Чунмён, у тебя жар. Нужно поспать.

— Нет-нет-нет. Я расскажу.

— Хорошо. Но сначала лекарство и еда.

Минсок влил в Чунмёна полстакана настоя и, взбив подушки, помог улечься. Чунмён задремал ещё сидя, но вскинулся и посмотрел на лиса горящим взглядом.

— Спи уже, неугомонный, — не сдержавшись, улыбнулся Минсок и потрепал человека по волосам.

— Не могу, я должен рассказать. Оно жжёт изнутри. А ты, уверен, поймёшь. У меня в голове только это и мелькает с момента, когда ты меня откопал.

— Хорошо. Но не усердствуй. Если устанешь, доскажешь завтра. Но сначала поешь.

— Нет, — покачал головой Чунмён. — Не могу. Сначала скажу.

— Не переутомляйся, я ещё не уверен, когда до нас доберутся спасатели и доберутся ли вообще. Если вдруг нет, придётся самим, понимаешь? А для этого, хотя бы жар должен спасть. И после рассказа пообещай поесть, лады?

— Ага. Постараюсь. Тогда я и несколько наших студентов впервые были на восхождении. Нас распределили сюда, чтобы засчитать практику. И как-то так вышло, что мы с исследователями попали на серьёзные высоты. Гималаи — вам не сопки. Мы вели записи для университета, рисовали эскизы и слушали рассказы стариков-гидов. Всё было отлично. Мы почти добрались до вершины, горной болезни не чувствовали, солнце припекало и хотелось обнять весь мир. Единственное, что немного расстраивало — и так противный Ван вёл себя странно, много хмурился и злобно смотрел на людей, сновавших по лагерю. В тот день он был непривычно тихим и мы расслабились, не ожидая ежеминутных колких замечаний в свою сторону.

Я не знаю, почему Ван себя странно вёл и вечером перед спуском напал на нас. Слышал, на перевале есть останцы, в которых путается ветер и уникально свистит и стонет. Есть версия, что именно свист ветра мог издавать инфразвук, который свёл его с ума. Но он убил нашего проводника. Мы его попробовали скрутить, но он извернулся и нож себе по самую рукоять в горло загнал.

Никогда не думал, что в человеке столько крови. Она была просто всюду. Насколько это жутко, когда один лежит, уставившись пустыми глазами в вечернее небо, а второй так и сидит на коленях с ножом в горле, лишь голову склонив.

Мне казалось, что оцепенение от произошедшего сходит на нет, я стал слышать звуки, они обрушились лавиной. Но когда руководители подтащили тела погибших к обледенелой расселине, помолились и столкнули тела в пропасть, я не мог поверить в происходящее. «Что это было вообще? Зачем? Их же будут искать», — я много чего кричал тогда, а меня удерживали и успокаивали.

Руководитель Дон отвесил мне такую затрещину, чтобы я успокоился, что у меня поплыло всё перед глазами, а потом равнодушно сказал:

— Малыш, ты ничего не понимаешь. Если человек любил горы и погиб здесь, то теперь он часть гор, принадлежит им, он их неотъемлемая часть. И мы оставляем их навеки вместе. Мы не вправе их разлучать. Мёртвым всё равно. Им уже ничего не угрожает, потому мы оставляем своих друзей здесь.

Я тогда был в не меньшем шоке, чем когда на глазах умерли люди. До сих пор не до конца понял эту философию. Хотя уже спокойнее принимаю, чем тогда. А ведь ещё ни разу не участвовал в подъёме без жертв. Хотя бы обморожения были.

Думал тогда, что Гималаи — мой последний подъём, это было выше моих сил и понимания. Но спустя год я ушёл с другой группой. И ещё, и ещё. Молодой был, зелёный, лез на рожон.

А вот Тетейяма — мой последний подъём. Тогда мы потеряли трёх самых опытных альпинистов Сеула, с ними я был и в первый раз в Гималаях. Как так вышло, не понимаю. Мы были на вершине. Не столько там той горы, чтобы всё получилось так. Но случилось, что случилось. Внезапно на нас упало облако и всё промокло, буквально сразу же ударил мороз, и началась метель.

Мы с трудом переночевали в наспех поставленных палатках. Ни одной вещи сухой. Но кое-как грелись, пока внезапно не закончилось топливо. Лишь стало светать, решили начать спуск. Вещи по большей части пришлось оставить.

Шли в связке, одежда задубела, двигались с трудом. Чхве уже к восходу стало плохо, но мы продолжили спуск. В пурге потеряли направление, ушли слишком вправо, и ошиблись маршрутом, едва не угодив в пропасть. Пришлось подниматься обратно вверх. В этот момент Чхве впервые упал, но собрав силы, продолжил путь. Спустя час он покачнулся, упал на колени, носом хлынула кровь. Он завалился на бок и умер. Я так и не понял, почему. Ведь это же не сверхвысоты. Но это было страшно. Метель, кровь на снегу. Да и Кан уже едва шёл, а потеряв лучшего друга, совсем сник.

Дон и Му продолжили спуск, а меня оставили с телом Чхве и совсем слабым Каном. Мело нещадно, и я вырыл пещерку в снегу, чтобы уберечься от ледяного ветра и пронзающих тело снежных игл, втащил Кана, сам сел у входа, загораживая его от ветра. Просидел там всю ночь, пытаясь согреться. Пурга не останавливалась, и я решил оставить тело Чхве и спускаться дальше. Я не мог оставить ослабевшего едва переставлявшего ноги Кана, и почти тащил его на себе. Шёл очень медленно, так как маршрут знал недосконально и откровенно замерзал. Понимал лишь, что движение — это жизнь и упорно шёл вперёд. К вечеру наткнулся на тела Дона и Му.

Позже сказали, что один замёрз во сне, а второй просто от переутомления. Шёл до утра. Когда понял, что больше не могу идти, вырыл ещё одну пещерку, умостил бредившего Кана и стал ждать спасателей. Я был обессилен и вполне мог закончить так, как и коллеги. Но я почему-то верил, что мы спасёмся. Я почти впал в забытьё, когда услышал шум вертолётов и крики спасателей. С трудом вышел из пещерки, прокричал, что там есть ещё живой и упал. Дальше очнулся в больнице.

На меня смотрели волками. Старались ужалить побольнее. Даже в газетах и интернете меня обвиняли в том, что я виноват в смерти группы. Что я бросил их на произвол судьбы и ушёл, не предприняв попыток спасти. Меня оправдал журналист, оказавшийся мужем моего начальника, Чжан Исин написал тогда: «Очень легко возложить всю вину на молодого парня, на его действия и поступки, ведь что может быть проще, чем сидеть дома, в тепле и рассуждать о правильности или неправильности принятых решений. Но вы попробуйте оказаться на грани жизни и смерти, над бездонной пропастью в мороз, когда стужа вымораживает кости, ветер хлещет и сечёт, а снег засыпает, баюкая, когда вы умираете от переутомления и холода. Просто попробуйте встать на его место, задайте себе вопрос не: «Как должен был правильно поступить Ким Чунмён?», а задайте вопрос самому себе: «Как он смог сделать столько для своей группы? И спасти человека?». Попав в такие катастрофические погодные условия, оказавшись без тепла, потерявшись, разделившись, умирала не одна группа альпинистов. А теперь ответьте честно на вопрос: кто прав в этой ситуации»…

Минсок вздрогнул от имени хорошего знакомого. Он и позабыл, как Исин тогда носился с этим делом. Всё боялся, что внутренний волк возьмёт верх и тогда пиши пропало, всё разнесёт, камня на камне не оставит. Настойку тогда сдерживающую всю ночь варил и внимал рыдающему Ханю, что переживал за мужа.

— Если бы не он, его муж и два моих друга, что не отвернулись от меня и помогли восстановить не только тело, но и душу, и статус в обществе, я бы пропал.

— Угу, потому тебя понесло сюда. На гору. Смерть искать.

— Я шёл сюда, чтобы устроить панихиду. Но как-то так получилось. Я увидел лавину и подумал, что это знак. Потому и ждал её. Ведь я всё равно считаю, что виноват в произошедшем.

Минсок поднялся, сбегал на кухню, вернулся с дымящейся плошкой супа и присел на край кровати:

— Ты уж прости, но ты и впрямь дурак. Ты тут причём? Ты потащил группу? Ты разделил её? Горы сами решают, кого отпускать, а кого забирать. Вспомни своего Кана, которого собой отогревал. Тоже мне, позволил сделать из себя козла отпущения и сам поверил. Ты это бросай себя ковырять — дело неблагодарное. Учитывая, что я вспомнил эту историю, я согласен с Исином никто не имеет права осуждать, пока не побывает в подобных условиях. Когда помощи ждать неоткуда, а силы на исходе. Потому давай лучше ешь. А то совсем охлянешь.

— Нуууу…– протянул Чунмён, — я не хочу. Не лезет. Отстань!

И попытался оттолкнуть Минсока с его тарелкой дымящегося супа. Но тот был упрям и настойчив, и в итоге сунул несколько ложек слабо сопротивляющемуся Чунмёну.

— Ложечку за маму, ложечку за папу, за друзей твоих.

— Я тебе, что, ясельная группа?!

— Нет, ты просто бредишь и упираешься. Пожалел бы мои нервы. У меня задача вытащить нас отсюда. А ты ерепенишься. Ешь давай.

— Фу, какой ты вредный, — проныл Чунмён, но послушно позволил влить в себя ещё ложку супа.

— На себя посмотри, чудовище, — фыркнул Минсок и увернулся от полетевшего в него куска хлеба. — А будешь едой раскидываться, скормлю тебя демону горы, — и скорчил, как ему показалось, страшное лицо, вызывая приступ хохота у Чунмёна. — Идиот, — вздохнул Минсок и потёр лицо ладонями. — Но раз смеёшься, всё не так и плохо.

Чунмён что-то пробурчал и тут же заснул, улыбаясь. Минсок поправил одеяло на человеке и отправился на кухню выбирать лакомство для лесных духов. Насобирал целую плетёную тарелку, оделся и вышел на мороз.

Снег под ногами скрипел, но сверху уже не сыпалось, и звонкий смех юки-онны не доносился из-за низких туч. Минсок расчистил камень и поставил на неё тарелку с угощением, поклонился лесу и испуганно оглянулся, заслышав странный звук. Он повёл носом и поморщился где-то поблизости ошивался сиросудзин. Этот огромный уродливый великан не был опасен для кицунэ, но в доме был человек. Хотя лису и неясно, как за своей вонью, рисовый урод мог учуять человека, но если это так, дела плохи. Этот громила вполне мог разнести дом Исина, а оплатить ремонт или вообще постройку нового здания, Минсок не сможет.

Минсок подхватился и побежал в дом. Перед домом сидел сиросудзин и принюхивался, лис поморщился, но подошёл и, вежливо поклонившись, мягко поинтересовался:

— Что здесь ищет благочестивый демон?

Сиросудзин довольно выпрямился, оправил сбившееся кимоно, подбоченился, редко кто его называет благочестивым, и, растянув пасть в улыбке, ответил:

— Вкусно пахнет.

— Ох, это, должно быть, мясной суп, я и забыл о нём. Забегался, знаете ли, — Минсок едва не поморщился от елейности своего голоса. — Ах, как невежливо с моей стороны, не предложить его вам, сейчас принесу.

Лис стремглав рванул к Чунмёну, вытряхнул на него весь ворох остролиста, что собрал, влетел в кухню, хватая голыми руками горячую кастрюлю, чертыхаясь и моля богов, чтобы демон не учуял человека. На выходе выровнял дыхание и вынес угощение. Великан принюхался, вылил содержимое кастрюли в рот, довольно крякнул и погладил живот.

— Вкусно! Некогда мне рассиживаться. Спасибо, лисица. Угодил.

Рисовый урод поднялся с насиженного места и поковылял в лес. Ветки трещали и ломались, снег скрипел и плакал под тяжёлой поступью демона, а лис, склонив голову, думал о том, что великан вытоптал неплохую просеку, по которой можно попробовать добраться до поселения.

Мимо дома пробежал уси-они, демон-бык. Он на миг принюхался, но тут же фыркнул, скривившись, запах рисового урода перебивал всё. И за это кицунэ был благодарен великану. Минсок выдохнул и вошёл в дом. Но его чуткие уши тут же уловили неладное — Чунмён стонал и за что-то просил прощения, а в воздухе подозрительно пахло грозой. Лис вбежал в комнату и замер. Над человеком плясали несколько летающих чёртовых огней. Не их время, не их пора года, а они возьми да заявись прямо в доме. Эта воплощённая ненависть упивалась беззащитностью человека и вовсю высасывала жизненные силы из, и без того, ослабленного Чунмёна. Тот извинялся, что не уберёг и говорил, что придёт, как и обещал, вот только чуть-чуть помогут огоньки и он будет с ними. Теперь навсегда.

Минсок изогнул бровь и шикнул на огни, покачав головой. Он ненавидел тех, кто нападал на беззащитных. Зато после рассказа, он не будет ломать голову, с кем обещал в скором времени встретиться Чунмён. Трепещущие огоньки отлетели от человека и яростно загудели, возмущаясь такой наглостью вислоухого и тонкохвостого лиса. Кицунэ хмыкнул и склонил голову к плечу, прищуривая глаза. Огоньки понимали, что противник был слишком силён для них, но вкус человека, его сила и энергия так влекли их, что они вновь подлетели, пытаясь наесться до отвала, игнорируя тихий треск охватившего их синего огня. Чёртовы огни даже не поняли, как исчезли с лица земли, поглощённые более мощной силой лисьего огня.

Лис устало потёр глаза и поправил съехавшее одеяло и поднял сброшенные на пол ветки и ягодки остролиста, что по указке демонического огня сбросил человек. Чунмён тихо простонал, вызывая табун мурашек на коже лиса. Даже шерсть встала дыбом. Он хотел уйти, но взгляд зацепился за столпившихся за окном мелких ёкаев. Те, облизываясь, смотрели на Чунмёна и что-то обсуждали. Минсок выдохнул и присел на краешек кровати. Спать явно не выйдет, как можно расслабиться, когда все хотят сожрать человека, которого он спас?! Единственный способ, что у него есть, это защитить. Пусть даже такой ценой. Минсок задрал свой свитер и приставил ладонь к груди.

Ночь была непростой. Чунмён метался, что-то шептал, кого-то звал и то и дело обнимал лиса, утыкаясь горящим лбом в шею или губы. Минсок перебирал пальцами чужие влажные волосы, гладил по спине и позволял себя обнимать. Он мог бы шептать что-то успокаивающее в ответ, но боялся шевелить губами, к которым, дрожа, прижимался Чунмён.

С рассветом, когда ёкаев и след простыл, лис влез в гараж и отыскал там большие санки, на которых с удовольствием каталась семья Чжанов и довелось покататься братьям. Минсок проверил все краны и рубильники, с трудом поел и собрал вещи. Чунмён пребывал в беспамятстве, потому пришлось насильно вливать часть зелья и золотистых капель, но человек так и не разлепил глаз. Лис утеплил санки одеялом, перенёс на них Чунмёна, укрыл сверху вторым и отправился в путь по вытоптанной великаном просеке.

Минсок с трудом дотащил Чунмёна до конца просеки, что пересекала трассу. По расчищенной дороге идти было проще и поселение показалось уже к вечеру. Если бы не рисовый урод, лес пришлось бы огибать и они потеряли бы массу времени.

Лис едва переставлял ноги, когда дошёл до больницы. Отсутствие полноценного сна, постоянная нервная и физическая нагрузка, ещё и непростой вчерашний обряд вымотали его до изнеможения. Минсок с трудом спрятал уши и хвост и вошёл в тёплое здание. Он что-то говорил о том, что нашёл человека в лесу, что уже не помнит где, потому что сам заплутал в буране.

Ему светили фонариком в глаза и что-то уточняли, а когда он попросил чаю, и медсестра вышла, Минсок сбежал из больницы, заглянув на секунду к Чунмёну. Вокруг него суетились врачи, он уже не спал и всё спрашивал, где Минсок, медперсонал продолжал снимать показания, игнорируя вопросы. Чунмён прижал руку к груди и тоскливо посмотрел на дверь, закусив губу, и заметил тут же проворно исчезнувшего Минсока. Чунмён закричал, зовя его по имени, но врачи уложили его обратно, укололи успокоительное и он отключился.

Кицунэ шёл, а в ушах стоял прощальный вскрик Чунмёна. Было отчего-то дискомфортно в груди. Но списав всё на события последних суток, он отправился на автостанцию, сел в один автобус, потом пересел в другой и, прибыв в аэропорт, вылетел домой.