Я ищу тебя, чтобы укрыть от жестокого ветра,
Отвоевать тебя у холода и темноты.
Гаснет пламя свечи, но я верю в твоё бессмертие
И уведу тебя прочь из ледяных пустынь.
МРФ, “Бессмертие”
Здравствуй. Кажется, у меня наконец накопилось достаточно сил, чтобы донести до тебя своё послание. Я так давно проговариваю его про себя, чтобы не растерять ни одного из тех слов, что тебе нужно услышать, и сейчас они в конце концов достигнут тебя, пока за мной не следит внимательный взгляд чёрных, как агаты, очей. Такой острый, пустой взгляд…
Холодно… Почему мне так холодно? Здесь никак не согреться, навеки застывшие сизые ветра пронзают насквозь, безжалостно выдувая последние частицы тепла. А я так люблю тепло. Там, где было моё место, его никогда не бывало достаточно — пока не появился ты, принеся с собой частицу жара той земли, где был рождён. Блеск серконского солнца мелькал в твоём лукавом взгляде, мягкий зной южной земли передавался через прикосновения твоих рук, губ… даже через изредка появлявшуюся улыбку. Ты казался визитёром из иного мира — гораздо более яркого и гостеприимного, нежели унылый дождливый Гристоль. Но, будто настоящее пламя, ты мог быть и опасен. Ласкающее тепло так быстро может стать палом, уничтожающим всё живое. Вот только не для меня. С тобой мне всегда было тепло и безопасно, как путнику, набредшему на костёр в стылом осеннем лесу.
Жарок был и огонь твоих речей, высекавшийся нечасто и по делу. Как ореол свечи в тёмной зале, твои слова направляли меня, когда мне казалось, что я проваливаюсь во тьму. Как путеводный маяк, твой голос и твой взор вели меня по бушующему равнодушному океану жизни.
Теперь же вести тебя приходится мне, и я вижу тебя совсем не таким, как до того события. Иногда мне даже кажется, будто твоё пламя совсем погасло, но потом я убеждаюсь, что оно ещё теплится в твоей душе, хоть теперь так редко освещает твой взгляд и ещё реже пылает в твоих словах. Ты согбен и скорбен, как остов дома после пожара. Тебе кажется, что ты отгорел своё и никого уже не сможешь согреть, и только холодный огонёк этой страшной метки сверкает на твоей руке, тень которой стала похожа на воронье крыло, несущее ужас и боль.
Для меня это пытка — видеть тебя таким. От этого холод ещё сильнее сковывает меня.
Но я всё ещё здесь, и я чувствую твоё тепло. Ты согреваешь моё сердце и слушаешь моих советов, сам не понимая, как ты их слышишь. Я не шепчу тебе на ухо, но говорю с тобой от сердца к сердцу, от души к душе. И ты исполняешь мою волю — как и раньше, ведь ты так давно поклялся делать это всю жизнь. Какая ирония: в словах клятвы имелась в виду в первую очередь моя жизнь, но в итоге… Сам видишь, к чему мы пришли.
Однако тебе ещё есть кого защищать, кому дарить своё тепло — кроткое и заботливое для любимых и безжалостно испепеляющее врагов. Есть ещё в мире маленькая искорка твоего огня, и, когда ты смотришь на ту, что носит эту искру в сердце, слушаешь её беззаботную болтовню, присматриваешь за её беспокойным сном, — здесь, в этом лютом холоде, мне становится тепло, как в самый жаркий день года. Вы — мои два путеводных огонька в ночном зимнем городе. Пока каждый из вас сияет и дарит тепло, я не потеряю дороги в вечной стуже, хотя недавно мне казалось, будто мой путь завершился, приведя в эту сиреневую мглу.
Знаешь, было так странно ощутить холод его клинка вместо твоего тепла, которого я ждала в тот день. До сих пор не знаю, правда ли я заслужила такой мучительной гибели… Но куда больнее было видеть, как лёд ужаса сковывает тебя, когда пришло осознание, что ты уже ничего не в силах сделать. В те страшные мгновения ты померк и сделался тенью прежнего себя, едва заметным силуэтом величавой души, сиявшей когда-то так ровно и горделиво. В последний миг прежде, чем мой взор угас навеки, мне нужно было лишь одно: увидеть, что ты ещё не погас окончательно, что тебе хватит душевного запала исполнить мою просьбу. Было так страшно: увижу ли я этот огонь в последний раз…
Но ты не такой человек, чтобы растерять своё пламя. Так пусть же оно горит до самого дна, до последнего вздоха, пока есть запас тепла, подаренного тебе южным солнцем. Пусть оно согревает и оберегает тех, кто дорог для тебя — надеюсь, мне удалось навеки закрепиться среди их числа. Я с болью и отчаянной надеждой жду того дня, когда в твоём потухшем взгляде снова заискрится душевный жар, который захлестнёт тебя с головой. Не раз мне приходилось видеть, как ты пылаешь чувствами — будь то ярость, страсть или триумф. Так пусть они снова обуяют тебя, только бы ты вырвался из этого глухого кокона отчаяния.
Вот бы мне ещё раз ощутить твоё тепло, всего на один миг, как раньше, утонуть в твоих объятиях и услышать, как ты зовёшь меня по имени… Наверное, тогда мне можно было бы навеки принять забвение. Но мне до тебя не дотянуться, и я не могу оставить вас двоих, и, пока мне есть о ком волноваться, успокоения мне не видать. Да и тебе покой пока даже не снится…
Наверное, я не скоро смогу снова обратиться к тебе: слишком много сил отнимают попытки донести до тебя сквозь толщу холода хотя бы свой шёпот. И слишком невыносим для меня его пристальный взгляд. Но ты знаешь, что я всё ещё с тобой, и сейчас я взываю к твоему пламени, чтобы оно позволило тебе совершить решающий рывок. И будь осмотрителен. Не подставляй бездумно спину всем, кто будто идёт с тобой по пути. Осталось совсем чуть-чуть. Будь стоек… мой…
***
Звучание голоса оборвалось, и наваждение сна пропало резко, будто при погружении в ледяную воду. Лорд-защитник (он не знал, стоит ли уже добавлять к своему званию приставку «бывший») открыл глаза и уставился в дощатый потолок, не решаясь шевельнуться, в надежде, что сон вернётся. Впервые за эти мучительные полгода он проснулся не от кошмара, не от леденящих душу видений Бездны, не от рвущегося наружу собственного крика, а сам, будто невидимые руки мягко отпустили его в реальность. И такое тёплое, уже забытое за это время ощущение умиротворения на душе… И этот бесконечно родной и пронзительно далёкий голос, без устали говоривший с ним всю ночь.
Рука будто сама потянулась к столу, и в ладонь опустился словно только этого и ждавший странный артефакт — живое сердце, вопреки всем законам мира до сих пор действующее, тёплое и трепещущее, как при жизни своей владелицы. От прикосновения оно дрогнуло, приветственно мигнув окошком с шестерёнками. Корво сел на постели, бережно держа его в ладонях, опустил голову и посидел так немного, прикрыв глаза. Затем уголки его губ дрогнули, как если бы он что-то услышал, хотя Сердце молчало. Мужчина поднялся с кровати, вернув артефакт на стол. Если бы кто-то в этот миг заглянул в окно комнаты, то смог бы увидеть совсем не того человека, что засыпал там вчера ночью. Сон, впервые за долгое время принёсший ему долгожданный отдых, преобразил его: бодрый и окрылённый, он стремительно собирался в путь. Предстояло ещё многое сделать, но её голос был прав: по сравнению с уже проделанным путём это — сущий пустяк. Ему хватит своего пламени, и даже если придётся утопить этот проклятый город в огне ради достижения своей цели, он это сделает. Он сдержит обещание.
***
— Какое отчаянное рвение. Вы и после всего пережитого остаётесь образцом нежной преданности, Ваше Величество, — вкрадчивый голос разносился по лиловым закоулкам Бездны, слышимый только одному адресату. — Потратить столько сил, чтобы с того света докричаться до любимого… Только как бы то недолгое умиротворение, подаренное ему Вами, не вышло ему боком. Когда человек столь долгое время выдерживает страдания и лишения, держится на последних отголосках надежды, шагает вперёд вопреки душевной и физической боли, ему достаточно хоть на миг расслабиться перед последним шагом, осознать, как много он уже сделал… И тут может произойти что угодно, — голос насмешливо дрогнул. — Впрочем, это только разжигает мой интерес к этой истории, которая, кажется, ещё не скоро закончится…