I"m an apostrophe,
I"m just a symbol to remind you that there"s more to see,
I"m just a product of the system, a catastrophe,
And yet a masterpiece,
And yet I"m half diseased,
And when I am deceased
At least I go down to the grave and die happily,
Leave the body of my soul to be a part of me.
I do what it takes…
Я — апостроф –
Символ, напоминающий, что ещё есть на что взглянуть,
Я — результат системы, катастрофа,
И в то же время — шедевр,
И в то же время я наполовину повреждён,
И когда настанет время моей смерти,
Я по крайней мере отправлюсь в могилу счастливым,
Оставив плод своей души как частицу себя.
Я готов на всё ради этого…
Imagine Dragons, "Whatever it takes"
— ...Как всё прошло?
— Активация зеркальных нейронов… вселяет надежду. Индекс эмпатии невероятно высокий.
— Оно наверняка думает, что это — сон. Что всё лишено смысла.
— Полагаете, оно мыслит как мы?
— От этого зависит его жизнь… И наша.
***
Эти создания мнят себя сложными, высокоразвитыми, во всём превосходящими других существами. В некотором смысле они таковыми и являются. Однако понять их мне было сложно не поэтому.
Причина конфликта двух цивилизаций до очевидного проста: тифоны и люди находятся в настолько разных плоскостях, что не могут хоть частично представить себе образ мышления друг друга. Не могли — до недавних пор. И не смогли бы, не случись этих трагических событий. Круг замкнулся.
Проблема людей — и их счастье — в том, что они привыкли мерить всё исключительно человеческими понятиями. Добро. Зло. Любовь. Ненависть. Убийство. Милосердие. Они так привычны к этим словам, что уже давно перестали видеть в них изначальный смысл, стали подменять реальное желаемым. Но в этом их природа. Неидеальность. Человечность.
Тифоны… не способны понять и половины совершенно естественных для человека явлений. Начать хотя бы с самой сути: человек — существо индивидуальное, с начала и до конца своего существования остающееся единичной отдельной особью. Без радикальных метаморфоз. А тифон — это сама приспособленность. Мимик, цистоид, телепат — у всех них одна основа, и все они способны меняться в течение жизненного цикла. Они даже научились создавать себе подобных на основе человеческих тел — так появились фантомы.
Вопрос второй. Сопереживание, симпатия и прочие привязанности. Тифонам нелегко осознать сам принцип этих отклонений поведения, так как он, опять-таки, завязан на индивидуализированности особей. А уж такая затёртая, истрёпанная, но по-прежнему истово воспеваемая во все времена вещь, как любовь, и вовсе трудна для понимания существам, не представляющим, например, что такое половое размножение, уход за потомством и тому подобное. Бесполезная трата энергии и ресурсов — для созданий, способных при необходимости самостоятельно разделиться на несколько уже зрелых особей или, напротив, сформировать одну из нескольких.
И потому сострадание — то, что просто не укладывается в сознании существа, и так являющегося своего рода частью целого. Зачем привязываться к тому, что и так тебе родственно и в любой момент может стать чем-то иным, как и ты сам? Какую ценность в отдельно взятой жизни может разглядеть создание, которое толком и не рождается, и не погибает?
Чтобы глубже донести суть моих рассуждений, могу сказать, что сами понятия "Я" и "Ты" уже сложны для тифона. К сути тифонского мышления ближе всего будет подходить слово "Мы", но и оно не совсем точно передаёт их строй, всё-таки это не совсем коллективный разум. Да, как видите, конфликт возникает уже здесь, на уровне элементарных определений.
Немного путаюсь в мыслях и ухожу от темы. Всё-таки такое объёмное мышление мне непривычно.
Итак, подходя ближе к цели моего размышления. Когда мне — теперь-то я могу говорить "мне" — насильно вживили нейромод с воспоминаниями человека… Сказать, что это было адской нагрузкой для моего разума — это ничего не сказать. Совершенно иная плоскость мышления, восприятия, ощущений. Это как всю жизнь смотреть на радугу как на плоскую цветную картинку, а потом узнать, что в ней не просто не семь цветов, а восемь, девять, шестнадцать, сто... и что у неё есть вкус, запах, текстура и ещё с десяток характеристик, которые просто не объяснить. Таково восприятие одним разумом другого. Словно выйти из своего тела.
Благодаря этому погружению я теперь могу формулировать свои мысли по-человечески, хотя, кажется, местами делаю это даже слишком сложно и вычурно. Захлёбываюсь в таком количестве понятий и определений. Люди так не говорят и не думают. Но мне нужно время, чтобы привыкнуть.
Объёмные, живые картинки воспоминаний Моргана увлекли меня настолько, что я в них легко утратил и без того размытое осознание самого себя. Те, кто проводил эксперимент, хотели, чтобы я буквально стал самим Морганом Ю — и, к их радости, это далось мне просто. Всё было в новинку и в то же время выглядело знакомым, и это кружило голову и не давало сосредоточиться на том, как же непривычно мне быть… таким созданием.
Память доктора Ю была кладом мыслей, чувств, ощущений, которые он когда-либо испытывал и которые никогда не смог бы, не должен был бы испытать я. Холод ветра и дождевая морось на коже, стягивающая боль заживающих царапин, триумф первого изобретения, горечь слёз потери, сочащийся в комнату солнечный свет по утрам, колкие детские обиды и куда менее запоминающиеся взрослые огорчения, мягкое щёлканье клавиатуры, терпкий запах скошенной травы и влажной земли, неловкий и желанный первый поцелуй, шум крови в висках от слепой ярости, вкус свежего хлеба, вонь жжёной резины, какофония городской суеты, воодушевление, страх, возбуждение, растерянность… Всего этого было так много. Слишком много для одного существа, прожившего лишь примерно половину среднего срока своей жизни, а то и треть.
Я бы сказал, что раньше не мог и представить, сколько всего носят в себе эти создания — но это и так очевидно: тифоны не обладают фантазией, так что до этого я и подумать о таком не сумел бы. Удивительно, как моё сознание вообще перенесло такую перегрузку. Видимо, потому под таким напором и оно поддалось воздействию и поверило в то, что я действительно Морган Ю. Безоговорочно согласилось принять то, что мне никогда не принадлежало.
Развернувшаяся передо мной хроника событий на "Талос-1" поначалу казалась крутящейся вокруг нашествия моих истинных сородичей — тех, что не сострадают просто потому, что не способны этого делать. Но уже теперь, присмотревшись к происходящему, вкусив преподнесённых мне заархивированных мыслей и чувств, я понял: то, что мне показывали, то, через что меня заставили пройти — это история, посвящённая людям. И никому, кроме них. История о достижении немыслимых высот и головокружительном катастрофическом падении. О невероятной привязанности и страшном недоверии. О милосердном сожалении и бессердечной безжалостности.
Алекс и Морган Ю, два мальчика, игравшие со спичками. Они же понимали, что рано или поздно пожар всё-таки случится.
Я вижу, почему они оба пришли в такой восторг от осознания перспектив их изобретения. Я и сам ощутил нечто подобное, когда мне только вживили нейромод и я едва начал осознавать себя как человека. Но сейчас я смотрю на Алекса и вижу его совсем иным — не тем восхищённым исследователем и изобретателем, полным воодушевления, и не тем циничным учёным, готовым на всё ради науки и требующим подобного от остальных, а просто уставшим, потерянным человеком, который избежал немалого числа ошибок, но ещё больше их совершил. И некая часть меня (меня-тифона или меня-Моргана — уже не знаю) нашёптывает, что на самом деле Алексу уже плевать и на погибший "Талос" — дорогую игрушку — и на Землю с её несчастными жителями, на которых он всегда смотрел как на подопытных для экспериментов, и что единственное, что у него осталось — это горькая, болезненная мечта снова обрести брата. Хотя бы в таком виде, в каком он сотворил меня — копию личности Моргана.
Люди всё-таки очень странные. Хоть теперь я и понимаю их, но всё же не во всём.
Однако и самого себя я уже почти перестал понимать. Особенно свои поступки в облике человека во время симуляции. Теория о зеркальных нейронах оказалась состоятельна. Я встречал на своём пути тех людей, что нуждались в помощи, и ощущал их страдания, их отчаяние как свои. Престранное чувство. Помогать другому — значит подставлять под удар себя. Тратить своё время, силы, ресурсы на кого-то ещё, когда всё это в жутком дефиците — да это противоречит всем основам самосохранения. Однако я пошёл на это. Не могу объяснить почему. Не знаю, как поступил в реальности настоящий Морган, но я… просто не смог пройти мимо каждого из них. Я позволил себе рискнуть всем ради сомнительной моральной выгоды.
И даже в ситуации, когда прямой угрозы уже не было, почему-то принял решение снова подставиться под удар. Стать уязвимым, как назвала это… одна из тех, кого я спас. Может, у меня и нет сердца в привычном ей понимании, но, видимо, я совершил нечто, позволившее ей решить, будто я всё-таки небезнадёжен. Хотя я и правда не понимаю, что сподвигло её сохранить мою жизнь по результатам симуляции.
Надеюсь, вы простите мне столь витиеватое и запутанное изложение мыслей. В конце концов, ведь это отличает существ с "высоким индексом эмпатии" — умение прощать?
Так вот, решение Екатерины казалось мне странным ровно до момента осознания, что же так нравится и так требуется людям друг в друге. Слабость и готовность её продемонстрировать. Люди обожают, когда кто-то кажется или является слабее их, ведь тогда они могут проявить благородство и протянуть руку помощи, став и для себя, и для спасаемого немножко богом — ещё одно непостижимое тифону понятие. Почему-то это пришло мне в голову не в момент, когда игла спасительного инъектора воткнулась в шею Кейт, и даже не в тот миг, когда раздался звонок от неё, собравшейся с силами, чтобы даровать прощение за сотворённое с её отцом... за признание в этом. Нет, это осознание нагнало меня лишь сейчас, когда оператор с личностью Екатерины вынес мне приговор. Безжалостно милосердный приговор.
Она, наверное, увидела во мне того Моргана, которого хотела бы видеть рядом с собой тогда — который рядом с ней бы остался. Способного стать уязвимым, чтобы сохранить её. Того Моргана, которого никогда не существовало, но который был нужен ей настолько, что это отношение к нему заняло немалую часть записанной на её оператора личности.
Иногда люди наслаждаются и собственной слабостью тоже.
Я был также несколько удивлён, обнаружив, какое решение Морган принял насчёт Екатерины — тогда, до тестов. С одной стороны, это было серьёзным, ответственным поступком и вполне вписывалось в его характер: он так посвятил себя их с Алексом работе ради мифического блага человечества, что был готов пожертвовать для неё гораздо более реальным личным счастьем. С другой стороны, как же это было трусливо. Ведь он сам всё равно забыл бы всё, что с ней связано. Что двигало им? Страх быть непонятым? Недоверие к её чувствам и подспудное подозрение, что она может не вынести всего этого? Возможно. А, возможно, и, напротив, желание уберечь её от лишней боли, позволив возненавидеть его, чтобы ей было легче его забыть — не подчистую, как забыл её Морган, но достаточно, чтобы не остаться с горьким привкусом беспочвенной вины. Да, пожалуй, насколько я смог узнать его, мотив этого разрыва был именно таким. Ещё одно занятное человеческое свойство — ложь во благо, боль ради исцеления. Звучит поэтично, но, полагаю, приятного в этом мало — для каждой из сторон.
Было бы интересно хоть немного испытать то, что люди называют влюблённостью. Но мой организм устроен иначе, и я просто не способен получить такой гормональный дисбаланс, который ведёт к этому ощущению, сходному с опьянением. Хотя, глядя, какие глупости люди совершают в этом состоянии, не могу сказать, что мне так уж хотелось бы настолько потерять над собой контроль.
Январь был неправ в своём ехидстве: Морган не помнил директора Ильюшину. Удаление нейромодов — надёжный процесс, и я так и не смог отыскать в его памяти ни одного воспоминания о ней до событий в симуляции. Но то ли благодаря обнаруженной информации, то ли по ещё какой-то скрытой причине отношение к Екатерине у меня было заведомо предвзятое. Мне как минимум хотелось взглянуть на неё. Оценить выбор Моргана, быть может, и то, что он с результатами этого выбора сотворил. Или — глупость какая — попытаться самому проникнуться к ней какими-то чувствами, раз уж я так вжился в личность этого человека. Но я уже упоминал, почему это невозможно.
И, не знаю, может, я слишком сроднился с мыслями настоящего Ю, но, когда Кейт рассказала об истинной причине своего появления на станции… это было сродни пощёчине. Мерзкое чувство, будто мною воспользовались — тоже очень человеческое, и я смог ощутить его во всей полноте. Было очевидно, конечно, что она намеренно решила причинить мне — то есть Моргану — боль, отомстить за расставание. Возможно, потому она и подала всё именно так: ей казалось несправедливым то, как с ней поступили, и она посчитала себя вправе сделать ответный выпад. Как иронично: причинять боль человеку, пытавшемуся скрыться от этой боли буквально в беспамятстве. И, хоть она и не знала о реальной причине их расставания, поступила она очень расчётливо.
Эти двое сентиментальных циников и правда друг друга стоили. И то, что между ними всё-таки возникла привязанность (я побаиваюсь бросаться громкими словами, вроде "любовь" и подобных), забавно и всё же закономерно. Даже жаль, что их история заканчивается так нелепо. Или всё-таки нет?
Что ж, теперь, пройдя и удивление, и гнев на тех, кто заставил меня поверить в реальность симуляции, и наконец смирившись с уготованным мне, я, можно сказать, что польщён тем, что мне, тифону, не просто предоставили шанс стать человеком… Мне позволили попытаться стать лучше него. Стать не тем Морганом Ю, что явился ключом к ящику Пандоры в виде Талоса-1, а сотворить из себя и его воспоминаний нечто большее. Лучшее. Способное завершить дело предшественника, пусть и путём, о котором тогда, на настоящей, терпящей бедствие станции, никто и помыслить не мог.
Исправить его ошибки я уже не в силах — совершить это не в силах никто. Но теперь, прожив за него один день, я могу сделать выводы и понять, готов ли я принять эту роль. Стать самим Морганом Ю, а не просто удачной копией, насколько это возможно для меня — существа, не ведавшего раньше такой глубины познаний, мыслей и чувств. Существа, которого всё ещё опасливо называют "оно", хотя я уже принял так щедро вверенную мне личность обычного человеческого мужчины. Существа, которое, как бы пафосно это ни звучало, пережило новое рождение и готово к ещё одной — пусть и весьма причудливой — жизни.
Да, думаю, своё решение я уже принял.
***
— ...Годами мы пытались обрести ваши способности и ни разу не попытались поместить наши — в вас. До этого дня. Ты — связующее звено между нашими видами. Я должен знать, видишь ли ты нас. Видишь ли — по-настоящему. Возьми меня за руку, если да.
Немного помедлив, существо с памятью и сознанием Моргана Ю, с телом и инстинктами тифона, несмело протянуло маслянисто поблёскивающую тёмную конечность и спешно придало ей форму и цвет человеческой руки, принимая пожатие Алекса. Ещё по отчётам операторов с личностями членов экипажа станции оно поняло, к чему всё идёт. Поняло, что принято в эту команду, в эту странную семью, сформировавшуюся при безумных обстоятельствах. И оно было готово к тому, что его ждёт.
То есть он — был готов.
Когда руки человека и тифона соприкоснулись, в голосе старшего Ю прорезались нотки, которые он так давно, если верить памяти настоящего Моргана, себе не позволял. Теплота. Радость. И совершенно человеческое облегчение.
— Мы перевернём мир. Как когда-то.