☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Храм таинственного бога находился на холмах. За город они доехали на машине, а дальше добирались своим ходом. Чунмён успокоился благодаря заговорённому поясу бакэнэко, но иногда подрагивал и смахивал непрошеные слёзы, ругая себя за сомнения и слабость.

Уже светало, и солнце ласково касалось верхушек деревьев, окрашивая их молодую зелень в тёплые тона. Всё вокруг дышало таинственностью, каменные фигуры и звонкие ручьи, необычные птицы и раскидистые деревья.

— Чондэ, поясни, что за ерунда? В городе снежинки ртом ловили, а теперь тут зелень и птички поют. Что это вообще?

— Это территория Безымянного, тут всё не так. Время течёт иначе, времена года не всегда сменяют друг друга, — пожал плечами привычный ко всему необычному бакэнэко.

— А разве, если бог без имени, у него может быть храм?

— Может, потому что этого бога зовут Безымянный? Это его имя. Никто даже толком не знает, что он за бог. Просто все приходят и просят о здоровье, любви, деньгах. У него есть храм, хранители, силы повелевать временем и стихиями на подвластных ему землях.

Когда они вышли к строению, то даже Чунмён, самый обычный человек, почувствовал силы, оплетающие древний величественный храм. Что уж говорить о Чондэ, который крутился вокруг своей оси и вынюхивал воздух, словно чуял кого-то или что-то, не желающих показываться. Появившийся служитель указал им место, где они должны были ждать аудиенции хранителя храма, который потом бы донёс просьбу богу.

Рядом с ними на веранде и просто на траве сидели и лежали люди, подрёмывающие, сонные и откровенно дрыхнущие без задних ног. Не спавшие ночь Кимы почувствовали, как на них наваливается дрёма, обещая сладкие сны. Бакэнэко всё чаще замирал с прикрытыми веками, а Чунмён остервенело тёр глаза, смахивая сладкий сон с ресниц. Они сквозь силу противостояли накатывающим волнам сна и старались не поддаваться ни умиротворяющему журчанию ручейка, ни сонным песням птиц, ни шелесту ветра, напоминающего шёпот, ни посапыванию находящихся рядом.

— Добро пожаловать в храм Безымянного бога, — хихикнули за спиной.

Бакэнэко мгновенно скинул оковы дрёмы, парализовывающей тело и ловко повернулся, оправдывая своё кошачье происхождение, но позади никого не оказалось. Чунмён тоже вскочил на ноги и заозирался.

— Глупый-глупый котик, — хихикнули справа.

У Чондэ встопорщилась шерсть на загривке и выгнулся дугой хвост. Кто-то над ним издевался и отказывался показаться. Унюхать незнакомца не получалось и от этого едва искры из глаз не сыпались. Чунмён закрутил головой, пытаясь найти источник звука. Но никого не видел, лишь колышущиеся кроны деревьев да перелетающих с ветки на ветку птиц. Лучи пронзали листву и окрашивали танцующие пылинки. Человек слышал лишь голос да смех. Немного раздражающий, но не злобный и ничуть не издевательский.

— Чондэ-я, — протянули слева. Бакэнэко сверкнул глазами и почувствовал, что готов выпустить когти. — Кис-кис-кис, котёночек.

— Уважаемый некто, не обижайте Чондэ. Он решил мне помочь, несмотря на то, что я человек, и провести к этому храму. Вы знаете характер бакэнэко, но он не обидел меня и выполнил обещание.

— И зачем же ты пришёл к Безымянному? — поинтересовались откуда-то сверху. Чунмён поднял глаза и увидел сидящего на ветке раскидистого дерева рыжего юношу в драных джинсах и футболке с чужого плеча. Он сидел, опёршись спиной о ствол, качал ногой в потрёпанном кроссовке и курил трубку с длинным мундштуком.

— Кванхи!!! — зарычал бакэнэко и чуть было не кинулся к дереву, но тёплая ладонь человека охладила его пыл.

— Я пришёл просить…– начал было Чунмён.

— Молчи, — шикнул Чондэ. — Вдруг — он демон? А ты вываливаешь ему сокровенное.

— А он демон? — спросил Чунмён, оглядывая сидящего на дереве юношу. Ответить Чондэ не успел.

— Шшшш, — прошипел Кванхи. — Котёночек, не мешай мне с умным человеком общаться, — парень двинул рукой и Чондэ замер, не в силах ни двинуться, ни что-то сказать. Лишь глаза щурил и мысленно обещал страшные кары рыжему наглецу. Юноша повернул голову к Чондэ: — Ты же помолчишь? Да? Умничка, хорошая киса, — рыжий повернулся к опешившему Чунмёну и широко улыбнулся. — Так что ты пришёл просить? Продолжай, а то этот невежливый котяра весь разговор портит.

— Но вы же вернёте его в норму? — спросил Чунмён и покосился на сверкающего глазами Чондэ.

— Конечно, о чём речь, всё будет. Рассказывай. Так люблю слушать, зачем к богу люди приходят.

Кванхи двинул рукой, и пение птиц смолкло, ручей перестал журчать, даже ветер не стал тревожить юную листву. Люди, которые только что вповалку спали рядом, исчезли. Чунмён кожей чувствовал сгустившуюся звенящую тишину и благоговейный ужас, от которого пошли мурашки по коже. Но он пришёл сюда ради Минсока, значит, перетерпит всё.

— Я пришёл просить помощи или подсказки, как мне спасти любовь.

— Мммм, есть любимый…продолжай, — юноша оторвался от ствола дерева и заинтересовано начал болтать обеими ногами в воздухе. — Хотя нет, дай угадаю сам. Он равнодушен к тебе? — Чунмён отрицательно покачал головой. — Он тебе изменяет? — Чунмён вновь не подтвердил догадку. — Ты ему изменяешь? Проблема в том, что у вас нет и не будет детей? Он зарабатывает больше тебя? Ты больше него? Ты старше его? Он? Он слишком покладист и нежен, а ты хотел бы партнёра понастойчивее? Слишком агрессивен? Вы редко занимаетесь сексом? Слишком часто? — предположения Кванхи сыпались, как из рога изобилия, но на всё Чунмён лишь качал головой. Рыжий растянул губы в улыбке: — Становится интереснее. Продолжай.

— Он тяжело болен…

— Ножевое? Огнестрел? Грипп? Рак? Чума? — Кванхи щурил глаза-полумесяцы и мечтательно разглядывал осунувшееся лицо Чунмёна.

— Его ранил падший.

— Падший? — Кванхи неловко взмахнул руками в воздухе и упал с дерева с оглушительным грохотом. — Твоего любимого ранил падший? Когда?

— Вчера вечером.

— Вчера вечером и он до сих пор жив? — Чунмён кивнул, Чанёлю удалось подговорить маленького пронырливого огненного духа наблюдать за братьями-лисами и извещать феникса обо всём. А тот, в свою очередь, держал в курсе их. Рыжий отряхнул одежду, вынул из волос травинки и ветки, нежно провёл ладонью по лицу бакэнэко, который лишь яростно сверкал глазами не в силах пошевелиться, потрепал мягкое чёрное ухо с белым пятнышком и лучезарно улыбнулся. Кванхи подошёл поближе к человеку и выдохнул ему в лицо ароматный дым. — А вот это уже крайне интересно. Сильный у тебя любимый, — задумчиво пробормотал рыжий. — Кто же твой таинственный избранный?

— Кицунэ.

Кванхи подавился дымом и закашлялся. Лицо покраснело, а глаза смешно выпучились. Чондэ злорадно прищурился и пожелания смерти противному рыжему так и были написаны во взгляде большими неоновыми буквами. Чунмён не растерялся, достал из сумки и протянул кашляющему юноше бутылку с водой, которую тот быстро опустошил и попытался отдышаться.

— Кицунэ, говоришь, да? — просипел Кванхи, протягивая Чунмёну пустую бутылку и благодаря.

— Ага.

— Но ты же просто человек, — Кванхи повёл носом и недоумённо вскинул бровь, оценивая стоящего перед ним.

— Ага, — повторил Чунмён и почувствовал себя букашкой, ничего не стоящей в этом мире.

— И что? Любовь взаимна?

— Ага…

— И ты пришёл просить бога помочь? — Кванхи взмахнул рукой, и трубка из пальцев исчезла сизым дымом. Он поскрёб указательным пальцем висок и нахмурился. Подошёл к Чунмёну и заглянул в глаза человека. — Красивые глаза, человек.

— У вас тоже, — улыбнулся Чунмён.

Глаза Кванхи, действительно, были красивы, напоминали две половинки луны, повёрнутые выпуклым бочком вверх. Ресницы тёмные и подчёркивающие обсидиановую черноту глаз. А когда рыжий смеялся, глаза превращались в узкие полумесяцы и от уголков шли лучики-морщинки. Юноша внимательно смотрел на Чунмёна, пытаясь разглядеть следы лжи, но их не было. Человек и впрямь считал его глаза красивыми.

— А если бог попросит невыполнимое?

— То я из кожи вон вылезу, но попробую выполнить, — вздохнул Чунмён, игнорируя напрочь все красноречивые взгляды Чондэ.

— А если ты должен будешь покинуть любимого, чтобы спасти его? — Кванхи подошёл к замершему Чондэ и с удовольствием пропустил чёрные шерстинки хвоста сквозь пальцы.

— Пусть. Я на всё согласен, лишь бы он жил, — Чунмён сжал челюсти, играя желваками.

— Ммм, — протянул Кванхи, — и жизнь отдашь?

— Я же сказал, что готов на всё, — несколько резко ответил Чунмён и твёрдо посмотрел в глаза рыжего. Тот несколько секунд пристально всматривался в карие глаза и, увидев, что хотел, кивнул. — Тогда подожди, пойду к Безымянному, спрошу, поможет ли. И ты подожди, котик, — Кванхи отвёл волосы бакэнэко назад и звонко чмокнул Чондэ в лоб. Засмеялся и исчез, словно его и не было.

— Убью, — простонал Чондэ, будто оттаивая и разминая затёкшие мышцы. — Я реально его убью. Частично сожгу с помощью Чанёля. И по ветру развею. И похороню в разных местах. У Чонина, например, кладбище большое. Сехуну и Бэкхёну подарю по горшочку с землей, удобренной частями тела этого несносного хранителя. Посажу туда семечку, подожду, пока вырастет. И буду поливать изредка. Чтоб усох…

— Подожди-подожди, — перебил его Чунмён. — Ты сказал хранителя?

— Ага, этот придурок хранитель храма, но я не думал, что настолько важного, как храм Безымянного. Я-то думал, он мелкая сошка у какого-нибудь бога врачевания задней правой пятки. Но это не помешает уничтожить этого гада. Ещё и смеет издеваться!

— Алло? — Чунмён схватил телефон трясущимися руками, прикладывая к уху. — Да? Как он? Угу. А как вы? Что значит, мне какое дело? Вы его друзья и я переживаю, как всё отразилось на вас. Сехун, хоть ты и старше меня на столетия, но не пошёл бы ты к чёрту?! Дай Чанёля! Дай, сказал! Ах, ты деревяшка! — Чунмён раздражённо спрятал телефон в карман и беззвучно выругался, пока Чондэ придумывал планы мести и истребления наглеца Кванхи. — Тише-тише, котик, — задумчиво проговорил Чунмён, пытаясь переварить информацию.

— Сдохнуть хочешь, да? — тихо поинтересовался Чондэ, вмиг переключаясь с возможных способов убийства хранителя на Чунмёна, но не заметив никакой реакции, даже уши опустил. — Эй, ну ты чего, человек?

— Ему хуже, — всхлипнул Чунмён и сел прямо на землю, подтягивая к груди и обхватывая колени.

— Ну, человек, ну, не плачь, — Чондэ присел рядом и осторожно положил руку на плечо Чунмёна, который тут же привалился всем телом и прижался, отчаянно дрожа. — Я уверен, бог сможет помочь. Только не плачь. Пожалуйста.

— Забыл спросить, — раздался за спиной голос, и парни одновременно вздрогнули, замечая подкравшегося Кванхи. Чондэ глубоко вздохнул и набрал воздуха, чтобы сказать что-то едкое, но, посмотрев в припухшие глаза Чунмёна, промолчал. Он даже не отстранился от человека, всё так же бережно прижимая и поглаживая по спине. А рыжий хитро улыбнулся, осмотрев парней, и продолжил: — Как зовут тебя и возлюбленного?

— Кицунэ зовут Минсок, а меня Чунмён.

— Угу, ладушки.

Кванхи исчез, а Чондэ приблизился к лицу Чунмёна, опаляя дыханием губы, и прищурился. А потом внезапно лизнул мокрую от слёз щёку оторопевшего Чунмёна и нахмурился.

— Странно, твои слёзы на вкус, как слёзы Минсока. Теперь если меня спросят: «Что общего между слезами человека и бессмертного?», я знаю, что говорить. Слёзы солёны и одинаково горчат.

— Когда ты это слёзы Минсока пробовал? — изумился Чунмён, резко передумавший вмазать по зубам зарвавшемуся бакэнэко.

— Ну, — уклончиво протянул Чондэ. — Ты даже не представляешь, как сходил с ума лис с момента возвращения с Тетейямы. Заметно было далеко не сразу, но мелочи скапливались, и я стал что-то подозревать. Однажды я увидел его, когда он сидел на крыше и смотрел на звёзды. Я спрятался за дымоходом, наблюдал и удивлялся. Глаза и щёки лиса были мокрыми, прямо как у людей на улицах или в фильмах. Когда он ушёл, я решил попробовать то, что капало из глаз Минсока, и лизнул крышу…ой, не надо на меня так смотреть! — попросил он Чунмёна, который неверяще уставился на него. — Я кот. Мне можно!

Чунмён открыл было рот, чтобы прокомментировать весьма странное поведение, но довод бакэнэко был железным. Действительно, ведь кот и против фактов не попрёшь.

— Тогда я почувствовал лишь пыль с привкусом дождя. Потом было дело, что капли сорвались с глаз и попали на прилавок, но тогда на языке остался привкус дерева и трав. А однажды прокрался к нему в комнату ночью. Если бы Бэк узнал, мало мне бы не показалось. Он у меня жуть какой огненно-страстный, я потом присесть неделю не могу.

Чондэ мечтательно зажмурился, растягивая губы в улыбке чешира, но быстро поник и съёжился, улыбка треснула и рассыпалась, а бакэнэко громко вздохнул и продолжил:

— Так вот, в комнате темно, лишь луна заглядывает в окна. Ты бы видел, какой Минсок красивый в серебряном свете! Хочется смотреть вечно на подрагивающие ресницы и приоткрытые губы. Ой, отвлёкся, прости. Ветерок колыхал лёгкие занавески, неся прохладу и свежесть, а Минсок внезапно начал хрипло дышать и влага вновь заструилась из-под ресниц. А капельки такие, как алмазы, искрились в лунном свете и неспешно скатывались по шелковистой коже. Я сначала растерялся, а потом думаю, вот оно, я же хотел узнать вкус влаги, а не поверхности, на которую она упадёт. Я подкрался и лизнул его щёку. Знаешь, такой контраст, прохладная щека и тёплая солёная вода. Оказалось, это не просто влага. В ней чувствовался вкус боли и любви, уж мне-то поверь. Я познал, что это такое, когда влюбился в милашку Бэка. Этот лис мне вынес мозг во всех смыслах. А занести забыл. Ещё и сердце украл. Моё глупое и неправильное сердце. А внутри оставил свой образ. И я пропал…

Чондэ вновь вздохнул и поднял глаза в небо, стараясь избавиться от непонятно жжения под веками. Чунмён ободряюще погладил бакэнэко по голове и прижался ближе. И ни слова не сказал, когда с глаз всегда улыбающегося демона сорвались слёзы. Просто гладил и гладил по спине, ничего не говоря. И Чондэ был благодарен ему за это.

— Минсок был таким беззащитным в этот момент, что я его неожиданно для себя пожалел, даже осторожно погладил волосы в попытке успокоить. А он потянулся за рукой, как кот, и я не смог не повторить. Так и рассвет встретил, перебирая волосы периодически вздрагивающего во сне недоврага. Едва успел уйти, прежде чем оба брата проснулись. Иначе оттаскали бы меня за уши на пару, ох уж эти лисы. Знаешь, он просто нереальный. Если нам, — Чондэ откашлялся и поправился: — когда нам удастся его вернуть, держи его и не отпускай, понял?

Чунмён уверенно закивал, немного досадуя и завидуя, что не он перебирал пряди волос Минсока, избавляя от кошмаров, не он согревал своим теплом и не он был рядом всё это время. Чунмёну откровенно стыдно за себя и свою слабость. Он почти полгода гнал от себя мысли о странном парне, что спас его в горах, что согревал своими объятиями и душой. Потому что когда Минсок ушёл, оставляя его в больнице, Чунмён решил, что его предали. Он не думал в тот миг, что Минсок тоже был без связи, что родные могли переживать или что у него дела, он просто чувствовал скручивающую боль в солнечном сплетении и отказывался верить в то, что Минсок ушёл вот так. Без надежды на продолжение или обещание встречи. И если бы Чунмёну тогда сказали, что он влюблён, он бы разбил лицо тому наглецу.

Следующие полгода Чунмён потратил на осознание чувств к Минсоку. Он его ненавидел так же сильно, как и хотел убить. Разорвать и спрятать в коробке под кроватью. Чтоб только его, ему и никому больше. До зубовного скрежета хотел стереть мечтательную улыбку с губ. Но всё чаще виделся поцелуй, а не удар наотмашь. У них не было ни близости, ни даже поцелуев, но Чунмён исправно из раза в раз просыпался с влажным бельём и образом нависающего на ним Минсока, дарящего неземное наслаждение. Ему было даже физически больно признать, что он влюбился в человека, которого, возможно, больше никогда не увидит.

Ритм сердца и дыхание ежеминутно шептали «Ким-Мин-Сок-Ким-Мин-Сок-Ким-Мин-Сок», сбой и снова на повторе, сбой и снова. Это имя билось в груди вместо сердца, вдыхалось с воздухом в лёгкие и отказывалось выдыхаться. Так там и оставалось с запахом снега и невероятности.

Чунмён не знал, где и как искать загадочного Ким Минсока, если его тёзок в Корее больше, чем Ким Чунмёнов. А если он не из Кореи, если он живёт в Японии? А что если он вообще не живёт в Азии и совершенно случайно оказался на Тетейяме? А что если ему вообще параллелен парень Ким Чунмён, который, возможно, всё испортил своим появлением? И эти «а что если?» грызли Чунмёна и он забывался в работе под неодобрительные взгляды Ифаня и Кёнсу.

Когда уже даже его начальник Чжан Хань сделал замечание и предложил помощь, Чунмён окончательно уверился, что уже даже не влюблён, а любит этого несносного, невероятного и неуловимого Минсока. Он неуверенно посмотрел в лучащиеся глаза Ханя и решил попробовать всё, что посоветует начальник. Потому что просыпаться каждое утро с ЕГО именем на губах, видеть откровенные сны и жалеть о несбыточном, он больше не в силах.

— Зайди в лавку пряностей по этому адресу. Там тебе помогут, уверен. Лисы — мастера и своё дело знают, — сказал начальник, протягивая визитку, от которой отчётливо пахло мускатным орехом и корицей.

— Лисы? — недоумённо вскинул брови Чунмён, уставившись во все глаза на начальника, и едва удержался, чтобы не занюхать до истёртых букв визитку.

— Разве я так сказал? — удивился Хань, а Чунмёну примерещилось пляшущее пламя в глазах Чжана. — Я сказал Кимы. Два брата, прекрасные травники. У них есть всё или практически всё, — заметил начальник. — А благодаря старшему мы с мужем познакомились, — уже тише добавил Хань, довольно жмурясь от крепких объятий выросшего из-за спины Исина.

Хань провернулся в объятиях и, не стесняясь, обвил руками шею мужа, Исин обнял сильнее и довольно ухмыльнулся, пару раз двинув бровями, глядя на Чунмёна. Когда Ким увидел плеснувшийся в глазах Исина звериный огонь, он решил, что он переработал. Совершенно точно. Пора завязывать с недосыпом.

Чунмён рискнул воспользоваться советом начальника и не пожалел. Потому что в лавке пряностей увидел того, кто завладел его мыслями и снами.
Минсок поднял задумчивый взгляд на нового посетителя, делая пометку в журнале, оставаясь мыслями в работе. Улыбнулся немного растерянно, хлопая ресницами.

— Мён?

Минсок прожёг в нём дыру одним взглядом янтарных глаз и выронил банку с тысячелистником из дрогнувших пальцев. Он смотрел, не мигая, зрачок вмиг заполонил радужку, оставляя лишь тонкий след янтаря. Чунмён уверен, что так выглядит затмение двух солнц. На такой знакомый голос Чунмён заломил руки и силился что-то сказать, все те слова, что десятки раз прокручивал в голове, но их выбило из памяти, они где-то затерялись и рассыпались пеплом.

Оба, словно парализованные, лишь смотрели друг на друга, не смея двинуться и вздохнуть лишний раз. Чунмён не мог оторвать взор от необычных глаз и краем зрения замечал приоткрывшиеся в изумлении губы, что снились ему почти год. Кончики их подрагивали, не решаясь сложиться в полноценную улыбку.

— Минсок…

Утвердительно, но с вопросительной реакцией и растерянной улыбкой, отзеркаливая Минсока, улыбнулся Чунмён. Это оказалось сложнее, чем он думал, но Минсок уже сделал шаг навстречу. И Чунмён осторожно ступил вперёд, словно шёл по топкому месту или тонкому льду, боясь провалиться и утонуть. А затем проснуться, захлёбываясь ужасом. Но тёплые руки и голос, что снился каждую ночь, кажется, вывели из ступора. Они обнялись, упиваясь близостью. Но тут же отскочили друг от друга, боясь, что каждый из них не желал такой встречи, опуская глаза и пряча взгляд.

— Всё в порядке? — спросил Минсок и чуть склонил голову набок, борясь с диким желанием коснуться и со страхом быть отвергнутым. Чунмён всхлипнул и вновь бросился на шею удивлённому Минсоку.

— Я так рад, так рад.

— Ну-ну, ну что ты? Не плачь, — Минсок гладил по спине и голове, ласково, невесомо и млел от разливавшегося по телу тепла. — Ну что ты расклеился?

А Чунмён не в силах сдержать переполняющих эмоций хлюпал носом от накрывающей волны счастья, смешанного с облегчением. Он нашёл. Его не оттолкнули, предлагая платок, его неспешно гладили по спине. И пусть он казался жалким, непослушным и глупым подростком. Но это щемящее чувство обретения не давало вздохнуть спокойно.

Минсок не мог поверить в происходящее, точно так же, как и сам Чунмён. Казалось, воздух искрился и мерцал, уплотнялся и густел. Пока не лопнул переполненным воздухом шаром в одном мгновение, когда внезапно прозвенел голос появившегося из-за стеллажа парня: «Минсок, это он, да?!». И волшебство рассыпалось — Минсок моргнул и зрачки стали привычного размера, а янтарные глаза потемнели. Лишь на мгновение Чунмёну почудились вертикальные зрачки и что-то мелькнувшее за спиной Минсока.

Минсок молчал, а парень, что прервал их необычный контакт, представился Бэкхёном, братом Минсока и протянул узкую ладонь открывшему рот Чунмёну. Потому что ему вновь казалось и мерещилось. Только теперь ещё отчётливее.

Следом Бэкхён представил Чондэ, своего мужа, и супруги закружили смущённого Чунмёна и хмурого Минсока в вихре слов и действий. Четы было слишком много и они ни на минуту не оставляли парней наедине, постоянно задавая вопросы и внимательно наблюдая, чтобы они не общались. А потом вызвали растерянному Чунмёну такси и отправили домой.

На следующий день ему привиделись русые уши Бэкхёна и чёрный гибкий хвост обнимающего его Чондэ, пара целовалась за стеллажами, пока Минсок отпускал клиента, а Чунмён хмурился и пытался уверить себя, что полосатый хвост одного из покупателей, чем-то напоминающий раскраску енота, ему примерещился.

Но когда раскрасневшиеся супруги вышли из-за полок с товаром и устремились на второй этаж, Чунмён совершенно точно увидел два хвоста, чёрный и почти белый, гибкий и пушистый, за спинами удаляющейся пары. Он протёр глаза, но хвосты никуда не исчезли, а лишь сплелись, пока супруги зависли в коридоре, вновь целуясь.

— Минсок, скажи, что ты это тоже видишь, — протянул Чунмён, хватая освободившегося Минсока за рукав. Потянул его в коридор и ткнул пальцем в целующуюся парочку.

— Вижу что? — Минсок вскинул бровь и Чунмён завис на какой-то момент на столь простом, но вызывающем улыбку, движении.

— Хвосты. Уши. Скажи, что видишь, а я не сумасшедший.

Минсок тяжело вздохнул и взял лицо Чунмёна в руки. Тот тут же поплыл от прикосновения тёплых ладоней. Минсок выглядел слишком сосредоточенным и немного раздражённым. Он несколько раз вдохнул-выдохнул и посмотрел в глаза Чунмёну долгим, изучающим взглядом.

— Можно, прежде чем отвечу…я тебя поцелую? — тихо выдохнул в чужие губы Минсок, не отрывая ладоней от лица зардевшегося Чунмёна.

— М-можно.

Минсок приблизился, нервно облизнул свои губы и прикоснулся своими, чуть влажными, к чужим, немного сухим с мороза. Провёл языком по нижней, потом по верхней губе, ощущая все трещинки и неровности, осторожно прикусил нижнюю, оттянул и скользнул в приоткрытый рот языком. Чунмён несмело углубил поцелуй, сплетая языки и пробуя на вкус свой сон. Он обвил руками шею Минсока, прижался всем телом, ощущая каждой клеточкой жар чужого тела. Никогда прежде Чунмён не испытывал такого водоворота чувств и фейерверка под прикрытыми веками, как сейчас. Ни с Ифанем, ни с Кёнсу, ни с кем-либо другим в животе не лопались пенные шарики, и ноги не подкашивались. Прежде всё было обычно и тривиально.

Ощущение полёта и чего-то необычного скрутило тугой узел в солнечном сплетении, тут же рассыпавшийся пресловутыми порхающими бабочками. Потому Чунмён разочаровано выдохнул, когда Минсок отстранился от него и вновь испытывающее посмотрел в глаза:

— Чунмён, я не знаю, как подготовить тебя к тому, что я скажу, — Минсок вздохнул и погладил подушечками больших пальцев уголки губ Чунмёна, не в силах оторвать взгляд от манящего рта. С усилием отнял ладони от лица, и Чунмёну сразу же стало неуютно без тепла. — Я хотел, чтобы всё было не так. И узнал ты не из-за этих олухов, а лишь когда был бы готов. Но раз, так вышло, ничего не исправить. Я не могу сказать тебе: «Забудь, всё нормально, ты просто поймал глюки». Я хочу быть честным с тобой. То, что ты видел, тебе не мерещилось. У них действительно уши и хвосты. Даже у меня есть, но я стараюсь себя контролировать.

— Даже у тебя, — прошелестел Чунмён, отступая на шаг. Но тут же поднял засиявшие глаза. — Покажешь?

Минсок недоверчиво посмотрел на воодушевлённого Чунмёна, но решился, зачем же откладывать безумие на потом? Пусть решится всё сегодня. Его либо примут, либо оттолкнут. И, как бы то ни было, это уже будет ответ, как жить дальше. Чунмён взвизгнул то ли от восторга, то ли от неожиданности и протянул руку к прижавшимся к голове ушам.

— Какая прелесть! Можно? — он вопросительно посмотрел на Минсока и, дождавшись, когда тот кивнёт, невесомо прикоснулся к мягкому тёплому ушку. — Ваааа… — выдохнул Чунмён и обошёл Минсока, любуясь светло-рыжим хвостом. — Ты такой красивый!

— Правда?

— Ага! — воскликнул Чунмён и едва не подпрыгнул от обуревающих его чувств. Он ходил вокруг Минсока, то и дело прикасаясь и улыбаясь, как идиот. — Я знал. Я знал, что мне не привиделось в лихорадке. Я так боялся, что ловлю глюки, что я переработал и переутомился, — Чунмён бурлил, словно взболтанная бутылка от кока-колы и никак не мог совладать с чувствами, которые клокотали в нём и выливались безумной улыбкой и шальным блеском глаз. — Ты — лис? — Минсок кивнул. — Значит, и брат лис. А кто Чондэ?

— Бакэнэко, — прошипели из-за спины Чунмёна и он отпрыгнул к Минсоку, который инстинктивно утянул его за спину, закрывая собой от сверкающего глазами Чондэ.

— Бакэнэко — это злобный демон-кот? — поинтересовался Чунмён из-за спины Минсока. — Я в манге читал, да, — Чондэ прикрыл глаза, справляясь с накатившей волной негодования и хотел уже сказать пару ласковых и этой наглой лисьей морде, что хитро и довольно щурил глаза, и человеку, но Чунмён не дал даже рта раскрыть, освобождаясь от защиты широкой спины и довольно улыбаясь: — Но ты не такой и злобный на вид. И улыбка очаровательная.

Бакэнэко немного расслабился и тёмная аура, окутавшая было его от ушей до кончика подрагивающего хвоста, исчезла. Бэкхён неслышно подкрался к нему и обнял со спины, любуясь братом с проступившим румянцем на щеках.

— А это трогательное белое пятнышко на правом ушке просто ми-ми-ми.

— Это кто тут ми-ми-ми? Я опасный демон! — рассвирепел Чондэ, но Бэкхён прижимал к себе крепко, не вырваться без боя. Да и не сильно хотелось, если честно.

— Ну, коть, он прав, — с улыбкой шепнул Бэкхён в ухо тут же разомлевшему от горячего дыхания на шее Чондэ.

— И тебе не страшно? — спросил бакэнэко, видя, как льнёт к Минсоку этот странный человек.

— Неа, — покачал головой Чунмён. — Я был готов к чему-то необычному с того дня, как попал в лавину. И у меня теперь есть свой собственный лис, — гордо заявил он и обнял Минсока, который обнял в ответ и прижался губами к пульсирующей венке на виске.

А потом был этот нелепый разговор по поводу смертности. После долгожданной встречи, у них было всего три дня, прежде чем Минсок пал под напором озверевшего падшего бога. Кто бы сказал Чунмёну года два назад, что все боги-духи-демоны реальны и живут среди нас, он бы плюнул промеж глаз и треугольную печать на лоб поставил бы. А если бы поведали, что он будет сидеть и ждать решения бога, ради спасения любимого демона, так вообще бы, попросил выйти в окно. Из раздумий Чунмёна вырвал тихий голос Чондэ.

— Я до того всё не мог взять в толк, что происходит с уравновешенным и спокойным Минсоком, а тут понял, что он влюбился. Вот только в кого — неясно. Зато он стал спокойнее относиться к нам с братом. И я почти не острил и не огрызался. Что редкость, заметь. Да, я бакэнэко и меня любить особо не за что, мы с Минсоком не один год тихо враждовали, боясь расстроить Бэкхёна своим поведением, но терпеть друг друга всё равно не могли. Что поделать, он — лис, я — кот, а тут любви особой не бывает. Кроме нас, с Бэкхёном, конечно.

Чондэ вздохнул грустно и опустил голову. Чунмён накрыл его руку своей и успокаивающе сжал, за что бакэнэко был в который раз благодарен этому странному человеку, которого ещё вчера обижал. А сегодня тот сидел рядом и успокаивал расшатавшиеся в одночасье нервы.

— Когда он уехал в Японию, то вернулся каким-то другим. Минсок неожиданно для всех признал во мне пару брата. Именно после той поездки. Вообще много чего случалось после неё. Но пусть он сам тебе расскажет.

Чунмён прикрыл глаза и не заметил, как голова, лежащая до этого на плече бакэнэко, соскользнула до локтя, а Чондэ лишь хмыкнул и осторожно умостил его голову на своих коленях, непроизвольно запустив пальцы в чужие волосы.

Бэкхён обожал также ложиться на колени мужа и подставляться под ненавязчивые ласки, едва не мурлыча от удовольствия. В такие моменты всегда было так спокойно и уютно, что не хотелось думать больше ни о чём, кроме момента, что был именно сейчас. Пальцы в волосах, зажмуренные от удовольствия глаза и неспешные разговоры, а иногда и приятная тишина под тихую музыку. Наконец, Чондэ чувствовал себя дома. Неважно, где он был, если рядом был Бэкхён — тут был его дом.

Даже когда Бэкхён бурчал, ругался и шалил. Или когда по утрам просил оставить в покое, дав доспать пять минуточек. Но Чондэ никогда не давал ему эти «пять минут», он щекотал торчащие из-под одеяла пятки, забирался пальцами внутрь кокона и трогал рёбра смеющегося мужа, срывал одеяло, лишая тепла, стягивал сонную тушку за ногу с кровати и убегал из спальни.

Бэкхён обычно кричал: «Смерти хочешь?!» и, вскакивая на ноги, устремлялся вслед за мужем, выбегал за ним в гостиную, огибал диван, почти поймав, бежал в кухню, возвращался в спальню, цепляясь за ковёр, часто падал и громко кричал: «Сюда иди, мелкий засранец!». Чондэ хохотал и хватал в охапку слабо сопротивляющееся немного вялое ото сна тело, нежно целовал в сморщившийся нос, нёс на кухню и усаживал на угловой диванчик за завтрак.

Всего неполные сутки он не рядом с Бэкхёном, а хочется лезть на стены, потому что ему не хватало мужа просто катастрофически. Его прищуренных глаз, мягкой улыбки, нежных прикосновений и волн страсти. Поскорее бы разобраться со всем этим.

— Спит? — поинтересовались из-за спины и вскоре перед бакэнэко, ровно напротив умостился Кванхи. Закурил трубку и уставился на спящего человека.

— Спит, — подтвердил Чондэ, забывая огрызнуться.

— Милый. И такой беззащитный. Можно вскрыть горло и не пикнет, оросить кожу горячей кровью и воззвать к падшим.

— Кхм, Кванхи, ты совсем тю-тю? — Чондэ напрягся и приготовился отражать атаку. Но рыжий лишь хмыкнул и не двинулся с места.

— Неправильный ты бакэнэко, — резюмировал Кванхи, наблюдая, как Чондэ аккуратно перебирал пряди спящего и думал о своём.

— Ещё сказал бы ущербный, — хмыкнул Чондэ и посмотрел прямо в тёмные глаза. Они были почти чёрные и почему-то печальные. Бакэнэко напрягся.

— Разве можно назвать ущербным того, кто дарит любовь? — спросил Кванхи и в упор посмотрел на Чондэ. — Буди его. Ему предстоит очень сложная задача.

— Всё так плохо?

Бакэнэко поднял глаза и встретился с нечитаемым взглядом Кванхи. Довольным он не выглядел, скорее опечаленным. Никакой издёвки во взгляде или словах, никаких подколов и дразнилок. Он был слишком серьёзен. Молчаливо покусывал мундштук и будто смотрел внутрь себя. Чондэ повёл плечом, сбрасывая неприятный холодок, пробежавшийся по коже. Если вечный шутник серьёзен — жди беды и приключений.

— Если рядом будут друзья, он справится, — всё-таки подал голос Кванхи. — Хотя бы ты не бросай его.

— А почему я-то? Я ему не друг.

— Но и не враг. Чондэ, ты же хочешь вернуть мужа? — Кванхи прищурился и склонил голову к плечу, выдыхая клубы дыма, проигнорировал удивлённое «откуда ты?!» и улыбнулся. — Я знаю, с каким желанием пришёл ты к Безымянному. Так хочешь, м?

— Да, — кивнул бакэнэко, всё так же путаясь пальцами в волосах человека. И понимая, что ради того, чтоб быть рядом с Бэкхёном, он отказался от семьи и наплевательски отнёсся к изгнанию из клана, не моргнув глазом, бросил работу и стал простым фармацевтом в человеческой аптеке, не обращал внимания на косые взгляды существ и людей. И всё ради любви. Неужели после всего уже пережитого он не сможет помочь человеку и наплевать на новые косые взгляды? К тому же, Чунмён не такой уж и плохой и явно неравнодушен к Минсоку, зря он на него наговаривал. Ах да, просто он за брата мужа переживал, вот.

— Значит, будь рядом. Если всё удастся, ещё благодарить будешь, — вновь улыбнулся Кванхи, но без насмешки, просто тепло и как-то покровительственно, подмигнул опешившему бакэнэко и сказал: — Буди.

Чондэ осторожно тронул плечо человека. Чунмён сладко потянулся, нехотя разлепил веки и тут же подпрыгнул, смущённо смотря на хохочущего Чондэ и хитро щурящего тёмные глаза Кванхи.

— Ответ? — спросил Чунмён, поправляя примятую одежду и разминая затёкшую шею.

— Бог поможет тебе, — Чунмён подобрался и несмело улыбнулся, но быстро поник под серьёзным взглядом, — но для этого следует выполнить непростую задачу. Собрать воедино в этом храме дважды две невозможности, две половинки целого, добровольно расставшиеся, две новых части разрушенного единого, и две части, связанные воедино одним. Ты должен найти всё это и прийти с находкой в храм. Тогда Безымянный будет в силах вернуть лиса.

— Ааа…– протянул Чондэ. — Я понял, пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Посложнее задачки не было? Омлет из яиц птицеящера не сделать?

— Тшш, — шепнул Чунмён и осторожно коснулся собравшегося вскочить бакэнэко. — Мы найдём ответ.

Чондэ ошарашено переводил взгляд с Кванхи на Чунмёна, кровь кипела и громко стучала в висках, задача ему казалась непосильной, но человек решительно закусил губу и кивнул:

— Срок?

— День с момента столкновения с падшим. Но мы задержали вас, пока Безымянный искал ответ в Чаше Бытия. Но полдня он в силах вернуть. Значит, у вас есть день на поиск ответа и возвращения в храм.

— Но почему так мало? — подал голос Чондэ, хватаясь за голову. В голове не укладывалось, что времени до заката. А после не вернуть ни Минсока, ни Бэкхёна.

— Спасибо, хранитель, — Чунмён поклонился и протянул руку подвисшему Чондэ, помогая встать на ноги.

— Погоди, — Кванхи тронул человека за плечо и протянул зависшее над ладонью золотое перо. — Когда найдёшь ответ, коснись пера губами и шепни: «Безымянный, я готов». И бог перенесёт тебя в храм, где бы ты ни был.

— Спасибо, — Чунмён вновь глубоко поклонился и понёсся к машине, которая осталась на обочине, не теряя времени.

Чондэ посмотрел вслед бегущему человеку и тоже поклонился Кванхи, ощущая какую-то благодарность, даже за столь сложную задачку, долгое ожидание и туманный ответ. Хотя скажи кто ему ещё вчера, что он будет раскланиваться перед рыжим шутником, передушил бы, как цыплят.

Бакэнэко быстро догнал Чунмёна и они молча добрались до машины. Да и о чём говорить, когда времени в обрез, да и хриплое от бега дыхание и резь в боку не способствуют разговорам. Чунмён долго хмурился, на лбу пролегли глубокие складки, он тёр переносицу и что-то едва слышно шептал. Чондэ крепко сжимал руль и старался вообще ни о чём не думать, но мысли о муже всё равно настойчиво лезли в голову. Чунмён открыл глаза настолько резко, что немного напугал наблюдающего за ним Чондэ, и машина вильнула, но тут же выровнялась, а Чунмён начал звонить кому-то, назначая встречу. Чондэ вжал педаль газа в пол, благо трасса была пустынна, небо тёмное, ещё не начинало светать, и морозный ветер холодил салон, пришлось даже окно закрыть. Чунмёна била крупная дрожь, всё-таки разница времени года и суток в храме и мире сильно ударила по организму человека.

— Куда мы?

— В кафе, напротив торгового центра, знаешь?

— Конечно, — кивнул бакэнэко и уставился на дорогу.

На подъезде к центру они умудрились попасть в невесть откуда взявшуюся пробку, простояли в ней около получаса, Чунмён уже начал крутиться и нервничать, не находя себе места. Нервы вместе с нетерпением натянулись тугой тетивой древнего лука и резали мозг на ровные ломтики, скручивали тело, перетягивая мышцы и медленно отделяя их от костей.

Чунмён прикрыл глаза: всего день, даже меньше уже на спасение лиса. Может, вообще стоит всё бросить, и влюбиться в другого? Забыть об искренней улыбке и о спасении его собственной никчёмной и никому ненужной жизни? Забыть первый поцелуй с лисом и ту лёгкость, что дарили объятия? Забыть всё? Попросить зелье забвения или как там оно называется? Имел ли он на это право? Ведь Минсок доверил ему тайну и себя.

Болезненный стон сорвался с губ Чунмёна и он прикусил губу до крови, ругая себя последними словами. Ведь Чондэ было тоже непросто. Потому что демоны почти равны вечности, а быть вечность одиноким, когда по соседней улице ходит твоя любовь — слишком страшно.

Бакэнэко дёрнулся, выныривая из мыслей о Бэкхёне, в которых утонул, огляделся и нахмурился, просчитывая варианты, Чунмён предложил добраться пешком, бросив машину, но Чондэ уверенно выкрутил руль, отъехал назад, направил машину к фонтану, распугивая голубей на площади и, вильнув, въехал в узкую улочку, добираясь до кафе в считанные минуты.

— Мы как раз вовремя, — хмыкнул Чондэ, видя побелевшие пальцы человека, сжавшиеся на ремне безопасности, и выбрался из салона.

Бакэнэко увязался вслед за Чунмёном, мотивируя тем, что хоть время и вернулось вспять, но есть всё равно охота, и что не будет он лезть в его разговор, а сам тем временем скрестил пальцы и подумал что ещё решит, будет лезть или нет.

Чондэ даже успел умять половину завтрака, когда к ним за стол села странная парочка, представившись Кёнсу и Ифанем, друзьями Чунмёна. Чондэ тоже представился и продолжил завтракать, краем уха вслушиваясь в разговор. В какой-то момент он вовсе перестал жевать, изо рта выпал лепесток кимчи, а сам бакэнэко уставился на Чунмёна во все глаза.

Человек, определённо, спятил. Он напрямую рассказывал всё. Изредка кивал головой в сторону мягко сказать удивлённого Чондэ, которого с интересом рассматривали друзья человека. Чунмён говорил обо всём, не стесняясь и не отвлекаясь на странные взгляды официантов или сидящей за соседним столиком бабули с бессонницей. Нормальные люди ещё спали в выходной, а эта уже атаковала официантов и кафе своими претензиями и ворчанием.

— Ты спятил? — тихо поинтересовался Чондэ, склонившись к уху Чунмёна.

Тот пожал плечами и так же тихо ответил:

— Они мои друзья. Ифань со связями, Кёнсу башковитый, он точно подскажет, что и как искать, — также тихо поведал он.

— Кхм, — отозвался Чондэ и устремил свой тёмный взгляд на людей, которые как ни в чём не бывало сидели и пялились на него.

Кёнсу выдержал тяжёлый взгляд бакэнэко и спросил у Чунмёна, не разрывая зрительного контакта с Чондэ:

— Ты где это чудо выцепил? Не было бы у меня Ифаня, позаигрывал бы, хорош, чертяка, — и выразительно дёрнул бровями.

— Эээээ, — протянул Чондэ и повернулся к Чунмёну с выражением абсолютного и полного недоумения на лице. — Что за?!

Ответить Чунмён не успел, лишь успел рот открыть, как его прервал воодушевлённый Кёнсу:

— Охохо, таки всё правда. Здорово! — он восхищённо следил за клубящейся тёмной аурой, окутавшей бакэнэко. — Спасибо тебе, Мён-и, если бы не ты, никогда бы не увидел подтверждения моим юношеским исследованиям.

— Да если бы не ты, мы бы не встретились, — тихо отозвался Ифань, вяло ковыряясь в чизкейке с вишенкой, а Чунмён подвис с приоткрытым ртом.

— Мён-и, ау! — смеясь, Кёнсу помахал ладонью перед лицом друга. — Друзья, по ходу, мы теряем его.

— Фань, повтори, что сказал, — попросил Чунмён, отвисая и комкая в руке салфетку, которая на поверку оказалась ладонью изумлённого таким действием бакэнэко.

— Эм, ну, если бы не ты, мы бы с Кёнсу не напились бы и не переспали по пьяни, — его попытался прервать Кёнсу громким и выразительным «ээээээээээ!!!», но Ифань флегматично продолжил, — и сейчас не были бы вместе, — он положил большую ладонь на плечо Кёнсу и притянул к себе, чмокая в макушку. Кёнсу зажмурился и растянул губы в улыбке, что напомнила опешившему Чондэ сердечко.

— Чондэ, ты понял? Вот оно! Чондэ!!!!!!! — Чунмён подскочил, поднял ничего не понимающего бакэнэко на ноги, закружил вокруг стола и чмокнул в щёку.

— Мдя…был человек и кончился, — резюмировал Чондэ, усаживаясь обратно за столик. — Ты мне можешь пояснить, в чём дело?

— Ты не понял, да? Может, я неправ, но лучше так, ведь это уже что-то. Они, — Чунмён ткнул пальцем в беззастенчиво целующуюся парочку, от вида которой бабуля за соседним столиком отгородилась меню, — они познакомились из-за меня. Не будь меня, не было бы пары. Понимаешь?

— Честно? Нет, — покачал головой бакэнэко, с сочувствием глядя на Чунмёна. — Тебе совсем плохо, да?

— Чондэ! Японский бог, ты что туговат?!

— Я не японский бог, я всего лишь демон, — буркнул Чондэ и надул губы. — И я не тугой. Просто ты как-то нелепо объясняешь.

— О, Боги, даруйте мне терпение! — процитировал фразу из игры Чунмён и вновь указал на целующуюся парочку. — Они вместе из-за меня. Они двое, связанных воедино одним. Понял?

Глаза Чондэ расширились и зрачки на миг стали вертикальными, а бабуля за соседним столиком перекрестилась, когда ей примерещились чёрные уши, одно чисто чёрное, второе — с милым белым пятнышком, на голове симпатичного брюнета с очаровательной улыбкой.

— Аааааааааааа!!!!!!!! — пародируя вопль динозавра закричал Чондэ и запрыгал на одной ножке от счастья, едва не роняя все чашки со стола. Даже Ифань отвлёкся на миг от Кёнсу и позволил себе улыбку, но тут же в неё впился пухлыми губами Кёнсу, вновь поглощая всё его внимание. Даже ехидное «кролики» от Чунмёна не возымело эффекта. Зато бабуля спешно ретировалась от греха и весьма странных мужчин подальше из кафе, пробормотав что-то на тему «совсем молодые распустились, наркоманы, наверное». — Голова! Но вот что делать с другой ерундой, как решать дальше задачку?

— Не знаю, — вздохнул Чунмён, утыкаясь носом в чашку с чаем. — Разве ты знаешь, где искать дважды две невозможности? Это вообще что? Или кто?

— Думается мне, — глубокомысленно изрёк Кёнсу, воздев палец горе, — что это те, кто не могли быть вместе по всем законам, канонам и правилам, но вместе вопреки всему, — и вернулся к желанным губам.

— Отель себе найдите, — буркнула официантка, на что Кёнсу, не отрываясь от поцелуя, показал средний палец.

Чондэ прыснул в кулак, этот большеглазый человек однозначно знал толк в удовольствиях и умел постоять за себя, бакэнэко посмотрел на Чунмёна и растянул губы в улыбке:

— Знаешь, у тебя отличные друзья! Поехали на кладбище! Времени в обрез.

— Это зачем? — Чунмён подавился тёплым чаем и закашлялся. Бакэнэко похлопал в ладоши, памятуя, что стучать по спине подавившегося нельзя.

— Едем, по дороге скажу. Время, — Чондэ постучал аккуратным ногтём по наручным часам и широко улыбнулся. — День перестаёт быть томным.

Они вышли из кафе и направились к машине Чондэ, но Кёнсу уверил, что они на своей, и поедут за ними. И действительно, за красной машиной Чондэ увязался чёрный BMW и ехал за ними до самого кладбища. Когда из машины вывалились раскрасневшиеся друзья Чунмёна, бакэнэко решил не комментировать. Он думал, что Бэкхён оторва, а оказывается, нет.

Чондэ сверкнул какой-то корочкой перед видавшим виды сторожем кладбища и повёл друзей вперёд, ловко лавируя между каменных плит и древних могил.

— Здесь мы найдём невозможность — каменного стража и человека.

Кёнсу с интересом рассматривал надгробия, читал надписи, тянул за руку подрагивающего Криса и весьма деликатно поинтересовался у спины Чондэ:

— Здесь-таки есть живые согины?

— Что? — отозвался Ифань, догоняя парня и хватая за вторую руку для надёжности и спокойствия.

— Не что, а кто! — хмыкнул Кёнсу. — Это каменные люди, хранители могил, — пояснил он Ифаню и злорадно сверкнул глазами, когда парень поёжился. — Чондэээээээээ!!!

— Согины все живые, — не оборачиваясь, ответил Чондэ, но шаг приубавил. — Раньше были все. Сейчас единицы в твёрдой памяти и своём уме. Согины ведь хранят усыпальницы, но многие уже даже не помнят чьи, не помнят себя. Такое случается, если родственники и потомки перестают навещать могилы. Они просто каменеют и замирают в том времени, когда приходил последний человек, помнящий усопшего. Зато тебе посчастливится познакомиться с живым мусоком.

— Да ладно?! — благоговейно выдохнул Кёнсу и восхищённо стал буравить спину идущего впереди бакэнэко.

— А то! Серьёзен, как никогда.

— Оооо, — восторженно простонал Кёнсу и повис на шее Чондэ, горячо шепча в ухо: — Где ты был раньше? Ты же просто мечта!

— Остынь, дружище, этот мужчина глубоко и надолго замужем! — хихикнул Чунмён, отрывая словно обезумевшего Кёнсу от остолбеневшего бакэнэко и подталкивая к ошалевшему и бледному Ифаню.

— И кто себе урвал этот лакомый кусочек? — поинтересовался Кёнсу, отрываясь от доказывания своей любви к небезызвестному господину Ву.

— Его муж — кицунэ, — сказал Чунмён, пытаясь идти в ногу со спешащим Чондэ и всё равно отставая на шаг.

— Да ладно?! Заливаешь, — махнул рукой Кёнсу. — Где это видано, чтоб бакэнэко и кицунэ…стоп… Мён-и, — он остановился и в него на всём ходу врезался Ифань, которому померещилось движение за спиной, и едва не сбил с ног застывшего До, — вот тебе вторая невозможность! Ты понимаешь, да?! Дай поцелую моего друга, — Кёнсу сложил губы трубочкой и потянулся к Чунмёну, но тот со смехом оттолкнул его от себя, возвращая в руки сосредоточенно оглядывающегося Ифаня. — Ууу, противный, — простонал Кёнсу, — а я ж от всей души хотел поблагодарить тебя за сбывшуюся мечту. Это же просто ваааааааа!

— Ааааа!!! — поддержал его крик Ифань, попятившись от увиденного: у могильной плиты человек целовал статую. Статую очень красивого воина. А статуя отвечала ему взаимностью.

Люди застыли, а бакэнэко лишь окликнул целующихся. Невозможная парочка оторвалась друг от друга и человек тут же спрятался за могучей спиной каменного стража, лишь едва отсвечивая блондинистой макушкой.

— Чонин, Тао, нам нужна ваша помощь, — сказал Чондэ, глядя в глаза каменному стражу. — Нужно спасти Минсока. И, надеюсь, — бакэнэко тяжело вздохнул, — что Чунмён не ошибся в догадках.

— Что случилось? — из-за спины мусока выглянул Тао и сверкнул кошачьим разрезом глаз, разглядывая людей, столпившихся за спиной бакэнэко.

— Падший, — тихо отозвался Чондэ и каменный страж вздрогнул. Ему ли не знать, на что способны обезумевшие падшие.

Все шестеро направились к машинам, Кёнсу нёсся вскачь, возвращался и кружил вокруг Чонина, отчаянно желая прикоснуться, но каждый раз одёргивая себя. Тао крепко держался за руку каменного воина и был готов идти за ним хоть на край света. Чондэ хмурил брови и что-то просчитывал, иногда спотыкаясь о гравий. Ифань старался идти возле сосредоточенного и отрешённого Чунмёна и боязливо оглядывался по сторонам, обещая себе, что отомстит До и заставит смотреть все серии мультика про пони после всего пережитого за сегодня ужаса.

— К нам в машину их можно? — поинтересовался Кёнсу у Чондэ. Бакэнэко хмыкнул, но кивнул. — Уииииииии!!! — завопил До и захлопал в ладоши, распугивая воронов и грачей, сгоняя их с насиженных надгробий и пугая Ифаня до потери сознания.

Он уступил Ву место за рулём, сам сначала сел на переднее, но тут же передумал и, не вылезая из машины, втиснулся на заднее сиденье между парочкой, желая выяснить подробности. Чондэ фыркнул и уселся за руль своей машины, встречаясь глазами с совершенно пришибленным взглядом Ифаня, и подбадривающе кивнул. Чунмён плюхнулся рядом, шевеля губами и качая головой.

— Как искать дальше? Идеи есть? — хмуро буркнул Чунмён, поднимая глаза, полные слёз, на бакэнэко.

Чондэ и рад бы сказать, что знает, что догадался, нашёл решение, но нет. И понимание этого больно кольнул в груди, сжимая горло. Он крепче стиснул руль и уткнулся взглядом в бампер едущей впереди машины. Сквозь заднее окно было видно вертлявого Кёнсу, что донимал Чонина и Тао.

— Ясно, — всхлипнул Чунмён и с яростью провёл ладонью по глазам. Зашептал, словно безумец, перебирая пальцами. — Дважды две невозможности будут, если удастся выманить из дурмана Бэкхёна. Есть два, связанные одним. Это минус 3 задания. Остаётся два. Где же и, главное, как искать добровольно разрушенное целое и новые части?

Чондэ с трудом разжал побелевшие пальцы. Наблюдать за полубезумным Чунмёном было ничуть не менее больно, чем за Бэкхёном. При мысли о муже, бакэнэко едва не зашипел и чуть не закрыл глаза, прогоняя любимый образ. Чондэ откашлялся:

— Слушай, у меня есть предложение… Давай заедем к фениксу, может, он в курсе чего, о чём мы ни в зуб ногой и сможет помочь? Как раз узнаем, как там Минсок, м?

Чунмён рассеяно кивнул и натянуто улыбнулся в ответ на вопросительный взгляд бакэнэко, пытаясь перестать задыхаться и терзать ни в чём неповинный ремень безопасности. Он постарался отвлечься на мелькающий пейзаж и снующих людей, терзая себя чувством вины. Если бы он не появился в жизни Минсока, всё было бы иначе. Не защищал бы лис никчёмного человека, не пострадал бы, и не было бы всей этой возни. А ещё лучше — не заметил бы тогда на горе, в снегопад, не спас бы из-под лавины, не тащил бы, не отогревал, не морочился с горящим в лихорадке, не мучился бы от любви больше года и не пал бы в бою.

За закатыванием себя в бетонные доводы и утоплением в океане вины, Чунмён не понял, как в его руках оказалась чашка с крепким чаем. И он поднял глаза, оторопело оглядывая уютную квартиру и сидящего рядом Тао, который положил ладони Чунмёну на колени и смотрел, не мигая, а потом тихо сказал:

— Ты не виноват, понимаешь? Если бы ты испортил ему жизнь, он бы не признал тебя. А он же признал, да? Меня мой страж тоже признал, — Тао прищурил свои кошачьи глаза и тепло улыбнулся, когда на плечи опустились тяжёлые, но такие родные руки, и он убрал свои с коленей Чунмёна, накрывая шершавые ладони Чонина, — вот только он это сделал куда раньше, чем я сам понял, что со мной происходит.

— ЧонГде, друг мой, что ты тут делаешь? — воскликнул Чанёль, замирая и разглядывая толпу людей и существ посреди своей гостиной. — СееееХууууун?

Он повернулся к чансыну, на что тот невинно улыбнулся, скрывая пляшущих бесенят под тёмными ресницами, пожал плечами и протянул пузатенькую чашку.

— Чаю?

— Ээээээ… боюсь спросить, а что у нас тут происходит? Как вы все тут оказались? И кто это вообще?

Он указал пальцем на восхищённо смотрящего на него Кёнсу и закрывшего ладонью лицо Ифаня. Феникс начал искриться и вспыхивать, а Кёнсу зачаровано икнул, обливая колени Ву чаем. Благо уже порядком остывшим. Ифань отнял руку от лица, небрежно осмотрел свои испорченные брюки и глубокомысленно изрёк: «Хана тебе, мелочь!» и принялся душить воодушевлённого внезапным вниманием До.

Чунмён пересел с дивана на край кресла, тесня Чондэ, и предложил выпить ещё чаю. Потому что возня на диване — это надолго. С криком «их-ха!» Кёнсу забрался на колени Ифаня, оседлал его и заткнул готовящуюся многословную тираду поцелуем.

— А он знает толк в решении споров, — хмыкнул Чондэ, оценивая тактику До. — Возьму себе на заметку.

— В общем, так, — начал Сехун, давя в себе хохот и глядя на откровенно обалдевшего от всего происходящего хаоса в квартире Чанёля.

— Помолчи, предатель. Я же говорил, что я не люблю гостей на своей территории!

— Придётся полюбить, — фыркнул Сехун, отпивая глоток чая, — я не социофоб и не социопат. Я люблю гостей. А уж раз мы вместе, то…

— Ладно, — Чанёль поднял руки и сдался, усаживаясь на пол — Только быстрее. У меня работа.

— Твоя работа отменяется, дорогой, — сказал Сехун и передал слово вновь поникшему Чунмёну и Чондэ, что быстро рассказали, в чём дело.

— Мда, господа хорошие. А это же форменный, крупный, полный полярный лис, — вздохнул Чанёль. — Се, налей мне чего покрепче, работать сегодня, по ходу, больше не светит, сейчас передам управляющему бразды и вернусь.

Феникс исчез, вызывая довольный вздох Кёнсу, что умудрился извернуться и, целуясь, одним глазом наблюдал за происходящим в комнате. Чонин с Тао тихо сидели в одном кресле, прижимаясь к друг другу и сплетая пальцы, не отрывая взоров, и ласково улыбались друг другу. Им было неважно, где быть, главное вместе. Каждое мгновение короткой жизни человека. Чунмён вновь затих, поник от страха, погружаясь в мысли и тоску. Ифань без зазрения совести щупал своего До и что-то бурчал, когда тот сверкал глазами, разглядывая присутствующих. Чондэ покачал головой, Бэкхён — просто прелесть и чудо, а Минсок — ангел во плоти, в сравнении с этими безумными.

Чанёль вернулся и одним глотком осушил стакан виски, протянутый заботливым Сехуном. Сел в его ногах, позволяя запустить проворные пальцы в волосы, и задумался.

— Эй, человек, — он толкнул Чунмёна в бедро, обращая на себя внимание, — я, кажется, знаю, как найти ответ на оставшиеся загадки. Ну, во всяком случае, попробовать можем.

Чунмён вскинулся и едва не расплескал забытый в руке чай. Он дрожащими руками поставил чашку на стол и с надеждой посмотрел на феникса. Кёнсу оторвался от немного придушенного Ифаня, Чонин и Тао повернулись к Чанёлю, а Чондэ ободряюще сжал дрожащие пальцы Чунмёна.

— Ты же знаешь, что я фэнхуан, да? — Чунмён кивнул, а пальцы в волосах Чанёля замерли. Сехун не знал практически ничего о существе, с которым жил уже несколько месяцев. Не интересовался как-то. — Много лет назад небезызвестная семья из Кореи договорилась с влиятельной семьёй из Китая, обручая своих детей, не извещая их об этом. В каком-то древнем свитке было предсказано, что две семьи фениксов соединятся и укрепят кланы. А для этого нужны дети с определёнными признаками. И эти дети были именно такими, а то, что этот брак не мог принести потомства, в расчёт не брали. Родители заманили детей в Японию и едва не столкнули лбами на церемонии бракосочетания. Сыновья были крайне шокированы поступком родителей, были не готовы и не хотели жениться. Да и взгляды на жизнь не совпадали. Потому быстро решив, что шиш им всем, а не брак, сбежали из-под венца. Каждый в свою сторону. Ненадолго, конечно. Меня — а одним из этих отмеченных детей был я — отыскали быстро и обошлись крайне жестоко, но это ерунда. Потому что я уже тогда заприметил одного прекрасного чансына и жил лишь мыслями о нём, которые помогли мне справиться с наказанием. Но когда нашли мою пару, луань-няо, — Сехун ахнул и с силой стиснул волосы в руках, не контролируя пальцы, — он уже успел выскочить замуж за волка. Китайцы поохали, поахали, но признали мужа сына. А мои, — Чанёль глубоко вздохнул и продолжил: — мои отказались от меня, — Чанёль надолго замолчал, собираясь с мыслями. — Я думаю, мы с Ханем, — Чунмён охнул, прижимая руку ко рту, ну не может быть, чтоб его начальник, хотя, почему бы и да? — можем быть тем самым разделённым единым, а мой Сехун-и, — Чанёль поднял влюблённые глаза на чансына, который застыл и мучительно сдерживал слёзы, — моя половинка, а Син, соответственно — Ханя. Как идея? Покатит?

Чанёль не смотрел на бледного Чунмёна, что нашёл в себе силы только на кивок и укус ребра ладони. Сехун соскользнул с кресла, обнял феникса, задушено всхлипнул и спрятал лицо на широкой груди Чанёля, который обнял крепче в ответ, блаженно улыбаясь.

— Тогда я звоню Ханю и заказываю обед, — сказал Чанёль, выуживая из кармана телефон.

— Какой обед?! — в один голос вскрикнули Чондэ и Чунмён.

— Тише, мальчики, нам предстоит встреча с богом. Негоже животом бурчать. Да и Хань — луань-няо, а он, в отличие от фэнхуана, телепортироваться не умеет, — Чанёль умолк и рассмеялся: — Чего рты раскрыли-то? Закрывайте, а то не ровен час дух залетит. Пока Хань с мужем доедут, мы пообедаем, чего время терять?

И, действительно, когда чета Чжанов подъехала, друзья успели плотно пообедать вкуснейшим обедом, доставленным из ресторана феникса. Чанёль определённо был талантлив в приготовлении и придумывании рецептур блюд, не удивительно, что ресторан пользовался популярностью. Быстро изложив ситуацию и получив утвердительные кивки Чжанов, толпа отправилась к лавке братьев.

Как и ожидалось, двери и окна магазина оказались закрыты. Но это не было проблемой, потому что у них был Чанёль, который мог перенести вовнутрь помещения по два человека или существа за раз и неожиданный взломщик замков Исин, который успел вскрыть замок на двери до того, как феникс успел телепортировать хоть одного из присутствующих.

— А ты крут, — радостно взвизгнул Кёнсу и повернулся к Ханю. — Ну, ты-то феникс, а он кто?

Хань проигнорировал наглый тон своего подчинённого, не стал акцентировать внимание на неподобающем обращении, зная непростой характер Кёнсу и его крайнюю степень восторженности, потому просто ответил:

— То, что он журналист, ты и так знаешь, да? А ещё он волк.

Кёнсу запрокинул голову к вечернему небу и рассмеялся, его разрывало от переполняющих эмоций. Он познакомился с такими необычными существами, о которых лишь мог мечтать. Понимание этого бурлило и грозило вылиться через край.

Чанёль с Исином проникли в лавку, дав знак подождать. Свет не горел и лишь тяжёлый аромат масел, стлавшийся из курильницы, кружил голову. Бэкхён сидел рядом с Минсоком и едва раскачивался, уговаривая брата открыть глаза и выдумывая разные варианты убийства всех предателей. Чжан стукнул чем-то у стеллажей и прятавшийся в темноте Чанёль отпрянул, увидев сверкнувшие глаза лиса. Бэкхён поднялся и медленно двинулся к стеллажам, проверить, что к чему. Чанёль подхватил на руки холодного Минсока и телепортировался ко входу в лавку. В спину им ударил крик и шум разбивающихся банок.

Чондэ влетел в магазин, включил свет и увидел рычащий клубок из катающихся на полу Бэкхёна и Исина. Он подхватил мужа под руки и оторвал от скалящегося и сверкающего глазами, но ещё не трансформировавшегося Сина. Бэкхён рычал, кусался и царапался, разрывая кожу бакэнэко в кровь, извиваясь в руках мужа, выплёвывал проклятия в его адрес и требовал вернуть брата, но умолк, получив увесистую оплеуху от Чунмёна.

— Приди в себя! — вскрикнул Чунмён, сам себе удивляясь и взглядом прося прощения у Чондэ.

Чунмён взял перо, коснулся губами и произнёс: «Безымянный, я готов». Мир вокруг замерцал в лучах заходящего солнца, померк, словно подёрнулся дымкой с изображением древнего храма, но ничего не изменилось, они всё так же стояли на улице возле лавки.

— Твою налево, — благоговейно выдохнул Чондэ, удерживая висящего на нём мужа и смотря за спины друзей.

— Если люди не приходят к Богу, Бог приходит к ним, — торжественно прошелестел голос мужчины, в традиционном роскошном ханбоке императора. Он проплыл мимо разинувших рты людей и существ на мерцающем облаке и первый скрылся в помещении. — Прошу всех в лавку, — раздался властный голос изнутри.

— Кхм, — глубокомысленно заметил Чондэ и направился к дверям, не выпуская из рук брыкающегося мужа.

— Убью, — прошипел Бэкхён.

— И я тебя люблю, душа моя, — улыбнулся бакэнэко, собирая волю в кулак.

Чанёль всё это время прижимал к себе холодное тело Минсока и пытался согреть своим жаром, рядом стоял Чунмён и держал в ладони холодные пальцы, с трудом различая едва заметный пульс на запястье. Феникс внёс Минсока обратно и уложил на соткавшейся из воздуха циновке, на которую указал бог, сверкая глазами из-под переливающихся бусин головного убора.

Чунмён не смог отпустить чужую руку и сел рядом с циновкой, утыкаясь лбом в холодную ладонь. В лавку, едва не сметая всё на своём пути, влетел Кёнсу с совершенно безумным взглядом. Он поклонился богу и на негнущихся ногах побрёл к стене и сполз по ней с совершенно идиотским выражением счастья на лице. В магазине собрались все и дверь громко звякнула колокольчиком, закрываясь.

Бэкхён не прекращал попыток вырваться и проворчать проклятие, но уже заметно поутих, исподлобья наблюдая за перемещениями волшебного облака и божества на нём.

Ифань вжался в дальний угол и наблюдал за порхающими в воздухе свечами, ароматическими палочками и прочей ерундой. Фениксы переглядывались, прижимаясь к своим парам. Чонин закрывал широкой спиной Тао, что мелко подрагивал от такого количества магии, от которой волоски стояли дыбом и, казалось, изредка по ним пробегали голубые огоньки тока.

Чунмён поднял голову, посмотрев на бледное лицо Минсока, иссечённое чёрными полосами, потом перевёл взгляд на бога и, проглатывая ком, спросил:

— Безымянный? Я верно разгадал задачу?

— Я бы хотел сказать, сейчас увидим. Но не стану тебя мучить. Да, вы с друзьями молодцы. А теперь садимся по кругу так, как я скажу. За правую руку Минсока возьмёт брат, а Бэкхёна — муж.

Бакэнэко вздохнул и отпустил лиса. Бэкхён фыркнул и отряхнулся, сел рядом с братом, но тут же вырвал свою ладонь из рук Чондэ. Бог мягко улыбнулся и поинтересовался:

— Бэкхён, брата возвращаем или тебе наплевать?

Лис вздохнул и закатил глаза, но позволил дрожащей руке Чондэ сжать его ладонь. И даже почти не отодвинулся, когда плечо мужа ненароком коснулось его.

— Сехун, садись рядом с Чондэ, Чанёль, бери Сехуна за руку, — тихо, но отчётливо говорил Безымянный, наблюдая, как существа послушны его слову.

Ифань открыл рот, потом закрыл снова приоткрывшийся рот, но не выдержал и вновь открыл:

— А это ничего, что этот существо знает все имена?

— Фань, ничего. Он же бог, — тихо отозвался Кёнсу, зачарованно наблюдая за происходящим. О таком он и мечтать не мог.

— А…ну да, — кивнул Ву и тихо хихикнул.

— Хань, теперь ты. Исин, бери мужа за руку, Чонин, подойди, теперь ты, Тао. Ифань…– человек вздрогнул и покачал головой, но Кёнсу едва ли не за шиворот подволок Фаня ко всем и без указки сам сел рядом и протянул руку Чунмёну, который так и не выпустил ладони Минсока.

Само божество уселось в изголовье, осторожно коснулось висков Минсока и закрыло глаза. За ним повторили все, но когда шёпот заклинания перерос в рокот, а волосы затрепетали под порывами ветра, глаза открыли все. Лишь бог сидел так же ровно и произносил древние слова, а из-под ресниц бил голубой свет. Руки пронзило током и вскоре всех сидящих охватило свечение, скручиваясь в спирали, опадая и вновь поднимаясь волной.

Чунмён вглядывался в лицо бога до рези в глазах, пытаясь понять, почему оно кажется знакомым. Но мерцающие в искрящейся буре бусинки сбивали, заставляя лицо плавиться с каждым мгновением, изменяться и сбивать с толку. Потому Чунмён сосредоточился на одной мысли: «Живи, Минсок. Живи!» и не спускал глаз с бледного лица любимого лиса. Которое неспешно покидала тьма, рассыпаясь под светом бога.

Все вокруг мерцало и искрилось, сплетаясь в витиеватые ажурные кружева и хрупкие, будто снежные, узоры. Головокружительный танец сияющих искорок завораживал и заставлял закрыть глаза, поддавшись неслышной мелодии жизни и чуда.

Безымянный хлопнул в ладоши и всё исчезло, оседая на языке привкусом озона, а в душе — воспоминанием чуда. Бог открыл глаза и знакомо прищурился глазами-полумесяцами, Чунмён не успел раскрыть рот, потому что Минсок слабо пошевелился и с усилием распахнул глаза, дрожа ресницами.

Чунмён стал покрывать теплеющую ладонь Минсока поцелуями и неотрывно смотрел в ещё подёрнутые дымкой янтарные глаза. Люди и существа рядом замерли, наблюдая за возвращением лиса. Это было невероятно, ведь после встречи с падшим не выживали. А Минсок уже уселся на циновке и хлопал густыми ресницами, пытаясь сосредоточить плывущий взгляд.

— Привет, — тихо сказал Чунмён, нарушая тишину. — Ты как?

Минсок повернулся к нему и внимательно посмотрел на него, окинул взглядом всех сидящих по-прежнему державшихся за руки людей и существ, знакомых и не очень, вновь вернулся к Чунмёну, смерив взглядом, и спросил:

— Ты кто?

Чунмён замер, прижав руку к ухнувшему сердцу, и почувствовал, как по лицу катятся непрошеные слёзы. Ладно, пусть так, зато жив. Пусть. Самое главное — жив. Остальное ерунда. Стерпится и забудется.

Ему трудно давался каждый вдох, а выдохи застревали в горле, едва не вырываясь криком. Чунмёну уже со вчера хотелось кричать, но что-то останавливало. В желудке словно поселилась пустота, но его всё равно скручивало, он закрыл рот ладонью, заталкивая какой-то слишком жалобный, рвущийся наружу стон обратно.

— Ну что, доволен? — Бэкхён кинулся в сторону Чунмёна, но его удержал Чондэ. Лис вырывался, раздирая в кровь и так уже исполосованные его ногтями руки мужа. — Все вы люди такие! Мелкие, алчные и жадные! Ненасытные и плюющие на всех, кроме себя! Ты доволен? Он всё-таки жив, несмотря на то, как ты старался. А теперь вали отсюда!

— Чондэ, будь добр, отпусти, — громко сказал Безымянный и поднялся с колен. — Не бойся, пусти.

Бакэнэко с трудом разжал руки и Бэкхён отлетел на середину комнаты, сверкая глазами. Остальные с удивлением наблюдали за разъярённым лисом и неспешно приближающимся к нему богом.

— Разрешите представить вам осколок падшего бога. Этот маленький, крохотный кусочек падшего попал прямо в сердце маленькому растерянному лисёнку, который слишком любит брата. Он думал, что я не замечу и позволю ему захватить тело Бэкхёна окончательно. Но не на тех напал. Тяжело сдерживать себя и не говорить гадости. Да? Ну, не стесняйся, покажись нам, — в голосе бога сквозила насмешка и угроза.

Кицунэ отпрянул и попятился, сделал шаг назад, ещё и ещё, не позволяя божеству приблизиться, но внезапно для себя упёрся в стену. Бэкхён зашарил взглядом по знакомому интерьеру, пытаясь найти выход. Безымянный буквально навис над ним, потом спустился с облака, оказавшись немного ниже лиса. Он неспешно подошёл к нему и отбросил украшенную шляпу с головы, чтобы ничто не помешало встретиться взглядом с почерневшими глазами одержимого падшим.

Чондэ и Чунмён ахнули, потому что Безымянным оказался Кванхи. Наглый шутник и проказник Кванхи не был хранителем, он был божеством. И судя по умениям и способностям, весьма могущественным. Чунмён вздохнул и потёр лоб, так вот что он не мог понять, пока готовился обряд, вот что казалось смутно знакомым и тревожило.

— Что ты можешь?! — внезапно выплюнул скрипучий голос падшего. — Зараза. Какая же ты зараза! — Бэкхён не говорил, а шипел, как попавшая в ловушку кобра. — Всё равно передохнете! Все! А ты — ничто. Я же был всесилен, мне поклонялись столетиями, боясь моего гнева! Кто ты вообще такой? Что за нелепый божок?! Я впервые слышу твоё имя.

— А услышишь в последний, дурашка, — Кванхи приблизился к замершему лису и впился в губы поцелуем.

Чондэ дёрнулся, но его удержала крепкая ладонь Исина. Чунмён посмотрел на всё ещё слабого, но напуганного происходящим Минсока и осторожно отпустил его руку, что до сих пор крепко сжимал. Лис неосознанно потянулся за тёплой ладонью, но поджал губы и накрыл свою дрогнувшую руку другой.

Казалось, замерли не только люди и существа, но и время. Секундная стрелка остановилась на циферблате больших часов в гостиной. Капля, готовая сорваться с кашпо на подоконнике зависла. Все звуки слышались, словно сквозь толщу воды, с трудом проникая в сознание.

Падший зашипел и выпустил тёмную паутину, которой попытался опутать Безымянного, но она плавилась и искрила, исчезая под неярким мерцающим светом, исходящим от спокойного бога. Падший бился в Бэкхёне, полосовал красивейший ханбок Безымянного, шипел и пытался выкрутиться, но бог держал крепко, не давая отстраниться. И лишь после яркой вспышки, Кванхи отпустил ослабевшего Бэкхёна, которого тут же подхватил Чондэ. Он прижал дрожащего лиса к груди, целуя залившееся слезами лицо.

— Прости-прости-прости, — шептал Бэкхён и не смел поднять глаза на ласково улыбающегося бакэнэко.

— Итак, друзья, от падшего мы избавились, Минсок очнулся, моя работа выполнена. Или так считают не все?

— Я не понял, а как же они? — громко поинтересовался бакэнэко, кивая на поникшего Чунмёна и растерянного Минсока. — Они столько прошли, а теперь что?

— Чондэ, оставь. Пусть так. Ему было лучше не знать меня, меньше проблем. Меньше боли. Пусть.

Чунмён закусил губу, стараясь сдержать слёзы, и на негнущихся ногах направился к выходу, Минсок поднялся и, пошатываясь, пошёл следом, сам не понимая почему, но сердце тянулось за этим незнакомцем и трепетало при виде его слёз. Чондэ с Бэкхёном сжали кулаки и оторвались друг от друга, Чонин с Тао поднялись на ноги, за ними подскочили Хань с Исином, Чанёль возник прямо за спиной Безымянного на пару с Сехуном, а Ифань с трудом удерживал разъярённого Кёнсу, готового рвать и метать.

— Расслабились все, — вздохнул Кванхи и поднял руки, призывая к тишине. — Шутка несмешная вышла. С кем не бывает?

— Шутка? — недобро прищурился Кёнсу, выворачиваясь из рук Ифаня. Кванхи побледнел — человек выглядел слишком воинственно. — Я не посмотрю, что ты бог и наваляю тебе.

Звонкий смех рассыпался по комнате и часы вновь затикали, отмеряя время, капля всё-таки сорвалась и разбилась об деревянные полы. Звенящее напряжение спало и все в комнате немного расслабились, прижимаясь к своим парам. Безымянный похлопал онемевшего Кёнсу по плечу.

— Какие вы все молодцы! Не зря я наплевал на приглашение владык небес и ада и явился к вам сам. Порадовали меня, куда лучше скучного брыньканья на арфах и пошлых анекдотов. Спасибо вам! — Безымянный хлопнул в ладоши и посреди комнаты вырос стол, уставленный лучшими блюдами из ресторана Чанёля. Тот только охнул и покосился на бога. — А теперь возьмёмся за руки, на миг закроем все глаза и поблагодарим Небеса за жизнь и встречу, — бог осмотрел возмущённых людей и существ. Повернулся к хлопающим глазами Ханю и Сехуну: — И не подглядывать! — потом перевёл взгляд на Кёнсу, Чондэ и Бэкхёна, которые уже собирались возмутиться: — И рты закрыть!

Все послушно закрыли глаза, хотя на языках крутились разные нелицеприятные отзывы о Кванхи и происходящем, перемежёвываясь мыслями об откручивании голов и разбивании лиц, о долгих и мучительных пытках, непонимании, как быть дальше и неприятии ситуации, будоражащих слезах незнакомцев и желании поскорее исчезнуть. Но стоило простоять с закрытыми глазами несколько секунд, как по телу разлилась приятная истома, снимающая напряжение и раздражение, тьма внутри уступила свету и надежде, а в животе запузырилось ощущение неконтролируемой радости, и все разом открыли глаза.

Кванхи довольно прищурился и пригласил всех за поздний ужин. И случилось невероятное — перечить никто не стал, потому что всем хотелось танцевать и петь, дарить тепло и радость, любовь и счастье. Ужин прошёл весело и непринуждённо, все чувствовали себя частью огромной семьи, что собралась наконец-то вместе.

Кёнсу получил рецепт одного из блюд за то, что отгадал тайный ингредиент, пока мыл посуду и высказывал свои предположения молчаливому Сехуну. Когда в кухню заглянул Чанёль и прислушался, то удивлённо заметил, что До правильно назвал тайную специю. На что Кёнсу тут же решил выяснить, нет ли у феникса, совершенно случайно и ни разу не по знакомству, места повара, так как он после сногсшибательного полночного ужина внезапно, но окончательно уверился, что бумажная работа не для него и пора творить добро и готовить блюда типа «пальчики оближешь» под чутким руководством Чанёля. Ифань после одного из самых насыщенных дней в его жизни убедился, что лучше и безумней человека, чем его прекрасный Кёнсу он не найдёт, потому решил сделать предложение сразу же, как только парень вернулся с кухни, скрутив из салфетки имитацию колечка и надев на палец сияющего До.

Бэкхён прижимал к себе Чондэ, пытаясь вжаться в него и стать одним целым. Они неспешно переступали по кругу под медленную мелодию, вновь давая клятву любви друг другу взглядами. Всегда сильный духом и рассудительный Бэкхён чувствовал вину и слабость, но Чондэ не дал ему упасть и утонуть в пучине обвинений самого себя. Пусть даже Кванхи сказал, что падший выбрал его не потому, что он злой или слабый, а просто потому что Бэкхён был ближе всего к осколку падшего бога. Тёплые руки, ласковые поцелуи и крепкие объятия вырывали из тьмы и убаюкивали, обещая счастье. Ноги Бэкхёна подкашивались и они с мужем уселись на диванчик, обнимаясь и продолжая шептать извинения и признания в любви. Внезапно они почувствовали тяжесть в руках и обнаружили двух малышей. Одного чёрного лисёнка с белым пятнышком на ушке и очаровательной улыбкой изогнутых губок и маленького бакэнэко со светло-русыми, почти белыми ушками, длинными пальчиками и пушистым хвостом.

Тао, восторженный и бурлящий счастьем, предложил написать семейные портреты всех присутствующих и, сияя улыбкой, с большим наслаждением переплёл свои пальцы с тёплыми смуглыми пальцами любимого. Щуря глаза и мысленно обнимая весь мир. Чонин дышал полной грудью и никак не мог надышаться, наслаждаясь неизведанными прежде возможностями живого и гибкого тела, кружа смеющегося Тао в танце. И всё шептал-шептал на ухо млеющему художнику всяческие нежности, которые давно хотел высказать, своим низким бархатным голосом, от которого поднимались волоски на затылке у обоих.

Сехун беззастенчиво льнул к фениксу, лишь теперь окончательно осознав, насколько был неравнодушен к нему последнее время, скрывая чувства даже от самого себя под маской равнодушия и недовольства и просто-напросто боясь обжечься. Чанёль тянул губы в широкой улыбке, что грозила переплюнуть чеширскую Чондэ, и прижимал к себе чансына без страха опалить своим огнём, смотря в счастливые глаза, ощущая всё счастье взаимности.

Исин оттеснил Ханя подальше от Чанёля и, поддавшись животному внутри себя, укусил доверчиво подставленную шею, вызывая тихий стон. Который только для него. Весь Хань только для него. И никакие предсказания не отнимут у него трепетного и яростного феникса, его личное безумие и счастье. Хань поцелуями клеймил веки мужа, скрывая вертикальные зрачки, успокаивая готового вырваться зверя тихим шёпотом и заверениями, что он только его и ничей больше. А затем оба замерли, когда между телами почувствовали шевеление. Они немного отодвинулись друг от друга и ахнули: к ним тянул ручки малыш с огромными глазами Ханя и милой ямочкой Сина, складываясь из вихрящихся вокруг семейной пары искорок.

Чунмён неловко улыбался в ответ на слова Минсока, утопая в янтарных глазах с плескавшимися на самом дне огоньками. В них был ответ на все вопросы, что столько лет себе задавал Чунмён. Лис его вспомнил, благодаря стараниям Безымянного. Минсок никак не мог оторвать глаз от осунувшегося, но всё такого же прекрасного лица. Руки не желали выпускать из объятий, прижимая всё крепче. Даже хвост не удавалось контролировать, и он лёг на поясницу Чунмёна широким драгоценным поясом, притягивая ещё ближе. Да, бог не даровал ему человечность, как Чонину или бессмертие Чунмёну, не появились малыши, как у счастливых семейных пар, даже возможности не сделать больно любимому не было, но уверенность в том, что они справятся, не покидала лиса. Он вспомнил самого дорогого человека и желал провести каждый миг с ним, даря любовь и счастье. И пусть у них не всё будет гладко, но они справятся. Во что бы ни стало.

Горячее чувство единства и принадлежности пронзало неспешно покачивающиеся в танце пары и даже семьи. Музыка любви проникала под кожу и звенела изнутри, билась в ритме сердец, рвалась наружу яркими улыбками и блеском глаз, обещая тепло и ласку, взаимную любовь и единение родственных душ.

Кванхи сидел на стойке прилавка, нагло потеснив книги реестра, ручки и телефоны. Он с удовольствием наблюдал за влюблёнными, качал ногой в такт музыке и улыбался всё шире, щуря глаза-полумесяцы. Ведь что ещё нужно Богу Любви и Жизни, если воздух просто кипел от жизненной силы и звенел от любовной магии, которую ткали сами любящие?